Obsession

— Я помню, как в детстве мать рассказывала мне истории о людях, которые утверждали, что видели смерть. Это случалось за несколько дней до того, как им было суждено умереть. Разве это возможно? — Все становится возможным, когда приходит скука. Как ты уже заметил, вечность — это беспросветное облако, наполненное скукой и однообразием. Ангелы являются своим жертвам раньше срока, чтобы потом наблюдать за душевными муками терзаемых страхом людей. Все это только ради веселья. — И как они это делают? — Стоит только поцеловать спящего человека в сомкнутые веки, и он сможет увидеть ангела. В этот момент с ним можно говорить, касаться его. Позабавившись с перепуганным созданием вдоволь, нужно приказать ему ослепнуть, и ангел для него исчезнет. — Это безопасно? — Смотря о чьей безопасности говорить. Для ангела эти игры могут обернуться изгнанием. Очень рискованно задерживаться в мире людей. — Но ты был со мной долго, — недоверчиво произнес Уилл. — Я и был изгнан, но мне удалось заманить тебя на свою сторону. Мне дали второй шанс. Ты понимаешь, что для тебя второго шанса не будет? — Я не собираюсь это делать! — Зачем же ты спрашиваешь? — Скука… — выдохнул юноша. Ангел продолжал делать вид, что верит Уиллу, что не видит его острого интереса к миру живых, который раньше был лишь воспоминанием из детства. Он сам не знал, для кого весь этот обман — для юноши, который едва бы прислушался к его мнению, или для него самого… С каждым разом было все сложнее промолчать при виде того, как Уилл злится, узнав в своей жертве старика или недостаточно миловидного человека. Он злился на женщин, злился на детей. Его взор беспрестанно искал в каждом новом лице что-то, чего уже не мог найти в лице ангела. Но как только ему попался смертный, отвечающий его требованиям, он сделал то, от чего так усердно отрекался. Первый человек — очень бледный, белокурый юноша — при первом же взгляде на Уилла застыл в немом ужасе, перестал дышать; так и остался в своей постели со стекленеющими глазами. Второй вознес руки к небу и принялся молиться так усердно, что скоро перешел в список жертв Ганнибала. Третий унижался и плакал, умолял забрать его мать и сестер. Четвертый пожелал скорее умереть и сам выколол себе глаза. И так далее, многие-многие люди не решались вступить в союз с ангелом смерти. Недоверие, страх, попытки все исправить — бесконечные ужимки человеческой души лишали Уилла возможности забрать хоть чью-нибудь душу себе. — Не понимаю, почему они боятся? Я ушел за тобой, не зная, что меня ждет, а они… — Уилл раздосадовано отпинывал острые камни, разбросанные по пыльной дороге; они разлетались в стороны, ударяясь друг о друга, издавая глухой стук, точно кто-то кидал игральные кости. Ангел наблюдал за ним, представляя, что точно так же, как эти камни, Уилл отбрасывает одну за другой души, непригодные для его игры. Ему вдруг стало любопытно, как он сможет сдвинуть с дороги камень намного крупнее, как он избавится от него?.. — Они не идут за тобой, потому что не любят. — Я недостаточно красив?! — возмутился тот и принялся ощупывать свои лицо и грудь, всматриваться в очертания рук и пальцев. — Зачем ты спрашиваешь меня? Разве мое мнение что-то значит для тебя? — Разумеется! — Когда ты поймешь, что здесь можно не врать? Ты бы не искал себе «питомца», если бы я еще имел смысл. — Это — всего лишь игра. Я приведу его для тебя, для нас! Сможем делать с ним все, что только захотим. Разве ты не желаешь чего-то нового? — Я провел в вечности многим больше тебя, но нет, не желаю. Ты глуп, мой мальчик. Тебе никогда не позволят оставить кого-то себе. Ты не ангел — ты мой, часть меня самого! — Но позволят тебе. Ганнибал не смог даже ответить. Непробиваемая стена упрямства и настырности капризного юноши с каждым днем становилась все выше и толще; он не слышал ничего, кроме своих мыслей, не боялся последствий, желая во что бы то ни стало добиться своего. Не получив ответа от ангела, он недовольно фыркнул и продолжил путь. Они двигались вверх по горной тропе, стремясь забраться на самую вершину, посмотреть на звезды и развести костер. Кто-то из ангелов сказал, что там огонь становится теплым и меняет свой привычный синий цвет на зеленовато-желтый. — Как всегда обман, — выдохнул юноша. Его рука была выставлена над языками пламени, и он не спешил ее одернуть. Костер едва ли оказался теплее, чем обычно, цвет оставался прежним — фосфорно-синим. Когда руки потемнели от скопившейся сажи, Уилл с улыбкой на лице размазал ее по груди. — Когда я увидел тебя впервые, ты весь был таким, гляди, — он коснулся плеча ангела. Ганнибал ломал тонкие веточки и подкидывал их в костер. Он улыбнулся словам юноши и поспешил коснуться пламени, чтобы измазать лицо сажей. — Таким? — спросил он, усмехаясь. На его щетинистом, покрытом морщинами и шрамами лице маслянисто-черные полосы смотрелись так естественно, что скорее без них он казался каким-то неправильным, нежели с ними. — Да, — лукаво улыбнулся Уилл и, точно изворотливый ловкий мангуст, перебрался на колени ангела, мешая тому ломать ветки. — Я был напуган, но не мог перестать смотреть на тебя: на твои крылья, твои шрамы, твои глаза, горящие в темноте… — Сейчас напуган я. — Почему? — Завтра тебя ждет очередная душа, я видел ее. — Опять старик? — капризно простонал Уилл и повис на шее ангела, уткнувшись тому в грудь. — Юноша, и он очень красив. Его грех — убийство. — И что с того? Подобных я видел сотни, тысячи! — Он ждет тебя. По телу юноши пронеслась теплая, щекочущая волна, разлилась от кончиков пальцев ног до самой макушки, а после ударила в грудь и обожгла так сильно, что Уилл поспешил оторваться от тела ангела, опасаясь выдать свой восторг. Он взглянул на Ганнибала и встретился с рубиново-красными глазами, которые глядели будто сквозь него, но печаль, льющаяся из них сухим жаром, обдавала его лицо так явственно, что он чувствовал, как кожа покрывается лихорадочным румянцем. — Почему ты мне это говоришь? Зачем? — Потому, что я знаю тебя лучше самого Бога. Я знаю, что ты ищешь и сходишь с ума от жажды. Этот человек — то, что тебе нужно. Он не боится смерти. — Многие не боятся. — Верно, но он мечтает стать таким же, как ты. Уж не знаю, откуда ему это известно. Люди — невероятные существа: способны разведать то, чего никогда не должны были знать. Как он будет рад встрече с тобой, — ангел улыбался, нежно касаясь щеки Уилла, дотрагиваясь до губ кончиками пальцев, но внутри жгло так сильно, словно его уже прокляли и бросили в пучину вечных страданий — в адово пламя. Уилл улыбался ему в ответ, прикусывал грубую кожу на пальцах ангела, скользил языком по шершавой ладони, чувствуя землянистый вкус сажи. Он ближе жался к нему, теребил спутанные седые волосы и гладил крылья, но все это походило скорее на ритуал, нежели на искрение чувства. Да, их любовь превращалась в ритуал… Они направились в путь, едва небо покраснело от восходящего солнца. Спустившись с горы, ангел и человек вошли в старый город, стены домов которого были сплошь из камня и глины. Множество темных узких окон, точно пустые глазницы, смотрели на них, и Уиллу становилось не по себе. — Будто все нас видят, — настороженно произнес он и прижался к плечу ангела. Они не видели снующих вокруг людей, не слышали бесконечной болтовни торговцев, стука копыт и скрипа проезжающих повозок, нагруженных мешками с нутом и чечевицей, но пульсирующая энергия жизни кольцом сжималась вокруг них. — Не бойся, — беря Уилла за руку, успокаивал ангел. — Нас видит только колдун, — прошептал он и указал в сторону. Там, в тени пестрого самотканого навеса, прямо на пыльной сухой земле сидел старик. Его глаза, точно два белых агата, слепо глядели прямо на них, несущих смерть. Он улыбнулся, слегка приподняв уголок тонких губ, и продолжил поедать финики, выбрасывая липкие косточки в медную чашу. — Почему он нас видит? Кто он такой? — Он обманул смерть, что-то отдал взамен. — И он никому не скажет? — Ему запрещено болтать, — усмехнулся Ганнибал, но не над вопросом юноши, а над тем, как сильно он жался к его плечу, сцепляя их пальцы в замок до боли. — Не бойся. Мы почти пришли, дальше ты пойдешь один, — он одернул руку так, что Уилл едва не упал. — Иди! — крикнул он, подтолкнув его в сторону одиноко стоящего дома. Уилл попятился назад, все дальше и дальше, продолжая смотреть на ангела. Что-то внутри него дрожало, пыталось кричать — крупица души, запертая в стеклянной банке, отчаянно билась о слишком толстые стенки, недобитой собакой визжала тоска. Грэм задушил ее мимолетной улыбкой и решительно пошел к дому. — Начало конца… — прошептал ему вслед ангел. Уилл его не слышал, — его разум был полностью обращен к этому моменту. Краски вокруг привычно становились ярче, мертвое его сердце тяжелело, словно наливаясь кровью. Еще немного, и он увидит его. Наконец небо приобрело ослепительно яркий лазурный цвет; глиняная стена, контрастная, ядовито-рыжая, раздражала глаза. За ней, в отброшенной ею же тени, сидел молодой мужчина. Он дремал, утомленный солнцем. Тонкие смуглые пальцы сжимали плод граната; его зерна, рассыпанные вокруг, походили на застывшие капельки крови. Грудь мужчины вздымалась от неглубокого частого дыхания, на ней поблескивали рубиновые капельки гранатового сока — манящие, просящие, чтобы их собрали языком. Мужчина заснул, облокотившись о стену, и его каштановые волосы, цеплявшиеся за ее шершавую поверхность, выглядели как причудливая чалма. Несколько локонов свисали на высокий, покрытый испариной лоб. Уилл вгляделся в его лицо: оно было румяным и смуглым, с россыпью едва заметных веснушек на переносице; над верхней губой и по линии челюсти виднелась щетина, на подбородке отчетливо темнела ямочка. Мысленно Уилл соглашался с Ганнибалом — этот человек был очень красив. Он обрадовался, застав его спящим; торопливо коснулся его век дрожащими губами и ощутил тепло его кожи, прогретой солнцем. «Была ли моя кожа так тепла, когда я был живым?» — пронеслось у него в голове. Мужчина дернулся и разомкнул веки. Его глаза оказались серыми, темнеющими к внешнему краю радужки. Он испуганно уставился на незнакомца, вжавшись в стену. Гранат в его руках хрустнул, и липкие капельки брызнули Уиллу на шею и лицо. Довольно облизнувшись, ощутив на языке терпкий кисловатый вкус, юноша произнес: — А ты сильный. — Кто ты? — мужчина хотел привстать, но под взглядом юноши его тело обмякло, будто перестало ему принадлежать; ему удалось лишь подрыгать босыми ногами и удобнее опереться о стену. — А кого ты ждал? — лукавая улыбка скользнула по губам Уилла, и он позволил ей стать шире, обнажить его маленькие клыки. Мужчина задрожал, принялся озираться по сторонам, будто желая позвать на помощь. — Неужели он ошибся в нем… — вслух рассуждал Уилл, вспоминая слова ангела. — Я звал! Звал смерть! — прервав его раздумья, мужчина припал к ногам юноши, вцепившись в подол юбки. — Звал, но я не хочу вечных страданий. Во мне достаточно зла, чтобы я смог послужить твоему миру. — Наглый человек! — Уилл звонко рассмеялся. Он схватил мужчину за горло, сдавливая. Плоть под его ладонью была горячей и влажной, пульсация вен щекотала кожу. Тяжело дыша, человек не боялся смотреть в глаза напротив; живой, отчаянный, он не мог не сводить с ума. — С чего ты взял, что это возможно? — Мне… мне рассказал колдун. Он сказал, что мой грех приведет меня в ад, где моей душе будут суждены вечные страдания, вечная мука без надежды на упокоение. Уилл ослабил хватку и нагнулся ниже, вслушиваясь в хрипящий шепот. Мужчина продолжал: — Но еще он сказал мне, что ангел смерти может забрать меня себе, словно верного пса взять на подмогу, и тогда мне будет дарована вечная жизнь подле него. — Ты думаешь, это так прекрасно? — Уилл вглядывался в светлые глаза, подобные его собственным, пытаясь угадать, так ли искренен этот человек. Но глаза его — две застывшие капли воды с черной икринкой зрачка — были пусты. — Что может быть прекраснее? — он улыбнулся точно безумный, замысливший недоброе. — Умереть… — оттолкнув от себя мужчину, Уилл прошипел: — Ослепни! Вернувшись на дорогу, Уилл застал своего ангела. — Ты сделал это? — выкрикнул он, приближаясь. — Что именно? — Попросил колдуна, чтобы он нашептал тому несчастному все эти сказки? Ганнибал улыбнулся, но все еще не открыл глаз: прижавшись крыльями к глиняной стене, он подставлял лицо солнцу, которое касалось даже его, слегка согревая. — Для чего ты это сделал? — допытывался Уилл, нервно расхаживая из стороны в сторону. — Я боюсь потерять тебя. Ты по-прежнему глупый, наивный мальчишка, — он поймал его, прижал к стене, заслоняя собою свет. — Я выспросил время для него, для вас. — Что? — Шесть дней. Он должен полюбить тебя, Уилл. Только так я соглашусь забрать его. — Он мне не нужен! Хочешь, я убью его прямо сейчас?! — Уилл попытался вырваться, расцарапав плечо ангела. — Ты злишься только потому, что это — не твой выбор. Понаблюдай, он тебе понравится. Конечно, ангел был прав. Все, что отделяло юношу от «его человека» — его же гордыня. Ганнибал оставил его, не желая быть свидетелем краха всего, что держалось между ними больше сотни лет. — Я вернусь через шесть дней, — целомудренно поцеловав Уилла в лоб, он расправил крылья и скрылся в густеющей темноте; последняя моментально развеялась, вновь явив лазурный купол неба. Впервые за все это время Уилл остался один. Ему оставалось только вновь вернуться в тенистый дворик своей жертвы и понаблюдать за ней. Мужчина, будто позабыв о встрече со смертью, собрался в дорогу, но его путь оказался не так далек — пройдя чуть ниже по склону, он остановился у узкой речки, течение которой было таким быстрым, что при взгляде на искрящуюся воду голова начинала кружиться. Уилл устроился неподалеку, будто боясь, что человек может его заметить. Он зачарованно следил за ловкими длинными пальцами, распутывающими тонкую рыболовную сеть. Он переживал, когда блестящая рыба выскользнула из жилистых рук и упала обратно в воду, желая пожить еще немного. Он смеялся над тем, как мужчина морщит нос, плюя на сбежавший улов. Он хотел уговорить его остаться у реки и попробовать закинуть сеть снова, лишь бы вновь увидеть, как усердно он будет тащить ее обратно на берег. Он млел при виде его светлой улыбки, когда мужчина, вернувшись в дом, принялся возиться с дворовым псом, почесывая его бока со спутанной шерстью. Он наблюдал за ним, узнавал все то, что мог бы полюбить и сам, окажись живым… Он хотел оказаться ближе, хотел коснуться его короткой, человеческой, но жизни. Цена больше не имела значения. Едва мужчина сомкнул веки, устроившись для сна в гамаке, подвешенном меж двух умирающих деревьев в скудном саду, Уилл поцеловал его глаза. Тот взглянул на него уверенно, будто знал, что это непременно случится. — Я думал, что ты больше не придешь. — Ты напуган? — Я боялся лишь того, что моим палачом окажешься не ты. — Как твое имя? — Адам. — Можешь не думать об этом, Адам. Твоей смертью, как и твоей жизнью, буду только я. — Я могу… могу попросить? — мужчина шептал, и Уилл все ниже сгибался над ним, стараясь разобрать его слова. — Почему ты шепчешь? — улыбнулся он, заметив, как Адам тянется к его руке, как дрожат при этом его пальцы. — Боюсь рассердить тебя. — Прикоснись, если желаешь. — Этого и желаю, — выдохнул мужчина. Его теплая, прогретая жарким солнцем и горячими песками до самых костей рука легла на плечо Уилла; чуть влажная ладонь соскользнула ниже и быстро вернулась обратно, желая коснуться острой ключицы, дотронуться до гладкой груди. — Божественно красив, — прошептал он. Его глаза сияли в темноте, отражая холодный лунный свет. Он разглядывал Уилла, не скрывая восторга. — Я убил бы еще десятки людей, лишь бы увидеть тебя. — Будь осторожнее со словами, Адам, я и такое могу от тебя потребовать, — Уилл наклонился ближе, так близко, что смог ощутить на своих губах сбивчивое дыхание мужчины. — Требуй. Я все сделаю для тебя. Ликование бархатистым розовым бутоном расцвело прямо в горле, желало вырваться наружу, к свету. Этот человек боготворил свою смерть, боготворил Уилла ровно так, как и он когда-то боготворил своего ангела. — Скоро ты станешь моим. Адам не успел ответить; холодные губы уже заставили его подчиняться. Он невольно застонал, когда острые клыки прокусили кожу, когда рот его наполнился соленой жидкостью. — Привыкай. В моем мире боли больше, чем ласки. Мужчина снова потянулся за поцелуем, желая показать, что он готов вынести что угодно, но Уилл оттолкнул его. «Ослепни!» — будто прошептал ветер. Адам испуганно уставился в темноту, но явственный образ развеялся подобно приятному сну.