о моих апрелях

Часто, когда рассказываешь друзьям о своей хандре, они считают за отличный совет уделить время прогулке. Все время отмахиваешься, смеёшься, мол, что вы понимаете, но я могу ручиться, это хороший вариант. Не всегда, не при каждом обстоятельстве, но точно скажу, природа никогда не усугубит ситуацию. Главной ошибкой в выходе из любой хандры и апатии я считаю манеру "нужно выходить". Ничего на самом деле не нужно, особенно сбегать, потому как... ты. Это всё ты. Можно сбежать от другого человека, от собаки, из дома, но только не от себя. Все это знают, но сила этой устойчивой фразы недооценивается. Твоя хандра это тоже ты и сбежать от неё получится разве что на некоторое время, после чего она тебя обязательно догонит. Не бежать, не прятаться, не врать себе, — а дружить. Дружить с собой любым. Все люди хрупкие и трусливые до тех пор, пока не идут знакомиться со своими слабостями. Почему она здесь и что хочет? Любой ты заслуживает быть понятым. Ну, я это тоже не сразу понял. Порочное колесо снова начало свой бег, как только я стал в панике осознавать, что сижу на месте. После некоторого времени унылые будни стали казаться мне чем-то вроде самой большой слабости человечества. А ведь уныние действительно числится как грешок в библии, но я знал о Боге ровным счётом ничего, поэтому просто беспрестанно гнобил себя. Я ведь весь день проводил в одиночестве и у меня было для этого уйма времени и сил, которые я никуда не мог потратить. Я ненавидел солнечный свет с окна, предвещающий новый день, и часто вставал с рассветом, чтобы закрыть шторы. Вечером Доён их снова открывал, проветривал комнату и поливал орхидею — единственный цветок в его доме — и он любил наблюдать за луной из окна моей комнаты. Она тоже казалась мне красивой, я вместе с ним любовался ею (и наверное поэтому Доён не подозревал о моей ненависти к дневному свету). Многое ускользало от его глаз: я старался уложиться до вечера, после чего старательно заметал все следы; грязные салфетки, краски, перья, что я портил, уродливо напяливая на себя, а после выдергивая. Немного сошёл с ума, не без того, но здравый смысл всегда следил за часами, чтобы за пятнадцать минут до восьми быстро прикрыть лавочку. Доён, наверное, заметил это, потому как некоторые вещи он стал прятать от меня, хотя всё ещё ничего не говорил. Может быть, я давно где-то облажался, оставил после себя улику, но Доён об этом все равно терпеливо молчал. Просто прятал. Это, сука, меня злило. Некуда стало девать себя. Аха, знаете, как говорят, мол, вот эта твоя депрессия потому сидит, что тебе делать нечего. Ну, в каком-то смысле это так, но если отвлечься работой, депрессия станет спрессованной-депрессией. Подавлять подавление...хм, это...это очень больно. Сначала очень, а потом вообще, боюсь, привыкаешь и перестаешь чувствовать что-либо априори, а однажды у тебя копейки выпадут с ладони где-нибудь в супермаркете и всё — взрыв. Страшно представить. Так вот потом я стал занимать себя фильмами, причем самыми дурацкими, чтобы критиковать до усрачки. Это работало до поры до времени, опять же, а потом я снова устал. Ну, надоело, и перестало действовать. Я сдулся со скоростью резинового шарика и сил искать замены больше не было. — Доён, — я развалился на диване и закинул лицо к потолку, пока парень вытирал пыль на полочках с маслами. — Сколько времени мне ещё придется потратить на это всё? — А у тебя что, какой-то лимит? Куда-то нужно успеть? — его вопросы простые правильные и боже, я влюблен в эту его манеру непренужденности. — Успеть нормально пожить, — отвечаю я. — Ты уже живёшь. — Не чувствую. — А что же ты делаешь? — Существую. — Это зависит от тебя, — тряпка перестает елозиться по полке и Доён, скрещивая руки на груди, поворачивается. — Да знаю я, — фыркаю. — Ты только думаешь, что знаешь. Перестань брыкаться наконец, — в его голосе слышится лёгкое раздражение. Это настолько не в его стиле, что я от удивления тут же подвожусь на локтях и смотрю в его сторону. — Что ты имеешь в виду? — Вот и подумай, всезнающий. Он впервые огрызнулся мне и, признаться, меня это встревожило. Мы больше не разговаривали, я действительно боялся завести его снова, поэтому обдумывал это в одиночку. Ни к чему толком не пришел, как мне показалось. Просто сидел по несколько часов, пялясь в пустоту, и вот только оглянувшись назад я понял, что лёд тронулся. Я больше не елозил как уж на сковородке в попытках спастись, а смиренно принял эту странную участь. Участь, когда какая-то часть тебя медленно и безболезненно уходит под воду. Ты теряешь её, сам факт утраты бьёт по лицу, выжидая реакцию, а ты вдруг понимаешь, что тебе легче. Это был тот период, когда я пытался найти себя в книгах, спасался под маской чужих лиц и придумывал себе разные участи со скуки. А потом я фыркнул и что-то подсказало мне поговорить с собой. Начал с далека, потому как говорить с собой толком не умел. Упрёки должны смениться на понимание и я стал учиться этому у тех великих, что говорили о бесконечном диалоге внутри нас. Ой, я не буду вдаваться в это. В последнее время я часто ловлю себя на мысли, что эти мелочи лучше оставлять незамеченными и рассказывать всё вкратце. Я бы, уверен, давно дошёл до какого-то итога, который пока ещё кому-то интересно узнать, а не тратил время на эти бесконечные росписи. Может быть, да, но, а с другой стороны я завёл этот блог прежде всего дабы восполнить своё главное желание приносить пользу. Может быть, я отвлекаю вас от будничных забот и может быть даже! моя маска ложится на вас и вы сопереживаете мне. Даже в голову не приходило задумывать это ради сопереживания, но теперь это мне немного льстит. Как бы там ни было, я убиваю одним выстрелом двух зайцев. Мне нужно вытеснить это из себя, мне нужно освободиться от этого и вы, ребята, умеете слушать. Я бы давно послал себя к черту за такие бредни, поэтому да, спасибо, что существует интернет и я могу выставлять своё «богатство» на всеобщее. Доён мне напрямую заявил, что слушать меня не будет, потому что устал. Я не обиделся, потому как понимаю, я сам от себя устаю, и принял это даже как вызов. Ну и пожалуйста, ну и не надо. Я сам справлюсь. Вообще, да, нужно всё всегда делать самому. Серьезно. Я всё чаще засыпал с мыслью об этом. Может быть, я слишком много надеялся на людей вокруг меня, оттого мне так тяжело одному? Нет, я самостоятельный, ответственный и в принципе легко берусь за любое понравившееся дело, но такие взгляды на жизненную позицию стоят бок о бок с жизненными полномочиями пресловутого клеща. И чем же я лучше клеща? Такой же страстно цепляющиеся за свою никчемную жизнь, изворотливый и крепкий. Будто весь мир способствует мне тому, чтобы я открыл что-то невероятно очевидное для себя. Может быть, я всё таки конченый эгоист и Марк знает меня лучше. Может быть, я питаюсь Доёном, питался Джехеном и всё время буду в поисках кого-то лишь бы для себя. — Я заметил, тебе легче обвинить во всем себя, чем разобраться. Да, мы уже об этом говорили. Я запутался. Я всё ещё не знал, кем я был для Джехена, когда он стал для меня своеобразным воздушным шаром, наполненным летучим газом - вдохновением, желанием стремиться к чему-то новому. Дикому для меня, а оттого особенно привлекательному. Сложно объяснить. И я не прошу списывать свои вспышки на ошибки молодости, я надеюсь с честью их искупить и немного позже вспоминать если не со смехом, то со смиренной улыбкой человека, который многое понял за свою пока ещё короткую жизнь. Я всё не знал, как начать сначала, а жизнь каждым утром, оказывается, делала это за меня.