Ultraviolet

My Dark Disquiet

Олли явно превышает скорость, но ему все равно — желание увидеть Марко просто нестерпимое. Оно жжется и давит изнутри, и в груди дикий клубок из разных эмоций: ревность, боль сожаления, злость на самого себя и жгучее, жадное желание. Он знает, что совершает ошибку, что вновь отбросит их назад на сложном пути, где они учатся… жить друг без друга. Что тем самым причинит боль и Марко, и себе. В первую очередь Марко, конечно — на себя давно уже плевать. Марко сейчас — важнее всего. Да и всегда был. Но бороться с собой нет сил — Олли чувствует, что от этого зависит его жизнь. Увидеть, прикоснуться к нему, почувствовать себя в безопасном объятии сильных рук, в которых так спокойно… На ресницах застыли злые слезы, и он смахивает их резким движением. Олли уже ненавидит себя и свой эгоизм, но извиняться будет позже. Марко явно не ожидал увидеть его так поздно — он в растянутой мятой футболке и поблекших от частых стирок штанах, сонный и встрепанный. Такой родной и близкий. Единственный. Марко не ожидает того, что ему не дадут сказать и слова, что набросятся сходу с жадным поцелуем, полезут руками под ткань — туда, где кожа такая горячая, покрытая давно изученными родинками, карта которых навеки отпечаталась в мозгу. Олли знает как, что и когда делать, а Марко тянется к нему всем своим существом — всегда. И поэтому не задает вопросов, не отталкивает, не сопротивляется столь внезапным визиту и напору. Марко отвечает на поцелуй — ласково, успокаивающе, и тянет за собой к дивану, нежно поглаживая шею. Олли вновь ощущает слезы на ресницах. Почему Марко всегда заботится о нем, какую бы он глупость не сделал, сколько бы боли не причинил? Почему любовь этого человека — это так больно? И почему она одновременно исцеляет, наполняет мягким светом, в котором хочется купаться, ни о чем не думать и вечно ощущать это умиротворение? Нехитрое, простое движение, мягкая кожа, дрожь в теснее прижавшемся теле — и вот он уже плывет, укачиваемый на ласковых волнах. Футболка легко соскальзывает, подчиняясь торопливому, резкому движению, открывая взгляду любимое тело, и Олли слабо стонет, дрожа и чувствуя, как по коже гуляют мурашки. Ему холодно, ему хочется стать еще ближе, вплавиться в Марко, превратиться в единое целое, и ласковая ладонь давит на затылок, вынуждая прижаться щекой к широкому плечу. — Что, мой хороший? Что случилось? Ну тише, тише… — шепот горячечный и хриплый, такой родной — он разливается по венам, вынуждая замереть и прекратить дышать. Пробуждая желание слушать его вечно, подчиняться ему, ведь Марко знает, как его успокоить. Ведь рядом с Марко всегда спокойно… Но Олли мотает головой и вновь прижимается губами к губам, льнет всем телом, подчиняясь бушующей в груди жажде. Жажде овладеть, показать всем, что Марко — его. Доказать это и Марко тоже… Ведь Олли такой отвратительный, непоследовательный, глупый собственник… Но Марко не останавливает его. Марко лишь выдыхает — возбужденно и капельку устало, а затем опускается на диван и позволяет оседлать свои колени. Прижимает ближе к себе и ласково ворошит волосы, помогает стянуть куртку и рубашку, гладит так правильно там, где все скрутилось в болезненно тянущий узел. Они сбивчиво дышат в губы друг друга, пока трутся, соприкасаются и придвигаются еще ближе, но не это главное. Главное — это любимые голубые глаза напротив, из которых наконец-то пропала грусть. Пусть ненадолго, но видеть в них — потемневших — желание доставить удовольствие, защитить, сберечь, присвоить — вот настоящее счастье для Олли. Мимолетное, так быстро ускользающее сквозь пальцы счастье… Которое он упустил давным давно.