о моих апрелях

В ночь накануне праздника я оказался у Джехёна. Он, в принципе, меня и уговорил. – Утром я накормлю тебя панкейками с ванильным молоком, – скулил он, утягивая меня за собой. – Встанешь когда захочешь, вкусно поешь… Но обещание не было сдержано: проснулся я из-за его прохладных рук, пытающихся сгрести меня в объятия, и такого же ледяного кончика носа, давящего мне в шею. – От тебя так вкусно пахнет, – шепнул он, целуя в скулу. – М? – просипел я, немного поморщившись. – Чем? – Мной. Я рассмеялся, стал мотать головой, высвобождаясь от чужих рук, и Джехён знал – это не от того, что мне не нравится, а от нахлынувшего вдруг смущения, которое я никогда не умел скрывать. Волосы, еще немного влажные после вчерашнего мытья, прилипли мне на лоб и почти лишили меня джехёнового взгляда, но мгновение спустя он ловко провел широкими ладонями по линии бровей и дважды поцеловал в веки. Знаете, у Джехёна очень любящее сердце. Большое, щедрое и открытое, такое, в котором хотелось бы побывать всем. И все его друзья, коллеги и просто сотоварищи имели место в нем. Я не хотел верить в то, что занимал в нём порядком больше остальных, но готовые завтраки, ночные объятия и поцелуи в глаза говорили сами за себя. Даже то, что он так легко доверил тогда еще малознакомому Ли Тэёну свою обитель, оберегал его и заботился – всего лишь было знаком его большой любви к человеческому роду и не более. – Именно поэтому я врач, – с гордостью парировал он. В нем всё еще циркулировало то юношеское упорство и отчаянное желание. Желание спасти или хотя бы попытаться и дать шанс. В его характере, я видел, четко запечатлён гуманизм и абсолютная простота добросердечного человека, что загоралась красным при малейшем намёке на чужую слабость. Он любил людей, любил отдавать им свои силы и он любил свою работу с ними. Я никогда не задавал ему вопросов вроде «кто я для тебя?». Я не совершаю того, чего бы не хотел, чтобы совершали со мной, если вы понимаете, о чем я. Такие вопросы не имеют места там, где тебе хочется отдавать, на самом деле. Я знаю, Джехён никогда не осмелится спросить у меня о чувствах, есть ли они вообще, и что я о нем думаю. Не потому что боится отрицания, вовсе нет! Ему в голову не придет усомниться во мне. Джехён видит, как я робею в его объятиях – это больше, чем «ты мне нравишься»; он чувствует, как я льну к его груди по ночам – это важнее, чем «мне с тобой хорошо»; ему достаточно моего поцелуя в его руку, чтобы знать наверняка – я влюблен. Он уже не понаслышке знает, как дорого стоит мое внимание и какой я сложный, (можно читать как просто занудный) тюфяк. Моё сердце большое и щедрое, но только вот совершенно пустое. Всех, кого я встречал на своем пути, я любил за что-то. И до какого-то момента я был убежден, что и Джехён будет числиться в этом списке. Неделя одиноких ночей сделала своё дело. Кроме того, что я преобразил своё логово в одиночку, что заняло от силы не больше дня, остальное время я всё так же бегал к Джехёну. Он не знает: он меня не видел. Я заходил в больницу, усаживался на подоконник, близ детской комнаты с огромной клеткой для попугаев, и ждал перерыва на обед. Он заходил к своей коллеге со своим скромным судочком, и я наблюдал за немым кино, в котором просто разговаривают и отвлекаются на жевание. Сквозь редкие полоски открытых жалюзи он чудился мне героем из комиксов. Я поправлял очки и вдобавок щурился – всё ради того, чтобы увидеть его ямочки при смехе. Иногда зудело что-то внутри, хотелось сорваться с места, вломиться и узнать «что же вы такое говорите, что заставляете его так улыбаться? Научите меня, пожалуйста!», но я вбил себе в понимание, что наблюдать за тем, как он взаимодействует с другими – равносильно важности наблюдения его отношения ко мне. Именно потому, что я должен был видеть эту разницу. То, какой он в работе – сосредоточенный и серьезный – даже дома, сидит за журнальным столиком в гостиной, разбирается то ли в конспектах, то ли в историях болезни, его отдача по отношению к тому, что он любит, кричит мне о том, что моя жизнь точно сказка, в котором клад сам нашел своего пирата. И хотя я не из тех, кто нагло ворует нажитое добро, но на моей неприметной шее броско блестит тяжелое золотое ожерелье. Такое, что обнимает и светит так сильно, что, кажется, просачивается сквозь кожу и освещает для меня все закрытые доселе тропинки. Вместе с ним я познавал о заботе, которую вроде как раньше знал, но из-за позабытой практики, учился заново. В ту ночь я долго не мог уснуть и пролежал до самого рассвета. Я вышел в гостиную, побродил по кухне, заглянул в холодильник с любопытным навязчивым вопросом, сколько же ему пришлось накупить ради меня и, немного промучившись с кофе машиной и плитой, пришлось бросить вдруг настигнувшую идею приготовить нам завтрак и вернуться ко сну. А проснувшись, оказалось, завтрак уже ждал меня. Джехёну хотелось оставить меня в постели, чтобы пока он будет справляться, я занял себя просмотром чего-нибудь по телику и «ждал, пока стол будет готов», но я заставил его «так, к слову», научить меня пользоваться всей этой техникой, чтобы «закончить со всем этим побыстрее и отдыхать вместе». Стоило мне только справиться с элементарной нарезкой овощей для салата, как он вознаграждал меня душным объятием и сухим поцелуем куда попадётся. Что бы я ни делал – я получал слишком много. – Дай мне справиться с мясом, – мне пришлось настаивать, потому что, видите ли, я и так очень много ему помог с холодными блюдами. – Доставай из холодильника сок и жди меня, я сейчас приду. Он показательно вынул с миски помытую курицу и принялся выливать на нее соевый соус. Вот тут-то меня и осенило. – Стой, я знаю-знаю одну штуку! – заверещал я, хватаясь за миску. – Я знаю один рецепт. Разреши мне, я сделаю. Ко мне в голову очень вовремя пришла мысль сделать мясо немного слаще, так, как часто готовит Алисия на день благодарения. Хоть я у нее и не выпрашивал рецепта, но если случайно бросить, что «ой, как вкусно получилось», хочешь не хочешь – она разболтает все секреты. Пропорции я не помнил, но и черт с ними – я всегда всё делал на глаз. Даже когда работал в баре, помнится мне, некоторые ставили, что выгонят, когда просекут о моей халатности, только вот я никогда не «спотыкался» там, где могли бы словить, и всё всегда обходилось; даже во времена так называемого «дня тайного клиента» или – если человеческим языком – ревизора. Так что сейчас – тем более сейчас – я доверял своим глазам и рукам: ляпнул столько меда, сколько показалось мне достаточным, чтобы смочить мясо со всех сторон и обеспечить сочную корочку. – Где ты так научился? – Джехён ловко схватил мою испачканную в меду руку, когда я уже хотел было помыть их. – Алисия поделилась рецептом. – Давно заметил, что ты очень любишь сладкое. – Угу. Мы стоим так пару секунд, после моего едва слышного ответа, и я не решаюсь пошевелиться: он рассматривает меня слишком пристально, позволяет вздрогнуть от взгляда исподлобья, а после тянется к моим пальцам губами и облизывает. – Чт- Засовывая в рот указательный. Я успеваю только глотнуть воздух, как он снова улыбается. – Прости, не сдержался, – облизывается и уходит. Оставляет меня на кухне одного, захватывая сок и ноутбук за собой. Мне было, вроде как, и не сложно сделать вид, будто ничего не произошло, но моя неловкость не пускала мои ноги куда-нибудь дальше столешницы. Я справился с курицей и даже разобрал посуду, но боже… Я бесстыдно думал о том, что в его рту было так чертовски приятно и горячо, что я, кажется, был бы совсем не против повторить. Мне вообще стоило поговорить об этом всём, потому что в действительности волновало меня не только это. Хоть это и неудобно рассказывать, и тем более констатировать ему в лицо, но я прекрасно замечаю, то, как он любит водить меня за бедра и гладить их. Прекрасно знаю, что он выходит по ночам, а потом возвращается, будто всё в порядке вещей. Я знаю, почему он это делает. Я наслышан о том, что с антибиотиками приглушаются любые потенции, но при всём при этом это не отменяло того факта, что я, например, люблю его плечи и даже те же бедра, которые у него в отличие от моих, костлявых, мягкие и приятные на ощупь. Меня берет убеждение, что ему неудобно говорить об этом, потому что как бы он не сказал – будет звучать так, будто «господи, давай уже сделаем это, прошу». Он думает, мне все равно, или может вообще боится быть отвергнутым. И тогда я, наверное, впервые завел диалог первым. – Что ты бы хотел получить в подарок на свой день рождения? – Вот так издалека начал я. Почему-то моя интуиция подсказывала мне, что это как раз то, что идеально подведет нас к этому руслу. Джехён на секунду застыл с бокалом в руке. – Не думал об этом, – растерянно бросил он. – До него еще так далеко. – Да? Когда у тебя день рождения? Он застенчиво улыбнулся. – Четырнадцатого февраля. – А как ты обычно празднуешь? – просипел я как можно непринужденнее. – М-м-м-м-м-м, обычно я пью пиво, закусываю курицей и смотрю любимый фильм. – Какой это? – я снова смотрю на него, и он уже не улыбается. – Вечное сияние чистого разума. Я знал этот фильм. Не помнится откуда, но он точно стоял на ротации буквально по всем каналам лет так десять назад, если не больше. – Почему такой грустный фильм на день рождения? – интересуюсь я, вспоминая примерную нить сюжета. – Грустный, но хороший. Надо будет вместе посмотреть как-то. – На твой день рождения, – улыбаюсь я. Джехён улыбается в ответ и тянется своим бокалом к моему. – За нас, – заключает он. Я смотрю на него перед тем как сделать свой первый глоток алкоголя за время полной завязки, и мне будто бы и не хочется пить. Джехён лениво моргает и слабо улыбается, – мне кажется, даже как-то грустно – а затем отводит взгляд. – За тебя особенно. Сегодня ведь твой день. – Тебе что-то дарили? – продолжил я, всё еще не пригубив. Джехён облизывается и щурит глаза. – Только когда жил еще с родителями, мне выпадало что-то вроде свитера на зиму, а так даже не помню. На работе часто дарят шоколадки, только я их сразу передаривал. Не очень люблю сладкое. Меня мигом флешбекнуло к сегодняшней ситуации с пальцем, и я, наконец, отпил. – А ты? Что ты бы- – Нет, погоди, – я поспешил допить все налитое и оставить бокал. – Я еще не закончил. Джехён охмурился, наклоняя голову к плечу. – Просто… может ты, ну… Чего ты хотел себе в подарок? – А почему ты спрашиваешь? – Не знаю, – дергаю плечами, – интересно просто. Джехён усмехается и водит глазами будто «ох, он просто пытается с тобой говорить, расслабься». – С каждым годом что-то меняется, если честно. В прошлом у меня была компания, а в этом году мы почти не общаемся, теперь я вроде как прижился к тебе, но кто знает, что случится. – Думаешь, я от тебя уйду? – Не думаю. Просто почему-то всё еще боюсь, что потеряю тебя. Он откинулся на спинку дивана, отставив тарелку с салатом, в которую тыкал вилкой и вздохнул. Я посмотрел на него и понял, что спрашивать больше ничего не надо – он сам ничего не знает. – Думаю, всё буде хорошо, и мы сможем провести его вместе. Джехён так сильно улыбнулся, что закусил нижнюю губу и повалил меня к себе в объятия. – Какого черта ты думаешь об этом, а? Лучше скажи, чего ты хочешь на свой день рождения, – моя макушка оказалась на его коленях, и он низко повис надо мной, прежде чем добавить: – На самом деле, у меня нет для тебя подарка, но я завтра могу всё устроить. – Ты совсем придурок? – вырвалось у меня. – А? – Джехён, я… – мне пришлось оттолкнуть его лицо, дабы уже сесть на его колени и уставиться глаза в глаза. – Слушай, – провел пальцем по его челке, заправляя ее за ушко, и громко сглотнул, – ты даешь мне слишком много. Его глаза смотрели на меня с таким очарованием, будто мириады звезд зияли перед ним. – Ты всё время мне что-то даришь. И ты знаешь это, – снова прочищаю горло, сглатывая. – А еще мне кажется, ты думаешь, что я ничего не чувствую. – О чем ты? – звучит аккуратно, и я слышу нотки тех самых правильных догадок. – Ты боишься брать то, что давно тебе принадлежит. Боже, это, кажется, был удар под дых, последний глоток воздуха или просто запинка, но я увидел то, как всё его нутро вжалось в диван в ответ на мой десяти очковый. – Джехён, – аккуратно продолжил я, глядя в его стеклянные глаза. – Выдохни, пожалуйста. Он молча слушается. – Подари мне мастер класс по французским поцелуям. – Ты, кажется, пьян, – неожиданно заявляет он, отчего я прыскаю от смеха. – Дурак, – устраиваясь поудобнее на его коленях, я сцепляю руки на его затылке. – Я хочу с тобой целоваться. Или ты еще брезгуешь? – Что? – Я ведь только восстановился. Мои бедра инстинктивно танцуют на нем, млея от ожидания, и мне кажется, будто я взбалтываю шампанское, даже не предполагая, что оно вот-вот взорвется. – Боже, Тэён. – М? Джехён тянется ко мне носом и томно закрывает глаза. – Ты сводишь меня с ума. И я всё еще смущаюсь. Мы спорим, кто из нас вкуснее, потому что долго не можем решить, что слаще: запах ванильного молока или черничного чая. Он мягко приоткрывает мой рот, по-хозяйски вылизывает десна, искусно обсасывает мой язык и шепчет повторить так же; я в отместку решаю укусить его за нижнюю губу, от чего он успевает сорвать только свой довольный скулёж. – Ты разве никогда не целовался? – Не помню, чтобы когда-то хотел этого, значит да, никогда. – Жесть, – рычит мне в челюсть. – Я твой первый поцелуй. – Джехён, – почти со стоном вырывается у меня, ощущая его язык на своей шее. Это буквально невыносимо, и я заставляю его вернуться к поцелую, чтобы договорить. – Ты совсем себя недооцениваешь. Джехён целует подбородок и снова припадает к кадыку. Я зарываю пальцы в его волосах и прогибаюсь дикой кошкой, срывая басистый стон. Он хихикает – ему льстит – и, конечно, продолжает: спускается к ключицам. – Что ты имеешь в виду? он еще удосуживается разговаривать, боже. Я неаккуратно хватаю его за челюсти, отрывая от себя и мокро целую. – С тобой у меня много чего произошло впервые, – выдыхаю. Джехён целует меня снова, забирая ниточку слюны себе, и трется носом о мой нос. – Неужели тебе никто до этого не нравился? Я усмехаюсь. Джехён крадется руками под моей спиной, хватает за лопатки и перекатывает на себе, так, что теперь я беспомощно оказываюсь сверху. – Да и я никому не нравился. А ты знаешь, я первым не заговорю. Джехён смотрит – любуется и снова спрашивает: – У тебя ведь есть друзья? – Есть один. Мы на подработке познакомились. – И всё? – Ну, были знакомые, и я общался со своими коллегами, но а так ни с кем не секретничал. Тен единственный, кому было интересно послушать о моей жизни. Я на самом деле, иногда очень даже болтливый. Джехён смеется и немного ерзает, пытаясь удобно примоститься на подлокотнике дивана. Я немного сползаю, кладу подбородок на его солнечное сплетение и смотрю с полуулыбкой исподлобья. – О чем вы обычно говорите с… ним? – С Теном? – Странное имя. Джехён гладит мои волосы и по щенячьи наклоняет голову к плечу в ожидании моего ответа. – В последний раз, когда мы виделись… вообще, он много болтает о своем парне. Какой-то интересный молодой человек из Америки, такой разносторонний и активный… – Как я? – Как ты, – улыбаюсь. – Он хочет нас познакомить, но я всегда где-то пропадаю, поэтому… – А вдруг ты в него влюбишься? – в явно шутливой форме бросил он. – Да мы говорили об этом, – неожиданно для него отвечаю я. – В смысле, Тен иногда спрашивает о моей личной жизни: ему всё таки неудобно о себе да о себе, а я ему ничего не рассказывал, боялся…не знаю, может, сглазить, хотя я в это не очень-то и верю. Ну, в общем, я долго не решался, а потом он сам как-то заметил, что я весь сияю, сказал, что глаза блестят и всё такое. Отнекиваться смысла не было – я признался, что у меня появился ты, и что мне с тобой… м-м-м-м, что мне с тобой хорошо и всё такое. – Какое такое? – Ну Джехён. – Ну не смущайся, ладно. – Что я, кажется, м-м-нет, не кажется, а.. я чувствую что-то, чего не знал до этого. Тен кинулся меня убеждать, как это прекрасно и…Ой, знаешь! – я вдруг вспомнил. – Он был убежден, что я по девочкам, и стал меня убеждать, что это нормально, что у любви нет пола, и всё такое… Хотя я вообще даже не знаю по кому я, – моя голова устала держаться на весу, и я упокоил ее на его груди. – Мне и девушки нравились, я много всяких привлекательных видал, ну и видимо к парням я не безразличен, раз с тобой так вышло. Я этого не знал до тебя. Мне никогда не приходилось париться насчет того, кто мне нравится. – Хах, ты думаешь, я чистокровный гей? – будто бы риторически вырвалось у него. – Я вообще об этом не думал. Хотя, если смотреть на вид, то тебе бы больше подошла девушка. – У меня было много симпатий, и я чаще действительно засматриваюсь на девушек, но ты, вот честно, ты такой тип парней, что объединяет в себе две эти половины, – он притих, и я отчетливо почувствовал его взгляд на моей макушке. – Ты такой же хрупкий. Мне всё время хочется держать тебя у себя в руках. Я все время хочу тебя защищать, – его руки снова приобняли мои лопатки. – И ты очень нежный. Даже тогда, когда только зашел к нам в своем мешке с гнездом на голове! Я приподнялся на предплечьях и поднял голову, глядя прямо в его глаза. – Да, и ты очень красивый. Весь и всегда. – Может быть только снаружи, – хрипло прошептал я. – И то, посмотри, – я оголяю кисти и указываю пальцем в уголок челюсти, где красуются пятна. – А, подсолнухи, – монотонно вздыхает парень. – Ой, перестань. – Нет, это ты перестань, – он сам поднимает на предплечья и хватает меня за лицо. – Единственное, что сидит в тебе это твой пессимизм. Ты привык убивать все свои потенции какими-то мнимыми убеждениями. Кто вообще считает тебя слабым? Ты посмотри, ты с каждым днем становишься новым человеком. И ты ну отнюдь не пустой, Тэён. Вот скажи мне, что должно быть в тебе, чтобы ты сказал себе «достаточно»? А я не знаю. Мне на секунду кажется, что я никогда не задавал себе такого вопроса. – Может, я чего-то не понимаю, – продолжает он. – Но по-моему… – Ты прав, – встреваю я. Мне хотелось поскорее закрыть эту тему. – Я слишком привык думать только о плохом. Джехён выдыхает и целует меня в лоб. – Ты знаешь, что я люблю тебя, – говорит, не отрывая губ. Я взглянул на него – будто ребенок сморит на свою мать – и только сильнее примкнулся к его груди. Слышалось только, как умеренно и глухо его сердце выбивало удары. Раз, два – мне кажется, я сорвал всхлип; мои глаза точно мокрые, но я ничего больше не слышу, кроме томного биения. Семь, восемь – он находит мое лицо руками и гладит по мокрым щекам. Я на него не смотрю, кажется, даже не дышу, будто пытаюсь удержать сказочный сон перед собой. – Ну-ну, Тэён, ты чего! – заскулил голос передо мной. – Давай выпьем и расслабимся, сегодня ведь твой день. – Я люблю тебя, тоже люблю тебя, Джехён – сипло отвечаю я и открываю красные глаза. Он целует мои ресницы и я вижу, не знает что сказать. – А еще, – чтобы разрядить обстановку, добавляю, – я хочу познакомиться с твоими друзьями. Ну, там… не знаю. Мне интересно… Джехён протягивает мне стакан с водой и задумчиво кивает. – Вообще, кхм, я хотел тебя оповестить, потому что да, надо. – Оповестить? Джехён смотрит на меня как-то испуганно и залпом допивает что-то из своего бокала. – Познакомить тебя кое с кем. – М-м-м, с кем? – В общем…