* * * * *
— Ей-богу, я так больше не могу, — Сокджин обеспокоенно мечется по всему кабинету, не находя себе места ни на стуле, ни на кресле, ни на диване, стоящих в этой комнате. Всё кажется ему неудобным, но это, конечно же, лишь из-за нервов. — Ты знаешь, что я не читал. Ни один не читал! Но вчера вечером я зашёл к нему в комнату — его не было — и случайно увидел лист. Правда совершенно случайно! Ну я взглянул на него, а когда понял, что это, выпил полбутылки соджу. — Сокджин остановился перевести дух и тут же упал на рядом стоящий бежевый диван. — Я понимаю, что это не подростковая дурость или что-то такое. Всё серьёзно. Но всё же нужно быть идиотом, чтобы решиться умереть с помощью голодания. Внимательно наблюдая за Сокджином и не говоря ни слова, Намджун сидит за своим столом прямо, профессионально расслабленно, ждёт, пока внезапно ворвавшийся в его кабинет человек немного успокоится и перестанет мелькать перед глазами. Когда же это наконец происходит, он, убедившись, что может оставить Сокджина без своего внимания, берёт в руки идеально ровный, исписанный аккуратным почерком листок бумаги, лежащий перед ним на столе, буквально за пару десятков секунд читает написанное и поспешно откладывает в сторону. Откидывается на спинку белого кожаного кресла и снимает очки. Сокджина трясёт. Он изо всех сил пытается снова взять себя в руки, казать спокойным и рациональным, каким и показывает себя окружающим его людям. Но Намджун, конечно же, видит, как подрагивают сокджиновы брови и губы, как он с мольбой смотрит на намджуновы руки, мол, ты имел с этим дело, я — нет, давай же сделай что-нибудь. Однако Намджун делать ничего не собирается, только смотрит на голубую матовую дверь, словно желая увидеть сквозь неё кого-то. — Я так понимаю, он ожидает в коридоре? — говорит Намджун, поднимаясь со своего места, подходит к Сокджину и опускает свои руки на его широкие плечи. — Кажется, ты давно не виделся с Суён. Езжай к ней, своди на свидание. — направляется к двери и совсем немного приоткрывает её. Ну уж нет. Сокджин не уйдёт. Как? Как вообще Намджун может просить его об этом? Да, он сам привёл своего младшего брата сюда семь лет назад и каждый раз оставлял его одного справляться с самим собой, без родного человека рядом. И Тэхёну не становится лучше только потому, что Сокджин никогда не пытался понять его. Он стыдится самого себя, винит за собственное безразличие. Именно поэтому ни за что больше не оставит Тэхёна одного. Он всё ещё так сильно страдает, раз продолжает писать эти самые… Даже сказать невозможно! Намджун видит эту боль в Сокджине и понемногу начинает раздражаться, но не из-за него, а из-за самого себя. Семь лет назад, когда Сокджину только-только исполнился двадцать один год, он, тощий, уставший, морально угасший, привёл Тэхёна к Намджуну и, сказав, что не смог зайти дальше заглавия — «план по самоубийству», — попросил о помощи. Он невероятно любит своего младшего брата, но тогда ему было вовсе не до разбирательств с его чувствами, самому бы продержаться. Ведь в то время Сокджину было очень тяжело: его родители погибли, на руках остался несовершеннолетний брат, пришлось бросить университет ради работы, чтобы хоть на что-то жить. Потому Намджун попросил его никогда не читать то, что пишет Тэхён, а Сокджин согласился: ему и правда было не до этого. Намджун и сейчас считает, что ему не стоило читать даже слова из этих планов, но, к счастью, он сделал это не раньше сегодняшнего дня. Теперь жизнь Сокджина более стабильна: хорошая работа, свои квартира и машина, невеста. Так что всё это он переживёт многим легче, только нужно дать понять, что всё так же может доверить специалисту и себя, и Тэхёна. Намджун не отходит от двери, терпеливо ждёт, когда Сокджин поднимется, но он делать этого, конечно же, не намерен. — Что ты собираешься сказать ему? — Намджун прикрывает дверь, но руку продолжает держать на железной ручке. — «Тэхён-а, почему ты снова думаешь о суициде? Всё будет хорошо, мы справимся»? Лично ты Тэхёну сам ничем не поможешь. Оставь это дело опытному специалисту. Эти слова бьют по Сокджину слишком сильно. Он вдруг окончательно осознаёт всю действительность, и ему хочется заплакать от бессилия. Ведь Намджун говорит правду: Сокджин ничем Тэхёну не поможет. Всё, что в его силах, так это присматривать за тем, чтобы Тэхён чего не сделал со своим телом. В остальном же его любимый младший брат мог рассчитывать только на помощь психиатра, потому что Сокджин не был силён в анализе и понимание чувств и мотивов людей. И всё равно так больно думать о том, что не можешь помочь близкому человеку. Но ещё больнее думать, что ты даже не замечал его страданий, изменений. Сокджин был уверен, что Тэхён уже в порядке, ведь последний раз он писал план по самоубийству ещё два года назад. Справиться с гибелью родителей, справиться с угрозами убийства, когда тебе только пятнадцать лет, очень трудно, но Сокджин надеялся, что Тэхён справился. Почему тогда он снова начал составлять планы? Или же… он и не прекращал делать этого? Сокджин вдруг растерянно посмотрел на Намджуна, отчаянно спросив: — А когда в последний раз Тэхён приносил тебе такой план? — Чуть больше полугода назад, — не сразу отвечает Намджун. — И ты мне не сказал?! — Сокджин подрывается с места, хватает психиатра за лацканы его всегда чистого, идеально выглаженного, белого халата и припирает к дверце неподалёку стоящего шкафа. Намджуна это не пугает. Работа у него такая. С самого первого курса университета он морально подготовил себя к тому, что пациент может физически навредить ему. И да, не раз его уже так хватали, припирали, били, кидались вещами. В любом случае нужно было оставаться спокойным, холодным, трезво оценивающим ситуацию. Сокджин, конечно, не был его пациентом, ничьим не был, но он всё ещё является человеком, который способен нанести физический вред. Хотя Намджун прекрасно знал: дальше того, что уже сделано, Сокджин не пойдёт. — Тэхён попросил не говорить тебе, — Намджун произносит слова с расстановкой, словно пытаясь донести смысл элементарной вещь маленькому ребёнку. — Я был согласен с его просьбой, потому и пообещал. Твоя жизнь только-только наладилась, Сокджин. Ни к чему тебя расстраивать без необходимости. — Он же мой брат. — Сокджин ослабляет хватку и в конце концов отпускает Намджуна. — Кроме тебя и меня, у Тэхёна никого нет. Потому я обязан знать о таких вещах. — стирает выступившие слёзы. — Понимаешь? Обязан.* * * * *
— Йоу, я Тэхён, — поприветствовав Чонгука v-образным жестом, сказал парень, сидящий около кабинета главного психиатра клиники. Чонгук не верит своим глазам. Он не сразу находится сказать что-нибудь в ответ, потому что очарован невероятно красивым лицом этого самого Тэхёна. Оно выглядит ещё более изящным и обворожительным, чем-то, что запомнил Чонгук вчера вечером в караоке. Ну надо же. Вселенная, видимо, ценительница искусства, раз позволила Чонгуку вновь увидеть это лицо, тщательнее рассмотреть его, дорисовать детали того наброска-портрета. Потому он так непозволительно долго смотрит и молчит. Но в конце концов понимая, что это вовсе невежливо, Чонгук отводит взгляд и, извинившись, тоже представляется, помахав рукой. — Там занято, — указывая на дверь кабинета, говорит Тэхён. — Ты садись пока. У тебя время назначено? Чонгук кивает и, взглянув на вдруг приоткрывшуюся дверь, не спешит садиться, но видит, что она вновь закрывается, и тогда решает всё же подождать здесь. Он присаживается на стул рядом с Тэхёном и изо всех сил старается не смотреть на него: знает, что вновь начнёт откровенно пялиться. Но и так просто сидеть и молчать Чонгук не может: слишком неловкая ситуация. Хотя Тэхёну, кажется, всё равно. Он просто снимает золотое кольцо с пальца, вертит его и надевает обратно, занимаясь этим от нечего делать. Чонгук тоже пытается себя чем-нибудь занять: вытаптывает ногами мелодию, смотрит за мимо проходящими больными и персоналом, старается составить в голове список дел, которые нужно сделать завтра на работе, — лишь бы только сейчас не остаться наедине со своими мыслями. Но ноги довольно быстро сводит, коридор пустеет, а этот чёртов список уже десять раз составился, проверился и перепроверился, что каждое слово звучит, словно в скороговорке. Становиться немного тяжело. Тогда Чонгук всё же решается снова посмотреть на Тэхёна. Тот, заметив движение со стороны, тоже поворачивается и пристально глядит Чонгуку в глаза, немного приоткрыв рот, как маленький ребёнок, впервые увидевший нечто заворожившее его. Молчат. Но, кажется, обоим есть что сказать, хотя они всё продолжают просто смотреть. Первым сдаётся Тэхён. — Я тебя вчера в караоке видел. Красиво поёшь. — Я тоже видел тебя вчера. — Чонгук поджимает губы. — Знаешь, это было невероятное выступление. — Я знаю. — Тэхён самодовольно улыбается и откидывается на спинку стула. — Но всё равно спасибо. Это выглядит так по-детски, что Чонгук не смог сдержаться и, отвернувшись, чтобы не показаться невежливым, тихо засмеялся. Тэхён сделал вид, что не заметил, но, конечно же, надул губы и тоже отвернулся. Несерьёзно. Просто всё это слишком похоже на сцену из дорамы. А потом Чонгук вдруг слышит шум из кабинета главного психиатра и резко поворачивается на звук. Тэхён жестом показывает не вставать, но сам не сводит глаз с двери. — Думаю, он скоро выйдет, так что, пожалуйста, подожди немного. — Тэхён опускает руку и отводит взгляд от двери только тогда, когда умолкает грохот. — Мой брат, — отвечает на неозвученный вопрос. Чонгуку не хочется заканчивать разговор на этом, но и спросить Тэхёна о его брате, о нём самом слишком неловко и неправильно. Он не должен заставлять его стыдиться. А так, пожалуй, и будет, если Чонгук позволит открыть себе рот. Ему ли всего этого не знать. Когда ты приходишь не первый год в психиатрическую клинику и вот так вот сидишь, ожидая приёма, прекрасно понимаешь, как неловко чувствуешь себя, как начинаешь раздражаться, когда другие люди лишь из любопытства и скуки расспрашивают о твоём состоянии и том, почему ты дошёл до такого. Потому Чонгук не говорит больше ни слова. Он правда всё понимает. Спасением от этого неудобного молчания становится открывающаяся дверь кабинета, из которого выходят двое. Один — доктор Ким Намджун, другой — уставший и печальный красавец. Тэхён сразу же поднимается и подходит к ним, предлагает старшему брату поехать домой. Тот дважды утвердительно кивает, говорит, что хочет наконец всё сделать правильно и поговорить. Тэхён разочарованно смотрит на психиатра, а затем виновато опускает голову, мол, конечно, я оттягивал как можно дольше, но мы трое понимали, что всё к этому когда-нибудь придёт. Попрощавшись с Намджуном, Сокджин идёт вперёд, но останавливается у стойки регистрации, оборачивается, дожидаясь Тэхёна. А тот стоит, поджимает губы и жутко злится на самого себя. Опять он создаёт проблемы брату. Видно же, что Сокджин ревел, словно на похоронах, и эта мысль разом уничтожает в Тэхёне всё. Он оборачивается, случайно встречается взглядом с Чонгуком, понимает, что должен попрощаться и идти за братом, но не может ни поднять руки, ни сказать и слова, тем более пойти за Сокджином. Всё это из-за меня! Сокджин только страдает, а Намджун уже так устал. Тэхёну невыносимо больно. Тэхён думает, что лучше бы он умер. Не прямо сейчас, а ещё тогда, в тот день, когда грабители убили его родителей, так невовремя вернувшихся с сыновьями из театра, в тот день, когда он наконец решился захлебнуться и Сокджин спас его. Тогда. Лучше бы тогда он умер. — Тэхён? — Чонгук обеспокоенно смотрит на него. — Да… Мне… Мне нужно идти. — Тэхён давится улыбкой, поспешно прощается с Чонгуком и неуверенно идёт к своему брату. Чонгук провожает его взглядом, а затем смотрит на Намджуна, тоже не сводящего глаз с Тэхёна и Сокджина. Никто из них не думает о жалости, только горечь и волнение. Намджун первым решается отпустить всё это и кивком приглашает Чонгука в свой кабинет. Тот встаёт и медленно, неуверенно заходит внутрь, слегка вздрагивает, когда слышит, как за Намджуном закрывает дверь. Становится немного не по себе, но это чувство неловкости довольно быстро покидает, и Чонгук садится на кресло, стоящее около стола психиатра, с ощущением встречи со старым другом. Намджун не торопится тоже сесть, предлагает зелёный чай, готовит его, когда видит одобрительный кивок, и слышит, как Чонгук, сам того не понимая, тихо спрашивает: — Брат Тэхёна чем-то болен? — Чонгук, ты же понимаешь, что я не имею права разглашать личную информацию о своих пациентах, — снисходительно говорит Намджун. Чонгук кивает. Да, он понимает. Но как же тогда ему справиться с этими любопытством и волнением за Тэхёна: он выглядел так, словно его эмоции тонут в дёгте и только извинения перед близкими были тем единственным, что ему удалось спасти от этой чёрной трясины. Ему хотелось знать, хотелось помочь. Его бесконечное сострадание лишь сильнее, быстрее взметало и так беспокойные песчинки, калечащие душу. Боже, Вселенная, Чонгук ничего плохого не сделал. Целый час они разговаривают, не торопясь, замолкая на какое-то время и снова начиная говорить с расстановкой и без лишних эмоций. Но на душе у Чонгука легче не становится. Никогда не станет. Юнги был слишком близко для того, чтобы после его смерти всё когда-нибудь снова успокоилось. Может, Чонгук со временем и смог бы отпустить это, наполниться кем-то или чем-то другим, но Юнги сделал так, чтобы он не смог. И покончить с этим всем невозможно: проще самому убиться. Но Чонгук не хочет умирать. Никогда не хотел.