Небесный принц: Безвестность

Онода не знал, каким чудом ему удалось заснуть. Возможно, дело было в усталости, которая просто достигла критической отметки, потому что вымотан он был не только физически, но и эмоционально. Так или иначе, вернувшись в свою спальню, он не стал ничего рассказывать Имаизуми и Наруко, боясь, что их услышит кто-нибудь посторонний, просто лег в кровать и отключился почти сразу, а наутро друзья с трудом смогли оторвать его от подушки, чтобы позвать на завтрак. Засыпая над раковиной и с зубной щеткой во рту, Онода еще долго не мог прийти в себя, но вскоре он начал вспоминать события вчерашнего вечера, и это быстро заставило тревогу и беспокойство вернуться. В голове сразу завертелись вопросы. А как там Манами? Не стало ли ему хуже? Спал ли он этой ночью? Зная, что не может просто взять и спросить обо всем этом лично, Онода надеялся, что хотя бы целительница будет более благосклонна к нему, нужно лишь было перехватить ее где-нибудь, и желательно поскорее. Возможно, получится после завтрака. Однако, как заметил Онода позже, учительский стол в Большом зале почти пустовал, и мадам Бланд тоже отсутствовала, а это означало, что придется прибегнуть к не самому благоразумному сейчас выходу. Если Манами не хотел видеть Оноду, не стоило его злить своим настолько скорым возвращением в больничное крыло, но выбора не оставалось. Онода не хотел портить с Манами отношения, ссориться с ним еще больше, но он не мог бездействовать и тем более делать вид, что может просто обо всем забыть и заниматься дальше своими повседневными делами. Пока проблема не решена, он не мог расслабиться. В итоге на первый урок Онода не пошел, отправившись вместо этого на второй этаж. Однако приблизиться к лазарету долго не хватало решимости, а нервозность набирала обороты с каждой секундой. Онода мысленно молился столкнуться с целительницей где-нибудь недалеко от лестницы, но ее все не было. Полчаса нарезания кругов по одному месту не дали никаких результатов, и ему еще очень повезло, что его не застукал кто-нибудь из взрослых и не отправил на урок. Помявшись еще немного, Онода все-таки заставил себя пойти к лазарету, но недалеко от входа он, к своему удивлению, заметил девочку. Сидя возле стены прямо на полу, она показалась совсем маленькой, а у ее ног в контраст лежала большая толстая сумка, набитая учебниками настолько, будто она пыталась носить с собой полбиблиотеки. Онода бы спутал ее с первокурсницей, но быстро вспомнил, что знает ее, стоило девочке немного поднять лицо. Она была, вообще-то, с его курса. С факультета Рейвенкло, на котором учились дети с талантом к науке. Когда у них с Гриффиндором были совместные уроки, она иногда выделялась: все-таки была самой умной на их курсе в целом. А еще она была… — Привет. Тебя тоже выгнал? — спросил Онода, подойдя ближе, но на улыбку не хватило сил. Мияхара устало посмотрела на него сквозь очки, а потом снова опустила голову. — Я не заходила, — тихо ответила она. — Только встретилась с целительницей. Спросила, как он… Сняв с плеча и бросив на пол сумку, Онода тоже сел возле стены недалеко от своей неожиданной собеседницы и, чувствуя себя неловко, снова заговорил: — И как? — Он спит, — сказала Мияхара, подтягивая к себе коленки еще ближе. — А еще у него температура, и… я так и не решилась зайти. Новости были вряд ли обнадеживающими, но все-таки это было лучше, чем не знать ничего и мучиться догадками. Так или иначе, кажется, ситуация не изменилась, но не стала и хуже. Бросив на Мияхару короткий взгляд, Онода сразу отвернулся и снова принялся смотреть в стену напротив. — Прогуливаешь? — спросил он, сам не зная зачем. — Ага, — после недолгой паузы отозвалась Мияхара. — Первый раз за все время учебы здесь. Ее голос звучал очень подавленно, и Онода подумал, что, раз она пренебрегла столь важной для себя вещью (а учеба определенно занимала высокую позицию в списке ее приоритетов), значит, действительно серьезно беспокоится. Если продолжится в том же духе, переживать о Манами скоро будет вся школа и даже те, кто его недолюбливает. Наруко и Имаизуми уже возглавили эту вторую группу. — Я тоже, — сказал Онода, пытаясь хоть немного изменить настроение разговора, но это было так глупо сейчас. — В смысле прогуливаю в данный момент, а не в первый раз… Эм, извини. Тебе не интересно это. — Ничего, — только мотнула головой Мияхара. — Я просто хочу понять, что происходит… У меня никак из головы не идет случай на ужине, который был на той неделе. Я впервые видела, чтобы Сангаку… кричал и был таким испуганным. А теперь он снова здесь. — ...Проблема в его магии, — после недлинной паузы решил ответить Онода, невольно поглядывая на свою забинтованную ладонь. В этой суматохе он и забыл о том, что давно не обрабатывал поврежденное место, и оно само по себе начало болеть ощутимо меньше. — Его магия стала… нестабильной, если можно так сказать. И это, как мне кажется, зависит от его настроения или… мыслей. Я не знаю. Но я уверен, что из-за этого он и палочкой стал меньше пользоваться. Мияхара замолчала, видимо обдумывая услышанное, а потом неуверенно спросила: — Так слухи о пожаре в теплице были… правдой? Это из-за Сангаку? Онода напряженно кивнул. — Да. Видимо, он потерял контроль или что-то в этом роде. — Что теперь будет? — тут же спросила Мияхара, и ее голос дрогнул. Вопрос был отличным, и Онода отдал бы все, чтобы узнать ответ на него, но ответа не было. Пока он мог только надеяться на то, что у него каким-то образом получится переубедить Манами, доказать ему, что с ним все в порядке и он вовсе не ужасный человек, но даже если это получится, Онода все равно не мог быть уверенным в том, что проблема решится. Он не знал, что будет, если ситуация гораздо сложнее, чем он может представить. Смогут ли помочь взрослые в таком случае? Но если среди профессоров и директора подтвердится, что способности Манами опасны, будет очевидным, что никто не позволит ему продолжать ходить на уроки и, может быть, вообще оставаться в Хогвартсе. Это было самым худшим и страшным вариантом, и похоже, что именно к нему все сейчас и шло. — Я не знаю, — тяжело вздохнув, ответил Онода. — Хотел бы знать, но не знаю. Я даже толком не понимаю, что с ним творится. У меня есть только бесполезные пока теории, и целительница тоже не смогла ничего объяснить. Конечно, это было самым ужасным из того, что он мог сказать в ответ человеку, который тоже нуждался в надежде, но соврать, позволив поверить в хорошее, было бы еще ужаснее. Взглянув на Мияхару, Онода заметил, как задрожали ее плечи, и испугался, что она заплачет, но она сдержалась. — Я не могу ничего сделать. Не могу никак помочь. Даже подойти к нему не могу. Онода отвернулся и снова уставился в стену. — Я тоже не слишком в этом преуспел, как видишь. Иначе мы бы не сидели сейчас здесь. Но… ведь есть еще шанс, что взрослые все исправят, так? Может быть, они разберутся. Все-таки они побольше нас знают о магическом мире и магии, и даже если с Манами происходит что-то, с чем не сталкивались раньше, они смогут найти решение… — Но и ты не забывай его, — вдруг сказала Мияхара, и Онода удивленно посмотрел на нее. — Что? Мияхара ответила не сразу, затягивая. Убрала выбившуюся из длинного хвоста прядь волос, а потом неожиданно улыбнулась, все так же глядя в пол перед собой. — Разумнее всего положиться на взрослых в такой ситуации. Они умнее, беспристрастнее, но, если Сангаку психует… того, в чем он нуждается в первую очередь, взрослые ему не дадут. Никто не даст, потому что люди далеки от него и от его переживаний. Сангаку нужно понимание. Нужен кто-то свой. — Что именно ты хочешь сказать? — спросил Онода, пытаясь заставить мозги работать, но догадаться самому не получалось. — Вы с ним похожи, правда? У вас есть общее. Именно поэтому он подпустил тебя к себе ближе кого-либо еще. А значит, ты единственный, кому он полностью доверяет. — Нет, неправда, — отчаянно возразил Онода. — Он до последнего не говорил мне ничего. Скрывал все происходящее. Но Мияхара снова покачала головой. — Дело не в том, что он тебе говорит, а что нет… Сангаку менялся каждый раз после встречи с тобой. Ты заставляешь его измениться. Тебе он может позволить это. Знаешь, он ведь никого не слушает и поступает, как считает нужным, но ты каким-то образом помогал ему передумать. У тебя есть то, чего нет ни у одного взрослого. Влияние. И если ты говоришь, что причина проблемы, возможно, в его настроении и мыслях, то ты не должен отворачиваться от него, иначе, я боюсь, даже взрослые не смогут ничего исправить. А о том, чем может кончиться все это, мне жутко думать. — Я не собираюсь отворачиваться от него! — нахмурился Онода. — С чего ты взяла, что я могу сделать это? — Не отступишь, даже если тебе страшно? Здравый смысл ни о чем тебе не говорит? — спросила Мияхара, а потом поднялась на ноги, попутно отряхивая свою мантию. — Теплица очень большая. Он сжег там почти все, хотя… он только на четвертом курсе, он наш ровесник, ты же понимаешь это? Ты не думал о масштабах силы его магии? Не думал о том, как увеличится его сила в будущем? Многие ученики предпочитали обходить его стороной из-за слухов о его отце. Некоторые опасались его. Но все эти последствия даже не сравнятся с теми, какие могут быть на фоне того, что он действительно станет опасным. Одно дело — сказка. И совсем другое — если эта сказка вдруг превратится в реальность. Онода опустил голову, пытаясь подумать о сказанном, проникнуть вглубь своих чувств, понять их. Да, поначалу страх действительно был, но после осознания возможности потерять Манами в Оноде словно что-то переключилось. Страх трансформировался, обрел другую причину. И она заключалась уж точно не в опасных магических способностях. Уж точно не в самом Манами. Ничего такого теперь не было, хотя в этот же момент это показалось таким странным. Онода действительно был странным, если не боялся после всего, что узнал, после того, как сам стал жертвой силы Манами. Подняв голову, Онода посмотрел на Мияхару, и ее лицо отчего-то стало удивленным. — Мне не страшно вообще-то. Уже нет, — сказал Онода, ни на миг не сомневаясь в своих словах. Ничего не ответив, Мияхара нахмурилась и наклонилась за своей сумкой. С трудом подняв ее и повесив на плечо, она двинулась в противоположную от лазарета сторону, но тяжесть груза едва не перевесила, заставив Мияхару покачнуться. — Тебе помочь? — спросил Онода, резко поднимаясь на ноги. — Нет, спасибо, — ответила Мияхара и с грохотом скинула сумку на пол. Достав палочку, она заколдовала сумку лететь за ней следом, но, прежде чем уйти достаточно далеко, все-таки обернулась. — Сакамичи, — позвала она, и Онода, вздрогнув, поднял голову. — Если станет хуже, скажешь мне? Мияхара натянуто улыбнулась, и Онода постарался улыбнуться в ответ. — И если лучше — тоже. — В первую очередь, — кивнула Мияхара, после чего скрылась за углом. Тихо вздохнув, Онода опустил взгляд на свою сумку и неохотно подобрал ее с пола. Ему тоже нужно было пойти на урок, но мысли, конечно, были совсем не об учебе. Этот разговор с подругой Манами вышел очень странным и привел к не менее странным выводам. Онода боялся, но вовсе не за себя, а только за Манами. Боялся испортить их отношения. Боялся потерять. Но не боялся его силы, хотя это было бы разумнее и уместнее всего в данный момент. До него дошло только сейчас. И лицо Мияхары было более чем красноречивым, когда он заявил ей, что не боится. Наверное… она подумала, что он совсем дурак. Идиот с отбитым чувством самосохранения. Но, даже если он и осознал это, Онода остался убежденным в том, что должен что-то сделать. Даже если он вряд ли сможет решить проблему самостоятельно, то может хотя бы попытаться помочь в этом деле, так? И терять время попусту уж точно не следовало. Явившись на первый урок только под самый конец, Онода лишил свой факультет пятнадцати баллов, но, к счастью, в его сторону никто не посмотрел, хотя это, возможно, произошло только потому, что в классе был Наруко. После обеда у них по расписанию был совместный с Рейвенкло урок травологии. Онода заметил, что выглядела Мияхара теперь получше, и у него немного отлегло от сердца. Они занимались в другой теплице, не в той, которая была сожжена и уже восстановлена, но это против воли все равно заставляло задумываться о случившемся. Манами утверждал, что его заклинания отражают суть его истинных желаний. Говорил, что у некоторых в крови заложено быть плохим. Говорил такие слова, которые, Онода думал, не услышит от него никогда. После первого курса Манами отказался от борьбы за правду о своем отце, решил забыть, решил жить дальше собственной жизнью, но вчера он снова к этому вернулся. Так неужели чужие предрассудки все-таки сломали его? Может быть, в них и заключалась самая главная причина того, что происходило с Манами сейчас? Онода размышлял об этом слишком усердно. Профессор Пьер пару раз делал ему замечание за отсутствующий вид, а на третий у Оноды в голове что-то щелкнуло. Манами. Его отец. Его способности. Потеря контроля. Пожар в теплице. Теплица. Травология. Профессор Пьер. А что, — задумался Онода, нервно покусывая губу, — если рискнуть и поговорить с профессором? Если мама Наруко не ошиблась, то профессор Пьер должен был неплохо знать отца Манами, но, с другой стороны, не было никакой гарантии, что он согласится что-то рассказать. Поняв это, Онода расстроился, но потом все же вспомнил, что ситуация в какой-то степени на его стороне. Сейчас с Манами происходили странные вещи, и, возможно, история его отца могла как-то пролить свет на все это. Если это может помочь, профессор Пьер точно должен его выслушать и понять. Решив все-таки попробовать, после окончания занятия Онода задержался на выходе из теплицы и сказал друзьям идти без него. Профессор к тому времени уже ушел в другой конец помещения и теперь осторожно обрезал верхушки трепетливых кустиков. Он выглядел таким отстраненным и умиротворенным, что Оноде даже стало неловко его тревожить, но сейчас не было времени на сомнения. — Эм… Простите, профессор Пьер, я… — попытался обратить на себя внимание Онода, но мужчина даже не оторвался от своего занятия. Он водил палочкой в воздухе, бережно срезая заклинанием зеленые колышущиеся кончики растения, и, подойдя ближе, Онода почувствовал едва ощутимый запах соленого прибоя. — Все в порядке, — откликнулся профессор так неожиданно, что Онода вздрогнул. — Я надеюсь, у вас были веские причины, чтобы витать в своих мыслях, а не слушать мою лекцию. — Я… — замялся Онода, опуская глаза. — Я извиняюсь, но я хотел поговорить не о своем поведении. Профессор тихо хмыкнул и, улыбнувшись, убрал палочку в карман. — Что ж, я ждал, что рано или поздно это произойдет. — Что? — непонимающе нахмурился Онода. — Вы знаете, о чем я хочу спросить вас? — Вы пришли спросить о Сангаку, о чем же еще. — И не только о нем, — решительно ответил Онода. — Я знаю о случившемся в теплице. И вы тоже понимаете, что произошло, верно? Манами теряет контроль над своими заклинаниями. Его заклинания стали опасными, даже если он того не хочет. — Но сам он убежден, что это его истинное намерение, полагаю? — сказал профессор, перестав улыбаться, и в его привычно мягком взгляде появилась напряженность. Растерявшись, Онода не сразу ответил, но потом все же кивнул. — Так и есть. И я не знаю, что делать. Манами ни в коем случае не может желать кому-то зла или уничтожить что-то, он просто запутался. — Наши намерения, — сказал профессор, тихо вздохнув, — искренние или навязанные извне — сложная вещь. Оценить их правильно не всегда выпадает возможность, и порой мы сами не понимаем, чего хотим, а чего нет. Но вопрос здесь в другом. Он заключается в том, стоит ли придавать намерениям настолько особенное значение. Рефлексия — дело далеко не всегда полезное. А иногда она может и серьезно навредить. — Какой в этом смысл? — ничего не понимая, резко спросил Онода. — Из-за этого в Манами появилась темная энергия или что-то подобное, я не знаю, но я уверен, что это опасно. — Это опасно, — подтвердил профессор, слабо кивнув. — Для него самого и для окружающих в большей степени. Все потому, что этот мальчик, Сангаку, слишком зациклился на попытках понять себя и свои намерения. Внушил себе, что от них зависит результат его действий. Но истина вовсе не в этом, а в том, что он сам отравляет свою душу. Окончательно запутавшись, Онода отчаянно помотал головой и спросил: — Но целительница сказала, что ничего не знает. Она соврала? Его случай не первый? — Мадам Бланд? — удивленно переспросил профессор. — О, она действительно не сталкивалась с подобным раньше. Она работает в Хогвартсе не более десяти лет. У нее не было возможности познакомиться… — С кем? С отцом Манами? — догадался Онода, чувствуя, как по виску скатывается капля пота. Он совсем издергался, а еще в теплице было душно, и мозги отказывались нормально работать. Однако… теперь его догадка, кажется, готова была подтвердиться. Так неужели не зря он думал, что происходящее с Манами могло произойти в прошлом и с его отцом? Эти вещи действительно были связаны? — Присядьте, пожалуйста, — попросил профессор, указывая на табурет позади Оноды. Засуетившись, Онода развернулся и пододвинул табурет к себе поближе, а потом сел. Профессор тоже опустился на скамеечку напротив него и, положив руки на полные бедра, сцепил пальцы в замок. — Мы слишком долго это скрывали, — снова заговорил он после небольшой паузы. — Но, возможно, настало время, когда правде пора выйти наружу. Не веря своим ушам, Онода напрягся каждой клеточкой тела. Ему что, действительно хотели все рассказать, хотя он даже еще не начал упрашивать? — Для начала… скажите мне вот что, — проговорил профессор, подняв взгляд, в котором уже была то ли грусть, то ли подавленность. — Этот мальчик очень важен для вас, я правильно понимаю? — Да, — кивнул Онода, не медля с ответом ни секунды. — Я очень хочу понять, что происходит с Манами и как ему помочь. Знаете, Манами уже давно не говорил о своем отце. Он выкинул его из головы, решив, что правда ему не нужна, но вчера он снова вспомнил. Сказал, что его отец наверняка был злым волшебником и что он сам… такой же. Но я никогда в это не верил. Если чью-то историю скрывают, это еще не значит, что она обязательно должна быть плохой. И если бы… можно было показать Манами, что все не так, как он думает и думают остальные… Возможно, это помогло бы ему… В ответ на это профессор Пьер неожиданно улыбнулся, но улыбка тоже была грустной. Настораживающей. — Видите ли, существовала очень веская причина скрывать все, что здесь, в Хогвартсе, произошло в то нелегкое для отца Сангаку время. Конечно, никто не думал о том, что слухи будут гулять и по сей день, и некоторые дети… порой интересовались. Задавали вопросы. Профессора, естественно, пытались убедить учеников в том, что не случилось ничего необычного или страшного, но это, к сожалению, всегда было ложью. — Произошло что-то ужасное? — осторожно спросил Онода, теперь уже не зная, хочет ли на самом деле услышать эту историю. — Что вас привело ко мне, можно спросить? — не ответив на вопрос, задал свой профессор. — Любопытство? Отчаянье? Или конкретная зацепка? Не подумайте, что я хочу упрекнуть вас в чем-то. Мне просто нужно знать, что вы знаете. В первую очередь вы ведь пришли ко мне, чтобы спросить об отце Сангаку? — Ну… — нерешительно произнес Онода, опуская взгляд. — Мне мой друг, Наруко, рассказал о том, что отец Манами работал с вами. А Наруко рассказала его мама. Профессор вдруг засмеялся, и Онода с удивлением взглянул на него. — Я помню эту девчонку. Ярко-рыжие волосы и такой же дерзкий темперамент. Даже самые опасные растения побаивались ее. Ее дочь была совсем другой, но вот Шокичи вполне похож на свою маму. Навевает приятные воспоминания. — Но… — растерялся Онода, понимая, что разговор немного уклонился от темы. — Что насчет отца Манами? — Насчет него, — прекратил смеяться профессор и задумчиво поднял глаза к потолку. — Возможно, вам известно от самого Сангаку, что его родители расстались еще в самом начале брака. Сангаку тогда был год или около того. — Да, — напряженно кивнул Онода. — Манами говорил, что отец ушел рано и что он даже не помнит его. — Но Сангаку, конечно же, не знает причины этого решения. Не сомневаюсь, что его мама так и не решилась рассказать ему обо всем, и, думаю, не решится никогда. — А вы… знаете эту причину? Она имеет значение? — О да, — ответил профессор. — Наверное, это и было началом конца. — Началом конца? — испуганно переспросил Онода. — Отец Сангаку, его звали Тэнгоку Манами, поступил на Слизерин, когда впервые приехал в Хогвартс, но, даже если он и был ребенком из благородной чистокровной семьи, родители так и не смогли вылепить из него то, что им было нужно. Именно из-за своих родителей, их воспитания и жесткого контроля с их стороны, он начал… как бы вам сказать… бунтовать. Делать все наоборот. Он не слушался профессоров, часто прогуливал, нарушал правила. На его собственном факультете его не особо любили из-за этого. Несколько лет подряд он упрямо не позволял Слизерину приблизиться к Кубку школы. Эта вражда с теми, кто должен был быть его семьей, в итоге не привела ни к чему хорошему. Он никого не брал в расчет и любил лишь свою будущую жену, маглорожденную волшебницу, союз с которой не одобряли его родители. Тяжелая судьба, но он сам выбрал ее, то ли потому, что действительно хотел, то ли потому, что действовал всем назло. В конечном счете он стал очень озлобленным. На людей, на эту школу. Во время последнего курса его было практически не увидеть в этих стенах. Почти сразу после окончания Хогвартса он женился, а еще через несколько лет у него появился сын, но уже в то время с его магическими способностями происходило то же самое, что сейчас происходит с силой Сангаку. Когда в психике происходят нарушения, это сказывается и на магических способностях, к сожалению. У всех это проявляется по-разному. Индивидуально. Кто-то осознанно становится преступником. Кто-то не может найти необходимую гармонию для продолжения жизни… — А кто-то еще в детстве погибает из-за того, что считал свои способности плохими… — подавленно добавил Онода. — Да. Все верно, — кивнул профессор, но потом прервался и замолчал, словно ему было сложно продолжать. Однако Онода, чувствуя страх и любопытство, не мог долго ждать. — Что было дальше? Что случилось? — Их семья… они жили в южной части Англии. В небольшом уютном домике, и у них было все для того, чтобы быть счастливыми, но… в одну ночь случилось то, что разрушило еще неокрепший новый союз. Меня и самого бросало в дрожь, когда я услышал эту историю, — сказал профессор, и Онода взглянул на свои ладони, покоящиеся на коленях. Они дрожали так, что пришлось крепко сжать их. — Историю? — спросил Онода. — Ее рассказал отец Манами? — Да, он хотел кому-то выговориться. Он приходил ко мне, как на исповедь. Рассказывал все. И о том, что Сангаку с самого рождения был очень беспокойным ребенком. И о том, что он много плакал. Он мог плакать целыми ночами. А как-то раз у Тэнгоку очень болела голова. Он подошел к кроватке, чтобы наложить заглушающие чары, но то, что вышло… Я даже представить боюсь, насколько ужасным было бы это воспоминание, если бы мальчик уже мог осознанно запоминать произошедшее с ним. Это была ужасная боль. Возможно, гораздо страшнее, чем при непростительном. Во время такой боли теряешь сознание почти сразу. Возможно, она могла бы убить, если бы мать вовремя не вмешалась. Она успела спасти ребенка, но, естественно, после этого… Онода задрожал еще сильнее, шокированно глядя в пол и глотая воздух открытым ртом. Ему казалось, что горло сдавили тиски. За одну секунду он пожалел о том, что пришел сюда, что осмелился спросить. И нет, он не хотел знать подробностей того, что именно получилось вместо заглушающих чар. Это что-то могло убить Манами еще раньше, чем он смог бы осознать себя как живое существо. Это было просто ужасно. — Боже… — произнес Онода, оперевшись локтем о колено и уткнувшись лбом в сжатую ладонь. — Я даже подумать не мог… Вот почему отец Манами решил уйти. Вот почему мама Манами говорила ему, что так будет лучше. Почему не хотела ничего рассказывать. — Она чувствует себя виноватой, — сказал профессор, грустно вздохнув. — Виноватой? — удивился Онода. — В чем? Она же спасла своего маленького сына. Что еще она могла сделать? — Эта история заканчивается не там, а в Хогвартсе, — покачал головой профессор. — Тэнгоку пытался бороться. Пытался усмирить свою магию, но было поздно. Свернув на эту дорогу, не найти пути назад. Он отравил свои магические способности сам, и, чем больше боролся, тем хуже становилось. Но директор, профессора и я тоже, мы все думали, что можно что-то исправить. Верили, что есть шанс. Директор разрешил ему остаться в Хогвартсе, работать у меня ассистентом, мне как раз в то время очень нужны были дополнительные руки, а у отца Сангаку был талант к травологии, это точно. Он был хорошим помощником, только вот я не мог не замечать, как ненависть к себе, подавленность и депрессия медленно съедают его. Его душа становилась все мрачнее, и в конечном счете он создал заклинание. Самое темное и ужасное из всех, которые может только создать волшебник. — Хуже… Авады? — заикаясь, спросил Онода, когда профессор вдруг замолчал. — Страшнее точно. Мне удалось видеть его лишь один раз, и, к большому счастью, никто не знает ни формулы, ни других деталей. В тот день шли уроки, и на подземном этаже проводились занятия по зельеварению для первокурсников. Я относил ингредиенты для зелий, о которых меня попросила профессор, и тогда, еще в коридоре я почувствовал это. Жуткий холод, который приносил с собой страх и желание сейчас же сбежать. Словно дементор оказался рядом, но все же это было не то. Это было гораздо хуже. А потом я увидел густой черный туман. Непроглядный и пугающий одним своим видом. Те, кто попадал в него, медленно застывали. Сначала отнимались ноги, а потом паралич поднимался все выше. Кровь переставала циркулировать, сердце останавливалось, легкие отказывались качать воздух, но мозг… продолжал работать еще какое-то время, позволяя осознавать все, что происходит. Это была медленная, жуткая смерть. — Только не говорите, что… дети… — в ужасе произнес Онода, едва выговаривая слова. Он мысленно молился получить отрицательный ответ, но профессор кивнул, снова опуская взгляд. — Они все подверглись действию этого заклинания. Но, к счастью, туман удалось развеять, а детей спасти. Мы впервые накладывали чары забвения на учеников, чтобы они смогли забыть о том кошмаре, который им пришлось пережить. Ситуация была сложной, Тэнгоку Манами скрывался где-то в стенах школы, и уже почти было принято решение срочно отправить всех детей по домам, но… делать этого не пришлось. — П-почему? Он сдался? — спросил Онода, обхватывая себя за локти и пытаясь унять дрожь. — Нет, — ответил профессор и подавленно замолчал. — Он… покончил с собой. Спрыгнул с одной из школьных башен. И разбился. Задохнувшись, Онода уставился в пол невидящим взглядом. Но даже если эта история и была настолько жуткой, что леденила кровь, занимать все мысли она все равно не могла. Одно за другим на Оноду обрушивались воспоминания. О снах Манами, про которые он рассказывал. О его рассуждениях. О его… действиях. «Мне снятся кошмары, — признавался Манами еще на первом курсе, когда Онода протягивал ему платок, чтобы тот мог вытереть слезы. — Снятся незнакомые дети, которые боятся меня, говорят, что я опасен, или прогоняют». «Я вспомнил, что мне снилось, — говорил Манами после их сумасшедшего полета на метле с высоты вниз почти до самой земли. — Это было восхитительное падение. От которого некому было меня спасать». «Как ты думаешь, — спрашивал Манами во время их с Онодой встречи на Астрономической башне, — каково это, упасть с такой высоты?» Схватившись за голову, Онода до боли сжал волосы у корней и поморщился. — Господи. Манами… все чувствует. Он знает то, что никак не может знать. Господи. Он так близок к правде. Она всегда была с ним. Он не должен… Нельзя ему рассказывать! — Спокойно, Сакамичи. Никто не собирается ему рассказывать, — попытался заверить профессор. — Я рассказал лишь вам, надеясь, что вы сохраните эту тайну. — Но это стало тайной по другой причине, верно? — спросил Онода, чуть успокоившись. — Да, конечно. Директор решил сохранить этот случай в секрете, чтобы не подорвать репутацию школы, и свою в том числе. — Поэтому у Манами нет шансов. Директор ведь не глуп, чтобы позволить повториться чему-то подобному. Что он сделает? — На данный момент я не знаю, — ответил профессор. — Но этот вопрос вскоре будет решен, в этом нет сомнений. — И что, неужели для отца Манами не было никакого другого выхода? — с трудом спросил Онода, не желая думать о том, что его Манами может постигнуть та же судьба. — Он был в иной ситуации. Брошенный женой, единственным человеком, с которым имел близкую связь, он страдал от одиночества и отсутствия любви. Узнав о его смерти, мама Сангаку поняла, что ее выбор и привел к этим последствиям. Если бы она осталась поддержкой мужа, все, возможно, обернулось бы иначе. Но она выбрала растить единственного сына. Выбрала путь легче и безопаснее. Мне даже представить трудно, каково ей жить с этим осознанием. — Вы… — замешкался Онода. — Вы всерьез думаете, что присутствие жены рядом изменило бы что-то? Профессор Пьер слабо улыбнулся. — Магия, мальчик мой, может заключаться во многих вещах. Она может быть Светлой и Темной. Ненависть и злоба могут породить самую страшную тьму. Но любовь — это поистине сильное оружие. Поверьте мне, я прожил достаточно, чтобы убедиться в этом. Присутствие рядом любимого человека изменило бы многое. Но вопрос в другом: а любила ли она его настолько сильно? Снова мотнув головой, Онода устало потер глаза под очками. Духота теплицы и слова профессора, кажется, грозили свести его с ума. Он почти ничего не понимал и до сих пор не приблизился к решению проблемы. А существовало ли вообще это решение? Разве профессор не сказал недавно, что… «назад пути нет»? Так неужели Манами будет только все хуже, и ничего сделать с этим нельзя? — Нет… — выговорил Онода, снова морщась. — Я не верю в это. Должен быть какой-то выход. Если нет, я найду его. Из-под земли достану, не важно. — Похоже, вы меня совсем не слушали, — снова улыбнулся профессор. — Но что более интересно… после этого рассказа… что вы чувствуете? — Что я чувствую? — изумился Онода, не понимая, к чему вообще этот вопрос. — То, что случилось с отцом Манами, — это ужасно и грустно, но если это никак не может помочь в решении проблемы, то какая разница, что я об этом думаю? — Сила Сангаку больше, — вдруг сказал профессор. — То, что он делает уже на четвертом курсе, поражает. У него выдающиеся магические способности. И они станут еще сильнее. А с тем и опаснее. В четырнадцать он может сжечь помещение. В восемнадцать он сможет сжечь маленький город. — Какое все это имеет значение? Я не понимаю, — отчаянно сказал Онода, вскакивая с табурета. — Вы не боитесь, — кивнул профессор. — Вы бы остались рядом, зная, что он может случайно лишить вас жизни? Без него у меня и не будет никакой жизни, — хотел сказать Онода, но передумал и лишь твердо ответил: — Да. Профессор замолчал, его улыбка стала совсем довольной, и Онода окончательно перестал понимать его. — Мое предчувствие не обмануло меня, — сказал профессор. — Предчувствие? — удивленно переспросил Онода. — Не отворачивайтесь от него. — Да что, сговорились все, что ли? — Распределяющая шляпа не ошибается. — Что? При чем тут шляпа? — отчаянно простонал Онода. — У вас достаточно смелое сердце, чтобы оно не дрогнуло ни перед чем. Это важно. Возможно, это единственное, что может спасти Сангаку от… себя. Вернуться к прежнему состоянию у него не выйдет, но он может научиться жить с тем, к чему привела его судьба. Онода застыл на месте как вкопанный, а потом его вдруг осенило. Господи, какой же я дурак, — подумал он про себя. Ответ уже был перед его носом, а он его не видел. — Я понял, — сказал Онода, сжимая кулаки. — Я совершил ошибку, когда ушел. Я должен был бороться. Профессор Пьер тоже поднялся со скамейки и предложил выйти на улицу. — Если вы готовы бороться, то для начала я должен обучить вас… одному заклинанию. По программе оно у вас еще не скоро, не на этом курсе, но вам оно пригодится.

* * *

Когда Онода узнал, какому именно заклинанию хочет обучить его профессор, он удивился, но вскоре понял, что удивляться здесь совершенно нечему. Недалеко от теплицы они тренировались несколько часов, из-за чего Онода в конце концов сильно опоздал на ужин, едва успев к концу, но зато более-менее смог усвоить урок. Профессор обещал, что после небольшой практики получаться будет хорошо, и похвалил за успехи, а Оноде казалось, что причина этого успеха была лишь в том, что он очень сильно хотел сделать ради Манами хоть что-то. Только во время ужина, когда удалось отвлечься от всего, Онода вспомнил о том, что удалось узнать сегодня. Он не стал рассказывать Наруко и Имаизуми, что ему поведали жуткую тайну, и саму тайну, естественно, тоже. Скрывать это от лучших друзей было не очень хорошо с учетом того, что они тоже беспокоились, но и рассказывать кому-то еще было опасно. Тем более он пообещал профессору Пьеру держать язык за зубами, и это казалось разумным. Онода не представлял, как бы отреагировали гриффиндорцы, узнав, что их мысли были верными. Как бы отреагировали слизеринцы, поняв, что отец одного из их товарищей действительно имеет темное прошлое? Онода и сам так сильно хотел верить, что ничего не было или что отец Манами на самом деле не был злым, но теперь отрицать очевидное было бессмысленно. Отец Манами мог причинить и причинял вред. Манами мог причинить и причинял вред. Нарочно или нет — уже не имело большого значения, поскольку Онода, дослушав историю до конца, сразу решил, что не остановится ни при каком варианте. Он был готов бороться за Манами до последнего. По крайней мере, за ту его светлую часть. Ковыряясь в овощном салате, Онода пытался проанализировать новое и составить дальнейший план на основе этого. Что ж, первое, что было ясно, — это то, что с Манами происходило то же самое, что и с его отцом когда-то давно. Второе — это было связано с нарушениями в психике. А третье — это то, что в конце можно было окончательно сойти с ума, убить кого-нибудь или убить себя. Положение дел было, откровенно говоря, чертовски хреновым, а лекарства от этого недуга, как понял Онода, еще не изобрели. Вопрос на миллион галлеонов: как найти выход, имея только странную теорию странного профессора, которая, по его словам, вроде бы должна была сработать, но никто еще пока ее не проверял? Онода действительно боялся, что ничего не получится, и еще больше боялся потерять Манами, но, похоже, на данный момент не было никакого другого способа борьбы. Когда Большой зал почти полностью опустел, Онода невольно бросил взгляд на учительский стол и вспомнил еще одну важную вещь. Директор не позволит прошлому повториться. Онода был уверен, что глава их школы уже обо всем знал, потому что целительница не могла ему не сообщить. Сколько вообще нужно было времени, чтобы вынести какое-то решение по поводу ученика, с которым возникла проблема? Проблема… столь специфичная. Испугавшись плохого предчувствия, Онода быстро соскочил со скамейки и бросился к выходу. Он бежал в больничное крыло так быстро, как только мог, в конце уже совсем запыхавшись. Однако в лазарете его встретили ряды пустых кроватей, и Манами… здесь не было. Не думая ни о каких правилах приличия, Онода рванул прямо к кабинету целительницы и ворвался без стука. Мадам Бланд подскочила на месте от этого внезапного вторжения. Она сидела за своим столом и перебирала какие-то бумаги. — Где Манами? — сквозь одышку спросил Онода, держась за дверной косяк. — Сакамичи Онода, — возмущенно сказала мадам Бланд. — Вас не учили стучать? Вы меня до смерти напугали своим шумом. — Скажите… где Манами, — все еще задыхаясь, снова спросил Онода. — Вы же не могли отпустить его обратно в гостиную. Но мадам Бланд не спешила отвечать. Сняв маленькие очки, она отложила их на стол и отодвинула в сторону кипу документов. — Я очень сожалею, но Сангаку Манами забрали сегодня из школы. — Что? — не поверил Онода, и от паники у него совсем ослабели ноги. Он бы упал на пол, если бы не держался. — Кто? Куда забрали? — Прощу прощения, я не могу вам сказать. Его мама просила не распространяться об этом никому. Но я вас уверяю, волноваться не о чем, — ответила мадам Бланд, и Онода окончательно перестал воспринимать реальность. На ватных ногах он медленно развернулся и побрел к выходу, так ничего больше и не сказав. Язык словно онемел, а все мысли заполнило лишь одно-единственное осознание… Так значит, директор уже все решил. Значит, Онода опоздал. И что же ему теперь было делать, когда он даже не знал, куда именно забрали Манами?