Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      — Что-то я не уверен, что стал бы убивать чью-то женщину, — как-то скептически и с досадой выдохнул Грин-де-Вальд. — А знаете, Том, наверное, вы желаете, чтобы я извинился перед вами? — на этих словах Геллерт всматривается в Тома, видя, как тот еле скрывает свою озадаченность. — Но позвольте спросить, сколько лет я отсидел в этой тюрьме перед тем, как вы вызволили меня? — Геллерт незамедлительно нашел на что давить, выворачивая ситуацию наизнанку, заставляя уже мистера Реддла почувствовать вину в свершившемся.       — Примерно пятьдесят лет, — нехотя отвечает ему.       — Сидя здесь пятнадцать-то лет сложно не сойти с ума, а вы, мало того, что пришли ко мне спустя полвека, освободили, сами себя не обезопасили, и вы до сих пор вините в чем-то меня? — Грин-де-Вальд только больше удостоверился в том, что мистер Реддл всего лишь импульсивный мальчишка. — Том, надо быть либо самонадеянным, либо глупым, чтобы думать мол Геллерт Грин-де-Вальд будет плясать под чью-то дудку. Скажу вам как человек, который знает его вдоль и поперек, — он усмехнулся, показывая, наконец-то, что эгоистичен не меньше, чем приписывает это своему собеседнику. — Геллерт Грин-де-Вальд опасный и очень своеобразный человек. Подчинить его невозможно, но можно заинтересовать и только лишь общим делом привязать, — Геллерт был в восторге от сказанного, зная, что никто по достоинству его не оценит кроме него самого.       Том никогда так не уставал за разговором как с Геллертом, наверное, все дело в том, что Грин-де-Вальд ортодоксальный волшебник, который смутно представляет будущее, для него оно утонуло и умерло, как только он узнал, что его последователи не продолжают борьбу с маглами. Том стал чувствовать себя абсолютно бесстрастным к войнам, особенно, когда после той сокрушительной победы его ждала гибель Силии и страшная тайна, которая стерла все, что было в мистере Реддле «до». Насколько бы был длинным разговор между ними, возьмись Том рассказывать Грин-де-Вальду все, что знает о Смерти? Но желание избегать тем о своей матери сидело в закромах страхов где-то на подсознании, ни один из них не заговаривал о этой женщине, словно не она посадила их сюда.       «Мы великие. Нас боятся», — улыбнулся Том, проникаясь Геллертом как раньше, если не глубже, чем в прошлых жизнях. Мистер Реддл вдруг осознал, что совершенно не знал и не знает Геллерта как человека: кто он? Что он? И каковы его самые странные и изощренные мыслишки? Том поведал своему странному соратнику о себе практически все, и то, половину из того проницательный Геллерт сам высчитал и рассказал. Он был невероятно хорош в диалоге. Хотелось не рушить его мир, полный надежд и мечт о завоевании Европы до сих пор. Наслаждаясь обществом близкого по духу человека, Том почувствовал, как сам проникается старыми идеями и его уносит в водоворот гениальных и жестоких идей. «Давай попробуем сначала?», — улыбается Том, прощая своего предателя, не в силах привязаться здесь ни к кому более, кроме Грин-де-Вальда.       — Представь, — откинул Реддл голову к холодной стене, — мы сможем уничтожить маглов. Надо только собрать твоих сторонников! Я был неправ, ты, возможно, лучше меня, — льстит Грин-де-Вальду.       — Ну и где все мои сторонники? — Геллерт был обижен в самое сердце. — Меня бросили. Они жалкие трусы.       — Это во всем Дамблдор виноват! — скалится Реддл, видя, как Грин-де-Вальд поежился от одного упоминания. — Когда-нибудь я расскажу вам о том, что вас волнует, только когда услышу от вас правильный вопрос! — Тому не терпится раскрыть Геллерту тайну, но, кажется, этот мужчина совершенно намеренно чего-то избегает.       — Я хочу убить Дамблдора! — подполз Геллерт к своей клетке и вцепился в нее. — И отобрать палочку!       — Палочка у моей мамы, — рассматривает Грин-де-Вальда Том, находя в собеседнике отличную собаку, которую можно спустить на Смерть, только нужно выбраться из этого Нурменгарда. Когда Том сказал о своей маме, то ему показалось, что в глазах напротив промелькнуло что-то нездоровое, это даже насторожило мистера Реддла. Это странно. Ведь Том желал только убить Смерть, растереть в порошок и лишить власти, скинуть ее тело с Эльбруса, возможно, вместе с ней подохнут и дементоры. Том смотрел на Грин-де-Вальда, видя, какой-то чересчур изможденный вид, словно всю жизнь мистер Грин-де-Вальд живет в тисках, это очень сильно отражается на его облике. Белые волосы были длиннее плеч, он их неровно обрезал об острый край кровати? Или же просто рвал? У него отросла борода и усы, все это в цвет его белоснежных волос, что невооруженным глазом видно, — Геллерт седой. Том неосознанно проводит рукой по собственным волосам, беспокоясь о своем внешнем виде, не желая превращаться в дикаря. Выглядел мистер Грин-де-Вальд как подозрительный и неотесанный мужик, его одежда была замызгана и где-то протерта, даже порвана. Том понял, что он и Геллерт проговорили около сорока восьми часов, но ни разу не сомкнули глаз. Том несомненно видел желание Грин-де-Вальда — говорить самому, особенно, после упоминания Бузинной палочки и его мамы, но сам же Геллерт был очень странен и скрытен. Он пока был не готов идти на диалог. Но когда-нибудь даже плотина пробьется, — Том знал, что впереди у них вечность. Реддл встает с места, заглядывая в маленькое окошко, думая только о свободе, которая по праву его и никто в мире не может лишить его этого. Прохладный приятный океанический бриз треплет волосы, Том вдыхает соленый запах вод и тут же расслабляется, думая, что выберется отсюда. Обязательно и бесповоротно, а пока… — Том поворачивается к Геллерту, видя его сидящего на полу собственной клетки. Тот был безумно уставшим, измотанным и где-то даже чрезвычайно несчастным.       — Не делайте такое лицо, — поморщился Том, — а то вы напоминаете мне Януша, — Реддл вспоминает своего поганого сына, который все еще на свободе, а также слова Смерти: «Он и она». Никогда этому не бывать! Том не допустит такого грязного и бесчестного свержения его с трона. Что тот делает с его дочерью? Противный сын и нежеланный брат.       — Кто такой Януш? — почти бесстрастно спрашивает Геллерт, у него уже нет сил, чтобы удивляться своему собеседнику.       — Мой сын, — очень быстро и кратко бросил Том, практически с пренебрежением и стыдом, желая не возвращаться к нему более.       — Януш? Не знал, что вы поляк, — удивился неподдельно Грин-де-Вальд.       — Я не поляк, ни прибалт и вообще не имею отношения к восточной Европе! — Тома бесил этот разговор, — В отличие от вас, мистер Грин-де-Вальд, — ткнул в него пальцем Реддл.       — Моя мать чистокровная валлийка с немецкими корнями, а со стороны отца немко-австрийские корни.       — Ну да, конечно, — Том сложил руки на груди, потому что считал, что Геллерт врет, ведь Смерть так назвала их сына, потому что какой-то её любовник носил имя Януш в далекой Польше, который, вообще-то был прямым родственником Геллерта.       — Нет смысла лгать, — Том увидел, что собеседник не врет. Грин-де-Вальд просто не знает этого. Мистер Реддл призадумался, ощутив странное чувство, будто все происходящее не случайно и как-то связано. Эти хитросплетения Смерти Тому были недоступны, её пути неисповедимы, но она открывает свои тайны и раскалывается, вот только не сразу. Мистер Грин-де-Вальд, возможно, как-то связан с Томом? Или с ним связана Смерть, но связана очень по-особенному. Все равно непонятно! — бесился Том, не в силах сложить эту мозаику более-менее логично. Но одно он знал на все фибры своей уверенности: Смерть спала с Геллертом, что в общем-то и не скрывала, а ещё есть какая-то подноготная, до которой нужно дойти.       — Всему своё время, — сказал это вслух Том, садясь на замшелый пыльный пол.       — А кто вы? — незамедлительно бросает перчатку в ответ Геллерт.       — Я… — Том запнулся, не зная, кто Смерть по национальности. — Я полукровка, — уклончиво отвечает.       — Я не об этом, — продолжил настаивать.       — А ваша чистота крови какова? — Том отвлекает всеми силами, давая пищу для размышления самому себе.       — Я чистокровный от и до. В моей семье не было немагов, не слышал никогда про сквибов или обскуров, — Геллерт улыбнулся, видя, как собеседник удивился от зависти. — Я чист и горжусь этим!       — Это не ваша заслуга! — плюётся ядом мистер Реддл, все ещё переживая детские комплексы. — Я валлиец, — ухмыльнулся Том, вспоминая, что Мэри и Томас перебрались в Англию прямиком из Уэльса. Том считал, что имеет право считать себя уэльсцем, по крайней мере называться, ведь по документам он их сын, с Томасом они даже чем-то похожи — не придраться! Том мысленно заметал все следы за собой. — Моя мать, — вспоминает о Мэри, — вообще-то ирландка-католичка, но её бабушка и дедушка проживали в Уэльсе. Отец прямиком из Уэльса, тут даже не поспоришь.       — Знаешь, что я вижу? — лицо Геллерта было удивленным и очень довольным. — Накануне Второй Мировой войны Польша была одним из крупнейших и сильнейших государств Европы.       — Началось… — тяжко выдыхает мистер Реддл. — Вот только не надо глупых аллегорий!       — Вы не знаете что такое война, — смеётся Грин-де-Вальд.       — Я пережил их две и в обоих победил, — улыбнулся Том.       — Да ну… — расхохотался Геллерт. — У вас шизофрения? Или вы забыли, что война была, пока что, одна! И она была моя! Прямо как у вас жена.       — Причём здесь моя жена и война?       — При том, что как бы прозаично это не смотрелось, но она выглядит как желанная территория. Не могу найти более смешного в этой ситуации, как если только представить, что эта территория получит автономию. И сама сможет дать захватчикам отпор.       — Её дырка всегда была моя, — мистер Реддл даже не сдержал возмущения. — Она появилась благодаря мне. Я и дал ей автономию, — Том говорил более спокойно, сплетая пальцы в замок.       — Так бывает. То, что вы считали своим начинает резко заявлять о правах, — пожимает плечами Грин-де-Вальд. — А потом находятся ещё и ещё недовольные. И их уже двое. И они вынуждают тебя, уверяя, что они — свободная личность. Ах, какой же беспредел творит широкая душа, — Геллерт уплыл далеко в свои собственные недоговорки.

*      *      *

      Осколки фарфоровой кружечки разлетелись в разные стороны, сопровождая все это внезапным звуком падения. Красивая чашка с ласточками на ободке в мгновение разбилась, даже трещину не дала, даже осколком не отвалилась, а вдребезги разлетелась. Януш видел, как его мама совершенно растерянна. Было время выпить чай, теперь Силия более тщательно соблюдает английские традиции, словно пытаясь сделать из себя совершенно обычного человека, но, кажется, у нее ничего не выходит. Януш не понимает: почему она не возьмет палочку в руку и не восстановит поврежденное? Встает со своего места, берет Силию за руку, самостоятельно вынуждая ее взять волшебную палочку. Взмахивает ее рукой, произнося небезысвестное «Репаро», видя, как чашка на глазах восстанавливается. Януш подбирает ее с пола и ставит обратно на столик, думая, что так и должно происходить. Он хочет чинить все, что потерпело крах, даже не важно чьими руками, но крушить и ломать было не для него. Смотрит на свою маму, она ничего не сказала, проигнорировала. Этим она игнорировала Януша, а он все это терпел, хотя ему жалко и он сожалеет о своем поведении каждый день.       — Почему ты не починила ее сама? — не выдержал ее молчания.       — К счастью, — улыбнулась она, чем вводит в ступор и замешательство.       — К счастью? — произносит это возмущенно и разочарованно. — Ты серьезно? — закатил глаза, понимая, что Силия обвиняет его в своем моральном упадке. Она не ответила, это только накаляет возмущение юного разума, чувства превращаются в кипящий комок. «К счастью», — возмущенно выплевывает, мучаясь, что не находит этого счастья вот уже сколько дней.       — Ну хорошо, — поправляет свой ворот, берет чашку со стола и бросает ее на пол, та со звоном снова разлетелась. Открывает все шкафчики с посудой и стал вышвыривать тарелки и бокалы, всё, что только с радостью билось. Он был обижен, ярость вырывается из него такими глупыми поступками, Януш не может думать о том, что он превращается в собственного отца, но все же гибло тлеет рядом с объектом своей невзаимной любви. Кажется, он перебил всю посуду в доме, пока не начал сворачивать все со столов и тумб, переворачивать фоторамки и скидывать картины. Януш ненавидел то, в чем живет, как ненавидел и собственную мать.       — Ты не любишь меня! — он был полон ярости от бессилия, из-за того что никак не может повлиять на ситуацию. — А должна, — смотрит в ее лицо. Силия все еще пыталась сохранять спокойствие, но она приняла закрытую позу, потому что напряжение и желание защититься было превыше всего. Януш думал, что сейчас она направит на него палочку и вызовет Патронус, он даже умолял ее сделать это, потому что знал, что это заставит его на мгновение переключить свои мысли.       Она такая странная, — думал он, наблюдая за растерянностью в движениях и крайней медлительностью Силии. Как подбитая птичка, ей было не смириться с расставанием с Томом. Ей несказанно трудно делать без него какие-либо движения, чего-то хотеть или вообще думать. Она была как пустое дно, фанера с глухим стуком.       «Мама страдает», — на этих мыслях у него просыпается к ней чуткая нежность. Рассматривает, как она тонкой дрожащей рукой берет пару газет и журналов, без блеска в глазах и полного интереса начинает перелистывать. Ей трудно даётся разделение с папой. Силия, оказалось, безмерно любит этого мужчину, а Януш также сильно любит свою маму. Его не огорчает её усталость и бесстрастность, ему только больше хочется посмотреть на неё голой, увидеть то, что скрывает недлинная юбка и струящийся шифон блузы. Он видит её ноги, они кажутся ещё длиннее из-за красивых туфель. Силия его игнорирует, не показывая к своему сыну ничего. С каждым моментом только сильнее хочет просунуться в неё, задать дерзкий ритм и посмотреть в мамины глаза, когда удивление и похоть сожрет её полностью. Он думал только о том, что скрывается у неё между ног, ощущая тягу, мысленно представляя, как её чресла текут и зовут его член. Януш даже не мастурбирует от перевозбуждения, желая, все же вторгнуться в собственную мать. Но он не отец, Януш не Том. Он подождёт пока его разум не покосится как старая лачуга Мраксов, а желание не станет болезненным и убивающим. Хочет страдать по ней, страдать по невозможности совершить желаемое. Он уже не хочет, чтобы она подрочила ему или пососала, ведь этого мало, Януш хочет её полностью, там, где всегда был Том Реддл. Силия ставит чашку с нетронутым чаем на столик, а сама подходит к окну и долго смотрит за занавеску, видимо, решаясь. Медленно и вяло уходит. Уходит из комнаты, покидает Януша, оставляя в беспорядке. Его трогает её поведение, она напоминает ему его же. Прикрывает глаза втягивая оставшийся аромат Силии, прислушиваясь к своему ноющему вожделению. Слышит, как хлопнула входная дверь — Силия ушла. Януш также неспеша покидает комнату, следуя за ней как одержимый, но всячески не показывает этого, говоря своей маме, что беспокоится за неё. Ему кажется: Силия не в себе, потому что он без слов понимает, что она ждёт Тома. Она стоит на крыльце и смотрит, осматривается, лицо её тронула печаль, ведь мама все понимает своей головой.       Януш — такой же загадочный как папа и грустный как мама. Мама. Он смотрел на то, как она спокойна, в каждом движении ленива и грациозна. Папа называл её: «Моя милая Силия», ровно как и таинственная Смерть. Силия стоит на крыльце своего большого поместья, кожа у неё бледна от нехватки солнца, вид уставший и немного несчастный. Она казалась разбитой хрустальной вазой, что склеили из кусочков. «Милая Силия», — думает Януш, смотря на свою маму. Она спустилась с невысоких ступенек, разглядывая деревню в низине. Тихими и неуловимыми шагами спускается за ней, но не решается поравняться, смотря на Силию со спины. Мама ничего не говорит, её рука ложится ей на изящную голую шею. Она так несчастна вновь, будто глотает досады ком, желая не расплакаться. Бедная мама поразительно бледна, с лица её не проходит тоска. Она грустна, невероятно грустна, словно все несчастья обрушились на неё разом. Януш смотрит на маму, смотрит и не может перестать таращиться. Ему жалко свою маму, но именно такой слабой, подбитой и болезненной она кажется невероятной, кажется, что он может сделать с ней все. Силия ведь этого даже не заметит, она утопает в мыслях о том, как запуталась и насколько сильно страдает. Когда на её блеклую кожу падает свет, Янушу показалось, что мама побелела вовсе, её светлые глаза стали только ярче и прозрачнее, а губы только больше приобрели холодно-малиновый оттенок. Столь странный вид лишь подчеркивали тёмные локоны, Януш считает, что у его мамы невероятно красивые волосы, как, в принципе и вся Силия. Он постоянно наблюдает за ней, тогда как та даже не замечает этого, настолько утопает в собственных грезах. Хочет помочь ей, но боится разрушить это умиротворяющее сияние её слабости. Она как одинокая колючая роза в замёрзшей воде.       Беспощадно любит Силию, хочет притронуться, но он не Том, Януш никогда не пойдёт на изнасилование или принуждение. Он слишком спокоен и бесстрастен для этого. «О, мама», — чувствует тоску от собственных манер. Ему кажется — она перестала его замечать, стоило только вырасти. Может она боится взрослых мужчин из семейства Реддл? Считает, что он другой. Она просто обворожительна, обаятельна в собственной печали, сексуальна просто из-за тоскливых глаз и долгих муторных движений. В её запасе вечность, Силия не торопится, никогда. Януш думает, что папа её вовсе не знает, как и не знает свою жену, как и не знает свою дочь. Он просто хочет её, он просто помешан на ней. Он просто слепо вцепился в неё, в его маму. Нет, Януш не ревнует и не держит зла на Тома, считает, что не умеет злиться долго, а оттого и не понимает как это. Силия совершенно не замечает своего сына, он чувствует себя одиноким, но никогда не жалуется и ни за что не сможет обвинить свою маму хоть в чём-то. Януш сам словно постоянно тоскует по ней, а сейчас он просто смотрит на неё, а она даже этого не видит. Надо быть дураком, чтобы не заметить насколько эгоистична миссис Реддл. Но он все равно любит её, готов и будет все терпеть, у него просто нет выбора. Медленно делает шаг вперёд, приближаясь. Она все ещё поглощена пейзажем. Он вытягивает руку, прикасаясь к напряжённой спине, Силия поворачивает голову, заглядывая сыну в глаза. В этот момент его трогает сильное смущение, Силия улыбнулась и отвернулась вновь. Януш догадывается, что маму никто не насиловал, мама сама даёт, мама любит выглядеть жертвой.       «Мама», — с томностью отдаётся у него в голове собственный голос. Подходит к ней ещё ближе, берет за плечи и насильно поворачивает к себе. Ей должно быть больно, любая другая девица завозмущалась бы, но только не миссис Реддл, только не Силия. Ее глаза опущены, она медленно их поднимает. У них одинаковый цвет глаз. Мама красива, мама ухожена. Мама сводит с ума. Он просто смотрит и мучается, затем потянулся к ней, прикасаясь своими губами к её, готов умолять разрешить делать это. На удивление Януша, мама не отстраняется, она протягивает к нему руки, кладя ладони на его холодные бледные щёки, и только больше приблизилась. Отвечает ему на этот по-детски неопытный поцелуй. Он кладёт ей руки на талию, трогая ниже, срывается на длинные тяжёлые вздохи. Не даёт маме отстраниться, постоянно целует, пытаясь сделать это только глубже и чувственнее. Испытывает странное ощущение, будто бы он жрет её. Когда он почувствовал чужой скользкий язык у себя во рту, моментально замычал от неожиданности и мучительного блаженства, что доставляет это действо. Руки тянутся к её юбке. Ведёт пальцы вниз, задирая плотную ткань, та сразу же собирается в гармошку, плавно скользя вверх. Януш касается гладкой шелковистой кожи, все это время смотря Силие в глаза. Он постоянно повторяет слова любви, но не говорит их вслух. Её взгляд, она, кажется, сейчас заплачет.       — Когда я смотрю в твои глаза, у меня ощущение что они мои, — говорит ей, трогая шею.       Такая пьянящая близость от её губ просто издевательски сводит с ума, но он не целует, потому что хочет на неё смотреть. Пальцы неуёмно ползут вверх, это выше его сил, он просто хочет потрогать Силию. Как же она смотрит, скорее всего, разочарованно и с испугом, а он только больше приблизился к её губам, почти касаясь их. Ведёт по внутренней стороне бедра, вынуждая раздвинуть ноги. Силия роняет слезу, начиная дрожать от волнующего страха, уставилась в небо, ища там спасение. Януш скрывает насколько сильно в неё влюблён, не было ни дня, чтобы он не подумал о своих чувствах, которые вызывает в нем она. Касается её, проникая только неприлично глубже, хочет сунуться туда полностью, хоть она и не Смерть. Силия на секунду замерла, дышать перестала, кажется, все ещё пытается понять происходящее. Он просунул в нее палец, после этого его лицо изнывает от нежности нахлынувших чувств, всего лишь от осознания что он в ней хотя бы пальцем. Силия, делая вдох, томно простонала, все ещё смотря в небо, а затем переводит взгляд на своего сына. Она винит себя в том, что Януш такой же как и его отец, но она не понимала, что он другой. Ее тугой корсет, Януш поспешно снимает спереди. Лижет маме щеку, она теряет силы у него в руках, словно засыпает в блаженстве, иссякая полностью. Присасывается к шее, к губам, оставляя на ней свои слюнявые отметины страсти. Ладонь скользит по её светлой груди, поднимаясь к шее. Стягивает тугое одеяние, видя бледно-розовый сосок, любуется, а затем начинает приближаться и голодно целовать. Хочет заняться этим с мамой, Силия проводит мягко рукой по его ноге, останавливаясь прямо там, где у её мальчика сильно все ноет. Ему не удаётся скрыть такой явный признак симпатии. Она гладит его прямо там, от чего Янушу становится немного дурно, он хрипло сопит, сдерживая порыв говорить на змеином языке. Чувствует, что любовно зависим от мамы. Смотрит на неё, придерживает, ощущая, что сильнее её.       — Ты умрешь, если мы сделаем это? — кажется, он плачет.       — Не знаю, — честно отвечает ему Силия. — Но я лучше умру от твоей руки.       — Я безумно тебя люблю, — страстно целует её малиновые губы, аккуратно кладёт маму на траву, оказываясь над ней. — Я спою тебе, — приближается к её уху, начиная шептать гипнотическую любовную балладу на змеином. Рукой пробирается под недлинный подол, задирая, спускает с себя штаны. Боится делать это, но очень хочет, не знает, как поведет себя его тело.       — Все в порядке, — говорит ему Силия, целуя, начиная обнимать за шею. Она мучительно вскрикнула, стоило ему начать входить в неё. Мама человек, он очень сожалеет от мысли что ей больно. Она только сильнее потянула Януша на себя, желая продолжить. Он снова стал пробираться вглубь, ощущая, что Смерть была длиннее и больше внутри, но Силия сама по себе очень невысокая и узенькая по сравнению со всеми ними. Она улыбнулась, ощущая эти знакомые бугорки и толщину, тоже начала сравнивать сына со Смертью. Ёрзает под ним — хочет фрикций. Стоило ему только задвигаться в ней, как Силия резко замерла, утонув в ощущениях. Януш пошёл на риск ради неё, ей нравится эта мысль, не смущает даже то, что сын может высосать её душу. Он такой же резкий, как и все остальные члены её семьи, но не такой грубый. Силия слышит, как он поёт ей свои змеиные песенки; обнимает, закидывая на него одну ногу. Бедный сынок, все вокруг поледенело, не может это контролировать, — она жалеет его. Его другая сущность думает, будто он трахает Смерть, для чего необходимо перевоплотиться. Силия видит, как её сын тает на глазах, превращаясь в жуткое создание под длинным черным балахоном. Ей до ужаса неприятно от одного его вида, дементоры страшны и непривлекательны. Силия хочет закричать, видя над собой это черное существо не из этого мира, он таращится не прекращая, от страха она выпучила глаза, готовясь к самому худшему. Все еще чувствует его в себе, от этого слишком не по себе, стоило ей дернуться, как Силия почти вскрикнула от страха и тех ощущений, которые приносило ей осознание того факта — оно в ней и очень плотно сидит. Боится пошевелиться, не зная реакцию страшного и омерзительного дементора. Но она повторяет себе, что это Януш, её сын, которого, все же, очень любит. Земля остаётся внизу, он забирает маму, застывая с ней в невесомости. Все ещё держит Силию, она кажется на его фоне очень хрупкой и жертвенно обездоленной, но не двигается, смотрит на неё, хоть она и не видит есть ли у него глаза. Этот дементор вполне ощутим, она трогает его плечи, он вдруг резко потянулся к ней, чтобы поцеловать.       — О, нет сынок, — улыбается Силия, — только не в губы, — отворачивается. Януш присасывается к её шее словно улитка к коже, затем опускается ниже, целует грудь. После него остаются чёрные следы, наверное, это у него такие слюни.       — О да-а, — закрывает глаза чувствуя, как оно задвигалось в ней. — Мне нравится, — хочет, чтобы он целовал ей не только грудь. Растворяется в агонии поступающих движений, старается не произносить ни звука, изнывая от этого внутри, нисходя от внутреннего конфликта с собственным телом и душой, испытывая неприличный приятный разврат. Оно трахало ее, она кладет руку ему на черную широкую грудь, испытывая чувство вины и симпатии, приоткрывает уста, сладостно простонав, практически растворяясь в дрожи слабого тела, ощущает собственный упадок, понимая, перед кем приходится раздвигать ноги. Длинные худые пальцы сжимают ее нежное бедро, каждый раз дементор сильнее жмет, делая плавный, но резкий толчок. Ей казалось он хладный труп, который восстал только что из могилы, хотя по ощущениям он не был ледяным, Силия все равно боялась это создание, особенно состоя с ним в такой порочной связи. Януш, как тупой дементор, присасывается лишь к одной части тела. Она чувствует, что ему нравится, он мило кряхтит, у него член весь скользкий, правда, складывалось впечатление, что сам дементор в замешательстве и нерешительности. Силия не могла сбежать от собственных мыслей, ей казалось внутри нее что-то живое, его член либо дышит, либо по-своему шевелится, — ее заводят эти мысли — не сдержала грязных стонов, постоянно трогает своего сына, не веря, что она породила это создание. В голове не укладывалось происходящее. Ощущения уносили как штормовые волны, Силия испытывает нехватку сил, отчего вот-вот и потеряет сознание.       — Хочешь меня поцеловать? — смотрит на него, запуская руку под скрывающий лицо капюшон. Оно обсасывает её пальцы. Он перестал петь, потому что все время хотел присосаться. Силия чувствует себя странно, дементор такой гигантский, точно не меньше двух метров. Не может больше терпеть — заныла от его толчков внутри себя, а потом и заплакала. Приближается к его лицу, шёпотом добавляя: «Я твоя мамочка», — после чего он неожиданно что-то непонятное простонал. Хочет сама поцеловать Януша, не прекращая муторно постанывать. Он постепенно приближается к ней, запечатляя поцелуй дементора. Силия испытывает необыкновенный оргазм, особенно, когда понимает, что оно уродливо и обильно кончило в неё, с нее потекла его чёрная жижа, он как будто вылил что-то внутрь, по объему примерно с кружку, это была его слизь вперемешку со спермой и чем-то еще, оно теплое, прозрачно-черное, густое и совсем чуть-чуть пенится. Она испугалась одной только мысли забеременеть от него. После чего Силия ощутила уже знакомые губы своего сына, он становился собой, пока полностью не опустился на землю снова.       — Я слышал твой голос, — Януш вновь целует в приоткрытые губы, облизывая их. — Ты поцеловала меня даже таким, — в его голосе была благодарность, утопает во влажных прикосновениях их губ. Она немедленно приходит в себя, рассматривая человеческий облик сына, выворачивается из-под него, оставляя того пребывать в топком вязком счастье от случившегося. Силия с тяжелыми мыслями пытается встать, все еще чувствуя на своих ногах густую тягучую субстанцию, оно течет по ее мраморной коже. Неловкое чувство свободы отдается дрожью собственных ног, ей кажется, она ощущает себя паршиво. Встает, хватаясь за ограду крыльца, у нее кружится голова и слабость в конечностях и вялость в эмоциях. Ползет по ступеням из-за того, что у нее подкосились ноги, Силие кажется, что она пережила нечто восхитительное и ужасное одновременно. Как можно быстрее она хочет заползти в свой дом и спрятаться, смыть с себя всю эту грязь, боясь, что в ней зародится могильная жизнь, но лестницы для нее предстают как непосильная преграда, Силия так устала, что не может двигаться, хочет спать, кладет голову на деревянный пол крыльца, уверенная, что просто полежит с закрытыми глазами, но она проваливается в глубокий сон. Януш думает, что обрёл любовь, а Силия — что обрела нового, еще более странного любовника.       Януш приходит в себя после пары долгих минут, у него было ощущение, что его выжали как лимон, от чего он был несказанно счастлив, умиротворен и доволен. На изумрудной траве остались черные капли, они дорожкой вели прямо к крыльцу, он видит свою мать, она потеряла сознание прямо на ходу. Берет ее на руки, сожалея о случившемся, прижимает к себе только больше, Силия будто маленькая слабая девочка, он хочет ее спасти от всех несчастий. Заносит в дом, прямиком в ванну, осторожно раздевает, складывая мамины вещи очень аккуратно. Окунает ее в теплую воду, скидывает с себя одежду и забирается вместе с ней, обнимает не переставая извиняться и говорить, как сильно любит, а она только ровно дышит, спит, прямо как, под напитком живой смерти.

      Беспокойная игра на пианино скрадывает много времени, но не сил, хотя избытка ни того, ни другого Януш не ощущает. Он смотрит в спустившиеся сумерки за окном, не смотря на собственные пальцы, что выигрывают какую-то беспокойную мелодию, Януш ведь даже не задумывается над музыкой, руки играют сами, под громкие ноты, ему кажется, он расслабляется. Отрывает пальцы от клавиш и в гостиной, как и во всем доме воцарилась полная тишина, он встает с банкетки, бережно закрывая пианинную крышку, не в силах пренебречь житейскими ритуалами, что совершаются либо ради приличия, либо потому что так надо. Видит в ночи отчетливые силуэты, избегает света совершенно неосознанно, просто есть в темноте что-то особенное, в ней безопасность кажется реальной. Януш хочет затеряться в тенях и не выделяться, потому что ему кажется, что совесть найдет его, стоит только дать о себе знать. Бегло поднимается по лестнице прямиком на второй этаж, старое поместье, как на зло, выдает присутствие скрипучими дверями или деревяшками пола, даже ручки ночью поворачиваются в миллион раз громче чем днем. Дыхание как сильное дуновение ветра, а сердце стучит от волнения так, что только глухой, вроде бы, не заметит этого постоянного биения, у него словно барабан в груди.       В её комнате был мрак ночи, как и во всем Литтл-Хэнглтон. «Любовь моя», — слышит дыхание Силии, уже видя тёмный силуэт на белых простынях. Она спала так крепко, словно убитая или в летаргии. Януш не может сдержать порыв чувств от воспоминания об их страстном воссоединении. Ему думается, что Силия сделала его самым счастливым человеком на земле, она исполнила его гнетущую и разлагающую внутренности мечту — отдалась. Януш со спокойной душой уверял себя, что у них с мамой было по обоюдному и он ни капли не принуждал и не вынуждал её. Он плохо понимал что-то в лице дементора, он ведь даже не видел её, но зато чувствовал вес на своих руках, не мог унять сладкого страха, ощущая необычные внутренности вокруг своего члена. Это было непривычно, глупый дементор не понимал до конца, но внутри он страдал от обилия ванильной нежности и любви. Как многое можно ощутить лишь засунув в любимого человека все свои чувства, выраженные ниже пояса. Тот дементор рыдал, потому что понимал, что в руках держит собственную мать, но ведь это было невозможно понять, для дементоров мать — Смерть. Януш отчасти успокаивал себя, все же, думая, что та чёрная сущность — не он, а его недоразвитый брат. И когда его противоположность обрела любимую, это было похоже на долгожданный глоток воды. Оно трахало её любя, слушая стоны своей сексуальной жертвы. Дементоры не насилуют. Дементоры не трахают людей. Никогда. Люди — источник питания, но никак не объект вожделения. Януш лелеял голос Силии, который ему удавалось услышать и запомнить после обращения обратно в себя. Дементор был впервые за все своё существование счастлив, Януш помнит, как не смог сдержаться и спустил в Силию всё, что накопилось в нем, это было похоже на вскрытие нарыва, правда, — не больно, а сладко приятно, удовлетворение било ключом. Дементор стонал как умеет только он, утробно-загробные стенания блаженства походили больше на плачь и мольбы о помощи. Это был невыносимо-странный секс для темного создания — зеркального, немного искаженного отражения Януша. Зато теперь у него нет ощущения душевной пустоты и тревоги, чувства, что он несчастен и брошен. Но ему все время хочется ещё, Януш страдает без мамы, потому что она ему нужна. Она нужна даже тому скрытому чёрному уродцу, что выходит из него порой. Приближается к Силие посреди кромешной и успокаивающей темноты. Януш рухнул к ней на постель, его мама так и продолжила спать крепким сном. «Я хочу тебя», — шепчет, смотря на её умиротворенное бледное даже в ночи, лицо. Кладёт руки на её щеки, не замечая насколько сильно вцепился. Приближается, нетерпеливо касаясь её губ своими, не может унять наважденческое желание целовать свою мать. Забирается на неё сверху, не разрывая свой поцелуй любви. Вкушая её губы и пробираясь глубже в рот, испытывает накал сильного возбуждения, становясь счастливым от прилипчивых прикосновений. Он проскочил в ночи тихо-тихо и аккуратно, незаметно, словно смеркут*, чтобы в конечном итоге напасть. Трогает Силию, удивляясь почему мама не просыпается. Отрывается от её губ, желая впиться в них снова и целовать, пока не задушит своей страстью. Ловит, где-то в глубине, себя на мыслях, что то, что он делает — странно. Но не может слезть с неё, хочет устроиться между её ног, чтобы трахнуть. Опять. Снова. До смерти. Высунул язык и прошёлся по её устам, которые так жадно слюнявил, — боится убить Силию, ловя себя на излишестве и голодных мыслях. Силия открыла глаза, смотря прямо на своего сына, который так бесчестно пришёл её пожрать. Залепила ему звонкую пощёчину будучи очень злой и разочарованной. Для неё Януш опасен, она хочет, чтобы её любимый Том вернулся, все ещё считая, что сын подставил отца специально, а его главная цель: сожрать пока спит. Силия оттолкнула Януша, сбегая быстро из комнаты, ринулась по лестнице на первый этаж. Януш выдавливал из себя обиженные страдания, не понимая свою маму. Он ведь её так любит, а она совершенно этого не ценит. Встаёт и идёт за ней, надеясь понять что с Силией, может быть, ей приснился кошмар? Силия хватает с книжной полки свою волшебную палочку и наставляет её в пустоту, оборачиваясь на каждый шорох. Боится зажигать Люмос и привлечь Януша.       Скрип ступеней, от чего похолодели конечности, Силия ступает босиком назад, изнуряя свои нежные ступни холодом. Она знала, что он идёт. Её сын. Единственный и неповторимый. Как говорила Смерть: «У нас будет породистый мальчик», если бы только тогда мисс Реддл задумалась: что это значит…       — Мамочка, — слышит его жалобный голос, срывающийся на мольбы. — Прости меня, я не хотел тебя пугать, — Силия молчит, продолжая пятиться, не совсем понимая, где находится Януш. — Я люблю тебя больше, чем ты можешь представить, — его голос тронула дрожь печали.       — У меня от тебя мурашки по коже! — Силия была зла на свою трусость и невозможность поднять магию на собственного сына. Силия не видела его, но слышала, особенно, когда половица снова скрипнула. Поёжившись, она выдыхает, начиная дрожать, ощущая себя в холодильной камере. Было промозгло и страшно. — Есть в тебе что-то жутковатое! — продолжает обижать своего мальчика, который только все больше страдал от в сердцах сказанного ею.       — У нас был секс, мама, — давит на больное, заставляя Силию заплакать.       — Ты изнасиловал меня! — срывается на крик.       — Это не так, — жалобно почти пропищал, кажется, плача в ответ.       — Ты пришёл высосать меня! Мы трахнулись, когда ты был дементором! Ты даже не представляешь, что я чувствовала! Насколько ты страшен и пугающ!       — Прекрати, — он был растерян и убит её словами. — Я люблю тебя, — закрывает глаза ладонями. — Всегда любил. Одну только тебя, — она разбила его мечты.       — Ты — дементор! — грубо осаждает его.       Он делает к ней шаг навстречу, Силия встрепенулась и завизжала так, что, наверное, вся деревня слышала этот крик.       — Ещё один шаг и тебе будет больно! — кидает без сожаления угрозу.       — Давай трахнемся? — его голос заметно изменился, он был полон авантюризма. — Снова.       Силия с ужасом вздрогнула, настолько холодным был этот тон, а ещё она слышит шаг навстречу. Януш приближается. Он сожалел, что мама его боится, но все же считал, что она разыгрывает спектакль, потому что с Томом они делали так всегда.       — Ты ведь хочешь, чтобы я почесал эту зудящую стеночку изнутри? — соблазняет её, зная, что чувствует Силия.       — Перестань! — вздрагивает от его шагов.       — Я был тобой, я знаю, о чем говорю, — спокойно идёт в наступление, умирая от своего желания познать эту межвидовую любовь снова. Его преследует мысль трахнуть маму дементором, который прямо плачет и гнездится как чёрт в груди.       — Экспекто патронум! — дрожащей рукой выводит ровное круговое движение, вспоминая свой недавний оргазм, приходя каждый раз в восторг от этого чувства. Он был ярким и с Томом и со Смертью, но необычным был именно с дементором, которого так боялась. Белое мерцающее облако вырывается из волшебной палочки, озаряя все вокруг, и убирая чернь. Силия обрадовалась только сильнее, когда увидела окружение, но поежилась, увидев, что Януш был так опасно близок. Белое облако стало вырисовываться в отчетливую фигуру. Януш закричал что есть силы, закрывая лицо руками. Серебристая фигура обрела очертания дементора, только яркого и серебристого, чего не ожидал никто. Януш потерял своё лицо, он стремительно почернел, развоплощаясь, но все ещё его крик был отчётлив, пока он не стал немым. Силия видела двух дементоров, один сражался с другим. Януш стал поспешно прятаться. Силия услышала его тяжёлые хриплые вздохи, настоящий дементор жутко вжимался к потолку, ей казалось, она слышит его плачь. У дементора жгло все тело, варило как в кипящем масле. Мгновенная жалость и желание это прекратить рассеяли весь Патронус, и тогда в комнате воцарилась снова ночь. Силия стояла неподвижно, все ещё слыша, как дышит её сын, он боялся, зажатый в углу, все ещё переживал случившееся. Глубокое чувство раскаяния и любви к нему бьют в самое сердце. Она поняла, что безмерно влюблена и в своего Януша, совершенно по-особенному. Она напугала его, предала и сделала больно, он не мог прекратить страдать. Силия идёт в сторону своего сына, смотря на зловеще развивающиеся в воздухе тени. Чувствуя приближение души, Януш забывает о боли, плавно опускаясь вниз, протягивая неприглядные скрюченные руки. Он узнает свою маму, подплывая слишком близко. Она дышит ему в грудь, боясь совершить летальное для себя движение. Опускает к ней голову, касается кончиками острых пальцев её кожи на предплечье. Силия не прекращая жалеет единственного ребёнка, понимая, что это не его вина. Он просто дементор.       Он не шипит и не воет, его рука касается её щеки, Силия думает о своей вине только больше, начиная плакать. Гладит его руки, на ощупь очень гладкие и засушенные, костлявые. Дементор издаёт внезапный тихий стон.       — Я люблю тебя, — признаётся Силия. — Всегда любила, но я боюсь, — берет всю вину на себя, прижимаясь к этому сухому гигантскому созданию. — Трахни меня, — неожиданно для себя просит, ловя на мысли, что хочет подарить себя ему. — Ты можешь сунуть в меня свой инопланетный конец и изводить до той степени, пока из моих уст не польётся околооргазменный бред. А потом вылить в меня все чёрное вещество до капли. Я это люблю, — ей стало легче. Трогает его, пытаясь найти в закромах балахона свой любимый предмет. Дементор дернулся, отдаляясь, потянул к маме руки, страдальчески что-то пытаясь сказать, Силия почувствовала, как её Януш плачет до сих пор, затем он сбежал. Вылетел из дома, прячась во тьме.

      Тьма его звала как ничто раньше, он мог скрыться от обжигающего и концентрированного счастья — Патронуса, которое так хотел пожирать, которого ему так не хватало. Постоянно голодающий, больше похожий на мазохиста чем на нуждающегося, Януш даже не понимал: что он такое, что он делает, однако, что-то непонятное пробуждало и звало. Это были все остальные, наверное их был легион. Легион его братьев, таких же брошенных и преданных, только они не понимали всей глубины, даже если бы Януш старался им это доказать. Они были не им. Им чужды людские страсти и эмоции, у них их просто нет, что они любят так это переваривать эмоциональные соки, а также преследовать Смерть, как в древности фавны своих нимф. Смерть была неким обожаемым секс-символом, которого желал каждый темный брат Януша. Они только и говорили о ней, о том какая она сладкая и прекрасная. Их Смерть, которую они истыкали своими черными отростками, они умилялись ее стонам и утопали в коллективном блаженстве. Все дементоры были настолько связаны, словно грибница, правда, они были как Смерть и не испытывали боли, Патронус, разве только, — единственное что причиняло дискомфорт. Но когда Януш говорил им о терзающих чувствах, то примитивные дементоры не понимали о чем говорит самый младший из них, а еще он не восхвалял Смерть, поэтому был для них не достаточно хорошим собеседником. Януш не держит зла на свою маму, думая, что во всем виноват дементор, а сам он не дементор. Второе обличье — рудимент или раздвоение личности? Как бы сильно не пытался в этом убедить себя юный Реддл, он все же прекрасно помнил от и до свои действия и чувства, помня и свою мать. Она сорвала с него человеческий облик словно освежевала ножом наживую, настолько было это больно — терять облик под воздействием Патронуса. Если Смерть узнает, то всяко разочаруется в нем, потому что он настолько слаб. Януш имел более сложную цепь мыслей, как и весь его внутренний мир, в отличие от своих старших. Януш же не стал бы выполнять наказы Смерти даже в облике дементора, не считая, что должен вообще на что-то подобное соглашаться. Но как в любой иерархии должны быть рабы и глупое стадо, они более просты и примитивны, те же кто посложнее — поумнее, они то и правят, а правила Смерть. Она была как некая высокомерная госпожа и леди-совершенство, дементоры восхищались ею, не понимая, почему им не удается думать ни о чем кроме как о ней. Общая идея, одна на всех, великая фигура, которую они хотели и которой поклонялись.       Словно ищейка он плыл над землей, погружая все вокруг в морозный сон, напуская на землю снег и хладность, касается своими пальцами кладбищенских люпинов, а они моментально гибнут. Януш не видит всей смерти после своих ласк, ему кажется он нежен и не груб, не понимает почему такой как он способен внушать страх. Слова Силии запали ему в душу, он не знал чему верить: она реально боится его или это провокация? Гнетущая тяга познать человеческое существо, дабы вернуться в свою привычную форму зовет и умоляет. Януш слеп, вокруг для него сплошная ночь. Опускается на деревню как небольшой черный сгусток, выключая неосознанно все фонари на центральной площади, заставляя воду в фонтане застыть во льдах. Притягательный свет среди темноты просто зовет и показывает путь, Януш бросает все думы, и моментально приближается к свету, и чем ближе он подплывал, тем лучше ему становилось, его обволакивало тепло чужого счастья. Он не понимает, что идет на зов живой души. Януш тянет свои руки, нащупывая что-то, без промедления поднимает над землей, присасываясь губами к яркому и манящему свету. На вкус чувства других людей были пресны, но питательны, делали тщеславным и коварным, Януш мерил на себя шкуру другого человека, а вернее, все его удачные и лучшие моменты из жизни. Истошный крик, он был мужской, но Януш не перестает тянуть свет, видя, как с каждым глотком мерцание постепенно гаснет. Чем больше дементор сосал чью-то душу, тем несчастнее становилась жертва. В силах безумно-депрессивного бреда жертва смогла узреть мистера Реддла в облике черного нечта, в качестве жуткой галлюцинации. Крик стихал, а свет пропадал, и чем меньше становилось света, тем слабее становились вкусовые ощущения, словно Януш поглотил сначала самое яркое, а потом довольствовался лишь разовыми всплесками. Он не понимал, что делает, просто делал то, что хотел — пожирал, тем самым успокаивая свое душевное буйство, приводя в порядок мысли и налаживая сердечные страдания. «Моя любимая Силия», — вспоминает о ней, поглощая ослепительный и ни с чем несравнимый свет. Перед глазами постепенно стали мелькать расплывчатые силуэты, Януш ощутил, что его руки намертво вцепились в какую-то плотную ткань. Фонари моментально зажглись, стоило дементору вновь скрыться под человеческим лицом, тогда мистер Реддл почувствовал, как его губы соприкасались с чьими-то. Опуская взгляд, он видит, как с силой прижимает к себе какого-то мужчину средних лет. Будучи в полном шоке, Януш отстраняется, поморщившись от колкости неровных усов. Осматривает лицо деревенского жителя, его глаза были также пусты как глаза девочки-Сары. Януш выпучился в сильнейшем испуге от того, что свершенное не вернуть назад, а он стал виновником чьей-то смерти. Присмотревшись, ему показалось, что человек дышит, мистер Реддл с облегчением понимает — мужчина жив, отпускает его, не понимая, почему все еще держит незнакомца за грудки. Не выдерживая равновесия, человек падает замертво, словно кукла, его голова бьется о холодный камень мостовой.       — Простите пожалуйста! — совесть незамедлительно прогрызает в его собственной душе дыру. — Я отведу вас домой, только скажите где он — ваш дом? — склонился над жертвой своего голода. Человек только смотрел бесстрастно в небо, не шевелясь и не моргая, тогда Януш стал ждать, когда же незнакомец моргнет. И это произошло, после чего Януш выдохнул с облегчением, уверяясь, что этот дяденька придет в себя, обязательно. Просто у него шок. — Думаю, это временно, — поднимает пострадавшего и ведет к скамейкам. Шум фонтанируемой воды более-менее выравнивал всклокоченные струны души. Януш пытается посадить незнакомца, но тот ни в какую не хотел, тогда Януш помогает ему лечь, продолжая убеждать себя в том, что мужчина просто устал и хочет немного вздремнуть. — Не держите на меня зла, я даже не знал вас, поэтому мне не было смысла совершать злодеяние намеренно, — старается не плакать, смотря в ничего не выражающее лицо. — Смерть, если ты слышишь меня, помоги мне, — плачет Януш, понимая, что обманывать себя долго не может. — Я не знаю как контролировать свои перевоплощения. Это происходит как-то независимо от меня, — жалуется, смотря на лицо своей жертвы.       — Учись это контролировать, — абсолютно холодный и бесстрастный тон Смерти даже в какой-то степени напугал Януша. Он немедленно обернулся, всматриваясь в высокую фигуру, что стояла под навесной гирляндой из лампочек. Вся в черном и длинном, словно католическая монашка, однако ее лицо было недовольным и напряженным. Януш тут же пошел к ней на встречу, утирая горе с лица.       — Но как? — смотрит ей в глаза, видя, что ее что-то беспокоит.       — Без понятия, у меня нет с этим проблем. Это чисто мужская прерогатива — не уметь себя контролировать, — без сожаления выплевывает эти слова, словно он в чем-то провинился. — Не можешь, значит найди способ! — ругает его за слабость. — Вспомни, что ты чувствовал, когда не обращался, отследи закономерность. И пойми наконец — ты и есть дементор, а не дементор в тебе.       — Он — не я! — выпучил глаза от непонимая. Януш считал дементора побочной личностью, но никак не собой.       — Да ты-ты! Кто ещё? Пора принять себя таким, каков ты есть.       — Я могу спариваться с людьми? — он резко меняет тему, опуская глаза вниз.       — Попытайся, но, думаю, они умрут в конечном итоге, — Смерть не могла скрыть своей раздраженности. — Твои братья высасывая души, оставляют человеку жизнь — это невероятная мощь. Это контроль, которого, пока что, у тебя нет. Научись, Януш, — посмотрела Смерть на человека, что лежал на скамье, затем подошла к нему и коснулась. Он в момент вздрогнул и перестал дышать. — Убивай как хочешь, я верю, что ты будешь делать это изысканно, — злобно сощурилась, пытаясь найти в нем соратника.       — Сомневаюсь, — он был возмущен. — Ты не боишься лишить мир равновесия?       — Да нет никакого равновесия, — Смерть еле скрывала своё злобство. — И не было никогда. И я не боюсь ничего! — ткнула в мальчишку пальцем, смотря свысока. — Для меня нет необратимости, какого-то божественного баланса и фиктивно-духовных правил для сохранения чего-то, чего нет и не было, — она пренебрежительно нахмурилась. — Я — потомок Хаоса. Я создатель душ. Неужели ты думаешь этот мир и его выживание для меня важнее моих собственных нужд? Нет! Просто пока я хочу жить в мире. А мир — отдельный организм, он любит меня. Все в этой жизни хочет именно меня. Именно Смерть, даже если и не знает этого, мой дорогой Януш, — проводит между ним и Томом параллель.       — Создатель душ? — усмехнулся, понимая некое устройство мира. — Не льсти себе!       — Я смотрю сейчас модно спускать всех собак на меня! — Януш увидел, что Смерть боится, либо что-то гнетет эту женщину. — Было бессмертие. Так изначально и задумывалось. Но я спустилась в этот мир и стала…       — Поглощать, — перебивает её.       — Верно. Размножение взамен на бессмертие.       — Ты плутовка! — улыбается.       — Люди стали отсчитывать временные промежутки от рождения и до самой гибели, — приоткрывает завесу собственных деяний.       — Так и появилось время! — ощущает ее разум, что она впускает его к себе.       — Элементарно, мальчик мой. Я, к сожалению, до этого бы не додумалась, — скривила она губы в пренебрежении, не желая признавать поражение хоть в чём-то.       — Ты просто женщина, — немного с усмешкой добавляет. — Больше чувств и эмоций, меньше рациональности и честности.       — Если ты не прекратишь, то я оторву твое самолюбие, которое болтается у тебя между ног! — схватила его прямо за то самое место. — Обращу в дементора-евнуха и ты, мало того что не всунешься ни в кого, так ещё и человеком стать не сможешь! — она проговорила это ему прямо в губы, а затем кратко поцеловала, отпуская, развернулась так, что ее черное одеяние грациозно затанцевало на ветру, затем она ушла, пока полностью не исчезла.

      Винит Силию в том — что произошло, считая, что его мама совершенно бесчувственна, прямо как и возомнившая из себя королеву Смерть, но это не так. Она не королева. Она воровка и преступница, она узурпировала власть над миром и держит в страхе тех, кто с ней не согласен.       Януш видит свою маму стоящей у камина, сожалеет, что винил ее всего мгновением назад, считая самой любимой и невинной. Силия пребывала в светло-розовой шелковой сорочке, она грелась у камина с каким-то потерянным видом. Мистер Реддл осознал, что он все же главный в семье, что теперь его очередь любить маму. Подходит к Силие со спины, она поворачивает свой профиль, он чувствует ее замешательство, однако та ничего не говорит ему. Януш сжимает ее плечи, целуя в волосы, затем в шею, медленно подбираясь к щеке, засовывает ей язык в ухо, от чего Силия вздрогнула. Он теперь уверен, что ему нельзя трахать обычных людей; на самом деле, Януш чувствовал это, и дело даже не в разнице физиологий, а в чем-то подсознательном. Ему, в принципе, и не хотелось никогда заниматься подобными вещами с человеческими женщинами, кроме своей матери. Но ведь Силия осталась жива, значит все нормально и он сможет трахать ее даже чаще чем Смерть, от одной мысли он тает как лед, распуская руки, задирая шелковистую ткань. Силие не нравится, она терпит его домогательства, как бы извиняясь за ту боль, что причинила, его мама все еще боится, и все еще держит верность своему мужу, по крайней мере, старается. Вспоминает все то, что наговорил тому священнику в церкви, думая, что нужно сходить туда еще раз, но перед этим он хочет покаяться перед мамой:       — У меня встаёт от мысли, что я твой дядя и твой брат, — щупает её ягодицы, — мама, — оборачивает к себе и вожделенно целует, задыхаясь в собственном сладострастии, валится с ней на пол. Она стала уползать, все еще не желая быть с ним, Януш хватает ее за щиколотку, притягивая с силой обратно. — Я твой брат, мама, и дядя, — повторяет, пробираясь по бедру выше, разрывая на ней шелк. Он кайфует от мысли их родства также сильно как и безвольный Том. Избавляясь от оков одежды, суёт в неё свой член с мыслями, что все правильно делает. Возможно сын должен подчиняться матери, но не брат сестре, не дядя племяннице. Она покрикивает от назойливого чувства любви, что дарит ей Януш. Даже лёжа на полу чувствует, как она вся ходит ходуном от резвых проникновений.       — Вы меня даже не любите, — дотрагивается до прохладной щеки сына. — Вам нужна не я, — как-то потерянно сказала, смотря в светлые глаза сына, под которым лежит. Тело трогает слабая изнуряющая дрожь, она любит Януша, затем жадно целует, её голос подрагивает от сладкой хрипоты умопомрачительных стонов.       — Это не так, — обнимает маму, поглаживая её согнутую в колене ногу. Не знает, чтобы такое сказать, дабы Силия поверила в искренность его чувств. А она все равно считает себя дыркой для сладострастных утех. Силия не понимает почему им так нравится соваться именно в неё, даже больше чем друг в друга.       — Мамочка, — шепчет сипло в губы, снова присасываясь, представляя, как сосет из неё душу. Вожделенно трогает её талию, приподнимаясь, рассматривает ключицы, шею. Понимает, что его жизнь повязана лишь на этой женщине, именно сейчас Силия смотрит в потолок, не издавая ни звука, кроме частых гулких вздохов. Ему кажется — сломает её, целует ей руки, искренне признаваясь в непосильном бремени любви к ней. — Я люблю только тебя, — сознается, срываясь на громкие стоны, окатываемый волной блаженства быть в ней. На данную секунду ему кажется, будто бы это его заветная мечта. Силия ничего не ответила, а в её голове проскочило краткое: «Вы все так говорите».       — Не кончай в меня, — с ужасом представила, что понесет от него. — Я не хочу ребенка.       — А я не хочу прерывать половой акт, — с таким же тоном ответил ей. — Ты бы знала как это неприятно, я хочу кончить в тебя, — жмется к ней только сильнее, стонет ей на ухо, трахает ее только жестче, понимая, как его прельщает мысль вбросить в нее свое семя. Это прямо гибло изводит, лижет ей щеку. Силия хватает его за подбородок и смотрит ему в лицо, очень осуждающе и недовольно, это заводит мистера Реддла только больше.       — Ну и физиономия у тебя, — поддевает Януша, рассматривая, как его скрючило. Он обнял ее, целуя в лоб.       — Успокойся, — шепчет ей. — Не думаю, что наш союз может что-то в тебе зародить. Сама Смерть ни разу не родила от дементора. Она рожала от людей, — не замечает насколько пугающей была эта фраза для Силии. — В любом случае, если вдруг что, — смотрит на нее, — вытравишь это создание, — он любил маму и хотел, чтобы она делала только так как ей удобно.       — Ты говоришь как Том, — мнёт его волосы.       — Я его сын, — бесстрастно отвечает.       — Ты мой сын! — Силия почувствовала сильную ревность, когда узнала, что Януш признает родителя в ком-то еще помимо нее.       — Да, — берет ее за руку и целует в ладонь. — Когда я был в тебе, — опускается по ней ниже, целуя живот, — то ощущал каждую твою эмоцию, — прижимается ухом к ее груди, постоянно поглаживая Силию везде. — Чувствовал твою душу, успокаивался от голоса. Твой оргазм от секса со Смертью ощутил и я. Он был самый бурный за все время, после чего всё… И ты меня родила, — прикрыл глаза. Силию пугают эти слова и завораживают одновременно. Она думает, что неосознанно нанесла сыну моральную травму у себя в утробе. — Напиши мистеру и миссис Реддлам, которые в Лондоне, — резко сменил тему, став более непринужденным. — Я бы хотел с ними познакомиться.