Небесный принц: Безвестность

Несмотря на то, какими страшными казались предполагаемые варианты, Онода искал ответы как только мог все выходные. Сразу после завтрака он приходил в библиотеку, подбирал любые книги, в которых могли быть упоминания об обскуриалах или таинственной темной энергии, а после обеда все повторялось. Рука до сих пор болела и начинала болеть сильнее, как только действие противоожогового зелья заканчивалось. Приходилось накладывать его ночью или спрятавшись в туалете, пока никто не видит, а друзьям врать, что просто растянул запястье, когда неудачно упал с метлы. Пугающее черное клеймо не уменьшалось в размерах, но, к счастью, и не росло больше. Онода не хотел думать о том, что если он не предпримет каких-то решительных мер, то останется без руки. Что ему было делать? Прийти в лазарет он не мог, потому что так в любом случае пришлось бы объяснять причину появления загадочной метки, и он уверен, эта информация быстро бы дошла до профессоров, а потом и до директора. Онода никогда не считал себя гением, но догадаться было не трудно, что эта магия далеко не безобидная и что если он о чем-то расскажет, то Манами ждут большие неприятности. Конечно, он не хотел этого. Не хотел настолько, что не осмелился сообщить о том, что случилось, даже друзьям, хотя им, несомненно, можно было доверять. Не придумав ничего лучше, Онода решил самостоятельно найти ответы, но, как оказалось чуть позже, это было далеко не легкой задачей. Пока Наруко и Имаизуми гуляли или тренировались на метлах, Онода сбегал в библиотеку, оправдываясь подготовкой к сдаче несуществующих долгов и дополнительных заданий. Но найти что-то полезное в книгах не получалось. Наверняка проще было подойти к преподавателю по защите от Темных искусств и спросить у него об обскуриалах или их силе, но Онода боялся вызвать подозрения, чувствуя, что в такой важный момент начнет здорово нервничать и не сладит со своими эмоциями. По ночам он почти не спал, не то от беспокоящей боли, не то от тревожных мыслей. Из-за этого продолжительного недосыпа мозги отказывались соображать как следует, а во время приемов пищи в Большом зале он практически отключался над тарелкой. В итоге к концу воскресенья Онода не добился ничего, кроме беспокойства друзей, которые всерьез начали переживать из-за его болезненного состояния. До ужина еще оставалось время, когда очередная бесполезная книга была отложена в сторону, не принеся никаких разъяснений. Читать Онода больше не мог, понимал, что сейчас заснет прямо за столом, поэтому в голову пришла мысль вернуться в спальню и хотя бы немного отдохнуть перед ужином. Заодно можно было проверить, не вернулась ли Слипи. Он уже посылал через нее записку Манами, но сова прилетала обратно ни с чем и тоже не радовала хорошими новостями. Онода не знал, что ему делать с этой проблемой. Если Манами так и не покажется в Большом зале, а еще снова начнет пропускать уроки, с ним просто не будет возможности увидеться и поговорить. Это было еще одной сложной задачей, решения которой у Оноды пока не было. Крайним вариантом, пожалуй, оставалось спуститься на подземный этаж и попробовать отыскать гостиную Слизерина (куда его все равно никто не пустит и, о Боже, каким это было безумием — соваться на территорию соперников и почти врагов) или дежурить возле больничного крыла, дожидаясь, что Манами поднимется туда сам рано или поздно, но Онода уже терял терпение. Он должен был разузнать все, чтобы помочь, иначе просто… сойдет с ума от беспокойства. В гриффиндорской гостиной было тихо, когда он миновал портрет, едва вспомнив новый пароль. Его товарищи по факультету отдыхали возле камина, общались друг с другом или читали. Никто не обратил внимания, когда Онода вошел внутрь и направился к лестнице. Еще не успев дойти до первой ступеньки, он столкнулся с Имаизуми и Наруко, и вид у обоих был не самый веселый. — Отлично, мы только хотели пойти искать тебя, — мрачно сказал Имаизуми. В любой другой момент Онода бы удивился, но сейчас на это не было сил. Поэтому он просто потер уставшие глаза, неловко сдвигая очки вверх, и спросил: — Что-то случилось? — Да, — ответил Имаизуми, складывая руки на груди, и теперь странно поглядывал на Наруко. — Расскажи ему все то, что рассказал мне. — Не здесь же, — возмущенным шепотом сказал ему Наруко, дернув за рукав рубашки, а потом обратился к Оноде. — Пошли наверх. В нашей спальне пока никого нет, мне нужно рассказать тебе то, что я должен был, наверное, сразу после каникул. Ничего не понимая, Онода только кивнул и последовал за друзьями. Но даже если они оба и выглядели очень напряженными, что-то подсказывало, что их новость, какой бы она ни была, ничто по сравнению с его проблемой, настоящей проблемой. Онода был готов признать, что сейчас даже не хочет забивать себе голову чем-то лишним, куда важнее было наконец понять, что происходит с Манами и как ему помочь, пока не стало слишком поздно. В спальне, как и обещал Наруко, действительно никого не было. Онода заметил краем глаза вернувшуюся Слипи, но она снова была без ответной записки и мирно дремала на своей клетке. Тяжело вздохнув, он опустился на край постели, мечтая сейчас лишь о том, чтобы поспать хоть полчасика, но расслабиться ему, видимо, никто не позволит. Наруко и Имаизуми тем временем сели на кровать напротив, и оба теперь отчего-то мешкали, не желая заводить разговор, для которого сами и позвали. — Ну, — настойчиво спросил Онода и подавил рвущийся наружу зевок, закрывая рукой рот. — Вы меня напугать хотите или что? — Слушай, Шустряк считает, что это важно, — неловко начал Наруко, не зная, куда деть руки, и принялся теребить край покрывала. — Мне, в общем, было интересно, и я решил спросить у мамы, не знает ли она что-нибудь полезного об отце Манами. Я предполагал, что они какое-то время учились вместе в Хогвартсе, хотя и были на разных курсах и факультетах. Так и есть. — Что? — переспросил Онода, теперь все-таки здорово удивившись. Он, конечно, знал, что Наруко по какой-то причине больше остальных всегда волновала непонятная история об отце Манами, но Онода не думал, что это зашло так далеко. С другой стороны, вспоминания об этом быстро навели на новые мысли, и голова тут же заболела. А что, если отец Манами в свое время сталкивался с той же ситуацией, в которой теперь оказался его сын? — подумал Онода, испуганно глядя в пол. Насколько всем было известно, отец Манами умер еще молодым, не дожив даже до тридцати лет, и в чем состояла причина смерти, никто не знал. Вспоминая о том, каким болезненным и усталым выглядел сам Манами в их последнюю встречу, Онода догадывался, что эта сила (чем бы она ни была) внутри него ослабляет и, возможно, мучает своего носителя. Прямо как темная энергия, которая формировалась в обскуриалах. А теперь, когда Онода знал, что дети от нее умирали, и когда вспомнил, что отец Манами тоже умер слишком рано, ему стало по-настоящему страшно. А вдруг… с Манами повторялось то же самое? — Хэй, Сакамичи, ты меня слушаешь вообще? — обиженно спросил Наруко, приводя в себя, и Онода вздрогнул. — Ах, да, извини, я слушаю. Твоя мама рассказала тебе что-то? — Да. Она старше, поэтому выпустилась намного раньше, но все же они действительно пару лет учились вместе… — Они не только учились вместе, — добавил Имаизуми, когда Наруко замолчал и замялся. — Говори уже. — Они, ну… — пробубнил Наруко под непонимающим взглядом Оноды, — они родственники, ясно? Онода изумленно округлил глаза. Ему не послышалось? — Они что? — Это кошмар, — возмутился Наруко, обреченно вскидывая руки. — Мы родственники, хоть и не близкие. Я и Манами, мы… четвероюродные братья или как там? В общем, прапрадед у нас был общим, представляешь? Я тоже не представляю. — Вот что значит не интересоваться своей родословной, — скучающе сказал Имаизуми, за что получил грозный взгляд и тычок под ребра. — Замолчи вообще! Зато я не зануда, как некоторые, и мои родители специально нам ничего не говорили, потому что не хотят развивать в нас эту противную склонность мериться чистотой крови. — Хотя, с другой стороны, ты бы знал обо всем сразу, — не согласился Имаизуми, и Наруко обиженно отвернулся. Онода все еще удивленно моргал и молча пытался понять, что все это значит. — Так у вас… — заговорил он, задумчиво нахмурившись, — у вас кровная связь, верно? — Да, но я ни хрена не думал, что это важно, — подтвердил Наруко, закатывая глаза, но Имаизуми снова был не согласен. — Я думаю, что это важно, потому что ты реагируешь на него намного острее, чем все остальные. Так было с самого первого курса, если ты забыл. — Он чувствует его силу, — понял Онода, напряженно сжимая кулаки. — Мы ведь знаем, что у Манами очень удивительные способности для его возраста. Он может создавать невероятно сильные заклинания, профессор… говорил об этом, помните? Прикусив губу, Онода замолчал, чувствуя на себе два напряженных взгляда. Конечно, он не говорил друзьям лишнего, но для себя догадался сразу: Наруко не зря стал таким странным, когда недавно столкнулся с Манами в коридоре. Если он действительно чувствовал силу своего кровного родственника, то это все объясняло. Сейчас способности Манами были нестабильны и опасны. Сходилось идеально, как уравнение. — Да, — кивнул Наруко. — Я об этом сразу не догадался, но понял, когда Шустряк сказал. — Это было очевидно, ты просто тупица, — отозвался Имаизуми. Наруко впервые проигнорировал его замечание в свой адрес и продолжил: — Я думаю, что его способности… стали сильнее? И опаснее, потому что мне действительно страшно. — Тебе страшно? — вздрогнул Онода, подняв голову. Вот уж чего он не ожидал, так это того, что Наруко когда-нибудь признается в том, что его что-то пугает. Это было действительно тревожно, а потом Онода вдруг задумался еще об одной вещи. Если Наруко и Манами кровные родственники, означало ли это, что они могли быть… похожи? Что, если их способности в каком-то смысле перекликаются? Что, если с Наруко…? Вот же черт. — Шокичи, прости, пожалуйста, и не подумай ничего такого, — взволнованно заговорил Онода, все же решившись спросить. — Я задам тебе вопрос. Касательно квиддича. Просто хочу убедиться. Почему ты выбрал именно позицию загонщика? — Загонщика? — удивился Наруко, вскидывая брови. — Что? Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Какое это отношение имеет к тому, что мы обсуждаем? — Пожалуйста, просто ответь, — отчаянно попросил Онода, очень надеясь, что услышит не то, о чем он думает. Но Наруко замялся и задумчиво опустил взгляд. — Я не знаю, мне просто сразу понравилась эта позиция. Она, ну… знаешь, для настоящих мужиков. Ты должен быть сильным, точным, безжалостным… — Тебе нравится причинять людям боль? — вырвалось у Оноды, и он резко зажал рот ладонью, мысленно называя себя идиотом. Ну как он мог так прямо спросить? Наруко же сейчас обидится. — На что ты намекаешь? — растерянно спросил Наруко, и Имаизуми помог ему понять: — На то, что ты маленькое вредное зло. Возможно, не хуже того, кого ты так недолюбливаешь. — Не хуже Манами, хочешь сказать? — нахмурившись, спросил Наруко. — Ну так что? Тебе нравится причинять боль другим? — проигнорировав его вопрос, поинтересовался Имаизуми. Видимо, в отличие от Оноды он не боялся того, что с ним после этого не будут разговаривать неделю, а то и больше. Глядя в его лицо, Наруко продолжал напряженно хмуриться, словно обдумывал ответ, а потом он вдруг сдался. — Да, наверное, мне действительно нравится в какой-то степени. Но квиддич — это просто игра! Все об этом знают! Никто не обвинит тебя в том, что ты злой, если ты просто хорошо играешь на своей позиции! Спорт всегда жесток, в этом нет ничего такого, ты же знаешь! — А еще я знаю, что с точки зрения психологии то, чем ты занимаешься, называется сублимацией, — ответил Имаизуми. — Какой психологии? — непонимающе возмутился Наруко. — Заимствованной у маглов, представляешь? — Ребята, не спорьте хоть сейчас, — попросил Онода, и Имаизуми отвернулся в сторону. — Но я бы никогда не причинил боль своим близким или дорогим мне людям, — заявил в свое оправдание Наруко. — А то, что я защищаю свою команду от всяких мудаков, — это вообще хорошее дело. Но Имаизуми закатил глаза и несильно толкнул Наруко в плечо. Тот снова возмутился: — Эй, если ты все еще обижаешься из-за того случая, я извиняться снова не намерен, так и знай. Онода почувствовал, что улыбнулся против воли. Все-таки даже если Наруко и правда нравилось направлять опасные мячи в сторону живых людей, теперь почему-то уже не казалось, что одним прекрасным днем он вдруг проснется с желанием убивать или оставлять на своих друзьях страшные черные пятна. Хотя про Манами думать в таком ключе тоже было сложно. Он же был таким добрым, гораздо добрее Наруко, потому что умел улыбаться, слыша ужасные слова в свою сторону, и никогда не обижался, даже если было действительно больно. Так почему же этот кошмар сейчас происходил с ним? Как именно это работало? Неужели Наруко был защищен от появления внутри себя темной силы, просто потому что считал себя хорошим гриффиндорцем? — Я не понимаю, чего ты боишься, Сакамичи? — спросил Наруко, отрывая от мыслей. — Что я вдруг стану монстром? Я же на Гриффиндоре. Возможно, последняя мысль была не такой уж и дурацкой. Но Онода только покачал головой и принялся снимать повязку с руки. — Боюсь, что ты оставишь кому-нибудь то же самое, — нерешительно сказал он, показывая черную отметину на тыльной стороне ладони. — И думаю, что факультет здесь ни при чем. Возможно, дело как раз в крови. Наруко и Имаизуми посмотрели на его руку с удивлением и непониманием, и Онода поспешно замотал бинт обратно. — Пожалуйста, не говорите никому. Я боюсь, что у Манами будут из-за этого проблемы, а этого сейчас нельзя допустить. — Нельзя допустить? — первым отмер Наруко. — Мерлин, ты видел эту хреновину? Она же просто жуткая! Не болит? — Болит, — неохотно ответил Онода, отворачиваясь. — Но я не совсем понимаю, что это такое. Сначала я думал, что в Манами появилась темная энергия, как в обскуриалах. — Исключено, — не задумываясь, ответил Имаизуми. — Мы в Хогвартсе. Какие могут быть обскуриалы в школе, где детей учат колдовать? Это явно что-то другое. — Ты что, не ходил с рукой к мадам Бланд? — перебил Наруко. — Не говори мне. Ты с ума сошел, а если это опасно? — Я и сам понимаю, что это опасно, но, пожалуйста, не говорите никому. Пожалуйста, — взмолился Онода, но Имаизуми быстро успокоил его. — Мы не скажем. Но не одобряем этого. — Так это правда, — снова заговорил Наруко. — Манами действительно опасен. — Поэтому я и боюсь за тебя, — подавленно кивнул Онода. — Со мной такого не будет, — попытался убедить Наруко, но потом все-таки неуверенно добавил: — Я надеюсь. — Если станет хуже, обещай, что пойдешь в лазарет, — строго сказал Имаизуми, обращаясь к Оноде, и пришлось снова кивнуть. — Обещаю. После этого на какое-то время в спальне повисла тишина. Каждый думал о чем-то своем, но подумать, несомненно, было о чем. Онода все еще пытался найти хоть какую-то надежду на то, что все наладится, хотя и было это действительно трудно. Наруко вскоре заерзал на кровати и, видимо, вспомнил, что хотел сказать что-то еще. — Точно, послушай, — добавил он, снова посмотрев на Оноду, — моя мама сказала, что отец Манами после своего выпуска возвращался в Хогвартс и некоторое время работал здесь. Насколько она знает, работал ассистентом у профессора травологии, то есть у профессора Пьера, получается. Наверное, тоже хотел потом стать преподом, не знаю, но факт есть факт. Это немного удивляет меня теперь, после того, как в одной из теплиц случился пожар. Получается, что мы снова возвращаемся к профессору Пьеру. — Так значит, профессор Пьер знал отца Манами лучше остальных преподавателей? — догадался Онода. — Интересно, а что случилось потом? — Потом он вроде и умер здесь, но мама тоже не знает, как именно это произошло. С его семьей она никогда не общалась, даже на похоронах не была. Онода напряженно кивнул, откладывая новую информацию в голове и пытаясь понять, может ли она помочь в попытках выяснить, что происходит сейчас. Могло ли вообще прошлое дать какие-то ответы? Если да, то встает тот же вопрос: как узнать об этом прошлом больше? — Не знаю, меняет ли это что-то, — продолжил Наруко, медленно поднимаясь с кровати. — К пониманию того, что происходит, мы так и не приблизились. — Мы поняли, что происходит с тобой, — слабо улыбнулся Онода. — О да, точно. И эта херня меня вообще не радует, — помотал головой Наруко. Имаизуми, казалось, хотел что-то добавить, но в следующий момент в спальню заглянул один из второкурсников, рыжий проблемный ребенок. — Вы собираетесь на ужин? Аояги сказал позвать вас. Блин, я ему не прислуга! — Да, да, уже идем, — отмахнулся Наруко, и ребенок скрылся из виду. Аппетита, конечно, не было. Онода не сомневался, что у Имаизуми и Наруко тоже, но в Большой зал они все-таки спустились. Перед тем, как занять свое место, Онода по привычке глянул в сторону слизеринского стола, и взгляд случайно зацепился за Куроду. В нем не было ничего необычного, он общался с капитаном своей квиддичной команды, но что-то все равно заставило Оноду обратить внимание. Отворачиваясь и садясь на скамейку, он попытался настроиться на еду, но в голове вдруг возникла совершенно дикая мысль. Если он все равно не мог поговорить с Манами или вообще найти его, в Хогвартсе ведь все еще был Курода, который, возможно, знал намного больше, чем сам Онода, и, возможно, (чисто теоретически) можно было спросить его… Нет, он даже говорить со мной не будет, — одернул себя Онода, глядя в свою тарелку. С чего бы Куроде помогать? Он ясно дал понять, как относится к Оноде и его компании. Мысль пришлось безжалостно отбросить в сторону, но, несмотря на это, после ужина Онода решил задержаться. Наруко и Имаизуми звали его обратно в гриффиндорскую гостиную, но Онода сказал им, что посидит здесь еще и немного подумает. Думать, на самом деле, было не о чем. Только если о том, какой он дурак. Слизеринцы медленно покидали зал, и Курода ушел вместе с ними, а у Оноды так и не хватило духу последовать за ним и перехватить в одном из коридоров. Что теперь делать, он не представлял, но все-таки заставил себя подняться из-за стола и выйти из Большого зала. Конечно, Онода понимал, что идти в такое время на подземный этаж безумно глупо с его стороны: если хаффлпаффцы, у которых тоже где-то там была гостиная, не представляли опасности, то слизеринцы, увидев его, явно не обрадуются, и даже если он снимет свой красный гриффиндорский галстук, ситуацию это не спасет (его знали слишком многие). Однако тянуть было нельзя, он должен был увидеться с Манами поскорее, узнать, как он, и ждать до завтра Онода не мог. Бредя по подземному этажу, он, стараясь выглядеть как можно незаметнее, пытался ориентироваться по ученикам — возможно, так получится натолкнуться на Куроду, но того пока что не было нигде видно. Вскоре некоторые из слизеринцев, которые, видимо, возвращались обратно наверх, чтобы выйти на прогулку перед отбоем или еще куда-то, заметили чужака на своем этаже, и Оноде от их колючих взглядов стало очень не по себе. Не то чтобы он боялся… Хотя нет, все-таки немного боялся, и не только потому, что был гриффиндорцем. По рассказам Манами, многие из этих людей действительно были ужасными. Совсем растерявшись, когда мимо него прошла довольно большая компания старшекурсников со Слизерина, Онода поспешил свернуть в один из коридоров и, пока озирался по сторонам, не заметил впереди преграды и налетел прямо на нее. — Ох… простите, — тут же извинился он, отшатываясь назад, а потом изумленно поднял голову, чтобы увидеть лицо того, с кем он столкнулся. Поднять пришлось сильно. Наверное, это было очень глупым — не ожидать, что здесь можно столкнуться с кем-то из квиддичной команды помимо Куроды, однако Онода снова удивил себя. Раньше ему никогда не удавалось стоять так близко рядом с Ашикибой, но теперь Онода понимал, тот был не просто высоким — он был гигантским. — Заблудился? Ты первокурсник? — скучающим тоном поинтересовался Ашикиба, видимо гадая, что здесь забыл гриффиндорец в такой час. Онода смущенно насупился от такого вопроса к себе и, опустив голову, пробубнил: — Я на четвертом. — Оу, точно, — немного оживился Ашикиба. — Ты гриффиндорский ловец, я узнал тебя. Что ты здесь делаешь? — Я ищу Манами, — сказал Онода, с надеждой подняв голову снова. Ашикиба хоть и был жутко высоким, но он не казался таким страшным, как остальные слизеринцы, может быть, это было из-за того, что он по большей части выглядел так, будто ему плевать на все. Онода думал, что у него получится что-то узнать, однако он обрадовался рано. — Нет его здесь, — ответил Ашикиба, разведя длинными руками. — И я не в курсе, где он снова пропадает. Обреченно опустив голову, Онода уже был готов отчаяться, но потом резко спохватился: — А Курода? Я могу с ним поговорить? Ашикиба удивленно поднял брови, и Онода подумал, что сейчас его пошлют отсюда далеко и надолго, но ответ на его вопрос не заставил себя долго ждать. Курода пришел сам. Как и Ашикиба, он тоже появился неожиданно и неизвестно откуда. Только чуть позже Онода догадался, что, видимо, где-то здесь находится тайный вход в гостиную Слизерина, но сейчас это вряд ли было важно. — Эй, Юкичка, тебя тут маленький гриффиндорский ловец разыскивает, — меланхолично сказал Ашикиба, обращаясь к товарищу, и, когда Онода поймал на себе холодный взгляд Куроды, ему стало очень не по себе. — Чего приперся? Собрав всю свою ускользающую смелость в кулак, Онода настроился и спросил: — Пожалуйста, скажи, Манами действительно здесь нет? Но Курода отвечать не спешил. На какое-то время вокруг повисла напряженная атмосфера, пока Ашикиба наконец не сдвинулся с места, чтобы уйти. — Ну, если я больше не нужен, я пойду, — сообщил он, направившись куда-то в сторону лестницы за своими товарищами, и Онода смотрел на его слегка раскачивающуюся походку, пока второй слизеринец не отмер. Грубовато схватив за локоть, Курода отвел Оноду за угол, видимо подальше от любопытных ушей, и, только убедившись, что их действительно никто не подслушивает, он оперся спиной о каменную стену и сложил руки на груди, всем своим видом показывая надменное раздражение. — В лазарете. Я отвел его туда незадолго до начала ужина, — неохотно сообщил Курода. Онода подавленно опустил взгляд. — Вот как. Значит, ему стало хуже. Я догадывался. — Раз сам догадался, мог бы сразу туда идти, а не ошиваться там, где тебя никто не жалует, — жестко ответил Курода, словно разговаривал с надоедливым ребенком, но Онода не спешил обижаться. Не до себя сейчас было. — Я знаю, но я хотел поговорить с тобой. Поэтому и пришел, — как можно тверже постарался ответить он. Однако Курода не показался удивленным. Он ждал этого? — Манами... — неловко начал Онода, понимая, что не дождется устного разрешения, — не говорит мне ничего. Всегда увиливает или переводит тему. Я знал, что что-то происходит, а теперь еще и это… — И ты пришел спросить меня, — кивнул Курода, заставив невольно вздрогнуть. Онода в отчаянье вскинул голову, посмотрев на него. — Я уже не знаю, что делать! Недовольно вздохнув, Курода несколько секунд помешкал, а потом задрал рукава своей мантии и принялся расстегивать наглухо застегнутые манжеты рубашки. Онода непонимающе следил за его действиями, но вскоре смысл стал ясен. И от этого по спине пробежал холодок, а ладони задрожали. — Тебе он тоже оставил такой подарочек, верно? — спросил Курода, показав свои запястья, на которых в контраст с бледной кожей страшными неестественно-черными синяками проступали следы… следы от пальцев, понял Онода и неосознанно обхватил свою забинтованную ладонь, где тоже осталась эта пугающая черная метка. Сейчас она словно заболела сильнее, но у Оноды все равно не возникло ни единой мысли сказать об этом кому-то из взрослых. И Курода, видимо, молчал тоже. — К сожалению, я знаю не намного больше тебя, — продолжил Курода, застегивая пуговицы на рукавах рубашки. — Он как будто защищается от любого, кто приблизится к нему, с помощью особой магии, хотя с точки зрения здравого смысла это невозможно. Потому что я знаю только один случай, когда волшебник может оставлять такие следы, и Манами не подходит под этот случай... В среду в гостиной Слизерина произошла ссора с одним из пятикурсников. Я впервые видел, чтобы Манами так открыто вступал с кем-то в конфликт, думал уже, без драки не обойтись. Я пытался его успокоить — сам видишь, чем это кончилось. Он теряет контроль над своими эмоциями, постоянно срывается в последнее время. Словно… это уже и не он вовсе. Онода замер, не в силах поднять глаза. Чувства смешивались в странный коктейль страха, подавленности и безграничной тоски. Это же было очевидным… Манами было настолько плохо. Так плохо, а Онода даже не смог ничего предпринять, хотя считал это своей обязанностью номер один. — Почему? — тихо произнес Онода, слыша, как дрожит собственный голос. — Что случилось? — Ты у меня спрашиваешь? — уже грубее отозвался Курода. — Ты виноват в этом по большей части. Ты и весь твой гребаный факультет идиотов со своей тупой травлей. — Я ни при чем! — отчаянно повысил тон Онода, стараясь убедить собеседника, что в одном своем заявлении он точно не прав. — Я всегда пытался поддержать Манами! — О, так в том и дело, — фыркнул Курода, раздраженно сунув руки в карманы мантии. — Манами безрассудный дурак, а ты ему потакаешь. Не знаю, как давно вы крутите роман, но в этом году вы потеряли всякое чувство дозволенного. Слизеринцам и так никогда не нравилось, как ведет себя Манами, а то, что вас видели вместе на День Влюбленных, усложнило ситуацию еще больше. Манами увлекся настолько, что ему плевать на последствия, а ты этому увлечению только способствуешь. И если у вас, гриффиндорцев, может, и принято прощать друг другу все, то на Слизерине не все так просто. Подавленно замолчав, Онода прикусил губу, пытаясь не дать волю слезам. Услышать что-то подобное было обидно и больно. Узнать, что он, возможно, все это время действовал неправильно, было ужасно. Но что ему оставалось делать? Неужели лучше всего было оттолкнуть Манами, когда еще не было слишком поздно? Но как он мог знать — им же было только одиннадцать, — к чему приведет их сближение? — Неужели ваш факультет действительно настолько ужасен? — кое-как заставив себя говорить, спросил Онода. — Вы отвергали Манами с самого начала, когда он еще ничего не сделал. Какая у него была мотивация вести себя так, как вам требуется? Ради чего? Ради людей, которые его все равно не признают? — Много ты знаешь, — напряженно отвернулся Курода. — Весь прошлогодний состав квиддичной команды… Тодо в частности… Он так привязался к этому болвану Манами, что хотел опекать его даже после своего выпуска. Поэтому мне приходится нянчиться с ним. Нам всем приходится. — Потому что тебе это старшие приказали? — спросил Онода, пытаясь распознать в профиле лица Куроды хоть какие-то эмоции, кроме раздражения. — А что ты сам? Тебе плевать на него и на то, что с ним будет? Курода ненадолго замолчал, словно собирался с мыслями или решал, отвечать ли на столь личный вопрос вообще. В любой другой ситуации Онода ни за что не спросил бы об этом настолько бестактно, но сейчас был именно тот момент, когда случай требовал разъяснения всех деталей. Отступать было поздно. — Конечно, ты вряд ли об этом знаешь… — после длинной паузы наконец заговорил Курода. — Когда я был на четвертом курсе, Манами лишил меня возможности участвовать в матчах. Я проиграл ему. Он обошел меня в отборочных и занял мое место, хотя Аракита и говорил, что позиция ловца точно будет за мной. Смешно, но из-за этого поражения мне пришлось полностью переучиваться для того, чтобы только через два года попробовать пройти загонщиком. С чего бы мне беспокоиться о том, кто заставил меня чувствовать унижение? С точки зрения здравого смысла мне должно быть плевать на Манами, но… — Но? — нахмурившись, спросил Онода. Курода тихо усмехнулся, разворачиваясь, и в его взгляде прочиталась уверенность. — Пока у нас есть общая цель — я буду на его стороне. Я, как один из старост и вице-капитан, несу ответственность за учеников своего факультета и игроков команды. Насколько бы проблемными они ни были. Пока Манами побеждает, я могу простить ему все. Но вот тебе вопрос на засыпку: много ли поддержки может дать квиддичная команда, когда против тебя настроена практически вся школа?.. Подумай об этом. Онода растерянно замолчал, не в силах что-то ответить, и Курода не стал ждать. Он ушел быстро, и вокруг повисла давящая, неприятная тишина. Наверное, было слишком много откровений, которые Онода узнал за один день. Сначала выяснилось, что у Наруко и Манами есть кровная связь, потом выяснилось, что отец Манами работал в Хогвартсе, а теперь еще оказалось, что все это время… Онода не хотел думать об этом, не хотел верить, что он поступал неправильно, когда считал, что делает то, что нужно. Как он вообще мог догадаться об этом, если раньше Манами всегда становилось легче от его присутствия? Разве этого было не достаточно, чтобы продолжать? А теперь… Что ему нужно было делать теперь, чтобы не испортить ситуацию еще больше? Конечно, Курода уже не раз намекнул, что сейчас самое время не вмешиваться, но как Онода мог это сделать, когда всем своим существом чувствовал, что его как никогда тянет к Манами незримым магнитом? Наверное, он действительно был идиотом, если после всего, что случилось и что удалось узнать, он все равно шел в направлении больничного крыла с одной-единственной целью. И нет, Онода даже не боялся. Даже если его рука все еще болела, он был готов прикасаться к Манами снова и снова. Перед самым входом в лазарет он все-таки замешкался, понимая, что если сделает еще один шаг, дороги обратно не будет. Это был риск, Онода понимал, но был готов попробовать, потому что в нем все еще жила слабая надежда на то, что их чувства сгладят все проблемы, как это было всегда. Солнце уже зашло, поэтому в помещении был полумрак, но возле дальней кровати на тумбочке стояла зажженная лампа, и Онода, тяжело вздохнув, двинулся в ее сторону. Заглянуть за ширму было едва ли не самым сложным испытанием за сегодня, но Онода переборол себя и сделал это, что тут же заставило растеряться. Кровать была пустой, хотя одеяло было отброшено так, словно пару минут назад с нее кто-то встал, однако этого «кого-то» не было поблизости… — Сакамичи? — послышался внезапный голос, от которого Онода подпрыгнул на месте и взвизгнул от неожиданности. Он обернулся и только сейчас понял, что Манами все это время был здесь. Он вышел из тени, что показалось уже немного тревожным. На нем была обычная рубашка без привычной жилетки и брюки, что создавало впечатление того, будто Манами совсем не считал, что ему здесь место. — Сангаку, — совсем тихо и грустно ответил Онода, следя взглядом, и Манами, обогнув его, сел на кровать. — Прости, что не отвечал на записки. Курода сказал, что лучше не делать этого, да и я сам… я боялся. — Чего? Чего ты боялся? — взволнованно спросил Онода и, подтащив к себе стул, сел напротив. — Я ведь не злюсь на тебя и не осуждаю. Я просто… Ты можешь рассказать мне все. Не нужно скрывать, я все равно уже разговаривал с Куродой, и он сказал… — Догадываюсь, что он сказал тебе, — горько усмехнулся Манами. — Самое ужасное, наверное, в том, что я с ним согласен. В какой-то степени. — Что? — испугался Онода. — С чем именно ты согласен? — Твоя рука болит? — проигнорировав вопрос, нерешительно спросил Манами и потянулся к забинтованной ладони Оноды, которая лежала на колене. Не достигнув цели совсем немного, Манами вдруг резко отодвинулся и сжал кулаки. — Ты не хочешь сказать об этом мадам Бланд? — Не хочу. Не надо, чтобы взрослые знали, — покачал головой Онода, а потом все-таки заметил. — Сангаку… что с твоими…? Манами несколько секунд помешкал, а потом все-таки разжал пальцы и приподнял правую ладонь, показывая. Онода вздрогнул, когда увидел черные пятна на коже, словно руку сунули в сажу. Такого же цвета был и след на его ладони… — Это появилось сегодня, — объяснил Манами. — Поэтому я поднялся в больничное крыло, хотя мадам Бланд все равно не может дать этому объяснение. Она сказала мне остаться здесь, когда поняла, что я могу… навредить кому-то. Что ж, это было в какой-то степени облегчением?.. Если уж мадам Бланд не подтвердила, что это явление — что-то известное, значит, мысли об обскуриалах можно выкинуть из головы окончательно? Манами не грозит скорая смерть? В последнее, конечно, хотелось безоговорочно верить, но они так же не знали, с чем именно столкнулось и какие последствия могут быть. А еще целительница, как сказал Манами, поняла… стоп. — Не говори так, это же просто случайность, — возразил Онода, отчаянно помотав головой. — Ты не хотел никому причинить вред. — Ты так уверен в этом, Сакамичи? — спросил Манами, и в его голосе послышались ледяные нотки. — Почему ты уверен в этом? — Потому что… я знаю тебя. Я тебя знаю, — ответил Онода, опуская взгляд, но у Манами, видимо, были аргументы, чтобы не согласиться. — Я тоже считал, что знаю себя, но… У меня было время, чтобы подумать, — сказал Манами, отворачиваясь. — В последние месяцы мои заклинания стали давать… скажем так, сбой… Я колдовал одно, а получалось совсем другое, можешь себе представить? Как у никудышного первокурсника, который только взял в руки палочку, но дело в том, что я не первокурсник и у меня никогда не было проблем с освоением заклинаний. — Что ты имеешь в виду? — обеспокоенно вмешался Онода, ничего не понимая. — Это касается моего стиля колдовства, — немного помолчав, продолжил Манами. — Я никогда не задумывался о правильности действий во время заклинаний, мне было не нужно это, я полностью полагался на чувства, и теперь я начал понимать… Я создаю то, что я желаю создавать на самом деле. То, что есть в моей душе, моя истинная сущность… она хочет совсем не того, что я пытаюсь внушить себе. — Я все еще не понимаю, Сангаку, — уже тише сказал Онода. — Ты говоришь странные вещи. — То, что было в теплице, — вдруг обернулся Манами. — Это случилось из-за меня, Наруко был прав. Я приходил туда в тот день, я прихожу три раза в неделю, чтобы полить землю, где это можно сделать обычной водой. Профессор Пьер разрешил мне, чтобы я использовал Агуаменти, но… в этот раз я просто сжег ее. Сжег полтеплицы к чертям собачьим, понимаешь? Онода удивленно моргнул, пытаясь переварить услышанное, а потом нахмурился: — Ты… колдовал Агуаменти, а вышло что-то вроде… мощного Инсендио? — Мощного — это еще мягко сказано, — покачал головой Манами. — А ты пробовал колдовать вербально? Произносить слова заклинания? Может, в этом дело? — Нет. Это не помогает. Какой смысл в правильном слове, когда ты хочешь совершенно другого? — Так ты считаешь, что ты хотел сжечь теплицу? — догадался Онода, но это предположение сразу же показалось глупым и просто абсурдным. — Это еще не все. Это началось далеко не в этом году, а еще раньше. Помнишь наш второй квиддичный матч? Помнишь наши последние мгновения перед тем, как все закончилось? — спросил Манами, и Онода снова перестал понимать, к чему тот клонит. — Твоя метла качнулась, и я первым поймал снитч. — И что? Я нервничал, моя метла могла качнуться из-за этого, что такого? — О нет, — усмехнулся Манами. — Твоя метла качнулась не потому, что ты нервничал. Она качнулась из-за меня. Потому что я хотел выиграть. Я должен был, понимаешь? Но Онода не поверил. — Ты не мог этого сделать. У тебя не было палочки, а колдовать без палочки даже профессора не могут. Только директор, и то редко. — Когда-то мы все колдовали без палочек, помнишь? Когда у нас их еще не было. В детстве, — сказал Манами. — Конечно, то были неконтролируемые выбросы магии, но это… была самая искренняя магия, на которую только способен волшебник. Магия, идущая откуда-то из твоего подсознания. Оттуда, где нет места лицемерию или обману. Моя мама… знаешь, она умеет перемещать предметы силой мысли. Без палочки. Это единственное, что она может делать без палочки, и мне кажется, я могу сделать то же самое, только неосознанно. Я уверен, что я сделал это, потому что от моей победы тогда зависело слишком многое. Я ничего не желал более страстно. Конечно, Онода помнил тот день так хорошо, будто он был вчера. Он помнил, о чем думал после игры, помнил свои чувства, но… было что-то еще. Что-то, из-за чего он пытался выкинуть из своей головы один важный момент. Тогда ему показалось… — Нет… это не так, — помотав головой, продолжил упрямиться Онода. — Я думаю, что у некоторых тяга к совершению чего-то плохого просто в крови, — уже тише продолжил Манами. — Возможно, мой отец действительно был злым волшебником. И я такой же, как он. Я на самом деле плохой, как и всегда думали все твои товарищи. — Нет! Ты не плохой! Прекрати! — почти закричал Онода, не желая этого слушать. — Посмотри на свою руку, Сакамичи, раз уж не веришь в историю с нашим квиддичным матчем, — вдруг слабо улыбнулся Манами. — Тебе нужны еще доказательства? — Это ерунда, — ответил Онода. — Это ничего не значит. Ты не хотел сделать ничего плохого, я уверен. — Сакамичи… — Прекрати, Сангаку… внушать себе эту ересь. Это все неправда. — Почему ты больше не веришь мне?! — повысил тон Манами, но Онода схватил его за руку и прижал ладонь к своей щеке раньше, чем успел как следует обдумать это действие. К счастью, ничего не произошло. К счастью, не было больно. — Я верю тебе, — всхлипывая, сказал Онода, когда на глаза накатились слезы. — Верю в то, что ты сказал мне в нашу последнюю встречу. Ты сказал, что не хотел… — Отпусти, пожалуйста. А если это снова повторится? — попросил Манами, пытаясь убрать руку, и Онода неохотно позволил. — Видишь? Ты все-таки не хочешь сделать мне больно, — улыбнулся Онода, вытирая слезы. Но Манами не улыбнулся в ответ. — Если бы я был в этом уверен, я бы не боялся. Но теперь я уже не знаю, чего я хочу на самом деле, а чего нет. Поэтому… тебе будет лучше действительно держаться подальше от меня. — Что? — испуганно вздрогнул Онода. Манами что, прогонял его сейчас? — Ты правильно услышал, Сакамичи. Это для твоего же блага. — Нет, нет, я же люблю тебя! — запаниковал Онода, пытаясь приблизиться, чтобы обнять, но Манами только поднял руку в останавливающем жесте. — Я тоже, — ответил он, и Онода увидел, как заслезились его глаза. — Я очень люблю тебя. Именно поэтому я так боюсь снова навредить тебе. Пожалуйста, Сакамичи… Пожалуйста, больше не приближайся ко мне. — Не… прогоняй меня, — чувствуя, как дрожит собственный голос, попросил Онода, и слезы вновь покатились по щекам. — Не заставляй меня повторять это дважды, — попросил в ответ Манами, и это было, наверное, последней каплей. Онода не выдержал. Вскочил со стула и бросился к выходу, пробегая мимо рядов одинаковых кроватей и едва не спотыкаясь на ровном месте. Слезы лились из глаз градом, дыхание сбивалось, и в боку закололо уже после четвертой лестницы, но он все равно не остановился. Только когда был уже недалеко от входа в гостиную своего факультета, Онода затормозил, понимая, что не может появиться перед остальными ребятами в таком виде. Сев возле пустой стены и уткнувшись лицом в колени, он разрыдался в голос, мысленно молясь, чтобы его никто не услышал и никто не нашел. Он не верил, в голове до сих пор не укладывалось, что в этот раз, какими бы сильными ни были их чувства, они ничего не меняли. Ничего. Абсолютно. Манами выставил его вон, сказав держаться подальше, и Онода не смог противиться. Настолько больно было. Настолько не было сил терпеть все это дальше. Так неужели… он сдавался? На какой-то миг Онода действительно так подумал, но какая-то часть упрямства медленно возвращалась. Он не должен был опускать руки, когда дело касалось человека, которого он любил всем сердцем, Онода это понимал, потому что без Манами любой смысл терялся, все становилось пустым. Потеряю его — потеряю себя, — думал Онода, вытирая слезы и пытаясь успокоиться. В конечном счете у него все еще была голова на плечах. Были друзья, готовые помочь в любой трудности, и сейчас нужно было просто придумать решение. Придумать, как заставить Манами перестать думать о себе плохое. Если он вернется в норму, возможно, его способности тоже станут прежними? Онода очень хотел в это верить, но у него все еще не было ни единой мысли о том, как исправить ситуацию. Как доказать Манами, что он не такой, как он думает?