о моих апрелях

Оборвал. Оборвал, потому что не смог бы как надо. Слишком много в простые слова - я не умею вмещать. После просмотра парочки фильмов, которые хоть и обещали быть интересными, но всё равно кумарили, мы разложили диван и легли, готовясь ко сну. – Еще, по-моему, минут десять. Хочешь чаю? Я кивнул, и Джехён ловко соскочил с кровати, скрываясь на кухне. Не то, чтобы он скрылся – в его квартире нет стен, разделяющих гостиную от кухни, – просто в районе кухни его силуэт всего лишь расплывчато мельтешил перед моими глазами. Я поспешил выключить фильм, не дожидаясь титров, и стал сёрфить в ютубе в поиске какой-то фоновой музыки. Ничего толком не нашел, включил саундтрек из какого-то фильма и терпеливо ожидал чай. Джехён вернулся с деревянной подставочкой, на которой упокоил чайничек с какими-то печенюшками, и убедил меня включить альбом Чета Бейкера. Хороший исполнитель, к слову. Я отказался от сладкого и только плотно зажал в ладонях горячую кружку, согревая костяшки. Джехён быстро кушает, вы уже знаете; он поторопился отодвинуть деревянную дощечку и найти для меня плед. – Ты, наверное, простудился, – тревожно заверил парень, – У тебя тело горит. Я поджал губы. – Под вечер всегда поднимается, – его рука плотно ложится на мой лоб, и я отчетливо чувствую, какой влажной стала его ладонь. – Низкая. Ещё нельзя сбивать. В комнате стало совсем темно после потухшего экрана ноутбука. Джехён утащил его на столешницу, чтобы уложить меня на свой диван. – Засыпай. Это неловко и странно: я спал целый день напролет, а мои глаза всё тянули меня в сон. Может быть, если бы это был не Джехён, а тот же Марк, я бы точно взял себя в руки и продержался бы как минимум денёк, но он укрывает меня и подставляет перьевую подушку под голову, и я вдыхаю их домашний запах не в силах сдерживать улыбку. Джехён исчезает на какое-то время. Еле уловимо музыка продолжала звучать на фоне, легко убаюкивая и успокаивая моё тяжелое, тревожное сердцебиение. Мне, кажется, снился какой-то кошмар. Никогда их не запоминаю (боже упаси), наверное, очередные бега. Конечности в полудреме судорожно реагировали на мои видения, и в конечном итоге я всхлипываю. Может быть, и не один раз, потому что он будит меня, торопливо гладит по плечу, и спросонья я осознаю, что он всё время был где-то рядом. – Чшш-чшш, всё хорошо. Чшш... Я оглянулся в темноту не в силах рассмотреть во мраке его лицо, и в тот самый момент - вот именно в тот самый - я почувствовал такое, что не знал доселе. Знаете, сердце ведь реагирует первым. Я просто словил этот момент, а потом

…………

Вот так. Пустой звук. И хоть я сейчас и осознал – мысль сформировалась – но называть это самое не буду. Не хочу. Пока я не знал этому названия, мне казалось, во мне зародилось что-то божественно высокое и оттого недосягаемое; но как только даёшь ему название – оно спускается с небес и становится достоянием каждого. В момент, когда он схватил мои лопатки ладонями, крепко прижимая к себе; в момент, когда я уткнулся носом в его кадык – моё тело соизволило размякнуть, и я горячо выдохнул. Пустое беспристрастие сменилось на благодарность. Всё кричало во мне. Только мои руки вцепились в его лопатки – отчаянно и как-то беспомощно, – будто удерживая от крушения единственную кирпичную стену впереди себя. Джехён глухо выдохнул, сдерживая неприятную боль от моего цепкого захвата, но ни на секунду не ослабил хватку. – Чшш-чшш-чшш… Дальше я перестал слышать музыку. Наверное, наконец, уснул. Следующим днем была пятница. Но, клянусь, еще прошлых лет я бросил привычку считать день за день, если я в нём болею простудой. Дни с простой температурой проходят как пустой белый лист, на который просто тошно смотреть, и вечно голова болит от тяжести. Хочется только лежать, лежать и лежать. Или даже этого не хочется. А мне надо было возвращаться домой. Ко мне должен прийти Марк. – Куда ты пойдешь? – почти с насмешкой парировал Джехён. Я заверил, что меня ждут и мне никак нельзя вот так просто пропадать, но он смотрел на меня с таким материнским упреком, которому даже Марку несмотря на свою опытность еще учиться и учиться. Это выше упрекающих глаз и надменного такого, с остро выгнутой бровью – это добродушный и ненавязчивый, которого мне показалось невозможным вот так бессовестно оставить без внимания. Да, у меня есть совесть. Мой по капризному взбешенный голос вскрикнул в ответ на все попытки оставить меня в подчиненных, и только тогда мы пошли на компромисс. – Вечером ты вернешься. – Почему я должен? – будто совсем не при делах бросаю я. Джехён сузил глаза и ехидно усмехнулся. – Ой, давай вот только без этого! Я расхохотался. Уже сам того за собой не замечая, я сделал это нормальным и очевидным – слушаться Джехёна. А на заметочку, он младше меня! Да даже не в возрасте дело. Я словил себя на мысли, что, не раздумывая – ну, почти что – моя рука дала отмашку этому парню, а он ловко ухватывает любую возможность, и плюс ко всему смело наглеет. Я вообще-то мог бы плюнуть ему в лицо – не в прямом смысле конечно – развернуться и уйти, но какого черта? Это тот случай, когда вытянув руку, чтобы он не подходил ближе, взамен её тянут на себя и загребают в объятия. Вот моё слабое место. Я сам его не знал, но я и без диоптрий наблюдал себя со стороны – сложно не заметить. Страшно немного, неудобно, стеснительно, но это правда. Врать себе мне присуще, но только если это про веру в лучшее. А то, что я сейчас чувствую к Дж – и есть самое лучшее. Так что врать бессмысленно. Весь день становится еще бессмысленнее, когда я переступаю за порог его дома. Шаг за шагом, я на автомате прокручиваю будущий диалог с братом и настраиваю себя на худшее. Солнце печет в макушку, и я вспоминаю, что иду домой в чужом тряпье. Еще немного думаю об этом – и появляется навязчивая фантазия, малюющая рядом его фантом. Хоть я всё еще дрожу от обдувающего теплого ветра, но всё это мелочи. И неохотная встреча с Марком тоже. – Где ходил? – Марк первым постарался неназойливо нарушить тишину между нами, после того, как я осторожно зашел в свое логово и как можно тише скинул с ног кеды. – У врача был, - заверил я, удовлетворенный тем фактом, что врать-то и не пришлось. Он оглядывает меня с ног до головы, явно замечая обновки. Но, тем не менее, всё еще не подавая виду. – Как здоровье? – Да-а, ничего, – приходится присесть напротив, подальше от него, чтобы избежать случайного касания. Чтобы не спалиться. – Я, в общем-то пригласить тебя пришел. На ужин. Да черт, серьезно? – Не могу. – Алиша готовит кролика с каким-то…– он на секунду застопорился, отдернув себя от деталей. – Погоди, что? А я думал, хуже упреков уже ничего не придумаешь. – Я занят немного. – Чем это? – С каких это пор я должен тебе отчитываться? Марк проморгался. – Да нет, – он потупил взгляд в пол, и я заметил, как ладони его сильно сжали бортики моей кровати. – Внезапно появилось что-то важнее, чем ужин с нами. – Ма-а-арк, – вырвалось с толикой раздраженности. — Но если освободишься — заходи. Шерил всегда будет рада тебе, – ненавязчиво бросает он, перед тем как победно направиться к выходу. А Марк знал, чем задеть мою совесть. В уме промелькнуло её детское круглое личико и рубиновый блеск глаз. Вспомнилось, как я сижу с ней у окна, за которым уже давно темно, и придумываю, как бы оставить её и безболезненно для нас обоих попрощаться. Она держит меня за плечи, обнимает мою шею и звонко хохочет. Ну как её оставить? На дневном свету её глаза пылают в красном огне от бесконечной энергии, а когда она слышит, что я собираюсь уходить — они блестят и искрятся, будто кто-то заливает в огонь масла. И что мне на этот раз придётся придумывать? Я молча кивнул Марку в ответ, выдавая свою озадаченность через глупое почесывание затылка, а он сделал вид, что не заметил: не смотрел на меня, изображая обиженного, и, не попрощавшись, сорвался вдогонку к уходящему автобусу. Он бы очевидно его не застал, и он знал это. Но мне оставалось досадно свесить руки в карманах, наблюдая, как такси мгновенно уносит Марка из виду. Идти, не идти… Погода на улице стояла прекрасная, и я всё думал пригласить Джехёна в ту свою любимую кафешку с книгами. Пройтись с ним там, поговорить; в конце концов, узнать его поближе. Но если я предложу, Джехён посмотрит на меня исподлобья, схватит и молча понесет в постель, потому что «какие гуляния с температурой». Желания снова оказаться завернутым в кокон и оставшийся день на пролет гонять чаи под скучный фильмец настроения нет. Настолько сильно, что я прямо с порога (предварительно перед этим стоя у двери близко получаса) заявляю, что иду к брату на праздник. – Что? Брату? – всё, что может возразить он в ответ. Да. Настолько сильно, что готов рассказать ему о Марке. – Так вы с ним близки? Вы, ребята, можете представить себе эту картину: я, застрявший в дверном проёме, с отчаянием и последней надеждой тараторю ему краткую историю о моей жизни и о Марке в ней. Джехён, я был убежден, не успел и моргнуть за это время, хотя видел я только застывший силуэт и, кажется, кастрюлю в руках. Меня заносит настолько, что я, не осознавая, начинаю давить на жалость своими вафельными повествованиями о моей привязанности к милой дочурке брата. – …Она бы и тебе понравилась! – последнее, что восклицаю я. – И мне? – Она чудо. Особенно когда смеется. Нам всегда трудно прощаться. – Ничего себе, – поддето отвечает он спустя несколько секунд молчания. – Ну, тогда познакомишь нас. Я отдергиваю себя от расшнуровки кед и озадаченно поднимаюсь с корточек, чтобы взглянуть на невозмутимое лицо парня. – А? – еле слышно выдаёт мой голос, хотя для меня это был, скорее, не вопрос, а последний звук перед маленькой смертью. – А что? Я пойду с тобой, – ставит на плиту ту самую кастрюлю и торжественно потирает ладони.– И вообще,– тот самый взгляд исподлобья, чтоб его, – у тебя температура, а значит и врач на дому никогда не помешает. И я не помню, чтобы нашел подходящих слов для возражения.