Их взаимоотношения, без каких-либо сомнений, Кранц мог бы назвать дружбой. (Хотя и не совсем понимал стремление Лихта скрыть одно очень немаловажное обстоятельство). Самое смешное здесь было как раз то, что Розен, вроде как был посторонним наблюдателем, но тем не менее, мог без какой-либо задней мысли, дать их общению хотя бы какое-то понятие, в то время как они сами этого сделать никак не могли. Мнение друг о друге, у обоих сложилось довольно странное. Хайд считал, что Тодороки был не по возрасту проницателен. Замечал малейшие детали, всегда легко угадывал его настроение и так же легко смог проникнуться его ситуацией, когда даже самые близкие ему люди, которые впоследствии решили, что ему лучше побыть пока в одиночестве, никак не могли услышать всех его криков. Хоть и внутренних, но всё же. А сам Лихт считал, что Лоулесс по какой-то неясной причине, перестал показывать всю свою яркость. Иногда, когда они общались, он мог начать поясничать, словно маленький ребёнок, шутить те шутки, что заставляли улыбаться и самого Тодороки, а так же в парне можно было разглядеть, столь редкую в людях, харизматичность. Это проявлялось во всём: голос, движения,
эмоции в глазах. Пусть это было и не такое частое явление, но оно до умопомрачения нравилось пианисту. Как бы парень не старался это скрыть, он всё равно не мог не улыбаться, если даже не смеяться, когда видел Хайда таким.
Таким образом, они встречались где-либо (зачастую в квартире Лоулесса) и просто разговаривали. И эти самые простые разговоры, порой ни о чём, помогали обоим. Они заставляли друг друга чувствовать себя живыми, и как будто бы, не пустыми. Если бы у кого-то хватало смелости, то возможно, оба могли бы без преувеличений сказать, что наполняли другого собой. Проявлялось это, всё в тех же мелочах. Кто-то мог начать копировать чужие жесты, порой повторять какие-то фразы, а ещё некоторые вещи начинали приобретать другой запах. К примеру, на днях Тодороки заметил, что вся его толстовка разила одеколоном Хайда. Ну и как сказать… заметил это не совсем он сам. Скорее, это сделал его менеджер, попутно хитро улыбаясь, пока Лихт старался понять, как это вообще произошло? Он же не чуял ничего нового. А на это, Кранц лишь рассмеялся, прикрывая рот ладонью. Знаете, получать по голове от пианиста не очень-то и хотелось. Хотя, в тот момент он вряд ли смог выбить из Розена всё веселье, ведь его голову занимали мысли вовсе не об этом.
Виделись парни исключительно по выходным, по той простой причине, что в будние дни оба были заняты. У Лихта были репетиции, которые пропускать он никак не мог (даже если бы вдруг захотел). Да и длились они зачастую очень долго, потому что готовился довольно большой и
завершающий концерт, до которого оставался всего месяц. Из-за всего этого, Тодороки невыносимо выматывался и сил у него не оставалось ни на что. У Хайда же, те же силы, забирала учёба. Парень и сам не знает, зачем вообще решился пойти на гематолога. Признаться честно, этот его шаг, больше был похож на шаг самоубийцы с крыши. Чем его только тогда, два года назад, так привлекла возня с кровью? Неучто проявление вампирских замашек? А что, красноту глаз можно было бы спихнуть на это.
Выходило так, что в вечер четверга, когда Лоулесс, сидя на диване с кружкой горячего шоколада, старался разобраться в своём же конспекте, он никак не мог ожидать стука в дверь. То, что это был кто-то из родственников, сразу откидывается. Те обычно предупреждали о своих приездах. А однокурсники предпочитали спрашивать что-либо в соц.сетях или звонили. Поэтому, Хайд был весьма удивлён настойчивому стуку в дверь. Встав с насиженного места, он направился в сторону коридора. Так как его мозги явно отказывались функционировать, парень даже не додумался посмотреть в глазок и наконец узнать, кто там. Открывая дверь, он никак не ожидал увидеть за ней Тодороки, который стоял, в обнимку со скулящим и грязным нечто.
Лоулесс с минуту буравил взглядом Лихта с
щенком на руках. Но у пианиста терпение было явно не железным, поэтому он всё же решил подать голос:
— У тебя же нет аллергии на шерсть? — поинтересовался Тодороки, склонив голову к плечу. А Хайд до сих пор не мог оторвать взгляда от трясущегося существа. На вопрос парня, он просто протянул руки вперёд. Что удивительно, Лихт поняв его без слов, передал щенка Лоулессу. Это маленькое чудо задрожало чуть сильнее, а после прижалось к парню, ощущая исходящее от него тепло. Скулить он хоть и не перестал, но стал делать это заметно тише. Когда он уткнулся мордочкой в плечо хозяина квартиры, Тодороки заметил, что щенок принялся немного покачивать хвостиком. Смотря на всё это зрелище, его охватил приступ умиления. Если бы ещё это чудо было чистым и более спокойным, было бы ещё лучше.
Без лишних слов, Хайд лишь отступил назад, давая Лихту пройти в квартиру. Войдя, пианист поспешил избавиться от верхней одежды (даже свой любимый рюкзак снял), пока Лоулесс пытался найти какое-нибудь полотенце, с щенком на руках. Закончив копошиться со своими вещами, Тодороки направился в сторону ванной, ибо это было самым вероятным местонахождением блондина в данный момент. Проходя мимо гостиной, он отметил валяющуюся на диване тетрадь с записями и стоящую рядом с ним кружку. «Наверняка это конспекты. И я, кажется его отвлёк…» — последнюю мысль, ему скорее всего, подкинула уже совесть. Которая всё ещё умудряется в нём жить.
А в ванной, в это время, Лоулесс из-за всех сил старался заставить щенка сидеть на месте. Тот никак не хотел успокаиваться, бегал вокруг Хайда и еле слышно скулил. От всего этого, у парня даже начала немного кружится голова. Благо, в этот момент зашёл Тодороки, и всё-таки смог поймать это неугомонное нечто. Покрепче прижав его к себе, пианист глянул на Хайда. Тот же буравил это чудо раздражённым взглядом. Поиграв с щенком в своеобразные гляделки, (которые остановились, когда один из участников вдруг решил тявкнуть), Лоулесс наконец произнёс:
— Так мы наконец начнём приводить его в божеский вид или нет? — улыбнувшись краешком губ, он продолжал смотреть на щенка. Шёрстка у того была бежевого цвета, но из-за грязи казалась намного темнее.
***
Возились они с этим точно не менее часа. По большей части, из-за самого виновника беспокойства. Он то и дело пытался стряхнуть с себя в воду (от чего промокли и сами парни), мог начать неожиданно тявкать и вилять хвостиком или просто лезть к кому-то из них с «поцелуями».
— Так, я держу это полотенце, а ты мне помогаешь его заматывать, — огласив план действий, Хайд приготовился промокнуть ещё больше. Нда, прибавилось же у Лоулесса мороки с приходом Тодороки.
Подняв мокрое и не желающие сидеть на месте чудо, Лихт кивнул блондину, показывая этим, что можно приступать к выполнению плана. Хайд подошёл к нему ближе и принялся пытаться высушить шёрстку щенка. В этот момент, он даже перестал вырываться и просто покорно сидел на руках пианиста. Спустя пару минут таких махинаций, Лоулесс взял другое, уже сухое полотенце, и завернул в него, всё ещё немного мокрое существо. Тодороки же, продолжал стоять с щенком на руках и нахмурившись, смотрел на Хайда.
— Ты в курсе, что у тебя рубашка вся промокла? — как бы невзначай, поинтересовался пианист.
— Более чем, — ответил Лоулесс, поворачиваясь к Тодороки спиной, — отнеси его в гостиную, а я пока переоденусь, — на это Хайд услышал лишь «Мгм», что по всей видимости, обозначало согласие.
Переодевшись, Лоулесс прошёл в гостиную. На диванчике уже сидел Тодороки, обнимающий успокоившегося щенка. Присев рядом, Хайд протянул руку вперёд, чтобы погладить щенка. Тот на это немного приподнялся и начал вилять хвостиком. Через минуту, он уже принялся облизывать ладонь парня, так же утыкаясь в неё носом. Смотря на это умиротворённую картину, Лихта так и клонило в сон. Но щенок, который всё ещё сидел на его коленях, не позволял уснуть.
— Как назовём? — неожиданно спросил Хайд, продолжая с увлечением гладить это чудо.
Поразмыслив над этим пару секунд, брюнет выдал первое, что пришло ему в голову:
— Процион.*
— - Кажется, ему и впрямь это подойдёт, — Лоулесс улыбнулся, — его невозможно не назвать ярким.
«Но он не такой яркий, как ты…» — чуть было не сорвалось с языка пианиста. Но благо, он вовремя взял себя в руки. Не хватало ему ещё нелепых попыток объясниться, что это была просто случайная оговорка.
В скором времени, Процион соизволил успокоиться и уснуть у них на коленях. Заметив это, Хайд всё же озвучил вопрос, который мучил его с самого прихода Тодороки:
— Откуда он? И почему он вдруг оказался у тебя? — парень метнул заинтересованный взгляд в сторону пианиста. Брюнет на эти вопросы отвечать, желанием не горел. Потому что история выходила не из приятных. Вздохнув, он начал свой не слишком весёлый рассказ.
***
Лихт возвращался в отель, после очередной выматывающей репетиции. Всё, чего он сейчас желал, это упасть и больше никогда не встать. Ладно, игра на пианино была ему только в радость. Но вот снующие туда-сюда-обратно люди, не особо. Сейчас, он шёл по пустой улице. Ни одного живого существа поблизости не наблюдалось. И честно? Тодороки готов пустить истерический смешок, от иронии этого высказывания.
Хотел ли он отвлекаться на чем-то скулёж? Нет. Хотел ли он обращать внимание на грёбаный труп собаки, которую кажется, переехала машина? Нет. А хотел ли он забирать с собой щенка, который никак не желал отходить от своей, уже не живой, матери? Не особо.
Но иначе он сделать не мог. Просто из-за того, что это существо ему напомнило о дорогом человеке. Человеке, который так же терял и который так же не мог отпустить кого-то без чужой помощи. И наверное, только из-за этой странной ассоциации, захотелось помочь.
***
После этого, явно невесёлого рассказа, они просто сидели в молчании. И это самое молчание, стало одной из причин того, что они сейчас оба мирно посапывали и Процион, вместе с ними. Они устали. Устали от ухаживаний за этим чудом, а их эмоции устали от этой не самой лучшей истории.
Из невыключенного телевизора, доносится голос ведущей:
— Сегодня довольно пасмурно. Но синоптики обещают, что в скором времени ясная погодка не заставит себя долго ждать. Потому не унывайте!
***
На обочине, сидят два молодых человека. Неподалёку, всё ещё лежит никому ненужный труп собаки.
— Как думаешь, скоро уберут? — с явной скукой спрашивает один из них.
— Меня сейчас вовсе не это интересует, — раздражённо произнёс второй.
— А что тогда? — явно с неподдельным интересом, спрашивает юноша.
— Когда ты прекратишь наблюдать за этими смертными? Ты же в курсе, что у нас куча работы? — раздражение становится всё более различимым.
— Ну… мне было интересно, возьмёт ли этот парнишка щенка…
—
Но ты мог узнать это и позже! — теперь ко всему прочему, прибавился гнев.
— И ещё, ты прекрасно справляешься с нитями и без меня, — добавляет парень, с милой улыбкой я-тут-вообще-не-при-делах-честно.
—
Ах, ты поганец! — гневный выкрик, кажется, услышал каждый неподалёку проходящий человек. И смех, который последовал после, так же можно было без труда расслышать.
