о моих апрелях

1.04.03 Много времени я прожил как среднестатистический городской человек, не желающий выходить на пенсию. Сейчас я перематываю в голове всё, что произошло со мной за лето - ну, не о чем говорить. — А как же день рождения? — Ой, я забыл о нём. В буквальном смысле забыл. День выпал на рабочий четверг, а я, знаешь, не имею привычки переставлять пластиковый квадратик на настенном календаре, не заметил. У соседки был в августе, она пригласила, вот тогда мы с ней посидели вместе, отпраздновали. Не удивляйся, то мы с ней так сдружились. Она вдова и без детей. Я не знаю в своей жизни более одинокого человека, кроме неё. Чай с тортом, она сама их печёт, шоколадные, и мороженое. Вижу, звучит по-стариковски (улыбается); наверное даже позорно праздновать так, будто полжизни позади, а на горизонте ждать нечего. Но потом вспоминаешь, что матерь божья, тебе уже за тридцать перевалило. Не уверен, что люди после тридцати празднуют дни рождения. Да и... в общем, праздновать не моё. Вот эта вся суета... А тухнуть в кресле под Чайковского в приятной компании, с чаем, тортом это ни разу не позорно. Она любит ещё Шопена включать под вечер. Я не ценитель классики, больше скажу, я мало что смыслю в искусстве, но всё-таки в этом было что-то от знакомого мне Лукаса. Тантра, про которую он мне постоянно рассказывал и все эти медитационные практики - они благоухали. Размеренность, я тебе точно могу сказать, это не про "тухнуть". Тело дышит, внутри всё дышит. Ладно, если я уж так разговорился насчет этого чаепития, то пожалуй стоило рассказать об этом. Но вот больше ничего не расскажу. Это был уже конец августа. Тут уже лето сменилось осенью. Я работал. Там тоже никто меня не трогал, кроме одного раза, когда пришлось задержаться у начальника, чтобы получить премию. «Лучший работник месяца». Я клянусь, это всё моя по-стариковски устроенная жизнь! Ничего не отвлекало меня от работы, я не ловил себя задумчивым и не рассеивал внимание попусту. Что свойственно всем людям, имеющим личную жизнь, — отвлекаться — я об этом не знал. Вот, вот и всё! Всё не как у людей, и за это премия! Вот так!... Я купил себе новые джинсы и классную худи, оранжевую, очень красивую. Потом покажу, если захочешь. Она сейчас в машинке чиляпается. Я в ней проходил почти всю осень, до ноября. А потом... потом. Ну, потом он опять приехал. Я опять его не узнал. В солнечных очках, в капюшоне — в ноябре! — забавно. Что он вообще через них видел? Я узнал его только по голосу. — Сколько лет сколько зим. Как поживаешь? — он спустил окошко в самый низ и снял бесполезные очки. — Ваш заказ сейчас принесут, ожидайте. Он хмыкнул, а мне почему-то стало стыдно, что я так на автомате, как эти недавно поставленные роботы в зале, протараторил ему заученную фразу. Но исправлять ответ было уже поздно. Ага, едва ли я хотел на него отвечать! Пошёл он... С его отношением к... нашим отношениям — мой ответ бы ни на что не повлиял. Но он схватил меня за кисть, когда я передавал ему мешочек с заказом и терпеливо выждал, пока я подниму на него свои притворно безразличные глаза. — Я буду стоять на парковке. — Зачем это? Я попытался вырвать руку, но он усилил хватку. — Очевидно, чтобы встретиться с тобой. — У меня нет на это времени. — Да ладно! Я не займу у тебя много. Я снова дёрнул руку, и он отпустил. Следом меня ждала другая машина и вот я впервые за эти два месяца работы в этой забегаловке почувствовал себя уязвленным человечком, который позволил себе на минуту забыться. На минуту мои мысли занял Джехён и попытка представить, как я красиво отшиваю его у парковки, а он смотрит мне вслед тяжёлым, грустным взглядом. Как в кино про обиженную суку. На секунду я почувствовал себя счастливым, маленьким человечком, который на самом деле в глубине души просто очень сильно скучал по вниманию. Я стал таким уязвленным из-за него и это... неплохой такой повод его ненавидеть. Какая-то часть меня прожигала себя этой ненавистью, потому что он оскверняет мою неприступную тягу к одиночеству и независимости, он делает меня не таким, каким я знал себя раньше, а значит, не таким, с каким я мог ужиться. Теперь в моём сердце появилось место волнению и это была его вина! А другая моя часть... (смущенно улыбается) она хотела этого разговора. Я так кичился от того, что о, сам Джехён спустя столько времени решился на это. Наверняка за время моих не по взрослому продуманных путешествий и тюремного заключения, он поднялся в должности и сам стал не хуже того старого деда, устроился где-нибудь в частной клинике. И вот это предположение, что тот маленький промежуточек свободного времени такого занятого человека, будет принадлежать мне, подкармливало моё тщеславие. Вообще, раньше не замечал, а сейчас рассказываю и прямо мельтешит перед глазами — я поехал на этом внимании. Его внимание обходилось дорого, а он уделял его мне. Он тратил свое время на меня, я как бесхребетный червь извивался от этого приятного зуда, я оценивал себя по его меркам. Кошмарно дёшево звучит, противненько. Да ладно, можешь презирать меня. Я сам себя презираю, всё в порядке. Учитывая такой расклад событий, получалось, что платили мы оба. Он уделял мне время, я забывал про невзаимность. Вообще на всё было плевать при таком раскладе. Это помогало. Я заметно расслабился, убрал колючки и даже готов был без стыда посмотреть в глаза! Чего стыдиться - оба чем-то жертвуем, оба голышом перед друг-другом - нормально всё. Когда я налегке вышел из заведения, его силуэт в метрах двадцати показался мне тучнее обычного. Не потому, что куртка пуховая, конечно. Я приближался, всматривался и лицо, и понял: именно это несвойственное ему насупленное лицо, бросало тяжелую тень на его фигуру. — Сядешь? Я не стал спорить. Спрашивать что-то первым напрягало, я какое-то время ждал, что он начнет, но всё как-то... ну, вообще никак не шло. — Что-то случилось? — я не выдержал. — С чего ты взял? — Ну... ты молчишь? И странно себя... — В таком случае, я могу спросить то же самое про тебя, так ведь? Прозвучало с таким упреком, как умел только Марк когда-то - я моментально напыжился, хотя коленки маленького Тэёна внутри меня ух как тряслись... — Что ты имеешь в виду? То ли интонация меня сдала, то ли хрен знает что - не знаю, но он вдруг повернулся ко мне всем своим этим свинцово тяжелым лицом и уставился. Я сжал челюсти. Это единственное, что я мог сжать, не сдавая с потрохами свое плачевное положение с нервами. — Давай откровенно: я видел, как ты сел в автобус в другой конец. И представь себе, я не слепой, я видел твоё лицо тогда. Это у тебя надо спрашивать, что случилось. Что смешного я говорю? Ой, я не мог не улыбаться. — Так, а ну ещё раз: ты видел меня, как я сел в автобус? Напомни, пожалуйста, когда это произошло? Неделю назад? Две? Три? Ой, кажется...Прошло дохуя месяцев! Самое время обсудить мою рожу, да? Серьезно, Джехён? — Ага, давай дальше. — Чего, блять? Чего дальше? — тут меня уже прорвало на тон, которым мне ещё не приходилось разговаривать. Моя рука в ярости полетела в окно и тут я вспомнил, что можно психануть и просто выйти с машины, но Джехён очень противно ухмыльнулся прямо перед моим озабоченным лицом и одной кнопкой закрыл все выходы. — Какого хрена ты творишь, идиот? Выпусти меня! — Ладно, давай сначала... я видел, как... — Да мне начхать, что ты там видел! Да, блять, да! Я вышел из машины и поехал в другую сторону! Мой дом, блять, находится в другой части города, ясно? Всё? Теперь можно идти? — Да угомонись ты! Хватит, — не с первой попытки, но цепко он схватил мои повсюду летающие руки. — Я поговорить хочу нормально, слышишь? — Приезжай ещё через полгода, я с удовольствием пошлю тебя нахуй! И тут он врезает мне в нос. Не сильно - бьет моими же сцепленными в его замке кулаками - я успеваю только опешить. — Наконец-то. Его блуждающие по салону глаза выдавали стыд. Я притих, конечно. Решил послушать из жалости. — Меня не было в городе. Я хотел было огрызнуться сочным "нахуй ты вернулся тогда", но он перебил меня сразу же, как увидел, что я собираюсь открыть рот: — Давай сначала я скажу, а потом ты? Я даже удосужился кивнуть. Настроение разговора резко сменилось. Как дождь в летний день бывает, знаешь? Его лицо смягчилось, он отпустил мои руки, и мрачная тень переменилась на что-то лиричное. — Опережаю то, что ты хотел сказать. Да, это оправдание. Меня не было в городе четыре месяца. Я мог обсудить это раньше, перед выездом, но... я много думал об этом. Серьёзно? — Я думал, что зря тогда приехал. Нет — Зря вёл себя так. В точку. — Не знаю, что на меня нашло. Здесь мне действительно нет оправданий, Я просто... идиот. Правильно ты сказал. Краем глаза наблюдаю за ним. — Оставить всё как есть было бы предательством. Я не видел твоего лица толком, я соврал. Ты никогда его не скрывал от меня. Только когда мы познакомились, помнишь, ты отпрыгивал от меня как ошпаренный, защищал себя. Марк с тобой не общается, мне не у кого спросить о тебе, но я и так понял, что ты опять закрылся. — Разве это удивительно? — Ты прав, ничего удивительного. Дело было не в этом. — В чём же?... — В том, что это задело меня. Ты доверял мне, я держал тебя в своих руках, я мог прижиматься к тебе, ощущать тебя, а потом вдруг я потерял право даже попросить посмотреть на меня. Это было бы издевательством. — Не вдруг. — спустя некоторое время молчания отвечаю я,— Это произошло не внезапно. — Я не хотел, чтобы это происходило. — А я не знаю. Тоска — вот, какая лирика легла на его лицо. Глаза упали в темноту под ногами. Только меня потянуло на воспоминания, обрывки нелепейших телефонных разговоров, молчание в трубку, на меня напала грусть. Я никогда не давал себе признаний в том, что хочу всё назад. Джехён должен был жить дальше. Это спокойнее, это умереннее, это, в конце концов, было гарантией его успешной жизни. Я стал случайно мимо проходящим, которому суждено как и всем таким как я, быть уроками. — У меня не было прав рушить тебе жизнь. — У тебя не было прав решать за меня. Ну вот, всё и раскрылось. — Я хотел... — Тш-ш, подожди. Я знаю, что ты хотел. Я понимаю. Я не собираюсь сейчас винить тебя в чем-то. Он почти перешёл на шепот. Я взглянул на него и не колеблясь взял за руку. Слова, что он собирался сказать дальше, были чем-то вроде йода смазывающим горло, разъедающими. Его холодная рука сжала мою ладонь. — Когда ты оттолкнул меня, мне стало стыдно. Стыдно от того, что вместо того, чтобы убиваться я почувствовал облегчение. Я хотел было отпустить его руку, но он сжал её сильнее. — Правда в том, что я не пытался спасти нас. Все эти звонки... меня грызла совесть за равнодушие. Правда в том, что я постоянно подсознательно ждал момента, когда ты вычеркнешь меня из своей жизни. И когда ты это сделал, я просто принял это. Зажить дальше не было чем-то вроде преодоления. Я знал, что умею жить без тебя, что получится. Но потом, когда жизнь стала на свои места... я стал думать: что если ты не вычеркивал меня из своей жизни? Что, если тебе пришлось сделать это? Я поздно всё понял. — Ты ведь не из жалости всё это рассказываешь? Джехён смотрит на меня и рот его искривляется в что-то на подобии улыбки. — Я никогда тебя не жалел. Ты не был похож на немощного, нуждающегося в жалости и сострадании. Я знаю, как выглядят разбитые больные и ты не был похож на них. — И на кого я был похож? — На странного. С первой встречи мне хотелось узнать тебя: как живешь, чем дышишь. Я влюбился в тебя и захотел стать частью этой странной жизни. Но как оказалось, это требует постоянного внимания. Другого внимания, не как обычно требует вторая половинка. Это, скорее не внимание, а бдительность. Мне нужно было опасаться за твою жизнь, за свою и следить за тем, чтобы всё держалось на плаву. Поэтому когда ты оттолкнул меня, я почувствовал облегчение. Ничего больше не колебалось. — Значит, я сделал всё правильно. — Да, ты сделал всё правильно. Если бы я не потерял тебя, то ничего бы так и не понял. — Не надо сейчас это говорить, — я высвободил руку с нашей хватки. Он спешно спрятал свою в карман. — Не буду. Вот, это всё, что я хотел рассказать. Теперь твоя очередь. — Давай покамест остановимся на этом. Этого достаточно, чтобы идти дальше. — Будем друзьями? — Нет. Друзья из нас выйдут плохие. Я не хочу ничего загадывать. Он тяжело выдохнул. Его рука из кармана вылезла царапать оббивку руля. Я усмехнулся. — Откроешь теперь? — А, да, конечно, — взволновано ответил он. Характерный глухой звук открытого замка символично подвел итог. Джехён больше не хотел смотреть мне в лицо и провожать взглядом: очевидно, оставалась недосказанность, были вопросы, и глаз было бы достаточно, чтобы я прочёл их. Он повернул ключ, как знак того, что мне пора выходить. Наверное, следовало ничего не говорить, но короткое: — Приезжай, если что, — перед тем, как захлопнуть дверь всё-таки вылетело. 1.34.28