о моих апрелях

К удивлению, со всей своей природой отчуждённости, мне не приходится страдать от ненависти к людям — даже самой маленькой. Как я уже говорил — все они мне одинаково безразличны, и вы даже не представляете, как это, на самом деле, облегчает жизнь. Имею в виду... Многие — опять же большинство — любят собирать "правильные" образы по присловутому принципу "под одну гребенку". Вы понимаете, о чем я. Такие люди по накатанной собирают образы людей и сравнивают его с традиционной картинкой, и их совсем не волнует, что из человека никогда не получится идеальной картины и в нем нет идеально срастающихся пазлов. Это нелогично и абсурдно, но именно в этом заключается логичность и последовательность природы человека. Может быть, странно начинать с этого моё повествование и кажется вообще зачем это всё, но я всё таки считаю нужным сказать: люди – это совершенно разные планеты и неудивительно, что на каждой из них проходит своя жизнь. Хоть все мы рождаемся в одном мире, именно живые существа – а в особенности люди – заключают в себе ту бесконечность и необъятность выбора на этой земле. Мы в какой-то мере не виноваты, что на подсознании нам дано сравнивать всех с общепринятостью, что нам привычно опираться на традиционность, но мы, я убежден, виноваты в том, что выбираем делать это. Сложнее — всегда сложнее — когда в тебе живёт консерватор и традиционалист, который если что-то понимает, то только по правилам, если ищет пути, то только по карте. К человеку нет — ну просто не существует — предписаний. У него не всегда есть правила и рычаги соприкосновения. Почему? Потому что владелец может этого просто не предусмотреть! Сложно перестать смотреть на человека через какую-нибудь призму, но как же, на самом деле легко, когда перестаешь держаться за любые ожидания и очарования, когда позволяешь этому случиться и принимаешь это. Мне кажется, это высшая степень похуизма. Самая сложная. Боже, сколько раз я упомянул про сложность? Но победить свои так называемые загоны (так их вроде называют) равносильно тому, что победить своё эго на брейн ринге. Эго бьёт под коленками — почти не устоять. Может, правильнее сказать, не победить, а подружиться... Пока не знаю. Но когда ты понимаешь, что тебе что-то противно в другом, то нужно принять — дело только в тебе. Всегда в тебе. Мне вот следовало поговорить об этом с Джехёном раньше, ещё до знакомства с тем «кое-кем». Но я упустил этот момент, поэтому передаю свой монолог вам, в надежде, что ещё успею. А не успел с Джехёном, потому что он входит в число тех "многих". Не то, чтобы целиком, но в его мнениях всегда есть что-то радикальное. Вот либо туда, либо сюда. Он всегда определяет. А вы знаете: определять — ставить в рамки. Так и получилось с Беатрис. Перед нашим с ней знакомством он наговорил мне о её безудержной активности и невыносимой болтливости. О том, что она громко смеётся и шутит слишком остро. Жаловался, что именно из-за её хлопотания им и назначили этот проект и, как он убеждал меня в раздражении, это была ее идея взять Джехёна в ассистенты. А я себе думаю, почему бы и нет. Конечно, это даже логично. Она — активная и инициативная — не стала бы выбирать кого-то, кто бы уступал ей в этом. — Ты ведь точно такой же! — воскликнул я, прожевывая капустный лист, что остался от декора в салате. Мы говорили об этом ночью, после полуночи, сразу после того, как прошло время празднования дня рождения. — Вот именно! — ещё громче воскликнул он. — Я ещё не встречал никого, активнее меня, и... Она была в другой компании, и думаю, из-за этого мы и делились. Она заводила одних, я — других, и мы даже не контачили. А тут... Я вообще не знаю, как с ней работать. — Ты сейчас просто встал на место тех, кто работает вместе с тобой, — осторожно объяснил я. — Если всё будет слишком плохо, вы сможете поговорить об этом. Если она не будет давать тебе слово или... не знаю. Это не проблема, Дже. Он тяжело выдохнул и спустя мгновение кивнул. — Ладно, может быть. — Я уверен, вы с ней сработаетесь. Он кисло улыбнулся. Это было впервые, когда ему было так неудобно перед кем-то, и я не мог не заметить, что в ней Джехён попросту описывал себя. Спустя день я увидел всё своими глазами. Как я уже упоминал, её звали Беатрис. Красивая, смуглая девушка, с большими черными глазами и длинными-длинными тяжёлыми, смолистыми волосами. Лично мне она показалась довольно приятной и радушной, хотя лицо Джехёна, выражающее непонятную неловкость, немного заражало меня, и я не осмелился ни на что, кроме «приятно познакомиться». На улице стояло теплое субботнее утро. Я по привычке раскрыл шторы в гостиной и Джехён решил приземлиться с работой именно там. Я вышел на кухню, сделал им чай и… ну что мне там еще делать? – Я же могу уйти? – спросил я Джехёна, когда он забирал чашки с кухонного стола. Он посмотрел на меня как-то жалобно, будто бы я оставляю его на съедение зверю, но ему ничего не оставалось, как «ладно». Вообще, меня еще с самого начала удивила вот эта затея знакомства, потому что, ну зачем? Зная моё отношение к новым людям, этого можно было и избежать, но Джехён настоял: – Ты должен знать с кем я буду сидеть целыми днями. И кстати, мы ведь не только у меня будем работать. В общем, чтобы ты знал, с кем я пропадаю. Мне должно было польстить то, как он позаботился о том, что я могу беспокоиться, но до моей башки допёрло слишком поздно. Что уж скрывать, мне Тен подсказал. Я пришел к нему забрать парочку гелей, поболтать, а он, оказывается, бессовестно сообщает, что собирается валить из страны. – В смысле уезжаешь? – А ты что думаешь! Я налаживаю свою личную жизнь. Что? Мое лицо точно скривилось. – Джонни зовет меня знакомиться с родителями! – Оу, – глупо вырывается у меня. – Поэтому я прикрываю лавочку и… не знаю, когда вообще вернусь. Может и никогда. – Всё так серьезно… – Эй, я вообще-то рассказываю тебе это, для того, чтобы ты уже брался искать себе работу, – он тыкает указательным в мой висок. – Это последняя партия. – А как мне отдать- – Ой, оставишь деньги себе, – усмехается. – Мне они уже не понадобятся. Это было нашей последней встречей, и я по сегодняшний день ничего о нем больше не слышал. На той же неделе я договорился провести его в аэропорт, потому что и с Джонни познакомиться хочется и по-человечески попрощаться тоже. Вспоминая этого парня – высокого (порядком выше Тена) и добродушного – я смею утверждать, что наверняка живут они где-то в той Америке, ходят в гости раз в неделю к родителям, празднуют рождество в кругу семьи и на уикенд ездят в Таиланд на пляж. Зная Тена, он и там без труда обустроит себе салон с массажем; думаю, тайские услуги там даже популярнее. Полученные деньги – вы не представляете – я, наконец, соизволил отдать Марку. Как и обещал. Сначала мне хотелось купить на них что-то в подарок Шерил, но в последний момент решил, что, может, они захотят потратить это на что-то поважнее. Алисия буквально сразу забрала их себе и сказала, что хочет постелить в гостиную ковёр. Мне, если честно, трудно сопоставить важность ковра с набором конструкторов лего, но это уже далеко не мое дело. Чаевые (то, что должно было пойти Тену) я оставил у себя в коморке, положив в карман какую-то мелочь. Чужие деньги в кармане чужой одежды, хах. Хоть я и немного утопал в джехёновом тряпье, но свыкся с ним и про покупку своих даже не зарекался. Мне хотелось посетить свой забытый «книжный» и впервые купить себе там что-нибудь поесть. Я истосковался по этому месту, по полной тишине и спокойствию в одиночестве, и мой шаг незаметно превратился в припрыжку, когда знакомые багряные китайские фонарики на витринах показались за углом. Я стал наведываться туда чаще с тех пор, как у Джехёна появилась дополнительная работа с Беатрис. До вечера он пропадал на работе, а потом я находил его развалившимся на полу с бумагами. – Думаю, мы закончим даже раньше, – сказал он мне однажды после того, как я провел девушку до вызванного такси. Иногда она оставалась до поздней ночи. – Ты был прав, – зевая, заключает. – Она не такая уж и плохая. Точнее… Оказалось, один на один она совсем другой человек. Поэтому… – и снова зевок. Я собираю его бумаги с пола, складываю на стол и накрываю его одеялом, и он усыпает почти сразу. В комнате вместо светильника всегда горит вордовский открытый документ. Я бесшумно ухожу, оставляя его нетронутым. Мои визиты к нему бесшумные и спонтанные. Свыкаться к тому, что большее время я снова стал проводить в одиночестве не пришлось, потому что, на самом деле, я по этому даже скучал. Мне было в наслаждение сидеть в «книжном», листать журналы и позволять себе засыпать на мягком сидении у окна, нагретого солнечным светом. Там, кстати, стало больше посетителей, и появился один такой же постоялец. Мы иногда посматриваем друг на друга, и это у нас уже типа приветствия. Кажется никто из нас не решится на знакомство – я так точно, и мне всё больше кажется, что он слишком похож на меня. А с такими как я мне водиться не интересно, поэтому я почти не обращаю внимание на то, что он выбирает себе для прочтения и отвожу взгляд на свои писанины. Примерно в этот период своей жизни я начинаю что-то писать. Сначала это просто заметки из журналов, иногда это крошечные закарлючки вдоль страниц, и потом… потом на моем столе появляется салфетка. «У тебя такое лицо, будто ты не знаешь, как начать главу своего автобиографического романа» – на развороте. Меня одновременно берет смешок, растерянность и конфуз, и я почти давлюсь собственной слюной, но чужая фигура нарочно двигается где-то в поле зрения, и я с поличным ловлю виновника. Мы не знакомимся. От него следует несколько безобидных салфеток с советами на «прочесть» и, не буду скрывать, я ими пользуюсь. Все мои деньги идут на книги. Вы спросите, почему я их не читал в «книжном», а я скажу, что мне снова стало совестно занимать там место, сидя с пустыми карманами. Мне нужно было искать работу. Я думал о Джехёне, о том, как много он трудится и как сильно устает. Иногда я приходил к нему в пустую квартиру, пока он был то ли на работе, то ли с Беатрис, собирал мусор, разбирался со стиркой и усыпал в обнимку с книгой на привычном мне диване в гостиной. Я тоже уставал. От ходьбы, от вечных навязчивых кошмарных снов и поиска работы, но не считая плохих ночных видений, всё вокруг делало меня счастливым. С каждым шагом вперед я считал, что становлюсь ближе к Джехёну; мне казалось, я становлюсь достойным носителем его любви, и меня это окрыляло. Кажется, я нашел своё вдохновение. И я лелеял его. До поры до времени.