* * *
— Расскажите о своих сексуальных пристрастиях, — смотрит на Геллерта Том, будучи изможденно-весёлым. Они проговорили еще уйму часов без остановки. — У меня их нет, — тщательно подбирает слова Геллерт. — Вы врете, — усмехается Реддл. — Вы ханжа по натуре, а внутри дикарь, — абсолютно бесстрастно выдыхает. — Меня не интересует секс. Я против этого, считаю его грязным. Если бы я трахался как вы, то мне было бы незачем завоевывать весь мир. — Ну да, ну да, как я мог забыть? — скривился Том. — Были у меня и моменты в жизни, когда я был убежденным антисексуалом. Я был Лордом Волан-де-Мортом, который хотел убить одного мальчишку. Я все же ненавидел юность, она ассоциируется у меня теперь только с тем недалеким очкариком, — это было милое отступление Тома Реддла, он говорил непонятками, совершенно не собираясь хоть что-то разъяснять. — Но быть антисексуалом не значит не хотеть сунуть в кого-то ноющий член, наоборот: ты в постоянной борьбе с собой. — Ну и зачем вы мучились? — не понимает Геллерт. — Я имел пару связей в той молодости ради прибыли и своих целей. И очень сильно разочаровался в сексе. Потом я возненавидел это действо, посчитав, что оно унижает моё достоинство. — И теперь вы убеждены, что секса с вами достоин только ваш родственник, потому что в штанах у вас все же бывает тесно? — Грин-де-Вальд пытается рассуждать логично. — Просто, когда я изнасиловал Силию в первый раз, то испытал сильный всплеск эмоций, а потом я влюбился в неё или в то, что испытываю с ней. И корнем во всем этом была наша неразрывная генетическая связь. — С ней вы не чувствовали что ваша связь отвратна и грязна? — Никогда не чувствовал. Я бы хотел, чтобы Силия сейчас была здесь, потому что я постоянно держу её образ в голове и у меня стоит уже несколько часов, наверное, стоит мне только лишь слегка войти в неё, как я кончу, — он устало прикрывает глаза, роняя слезу любви. В Нурменгарде ты был обязан страдать, Геллерт знал это, он сам продолжает быть в этой клетке против своей воли, но чувство жалости к этому человеку переворачивает весь мир черствого Грин-де-Вальда. Том такой смелый, чересчур уверенный в себе, эксцентричный и такой же ранимый, зато изобретательный и не лишён честности. Том был притягателен от того, что несмотря на своё безумие, он был не идиот и понимал людей почти также хорошо как и сам Геллерт. — Даже подрочить не удастся, — с досадой протянул Реддл. — Ваша рожа напротив сбивает весь нежный настрой, — они оба посмеялись над столь забавной правдой. — А вы почему такой категоричный? — Том был возмущён. — Ах, да, люди которые ведут войны… — он помолчал, — у них всегда проблемы с сексом. — Вас послушать так все проблемы именно от секса! — расхохотался Геллерт, понимая, что мистер Реддл похож на наркомана. — Так и есть. Моё извращение доставляло мне массу удовольствия, без него я чахну, наверное и мозги скоро плесенью военной покроются. Буду думать о мести, — загадочно улыбнулся. — Геллерт! — встаёт с места Том. — Нам надо выбраться отсюда. Срочно! Геллерт рассмеялся, думая, что этот мужчина напротив забавный и необычный, он таких ещё никогда не встречал. Его член ведёт его в боевые действия, — однако Грин-де-Вальд считал накал Тома очень даже полезным. Смотря на него и его силу верить в себя и свои действия, Геллерт задумался о том, что давно все растерял. Том, кажется, начинает вдохновлять своей непосредственностью. У Тома есть стимул. — Отсюда невозможно выбраться. Стены камеры высасывают волшебную силу, мы с вами маглы в магической тюрьме. Наша Магия не даёт нашему телу тлеть и изводиться от потребностей. Вы даже спать тут не сможете, потому что не захотите. — Чудовищно. — Да, я придумал это для того, чтобы сводить с ума своих заключённых, заставить быть всегда в сознании и ничего не хотеть. Они были бы вынуждены думать и осознавать. Вечность до их гибели, которая показалась бы им освобождением, — голос Геллерта пугал. — Вас в детстве изнасиловали? — мистер Реддл не удержался от язвительного замечания, потому что его обозлило то что рассказал Грин-де-Вальд. Геллерт замолчал и неотрывно смотрел на Тома, не произнося ни звука, Грин-де-Вальд был удивлён и тронут сказанным. — И часто вы об этом думаете? — но Том продолжил. — И как это было? И кто это был? Геллерт делает вид, что не понимает о чем говорит мистер Реддл, его уверенность, с которой он невероятно быстро вскрывает, как сам думает, исключительно потаенные двери. — Знаете, думаю вам бы подошла практика БДСМ, — но Том все ещё издевался. — Это похоже на отношения заключённых концлагеря и их надзирателей, только там все по обоюдному, — мистер Реддл улыбнулся. — Вам бы хотелось отыграться? На том, кто это с вами сделал? — он соблазняет своими словами подобно своей же матери, только делает это неосознанно, посыл Тома изначально всегда другой. — А вы, я смотрю, любитель такого, — приподнимает бровь, видя, как Реддл резко стал серьёзным. — Вовсе нет! — фыркнул так, будто его окунули в чан с помоями. — Вы об этом очень часто говорите, — Геллерт продолжил нападки. — Я слишком хорош для всего этого! Проще завести собаку и привязать её к будке, чем пороть и стегать объект своих желаний! — Том был зол. Геллерт без слов понял, что мистер Реддл пострадал однажды от подобного обращения, он считал рукоприкладство низшим из проявлений, хотя, видимо, он сам не расценивал свои действия как насилие. — Я все делаю иначе! По-особенному. Ненавижу вообще все эти извращения! — выругался Том, а сам стал невероятно злым. Взгляд почти не смыкающихся глаз постоянно сверлит, Том ненавидит уже того кто сидит напротив него, словно это доказательство собственной немощности. Геллерт бесстрастен и, кажется, все больше уходит в себя, мистер Реддл боится как огня стать таким же как он. Вцепляется дрожащими руками в собственную решетку и нервно трясет, смотря на Геллерта, испытывая изнуряющий ужас. Том закричал от злости и нежелания понимать, что этот дикий кошмар продлится еще очень и очень долго — вечность. Сколько дней прошло пока мистер Реддл гнил в тюрьме? И главное за что? За то что хотел жить без надзора? Том все еще думает, что коварный план Смерти доконает. Грин-де-Вальд не издает ни звука, а просто смотрит на то, как бьется в безумии мистер Реддл. Странный и очень необъяснимый человек, — сидя в этом месте Геллерт обдумывал скачки в прошлое и будущее, перерождение и вообще невозможность жить, так как, если послушать Тома, то все это замкнутый круг, Смерть вновь и вновь возвращается к исходной точке. «Дамблдор это Смерть!», — вторит ему мистер Реддл, который беспрестанно теребит холодные и звонкие прутья. Грин-де-Вальд уходит в себя, отрицая сказанное Томом Реддлом, пытается уйти, сбежать от правды, не соглашаясь внимать и складывать мозаику. «Смерть моя мать!», — продолжает будоражить сознание, сошедший с пути мистер Реддл. Тому доставляет радость видеть, как страдает кто-то другой, но по Грин-де-Вальду ничего непонятно, поэтому Том вбрасывает все больше провокационных фраз, желая вывести человека напротив из себя. Но Геллерт был настолько сильно в себе, потому что он что-то вспоминал, складывал пазлы. Их не тяжело собрать, тяжело посмотреть на получившийся результат. Правда — это то, что Геллерт всегда на подсознании знал, но страшные и нелепые догадки не пугали, ведь они оставались догадками, пока не пришел этот с ума сводящий безумный мужчина. Грин-де-Вальд подумал, что это одно из самых тяжелейших наказаний в его жизни — Том Реддл. Хотел бы прикрикнуть на него, направить волшебную палочку и вырубить, сбросить в ледяной океан, взять в руку пистолет и стреляться с этим безумцем, который напоминает мартышку в клетке. — Я бы окунул вас лицом в ледяную воду, — абсолютно спокойно парирует Грин-де-Вальд. Геллерт думал о Смерти, только о ней, он отдал бы все оставшиеся непрожитые лета только за возможность поговорить с ней и получить от нее нужные слова. Он полностью ложится на холодный грязный пол, думая, что влюблен в нее, влюблен в Смерть, а невозможность видеть эту странную женщину уносит в непроходимые депрессивные дали. «Никто никогда не поймет моих чувств. Никто никогда не испытает того, что чувствую я», — Геллерт тонет в своих загадочных мыслях, все еще слыша Тома Реддла, который мучает решетку своей клетки. Том Реддл как бесноватый бредит своим освобождением, уверенный, что выберется отсюда. Том злорадствует и говорит, что посмеется над Грин-де-Вальдом, особенно, когда покинет стены Нурменгарда. Геллерт слишком скептичен и истощен постоянным общением с Реддлом, тот как въедливая блоха, настолько сильно вытягивает все силы и здравый смысл, топит в своем безумии. «Я устал», — закрывает глаза Геллерт, думая, что постоянно звал Смерть; в каждый период своей жизни помнил ее, все еще не простил за то, что она сделала, однако, еще больше он желал видеть это создание. — Том, — приподнимается Геллерт, разглядывая взбудораженный и взлохмаченный вид мистера Реддла. Его белёсенькая рубашечка уже давно серо-черная, грязная и замызганная, как и весь Том. От него не осталось былого блеска и холёности. Он стал обычным заключенным. Глаза его были красны от постоянных слез, под глазами синяки, а конечности проел тремор. — Я хочу увидеть твою маму, — лицо мистера Реддла подкосило удивление и разочарование, он спотыкается на ровном месте и сползает по решетке прямиком на холодный пол. — Она не мать. Она чудовище, — он говорил потерянно, теряя свое самообладание в горячих слезах. — Ее никогда не волнует, что случится с человеком, это расходный материал, — он был зол. — Она изощренна и ставит свои дикие эксперименты над миром. Когда-то, когда моя душа была разломана пополам, то, думаю, это был ее замысел, — сваливает все на Смерть, чувствуя облегчение. — А вам нравилось чувствовать себя геем? — повернулся Том к Грин-де-Вальду. Геллерт приподнимает одну бровь, пытаясь выразить свое негодование, но с другой стороны все слова Тома — провокация. — Я никогда не чувствовал себя геем, — остается в себе, однако, не падать в яму мистера Реддла с каждым словом труднее. — Знаете, — потирает устало подбородок. — С тем же успехом могу спросить и вас: а не чувствует ли Том Реддл себя растлителем? — на этих словах Том поперхнулся, приходя в отчаянную злость.* * *
Вокруг все оледенело, но только не он, его длинные тощие пальцы были горячими, они смыкаются на тонкой шее. Силия дотрагивается до его чёрной руки, ведя своими пальцами по его запястью. Любит этого дементора, но как и любого другого — боится. Он её трахает прямо на собственной кровати посреди туманного утра. Силия чувствует, как внутри елозит махровое нечто, боль от злоупотребления этим общением даёт о себе знать неприятным чувством, словно много маленьких синяков тревожит его член. Но не будь столь противоречива эта боль, то Силия не попросила бы Януша поиметь её снова. Оно болит, но очень мягко, при этом все же каждое движение по-своему приятно. Он сзади, потому что Силия все ещё страшится на него смотреть. Когда он это делает с ней вот так, то мимолётное ощущение нирваны и полная расслабленность даёт понять, что совсем скоро она потеряет сознание. Она хочет спать, дементор неосознанно лишает жизненных сил, от одного его присутствия дурно, а он ещё и ухитряется растормошить и трахнуть. Приоткрывая бледные губы, Силия выпускает из себя слабые, но частые стоны вперемешку со вздохами. Это был её самый странный и необычный секс, будто её накачали снотворным, но не до конца. Она понимает кто он и что, чувствует прикосновения и слышит, как он поёт ей. Дементор понимает все, что Силия говорит ему, но она редко когда общается с ним. Ощущения всегда на грани, будто это её последняя близость, после которой она умрет. Он хорош, он дёргает её резко, заставляя не засыпать, что-то похожее Силия чувствовала когда Том трахал ее, накачав транквилизатором. Длинные пальцы стискивают плавные изгиб талии, тогда как другие зажимают плечо, медленно переходя к шее и обратно. Нельзя отрицать, что он похож на самый обыкновенный труп, на мумию или инфернала, отчего эта страсть становится слишком особенной. Силие кажется — это действо бесконечно и пускай оно продолжается и никогда не заканчивается, — она не против. Если его руки её отпустят, то она рухнет на подушку и уснёт от анемии. У неё было странное чувство, что оно её все время слегка душит, и это на деле вовсе не так, рядом с ним даже воздух становится вязким и слишком плотным. Силия в постоянном состоянии легкого удушья. Он что-то простонал за её спиной, она расслабляется и практически падает, потому что оно кончает, ослабляя свою поддержку. По внутренней стороне бедра вновь полилась густая киселеобразная жижа. — О да, — с облегчением протягивает Силия, понимая, что она сделала это с дементором снова. Она падает щекой в подушку. — Ты как? — спрашивает её Януш, ложась с ней рядом. — Это было чудесно, — Силия улыбнулась, почти сразу же засыпая. — Ты какая-то извращенка, — он искренне боится её бледного вида. — Это какое-то садо-мазо, — растерянно говорит Януш, будучи в замешательстве. Он ведь не такой, ему чужд садизм. Берет маму за руку, поглаживая выступающие костяшки пальцев, целует ей тыльную сторону ладони. Он непередаваемо счастлив с ней. — Том, — тихо протягивает она сквозь слабую дремоту. «Силия, я — Том Реддл», — шепчет ей на ухо. Готов стать для нее кем угодно, только бы она прекратила угасать. В исповедальне темно и немного страшно от теснящей узкости, кажется, что чем чаще Януш вдыхает приторный запах свечей, тем сильнее кружится у него голова и тем больше воздуха требуется для полноценного вдоха. — С чем ты пришел, мальчик мой? — Януш слышит знакомый голос. — Святой отец, я пришел исповедаться, — он видит неясный профиль того самого священника, чувствуя раскаяние за то, что угрожал ему расправой. — Простите, ведь я наговорил вам в прошлый раз гадостей. Кажется, вы были правы. Вы всегда правы. Даже не важно какому богу вы поклоняетесь, — Януша понесло на раскаяние, он закрывает лицо, тяжело выдыхая. — Расскажи мне, что случилось? — голос за деревянной стеной показался чересчур хитрым и неестественным. Он не внушал доверия. Януш переосмыслил все, что хотел сказать. — Мой второй отец убийца, — жалуется на Смерть. — Она вынудила мою мать родить меня уродом, который не может нормально существовать в обществе. Она вынудила меня пожирать души, бояться Патронуса, лишила возможности брать палочку в руку, хотя сама имеет возможность колдовать! Зачем ТЫ сделала меня дементором? — смотрит в неподвижный профиль. — Я не делала тебя дементором, — повернулось лицо священника, от чего Януш вжался в противоположный угол, пугаясь женского голоса Смерти, волосы встали на затылке дыбом, а мурашки пробежались по всем конечностям. — Ты таким родился. Такой как Том у меня уже есть, — она перекрестилась, что вызывает у Януша злорадную усмешку. — Что особенного в Томе? Почему он не дементор? — Януш продолжает смотреть как Смерть крестится. — Том — моя половина, другая же половина человека. Половины для дементора мало. Человеческие гены подавляют мои, — обернулась к нему уже Смерть полностью одетая в одеяние монахини, а она поцеловала крест на своей груди и продолжила его обсасывать, пока не высунула язык и не прошлась по холодному металлу. — Твоя мать — четверть меня. В тебе же четверть человека, а все остальное мое, что и делает тебя дементором-оборотнем или как ты назвался — Смерть-полукровка. Три четвертых от меня оказалось достаточно, чтобы создать гибрид, имеющий все самые лучшие качества от трех родителей сразу, — она продолжала сосать крест, вызывая у Януша смешанные чувства. Это было смешно, а еще злило, потому что она убивала всю серьезность, но это было сексуально. — Ты слушала мою исповедь в прошлый раз? — нахмурился Януш. — Нет, — Смерть вытащила крест из своего рта. — Я вообще люблю приходить сюда, иногда кто-то трахает меня в этих штуках, — она улыбнулась, постучав костяшками пальцев по деревянной стене. — Ну знаешь, некоторым маглам хочется всунуть в монашку. А некоторые священники прямо тащат меня сами, — она рассказывала эти грязные вещи с абсолютно довольным лицом. — Что будет, если я трахну Силию? — Януш решил идти напролом. Смерть неодобрительно посмотрела на него сквозь маленькое окошко. — Не смей этого делать! — резко прошипела. — Трахай любую смертную, в общем, кого тебе не жалко, но только не свою мать! — Почему? — приходит в шок от расстройства. Ведь Силия единственная кого он любит и хочет, почему именно с ней какие-то проблемы? — Потому что она человек! — Смерть выводит из себя тупость Януша. — А ты дементор! — Но папа… — хочет вставить свое слово. — Твой папа — не дементор! — Но ты ведь… — Я тоже не дементор. Я могу делать все без последствий для всех, вы, дементоры — нет! — Смерть была зла, она отодвинула темную шторку и вышла, Януш выбежал за ней, хватая за руку, пытаясь узнать что происходит с этой женщиной. — Расскажи о дементорах. — Что тебе о них рассказать? — недоверчиво посмотрела на него Смерть. — Я как Ева без Адама, понимаешь? Я хотела, чтобы у меня была пара. Пыталась создать себе мужчину. Дементоры состоят из моей плоти, но они, увы, мертвы, примитивны и вообще это совсем не то что я хотела. Когда я спустилась на землю, то нашла им применение. — Но их так много! — Я не бросала попыток! И хотела создать существо, что будет достойно меня. Ах, как я была наивна, — карикатурно расстроилась. — Но люди оказались куда ближе мне чем мои дементоры, и нет, не обижайся, Януш, потому что ты — это совсем другое. Ты первый дементор, которого родили и который умеет думать, менять форму, но, к сожалению, не так искусно как я. — Но Том… — Том мой первый сын, которого я родила. Раньше такого со мной не случалось, это был как некий эксперимент. Родить и посмотреть что будет. — Ты хотела захватить мир? — Януш, говоря это, испугался. — Ты хоть слышишь, что ты несёшь? Нет! Я никогда подобного не хотела и не хочу, для меня важнее индивидуальность! — Что с тобой? — округлил свои голубые глаза, чувствуя неладное, Смерть это заводит, она берет его за руку и уводит от посторонних, зажимает к холодной стеночке, прижимается всем телом, не давая возможности сбежать. Обхватывает его лицо ладонями и поспешно приближается, вцепляясь в его яркие губки своими, насильно хочет втиснуться глубже, засунуть в него язык. — Хочешь, я засуну тебе его в другое место? Так, что он выйдет у тебя изо рта? — она потянулась к его штанам, схватила прямо за самое дорогое. — Нет! — испугался, понимая, что со Смертью точно что-то не так. — Учись ты на Гриффиндор, я бы присудила тебе тысячу очков просто за красивые глазки, — Смерть коснулась языком его щеки, судорожно ползя им вверх. — Ещё тысячу за твоего друга в штанах, — впивается ему в губы, пытаясь сожрать. — И безоговорочная победа Гриффиндора была бы ясна, стоило бы тебе вставить мне, — берет его руку и забирается себе под мантию. — Эротично, — усмехнулся он. — Ты бы получил кубок школы абсолютно незаслуженно и просто так! — шепчет ему в губы, сдерживая порочные стоны от приятных прикосновений. — Потому что я так хочу! — забирается рукой под ткань его брюк. — Еще я хочу трахаться! — сознается она. — Внутри меня будто тысячи струн и все они назойливо вибрируют, постоянно одно и тоже, — смотрит ему в глаза. — Меня поимело тринадцать дементоров, а потом и пять маглов, следом были три волшебника… — она схватила его за подбородок, будучи просто люто злой, но это скорее не злость в чистом виде, а неудовлетворенность. — И самое кошмарное — что ничего не происходит. Я не чувствую, что тяжкий крест спал с меня, я все еще напряжена до предела! — целует его в губы. — Я тебе не помощник, — разрывает ее назойливые объятия, присаживаясь на скамеечку на виду. Смерть присела рядом, но не приставала. Януш заметил среди прихожан знакомую фигуру, это был тот самый священник. — Он трахал меня, — улыбнулась она. — При этом я читала утреннюю молитву, — почти рассмеялась как умалишенная. — Избавь меня от подробностей! — Януш был в недоумении. — Это богохульно! — был разочарован. — Зачем ты вообще суёшься сюда? — Я верю в бога, — непринужденно отвечает ему Смерть, Януш смотрел, как лукаво исказилась её физиономия. — Ты бы видел лица священников, когда во время секса я отращиваю себе рога на голове. Один даже дернул меня за хвост. — Ты серьёзно? — Я — да. Это даже не важно что я знаю о строении мира. Мне просто хочется верить. Никто мне не запрещает. — Но ты же грешишь! — Грешат люди, а я не человек, — нашла себе оправдание. — Это отговорки, — Януш был полон расстройства и печали. — Это католический храм? — О нет, — отрицательно мотает головой. — При входе есть витражное окно, на ней изображена роза — символ Тюдоров — королевской власти. Ещё здесь нет распятого бога, полный минимализм и отказ от кровавости. Упрощение церкви в целом, у католиков и христиан сплошной пафос, что не таинство, то цирк какой-то. За что я люблю именно Англию, так это за её церковь. Отрицание святых, мощей и икон. И никакой индульгенции. Я считаю христиан язычниками даже больше чем католиков. У людей этого не отобрать, оно сидит глубоко внутри. Помню, как была фрейлиной Елизаветы I, — Смерть смущенно опустила глаза. — Почему ты молчишь? — ласково обратилась к сыну, видя его ошеломленность. — Чувствую себя членом королевской семьи, — с тяжелым вздохом ответил. — А я ничего не чувствую! — пугает его своей внезапностью. — Внутри меня что-то дикое, помоги мне, сынок, — взмолилась она, приближаясь слишком близко. Януш посмотрел на лицо Смерти, что-то эта женщина недоговаривала, он чувствовал, что дело не в нем. — Твоя проблема лежит где-то на дне, — берет ее за руку, словно это его мама, стал гладить мягкие ладони Смерти, от чего та только больше растекалась в своей неуемной похоти. — Расскажи, что тебя мучает, сестра Смерть? — улыбнулся Януш, разглядывая ее привлекательный, но вызывающий вид. Какая монахиня будет красится столь ярко? Она растерялась, ее глаза забегали по всем прихожанам, однако, Смерть без стеснения прошептала: — Давай, я отсосу тебе? — Нет, спасибо, — осаждает. — На мне мантия-невидимка, мы можем спрятаться и ты трахнешь меня, — она умоляла его взять ее. — Дело в Томе Реддле? — перевел на нее взгляд, Смерть сразу же дернулась назад, прекращая все попытки изнасиловать. — Что с ним? — Не знаю, — потерянно просипела она, тут же пряча лицо, Смерть заплакала. — Я только чувствую, как он страдает. Мой дорогой Том. Мой мальчик, — у нее потекла вся тушь. — Ты хочешь Тома, — разгадывает ее загадку. — Проблема в том, что ты винишь себя в случившемся, — показывает на нее пальцем. — Отчасти ты подставила его. Ты все знала! Всегда все знаешь, но никогда не останавливаешь, — Януш повторил слова своего отца, заставляя Смерть перестать плакать и только испугаться больше. — Тебе хочется ощутить в себе его злость, тогда ты сможешь искупить свои грехи, — Януш перекрестился, смотря на большой крест, под которым было много свечей. — Что мне делать? Я хочу увидеть его, — она таяла как свеча. — Приди к нему, — берет Смерть за руку. — Забери себе, — Януш ощущает чувство недосказанности. Почему Том так важен для Смерти? — Что особенного в Томе? — пристально смотрит на Смерть, выжидая ее ответа. — Ничего, — всплеснула она руками. — Он мой самый слабый и обездоленный ребенок. — Кто его отец? — скривился Януш, кажется, догадываясь в чем причина. Были вещи, которые юный Реддл понимал без промедления, и сам не знал почему делает это так легко и быстро. — От кого ты могла родить его? От человека? Но он ведь бы умер. — А он и умер, — расплакалась Смерть. — Жизнями ранее. — Парадокс? — Да, парадокс. — Кто он? — Януша напрягает такая игра в молчанку от Смерти. — Геллерт Грин-де-Вальд, — после долгих минут она все же это произнесла. — Это он сидит в Нурменгарде вместе с Томом? — она кивнула. — А Том знает? А Силия? — Януш тут же захотел всем это рассказать. Смерть взяла его за ворот и прижала с силой к себе, меняясь в лице, она была зла до ужаса. — Этого не знает даже Геллерт. Этого никто не должен знать! Ты понял меня? Если ты проболтаешься, то тебя ждет учесть не хуже чем у Грин-де-Вальдов в Нурменгарде, — Смерть почти поцеловала его. — Ты стыдишься этого, — с содроганием понимает. Она склонила голову на бок, губы ее задрожали, Смерть снова стала плакать, она перекрестилась и мысленно просила прощения у бога. — Так получается Том не Реддл? И Силия тоже? — Януш был в шоке, понимая, что сложил мозаику раньше собственного отца и матери, он посвящен в темную и жуткую тайну своего второго отца. Тайна самой Смерти. — Почему ты родила от Геллерта? — хватает ее за руку, видя, что Смерть покидает его. — Потому что так получилось! Почему ты задаешь такие вопросы? — вырывает свою руку. — Потому что ты врешь, — смотрит ей в след.* * *
Геллерт без конца следил за мистером Реддлом, который, кажется, обтер все углы своей камеры, Том хватается за голову, желая выдирать свои волосы. Он просовывает голову в окошко и начинает нечленоразборчиво издавать какие-то звуки. Шипение из его уст не прекращается, Грин-де-Вальд не понимает, что делает мистер Реддл, скорее всего, сходит с ума, Геллерту было не понять, что Том звал на помощь. Бедный мистер Реддл, ему все никак не свыкнуться с мыслью что из Нурменгарда нет выхода, — жалеет его Грин-де-Вальд, зная, из чего состоит особая тюрьма. Этот камень поглощал магические способности, становясь только крепче и лучше. Крепость-паразит. Геллерт не сомкнул глаз ни разу за пятнадцать лет. Том говорил что ему душно, потом рыдал от злости что он хочет спать, но не может уснуть. «Я хочу есть!», — врет мистер Реддл, просто-напросто забыл вкус пищи. Грин-де-Вальд знал, что доведет сидящих здесь практически до суицидного состояния, но проблема мистера Реддла не в Нурменгарде, а в том, что он повязан на отношениях за стенами этой тюрьмы. Том мог даже заснуть здесь, прямиком на полу, сделать то, чего так и не осмелился сделать Грин-де-Вальд. Это было мучительно — смотреть, как кто-то другой сходит с ума. Том замызгал свою белую рубашечку, свое чистое личико, он весь в пыли и влажной грязи. Нурменгард подтекает с потолков, здесь звоном отдается пение капели, а зимой тут очень холодно, Геллерт даже думал, что умрет от обморожения, но этого так и не произошло, сама Смерть обходит своего врага стороной, не желая поглощать. Грин-де-Вальд знает, что Том молчит о том, что важно бы знать, но Геллерт ощущает и предчувствует неизбежность правды, поэтому оттягивает удобное неведение. Мистер Реддл продолжал шипеть, словно говорил на другом языке, а потом устало лег на пол. «Какой красивый язык», — подумал Грин-де-Вальд, ему кажется, — он уже когда-то слышал нечто подобное. — Любимый, — Геллерт не верит услышанному, зная чей это голос, его не спутать ни с чем, она вернулась. Она пришла. Только сердце забилось чуть быстрее, особенно от ее вида. Грин-де-Вальд видит светлую узкую ручку из-под черных длинных мантий, они скрывают ее прелестные формы. Она дотрагивается до мистера Реддла, приподнимая его. Геллерт видит, как немыслимая женщина дарит свою любовь и ласку другому человеку. Грин-де-Вальд таращится на ее профиль, надеясь, что она повернется к нему и хотя бы взглянет, но нет, этого не происходит. Для нее словно никого не существует, а особенно, — первого узника Нурменгарда. Смерть прямо в клетке своего сына, она присела возле него, поглаживая серые от пыли волосы. Роняет на него слезы, берет за руки, пытается приподнять, а Том пятится назад, не скрывая своей ненависти. «Я люблю тебя», — признается ему мать, надеясь, что мистер Реддл услышит ее, но он слышит только себя. Субтильный, ригидный и несгибаемый даже в такие моменты жизни. — Я освобожу тебя, хочешь? — говорит Смерть Тому. Геллерта затрясло от услышанного. Почему именно его? Почему она игнорирует? — Смерть! — уставился на нее Геллерт, зовя, срываясь от недовольства. — Посмотри на меня! — подполз к решетке. Смерть медленно и очень осторожно поднимает на него взгляд своих черных и ярких глаз. Насколько же невероятной и выразительной была эта женщина, что импульс от одного ее вида проходил как множество щекотливых разрядов. Хочет сказать ей, что она не дает ему покоя, желает обвинить в своих неудачах. Ненавидит за то, что она делает вид будто ничего не знает, будто ничего никогда не было, будто бы он не трахал ее на этом замшелом полу, будто бы не она предлагала ему свою мантию и признавалась в любви. Что случилось? Почему? Что изменилось? Каков ход ее мыслей? Он пожалел много раз лишь о том, что дал ей уйти тогда, его импульсивность можно было понять, он — заключенный. Озлобленный и нервный, а она свободная и цветущая может обойти любые оковы и вывернуться из любой ситуации. Сама мысль, что он повстречал ее, кажется невероятным подарком. Геллерт не скрывая, считал себя избранным, потому что знал Смерть слишком давно, но она делает вид будто бы это не так. Продолжает менять лица, даже если об этом узнают или знают все, Смерть продолжит вести себя как посредственная и несерьезная. Глубокомыслящая и сильная в своих решениях, не лишенная чувств, особенно родственных. Она завязла в этой яме, Грин-де-Вальд считает, что эта женщина не чувствует своего глубокого несчастья. — Что ты хочешь от меня, Геллерт? Хватит цепляться ко мне! — она сказала это так, будто стала обыкновенной напуганной жертвой преследования. — Я хочу тебя! Тебя! Тебя! — повышает свою интонацию с каждым словом. Грин-де-Вальд хочет и хотел стать Повелителем Смерти. Всегда. Везде. Его слова заставили ее уронить слезу на щеку собственному сыну, которого она насильно прижимала к себе. Том терпел, услышав ее порыв о скором освобождении. Да он же не любит тебя! Ты ему не нужна! — не понимает мотивов этой женщины Грин-де-Вальд. Всё, что в жизни я делал — делал для тебя! — вспоминает сказку о Трех Братьях. Не может забыть с каким рвением он и его бывший друг Дамблдор перерывали все книжки в поисках этих артефактов. И все для того чтобы стать Повелителем Смерти. Грин-де-Вальд помнил почти каждое загадочное слово Альбуса о Смерти и становлении мира, странные книжки, которые он якобы нашел в закромах бабульки Батильды Бэгшот. Это все вранье. «Ты патологическая лгунья!», — восхищается ею, считая, что все ее лица неимоверно сексуальны, он бы поимел каждого, в кого она бы обратилась. Изнасиловал! Геллерт винит Смерть в том, что у него никогда не складывались отношения с женщинами, наслушавшись Тома, Грин-де-Вальд считает себя неполноценным, а особенно теперь, когда мистер Реддл показал — чего не сделаешь ради высоких чувств. И чем больше эта тварь его отвергала, тем сильнее ее хотелось. «Я — Повелитель Смерти!», — мысленно вторит себе эту фразу, смотря в глаза Смерти, зная, что она слышит его заезженную пластинку. «Я украду твои Дары и поставлю на колени!», — его гримаса исказилась в безумной и одержимо-страстной улыбке. Он неимоверно сильно захотел трахнуть эту женщину, особенно, когда ощутил ее неподдельный и самый обыкновенный страх. Геллерт чувствовал, что пугает Смерть. Его маниакальность и идейность просто сносила все мыслимые и немыслимые преграды. Только такой безумец как Грин-де-Вальд мог построить такую тюрьму, чтобы она его удержала, словно на подсознании Геллерт хотел и готовился закрыть себя за решеткой. Прикрывает в блаженстве глаза, лезет рукой в штаны, зажимая свою нерастраченную силу, представляет, как поимеет саму Смерть. Все те, с кем она трахалась, даже не знали в кого им посчастливилось вставить свои поганые члены. Грин-де-Вальд считает, что он слишком сильно заслужил поиметь саму Смерть, особенно, зная кто она такая. Она бы стонала, потому что перестала бы быть такой сильной и независимой, потому что ее поимел бы Повелитель Смерти. У нее наконец-то бы появился хозяин и она бы бросила свой промискуитет, потому что Геллерт вытрепал бы ее всю, если она пожелает, то даже вскрыл бы, дабы посмотреть из чего она состоит. Хочет душить ее в то время пока будет толкать, Смерть все равно не умрет, — у Геллерта течет неконтролируемо слюна от одной только разгулявшейся фантазии, ведь с ней можно будет сотворить множество пыток. Она не умрет, а он отыграется на ней за все то, что она сделала! Ее длинная черная мантия заводит куда больше облегающих платьев, потому что Смерть всегда прячет свои прелести, но Геллерт видел их. Хочет поцеловать ее везде и затолкаться поглубже в нее и никогда не кончать, чтобы их чертов секс длился вечность, прямо как заключение в Нурменгарде. Он знает, что Смерть слышит и видит его мысли, а еще она видит, как ее обожатель рьяно и безумно срывается на стоны, мучая свой одинокий член, который замурован у него в штанах почти всю жизнь. «Ты моя первая», — шепотом признается, видя в ее глазах лишь сожаление. Он кончил, а потом вся жестокость и извращенные мысли исчезли, как исчезла и сама Смерть. Его обожаемая Смерть, неуловимая и игривая, авантюрная и наглая. Стоило Тому и его маме покинуть Нурменгард, как Грин-де-Вальда прорвало на раскаяние и груз мгновенного одиночества. Он разрыдался, понимая, что остался один, потерял все что у него было, даже дикий и бесячий Том вызывал у него симпатию, но теперь же нет и его. Смерть. Как же сильно Геллерт хочет вернуть именно ее, желает, чтобы она пришла к нему и также мягко коснулась волос и сказала: «Я освобожу тебя». Чтобы поцеловала, он готов отказаться от Даров, только пусть с ним будет Смерть. Грин-де-Вальд понял, что отпугнул ее своими мыслями и преследованиями, захватом и террором, она никогда не даст ему добровольно, хотя, в глубине души, он был уверен, что Смерть любит только его. Геллерт так сильно вымотался, что рухнул на каменный пол своей темницы и провалился в сон. Впервые за пятнадцать лет.* * *
— Что нужно от тебя Грин-де-Вальду? — повернулся к Смерти Том, идя с нею по призрачному вокзалу Кингс-Кросс. — Я не знаю! — она раздраженно бросила это своему сыну в лицо и пошла быстрее. Она словно убегала все дальше и дальше, не замечая, что оставила своего сына далеко позади, будто бы ее все еще преследовал Геллерт. Том не стал у нее ничего спрашивать, ему было наплевать на чьи-то проблемы, особенно, когда он сам мучился от своих. Оглядев яркий и белый вокзал, мистер Реддл мысленно спросил себя: «Я умер?». — Нет, — обнимает его со спины Смерть. — Ты такой грязный, — сожалеюще добавляет, берет его за руку и ведет куда-то вдаль. — Пограничное место. Между миром людей и Гранью, — хитро улыбается, видя, как Том испугался. — Что тебе нужно от меня? Забрать с собой? — он говорил отрешенно и устало. — Я твоя мама, я не могу выразить то, насколько сильно тобою дорожу, особенно теперь, — касается его щеки стирая серую пыль. — Ты вернешь меня обратно? — с ужасом думает мистер Реддл. — Да, — мягко улыбается. Том хотел злиться, но не мог, хотел только плакать, она крепко держит его за руку и ведет по широкой дороге вперед. Он задумывается почему именно это место, почему Пограничное измерение? Потому что здесь она может контролировать его, однако, посмотрев на свои руки, видит, что Смерть пленила его запястья прочными металлическими браслетами. Когда он подошел к Смерти, то увидел перед собой длинную белоснежную ванну, повернулись краны и полилась вода. Том не понимал что и как и почему, да, в принципе, и не успел понять, Смерть развернулась к нему, тогда он увидел, что она плакала. Вспоминает свою дочь, Силия часто плакала, поводов у нее было предостаточно, Том впервые ощутил горечь собственных поступков и гулкое сожаление. Притянул свою мать за подбородок к себе, кратко целуя, следом же отстраняясь. Ее руки заскользили по его одеянию, она расстегивает пуговицы грязной и замызганной рубашки, спускает штаны, медленно, плавно оголяя полностью. Он не чувствует смущения перед Смертью, она сажает его в эту полную теплой воды ванну, прямо посреди пустого призрачного вокзала. Том откинулся назад, упираясь спиной о бортик, вспоминая, как впервые отправился в Хогвартс, посмотрел на свою маму, сожалея, что она так и не проводила его до Хогвартс-экспресса. Ее руки трут ему лицо, поливают кожу водой, оттирая пыль и согревая. Она так смотрит на него, от ее взгляда становилось не по себе, Смерть дает понять, что он для нее особенный, снова тянется к нему целуя, правда, мистер Реддл ощущает смутные чувства. — Мне так ее не хватает, — он отвернулся от Смерти, страдая по своей дочке. — Не было ни дня, чтобы я не подумал о ней. Как она? — Не знаю, я с ней не виделась, — честно признается Смерть. — Но я видела Януша. — Отправь его в Азкабан, — усмехнулся Том, страдая от мысли, что Силия умирает. — Прекрати, — намыливает ему волосы, смывая всю серость, возвращая былую белизну. Его волосы казались в цвет призрачного вокзала, Смерть залюбовалась им. — Ты сделаешь так, что мне придется нести цветы на ее могилу, — по его щеке покатилась одинокая слеза, она упала прямо на прозрачную гладь воды, чем потревожила. — Почему ты так говоришь? За что ты так не любишь собственного сына? — она смывает с него мыльную пену, очищая волосы до той степени, пока не послышался приятный скрип, проходится рукой по его напряженной шее, скользя рукой к груди. — Он трахает ее, — сказав это, мистер Реддл погрузился в сильную и давящую депрессию. — Это не так, — удивилась Смерть, уверенная, что Том преувеличивает. — Я говорила с ним и он уверил меня, что между ними нет ничего такого. Он не имеет привычки лгать как ты, — она прищурилась. Смерть поливает его напряжённые плечи. Она утопает в краткости собственного сына, она бы хотела сказать ему о своём сожалении. Ей ничего не стоит выпустить его на волю. Том смотрит в воду, что доходит ему по пояс, он не смотрит на свою мать, обвиняет в жестоком обращении, однако, прикрывает глаза от того насколько ему приятны её прикосновения к мокрой изнуренной от напряжения спине. Ему приятно, когда чувственная кожа головы рассыпается в мурашках лишь потому, что её коснулись пальцы Смерти. Он бы хотел, чтобы эта близость продолжалась, это напоминает Тому о Силие и о тех чувствах, что возникали, когда они были вместе. Острые ногти пробежались по мокрым волосам, спускаясь вниз, заскользили по выгнутому позвоночнику, Смерть резко кладёт руку Тому на плечо. Он оборачивается к ней, пытаясь уйти от собственной пустоты в мыслях, но пусты были его глаза. — Мама, — произносит он, а затем рука Смерти погладила его по шее, опустилась на ключицу и все ниже к груди. Он ей нравился, Смерть была уверена, что любит своего сына. Она помнит какие эмоции испытала от его появления и вообще от осознания, что она беременна от человека. Ей было интересно каким родится этот мальчик, она хотела показать ему мир, но вышло так, что заперла за Гранью. Наверное там Том и сошёл с ума, раз раздал дары людям. — Да, я твоя мама, — глубина её нежности лежала на поверхности этих слов. В данную минуту Смерть любила только Тома. Она потянулась к нему и стала целовать мокрые губы, он словно неживой, не отвечает ей на позыв, будто растерял все чувства. Она расстёгивает свою мантию, сбрасывая как старую кожу, оставаясь сидеть на полу возле Тома абсолютно обнаженной. Забирается к нему в ванну, трогая плечи, а саму всю трясёт от того насколько ей приятно. Целует своего сына снова, вставая на колени и приближаясь к нему, рукой лезет к его солнечному сплетению, а затем быстро опускает глаза, стоило её пальцам ухватиться за что-то поинтереснее. — Не надо, — растерянно пытается остановить, пока в это время её пальцы двигались в тёплой воде прямо по его достоинству. Том был совершенно голым и беззащитным, особенно это почувствовалось, когда он взглянул на свои запястья, на которых блестели металлические браслеты. Смерть прижимает его лицо к своей груди, что очень приятно, слышит стук её сердца, а может и сердец. Кладёт ладони ей на спину, начиная растирать влагу по её коже, Смерть подаётся ближе, закидывая ногу ему бедро. Она почти вплотную рядом, целует не прекращая, Том уже утонул в её влажных прикосновениях. Они стирали всю тяжбу с мыслей и расслабляли изнуренное желаниями плоти тело. И она услышала его мысли, садясь на него сверху, впуская в своё тело с громким стоном и мимолётной судорогой, Смерть ухватилась за сына удушающими шею объятиями. Она стала двигаться на нем так грязно и желанно, с нотками боли и огнём вожделения, исполняя заветную мечту пленённого в камне, где кроме четырёх стен нет ничего. С ней сейчас Тому очень тепло, мягко и чувство легкости, в голове все ещё пусто, эмоций никаких, но слабые ощущения умиротворяют, а так же гулкие постанывания собственной матери и пленительницы на ухо. Она любит члены, — думал Том, утыкая свои губы маме в плечо. Она вся ходит ходуном на нем, все еще ёрзая и двигая бёдрами, и её не смущало безучастие мистера Реддла. Смерть хотела показать ему свою любовь, а вышло так, что она показала очередную страсть к сексуальным манипуляциям тел. Том не обижался на неё, но он не чувствовал, что получит оргазм, просто потому что морально был истощён, в глубине души ему на все наплевать. Смерть откидывает его спиной к ванной стенке, продолжая пошло и несдержанно изнывать от члена своего сына в себе, кажется, она кончила уже не один раз. Том смотрел на её лицо и думал что Смерть красива, но, на этом, пожалуй, и всё. Она как мать так себе, как жена просто невозможна, подруги из неё не выйдет. Она была вечно голодной дырой, которую изводило само ощущение полноты и заполненности, потому что тогда Смерть ощущала свою дырку, знала, что есть в ней хоть что-то хорошее. Да, она узка, влажна и приятна, кажется, под эгоистичными стараниями матери Том постепенно оживает и слышит позывы собственного удовольствия. Она сверху. Она упирается в его плечи своими кистями, прыгает и изнемогает, пока вода в ванне плавно перетекает от одного края к другому. Том смотрит на сиськи Смерти, они кругленькие, беленькие и симпатичные, приподнимаются и отпускаются, дрожат и вздымаются, Том сжимает одну грудь в своей руке, чувствуя ладонью твёрдый сосок, прикрывает глаза от осознания насколько это счастье. Смерть устала, она повисла на бортике ванной, изящно изогнувшись на бок, её тёмные волосы прилипали к спине. Том опустил ей руки на бёдра и двинулся в ней сам, его пробирает дрожь от осознанного и правильного движения. Смерть слабо застонала, ей все ещё приятно, она хватается одной рукой в противоположный бортик и ложится спиной на спинку ванны. — Ещё… — слабо выдаёт, счастливо улыбаясь, её ноги трясёт, Том чувствует это, когда она вытягивает их за его спиной. Он двинулся в ней снова, а затем снова, входя в привычный вкус, его чувствительность вернулась. Вспоминает, как трахал её в Хогвартсе, что шмонька у неё необыкновенно хорошенькая, как и все в ней, кроме характера. Вода плещется и бьется обо все в замкнутом пространстве, Том тянет Смерть на себя, вцепившись в её бёдра, она сползает, скрывая лицо под водой. Ему нравится видеть и думать, что его мать захлебывается, стал только активнее в неё входить, вжимая маму в самое дно. Смерть высовывает руки из-под толщи воды и кладёт их своему сыну на лицо, оглаживает шею и щеку, да так нежно и с заботой, игнорируя его порыв к убийству. Том видит её лицо внизу, под прозрачной влагой, оно улыбалось, затем Смерть прикрывает изможденно веки, приоткрывая рот, Том понял, что она беззвучно стонет, чувствует, как она поддаётся ему навстречу всем телом. Вытаскивает её на поверхность, она снова стала обнимать его, но теперь Том опять слышал её блаженные крики. — Трахай меня! — смотрит ему в глаза и смеётся, переполняемая накатывающей волной удовольствия. — Жёстче! — целует его в губы, после чего Том стиснул её руками, вжимая к бортику посильнее, осмотрел её обнаженное влажное тело, поцеловал между грудей и со стоном кончил в неё, думая, что было бы не так приятно, если бы он сделал это на другое место. — Почему ты просто не можешь быть хорошей мамой? — продолжает оставаться в ней, не отрывая лица от её грудей. — Что это значит? Я же трахаюсь с тобой, — дёргает Тома за волосы, отрывая от себя и смотря ему в глаза. — Люди вообще не трахаются с членами семьи, — спокойно отвечает. — Помимо сексуальной тяги я чувствую к Силие тяжёлые родственные симпатии. Она для меня маленькая девочка, единственная дочка. Я просто гнию без нашей близости, даже без возможности просто видеть её. Я хочу взглянуть ей в лицо, потрогать ногу и прижать к себе, проскользнуть языком между её ног. Обнимать и трахать, слышать, как она будет звучно охать, трогая моё бедро. И я спокойно кончу в неё, зная, что нам этого хочется. Постоянно хочется быть ближе и глубже, — он прикрывает глаза. — Ты сам путаешь страсть и любовь родственников, — выдыхает Смерть. — В этом мы схожи. — Нет, ты не права, — прилип к её соску. — Не было страстей у меня ни с кем кроме неё, кроме моей дочери. И первоначальна не похоть, мама, а любовь. Желание быть рядом всегда, контролировать и диктовать свои правила, потому что волнуешься за то, что она будет винить себя за необдуманность. Силия была маленькой, а я уже тогда спал с ней в одной кровати, понимая, что это мой ребёнок. Я люблю её от Земли, до Луны и обратно, — целует свою мать в губы. — Думаю, она тоже тебя любит, — лукавит Смерть, зажимая его спину коленями. — Ты такой рельефный, хоть и астеник почти в чистом виде, — смеётся, снова выпуская пошлость из своего рта. — У тебя широкие плечи, — гладит по ним. — Такой жилистый, практически тощий! — снова смеётся, Том понимает, что она издевается. — Когда я описываю тебя, мне кажется, я описываю твой член. Он очень хороший, прямо то что надо. Том понял: Смерть избегает бесед о высоком, избегает всего кроме секса, это была её навязчивая идея, впихнуть в себя что-то и получить кайф, сожрать душу и получить кайф. Она такая во всем. Бесчувственная. Том влепил ей пощёчину, будучи ограниченным от злости. Вцепился ей в шею, перевернул на живот, дабы не видеть её лица, которое всегда было хитрым и страстным. Его порядком заводит все сказанное, особенно воспоминания о былом и Силие. — Да-а-а, — протянула Смерть, когда Том снова вошел. Она говорила на змеином, как и он все это время. Проводит рукой по её напряжённой изящной спине, скидывая мокрые волосы. Грубо и быстро задвигался в ней, постоянно толкая вперёд. Она вцепилась руками в бортики, не прекращая стонать: — Да! Да! Да! Тома это злит, что заставляет трахать её только сильнее и жёстче, желает делать ей больно, но Смерть такого лишена. Вода шлепается об их тела, пока он продолжал, считая Смерть бесчувственной и сверхэгоистичной. — Ты шлюха! — хватает Смерть за грудь, пока она продолжает вопить. — Да, — соглашается с ним, кладя свою руку поверх руки Тома. — Скажи это, — шепчет на ухо столь сладко и нежно. — Я шлюха, — глотает собственные стоны, от яркого оргазма. — Я шлюха! — повторяет Смерть, начиная посмеиваться. — Ты потаскуха, мама! — Тома заводит собственная злость на неё. — Грязная шлюха! — целует ей спину. — Я кончаю, когда ты мне это говоришь, — удовлетворенно выдыхает. — Ненавижу! — понимает, что она его довела. Вцепляется в неё жаркими объятиями все еще стонет, от чего приходит только в ярость, понимая свой неконтролируемый оргазм. Дышит ей в спину, оставляя мягкие поцелуи, неосознанно благодарит, считая, что мама все же хорошая. Его мама просто особенная, прямо как и он. Он вышел из неё, видя как из размякшей промежности Смерти вытекает его сперма, её было очень много. Ее наконец-то отпустил тот изнуряющий плоть огонь. Обнимает Смерть, желая, все же познать любовь, лезет рукой по ее груди, слыша, как она утомленно охает. Она не верит, что Януш трахает Силию, потому что не хочет этого знать, уверенна, что мальчишка нежен и чист. — О, Силия, — протягивает Том, прижимаясь к Смерти со спины, закрывая глаза. — Для тебя я могу стать кем угодно, — трогает его запястья. — Я трахну тебя еще раз, но позволь мне кое-что попросить. Она обхватывает пальцами его член и сильно сжимает, вставляя себе еще раз, задирая ногу, только больше прижалась к гладкой стене, лежа на боку. — Проси, — сквозь довольный стон протянула. Она вытянула руку и в ее пальцах оказывается Бузинная палочка, взмахнув ею спускает всю воду в ванне, выбросив палочку куда-то на пол, трогает Тома за предплечье, опускает ниже, кладя себе на талию. — Отдай мне палочку Слизерина, — вошел в нее до конца, Смерть сразу же робко вздохнула, закатив от слабости глаза. — Хорошо, — изнемогает от грубых и частных движений. — Но она бесполезна в Нурменгарде, — трогает его за щеку. — Я знаю, — засовывает ей указательный палец в рот, она тут же посасывает его, вцепляясь зубами в кожу, Том чувствует слюни, зажимает ее губы ладонью, не давая Смерти вообще пошевелить языком. Сдавленные визги покидают ее грудную клетку. — Хочу похвастаться ею перед Геллертом, — шепчет маме на ухо, сильнее вцепляясь, поспешно изливаясь в нее. Мистер Реддл был готов, ему кажется — он все продумал.* * *
Силия смотрит на свое отражение в зеркале, находя его каким-то странным и нездоровым. Словно что что-то пошло не так с того самого момента, как она переступила порог Хогвартса, наверное, надо было оставить все как есть. Она думает, что вынесла определенные выводы и стоит просто сделать вид что с ней все в порядке, несмотря на то, что заснуть без мыслей о своем отце она не может. Вспоминая его образ, Силия в тот же момент теряет хоть какую-то твердость, желая просто плакать. Выдвигает первую попавшуюся помаду, рассматривает ее цвет, даже не понимая какой он. Это был холодный персиковый оттенок, Силия подносит помаду к губам, окрашивая их, чувствуя, насколько тяжело ей даются самые простые движения. По щеке катится слеза, которую Силия смахивает, продолжая замазывать свой истинный облик, делая из себя все тот же привычный глазу образ, хотя, кажется, она не видела смысла ни в чем. Когда хлопнула входная дверь, Силия бросила все, что делала и собиралась сделать, поспешила вниз, надеясь увидеть хоть что-то, что ее порадует. Приостанавливается, как только замечает собственного сына, он стал частенько уходить и проводит время неизвестно где. Въедливая ревность к возможной сопернице вызывает только злость. Стоило ей показаться на лестнице, как Януш бросил все свои думы, уставившись только на единственную хозяйку особняка. Он медленно, словно с осторожностью, прикрыл дверь. — Ты весь в черном, — замечает она, спускаясь аккуратно и неспеша. Януш видел в этом непревзойденную грацию, но на деле Силия еле стояла на ногах. В своих икрах она чувствовала сильную дрожь и при каждом соприкосновении с полом эта встряска пробегала по всему телу, однако, миссис Реддл продолжила делать вид, будто ее ничего и никогда в этой жизни не побеспокоит. Она крепко вцепляется пальцами в перило, считая каждую ступенечку, проклиная этот дом за то, что он такой страшный и большой. Том бы сразу понял ее страдания, без лишних и красивых слов, просто он слишком хорошо знает свою дочь. Она смотрит на своего сына, улавливая схожесть между ними всеми, превознося Януша как нечто великолепное, считая, скорее, бурмиллой короткошерстной или длинноногой колли, чем обычным человеком. Отдает все заслуги наследственности даже не Смерти, а своему мужу, находя своего сына чрезмерно хорошеньким. Хочет сказать ему, что он заставляет ее страдать, однако, желание признаться в своей искренней и надменной любви — больше. — Я был в церкви, — снимает с себя длинный черный плащ и вешает на вешалку. Силия наблюдает за каждым его движением, вспоминая только Тома. — Ты верующий? — не успевает удержать гадкую насмешку, чем, кажется, обидела своего сына. Он ничего ей не ответил, а просто протянул руку, Силия наконец-то делает шаг вниз, затем еще один, желая просто упасть, но все же, хватается о его благородную поддержку, не успевая даже ступить на пол первого этажа. Януш подошел к ней, ступил на ту же ступень, целует ей руку, не скрывая того, что вызывает в нем один только вид Силии. — Мы намного ближе, чем ты думаешь, — говорит странную фразу, не отвечая ни на один открытый вопрос. Он упивался жизнью без Тома и без его глупой и ничем необоснованной диктаторской жестокости. Заправляет маме волосы за ухо, открывая ее, похожее на его собственное — лицо. Она так смотрит на него, взгляд опускается все ниже, останавливаясь на губах, обратно поднимаясь к глазам. Он потянулся к ней намного раньше, соединяясь в глубокий поцелуй, в котором Януш, словно бы, раскаивался, прося прощение за каждый свой вздох возбуждения и желания, за каждое прикосновение, которое становилось только интимнее. Обнимает ее. — Я уже потерял всю надежду с тобой, — шепчет на ухо, раскаиваясь во всех своих чувствах, понимая, что это все злобная игра Смерти и все они заложники одной женщины. Она отстраняется и продолжает смотреть, совершенно ничего не говоря, Янушу кажется, что его мама побледнела только больше, не замечает ее странного вида, снова целует, чувствуя облегчение от того, что делает. Мысленно просит сильно не ругаться, зная, что Силия все еще не признала его. Ее рука мягко гладит ему плечо, она уже изо всех сил тянет на себя. Он поражается тому насколько хороша эта близость — приносит невероятную нежность. Цепляется за ее объятия, понимая, что вместе им хорошо. Она любит его, но сводит с ума эта неправильная, просто пугающая молчаливость Силии, было чувство, что мама все время что-то скрывает, вот-вот и достанет нож из-за спины и нанесет удар исподтишка, предательски и трусливо. Его пальцы сжимают ей талию, да так сильно, что вынуждают Силию воскликнуть от удивления, прерывая мягкий и такой длинный поцелуй. Она отворачивается и смотрит прямо перед собой, Януш не знает, что маму так притягивает, ведь это не важно, поворачивает к себе, присасываясь к ее губам, думая о том, как трахнет Силию. Снова. — Поразительно! — заслышав знакомый голос, Януш резко поворачивается на него, обрывая всю сладость данного момента. — У тебя все губы в помаде, — улыбается Смерть. — Тебе идет этот цвет, сынок, — подошла она к ним и стащила мальчишку с лестницы, а он схватился за Силию и потащил ее за собой, неосознанно ища защиты. — Ты солгал, — бьет его по лицу. — Перестань! — хватает Силия за руку Смерть, останавливая от очередного порыва врезать их ребенку. Смерть посмотрела на то, как ее пленила Силия, на секунду Смерть даже растерялась, но незамедлительно поворачиваясь к Янушу, она ударила его правой рукой, не менее сильно чем левой. Получив два раза, он чувствует, как его кожа сильно горит, а невероятная боль, похожа на щипучие терзания при морозе, Януш схватился за пострадавшую сторону лица, не желая плакать, хотя ему очень хотелось. — Вам нельзя этого делать, — тон Смерти заметно сменился, когда она снова посмотрела на Силию. — Да ты ведь бледна как будто при смерти это тебя не красит, — касается ее прохладной щеки. — У вас что-то было? — всматривается в глаза Силии, тогда и Януш обернулся к маме, ожидая ее ответа, с ужасом думая, что же будет дальше. — Нет. Но в любом случае я не желаю слушать ничьи советы, — холодно отвечает ей Силия, давая понять, что одобряет свои отношения. Хочет уйти из объятий Смерти, но та положила вторую руку ей на плечо, продолжая странно таращиться. — Да и к черту вас, я пришла не за этим, — сдается она. — Том просит палочку Слизерина, — говорит о мистере Реддле, разжигая в Силие грусть от утраты и ревность. — Где он? — вцепляется ей в плечи, роняя слезы. — В Нурменгарде, не делай вид, будто ты этого не знала, — Смерть приближается к ее лицу и целует, не скрывая симпатии к дочери собственного сына. — Люби меня, Силия, — говорит ей сквозь губы, насильно притягивая к себе. — Скажи, что любишь меня. Люби меня, — трется о ее щеку своей, чувствуя не свою дрожь. Януш смотрел, как две женщины в его семье целуются, что несомненно вызывало в нем ревность и отвращение, потому что это напоминало ему о тех временах, когда мама была с папой. Смерть говорит словами Тома Реддла, чем вызывает ответные чувства в Силие, наверное, странная-Смерть пыталась показать свою власть или то, что его мать все еще любит своего отца? Смерть пытает своими домогательствами, Януш подумал о том, что хорошо бы теперь избавиться и от нее. Ее руки притягивают его маму, она плачет и целует эту женщину не менее страстно чем сама Смерть, сам Том. А что если Смерть посадила своего сына в Нурменгард, чтобы в конечном итоге самой скрепить свою связь с Силией? Она ведь очень щепетильно относится к своим родственникам. А что если она разочаровалась в собственных мужчинах и хочет свою женщину? Януша сводят с ума собственные догадки, он не готов отдавать маму, он чувствует, как внутри него трепещет часть ее души, которую, он, кажется, успел отколоть во время одной из близостей. «Я ем ее», — приходит в ужас, думая, что Силия как некая растягивающаяся трапеза. Хочет съесть, но забрать себе. Навсегда. — Не говори Тому, — просит Силия Смерть, смотря в ее глаза, но сталкивается с неоднозначной улыбкой. — Он все знает, — сказав это, она отпустила Силию и раскрыла собственную ладонь, после чего палочка Слизерина оказалась в ее руке, медленно ее пальцы стали сжимать древний артефакт, затем Смерть просто исчезла. — Твои поступки еще хуже чем у Тома! — повернулась к сыну Силия, что изрядно напугало Януша, она резко приблизилась к нему, просто молниеносно настолько, что он не смог понять происходящего до конца, пока не ощутил еще один удар. Она влепила ему хлесткую пощечину, после которой он просто не устоял на ногах и упал, а ее взгляд резко изменился. Силия немедленно бросилась к своему, пока еще единственному сыну, обнимает со спины, сцепляя руки у него на груди, целует в пострадавшую щеку. Его безобидный и слабый вид заводит невероятно сильно. Шепчет извинения ему на ухо, да так, что от этого Януш готов растаять и простить все, готов признать себя виновным, главное ведь что Смерть ушла. Он упирается спиной в мамину грудь, облокотив затылок на её плечо. Силия высовывает язык и медленно облизывает красную горящую щеку. Он любит маму, испытывая с ней приятное волнение, она хочет успокоить его. Трогает медленно и ощутимо, растягивая каждое движение, опускается все ниже и ниже, замечая, как Януш поддается без уговоров. Силия полезла рукой к нему в штаны, вспоминает, как сосала эту штуку, целует сына в висок. Ни в коем случае не винит Януша ни в чем. Проводит пальцем по его бугоркам, улыбается, слыша чуть ли не плачь своего ребёнка. — Я так хотела ребёнка, — нежно признаётся, поглаживая ему грудь. Он тянется к ней и целует в уголки губ, Силия опустила голову, проникая языком в его рот, нетерпеливо углубляя поцелуй. Она искоса смотрит на то, как её пальцы трут его член, мягко, но с силой жмёт на эти бугорки. Януш почти кричит, Силия закрывает ему рот рукой, не замечая, как он недобро уставился на неё, бурно и часто вдыхая. Силия вновь поглощена процессом рассматривания этой странной штуковины. Натирает бугорок, а затем снова жмёт, её сын уже мило мычит. С самого основания вместе с прозрачной смазкой стали выделяться чёрные редкие прожилки. Силия вновь растирает его член, но на этот раз полностью, ощущая пальцами все эти толстые пупырышки, они очень мягкие, затем резко нажимает на один из них, видя, как что-то чёрное вновь просачивается наружу. — Ты истекаешь спермой, когда я жму на них. То есть, ты, понемногу, кончаешь в меня прямо в процессе полового акта, — восхищается открытием. — Хочу, чтобы ты взял меня в облике дементора, — смотрит на румяного Януша, которому до сих пор закрывает рот. Он так тяжело дышит, будто по лестнице три этажа поднимался бегом. Силия чувствует, как взгляд его изменился, стал более томным и хитрым, кажется, он улыбался, скользит по её ноге рукой. Резко вырывается, повалив уже маму на спину. Она послушно раздвигает перед ним ноги. Смотрит на то, как этот нечеловеческий член стал входить. На этом моменте они оба застонали. Внутри все его бугорки сжимали мамины тугие стенки. — Я бы хотела, чтобы ты лишил меня девственности, — представляет, какие яркие эмоции она бы испытала. Гулко ноет, прочувствовав в себе его полностью. Закрывает глаза, чувствует, что оно становится шире уже внутри неё, разомкнула губы, сдерживая стон страсти. Открывает глаза, видит перед собой внушающего ужас, всего чёрного огромного дементора. Свет в доме мгновенно погас. Его большие руки держат за талию и шею. Силия полностью расслабляется, потому что не боится высоты. Впервые поняла, что Януш слепой, дементоры ничего не видит. — Любимый, — жалость подкатила, трогает его страшное подобие лица. Он начинает склонять голову к ней, Силия тянется к нему навстречу, неумело целуя. Это было так странно. Он ритмично продвигался в неё, Силия что-то неразборчивое вскрикнула, а потом откинула голову назад, чувствуя в своих волосах длинные острые пальцы. Ощущает себя самой ничтожной жертвой — получает дурманящий кайф. Представляет, что её принесли в жертву — получает кайф. Оно такое сильное по сравнению с ней. Смерть не могла обращаться дементором, Том тоже. — Давай, сынок, жёстче, — закрывает глаза, — думая, что внутри неё склизкий извилистый ёршик, нисходит от мысли, что он прочищает ей трубы. Улыбается от столь смешных и нелепых сравнений. Её всю трясет и внутри и снаружи. Сдерживает мучившие стоны, что никак не могут выбраться наружу. — Я люблю тебя, — томимая в оргазменном бреду сознается.