Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      Поздним днем, встретившись с Артуром Уизли, Силия с радушной улыбкой принимает у него целую банку ядрено-красной краски, как мило, что мистер Уизли согласился помочь странной мисс. Уродливые и несдержанные слова Смерти не дали Силие покоя на всю ночь, затягивая в дрожащий восторг. Она все боялась, что если сомкнет глаза дольше чем на несколько минут, то непременно обнаружит себя потесненной в собственной постели кем-то. Этот диковатый изуверский мужчина не выходил у нее из головы, постоянно напоминая о себе. Между ними всеми была какая-то общая черта, относящаяся ко всему облику, но сколько бы Силия не вспоминала его лицо, не понимала — что в нем так невыносимо цепляет. Смерть раскрыла перед ней свое срамное лицо, молчаливо рассказывая то, что она на самом деле не просто один человек, а нечто большее. И вот, если хорошенько вдуматься, то каждый из них на глубоком темном подсознании догадывался об этом с самого начала, потому что это было настолько очевидно, что даже преступно было не смекнуть об этом раньше. Но Смерть так хороша на язык, что умело и невозмутимо врет. Врет в каждом слове, врет в каждом вздохе, при этом не меняя своего непринужденного взгляда. Мнит из себя нечто исключительное и одарённое, наделенное всевозможными особенностями. Этакая постыдно выдающаяся дива, обманчиво меняющая облик под каждую ситуацию. Не имеющая своего лица, переменчивая словно ребенок и ненатуральна словно актрисулька.       Останавливаясь на том самом этаже, где когда-то Вальбурга Блэк вместе с Альфардом и Лукрецией исписали стены, Силия задумчиво рассматривает двигающиеся, живущие своей жизнью, картины, неожиданно вытаскивая припрятанную банку с краской, начиная обворожительно улыбаться, отпирая ее. Жители нарисованного мира даже и не поняли, что произошло, ведь каждый ленивый прогульщик таращился на них с задорно искрящимся взглядом. «Да как же я вас всех ненавижу!», — обращает эти слова ко всему, что когда-то составляло ее окружение; ко всем, кто когда-то составлял ей компанию или партнера. Там был и Том Реддл и Златопуст Локонс, и Барти Крауч, и Альбус Дамблдор и Фрэнк с Генари Брайс — все. С размаху выплескивает струйный поток тягучей как мягкая жвачка краски прямо на прилежную стену Хогвартса, прямо на живые и ничего не подозревающие картины. Красная пелена застлала им глаза, словно суконную штору задернули, а краска медленно и густо стекает, окрашивая не только полотна и стены, но и вымощенный холодный пол. Силия выбрасывает опустошенную банку прямо на месте преступления, с облегчением выдыхая, ведь теперь она, наконец-то, повинна в обвиняемом много лет назад нарушении. Оставшись без волшебной палочки, она нисколько не напряглась, ведь у нее была еще одна, та самая, с которой поступила в Хогвартс. Взмахнув ею, вырисовывает на стене обиженное послание: «Прошу винить во всем Силию Реддл». Накинув на себя мантию-невидимку, Силия скрылась, будто ее вовсе никогда и не было на этом месте; ее манило и тянуло зайти в тот самый кабинет, который когда-то давно стал тем местом, с которого все началось. Она обвиняла в том, что ей пришлось пережить — всех вокруг, от чего и расплакалась, раскисла и возненавидела себя только больше. Касается Воскрешающего камня на своей груди, посматривая на внешний мир из-за скрывающей тонкой завесы, проходящие мимо ученики и профессора не замечали Силию, потому что были абсолютно уверены в том, что ее здесь просто-напросто нет и никогда не было. Их привлекала оставленная надпись, которая поднимает большущий несмолкающий гул и резонанс, профессор Макгонагалл была вне себя, готовая растерзать за такое поведение, отобрать палочку и исключить.       — Кто это сделал? — ткнула она своей волшебной палочкой будто указкой в испорченную стену замка. Собравшиеся ученики начали громко нервно перешептываться.       — Да там же все предельно ясно написано! — возмутился Люциус. — Ищите эту девку, но у нас на факультете таких нет, — Малфой был готов сцепиться с деканом Гриффиндора, но Минерва не успела отнять язык у очень умного слизеринца, потому что гриффиндорцы заохали, указывая на зареванного Артура Уизли. Он стоял где-то в глубине, прижимаясь к противоположной стеночке, закрываясь мантией, и, кажется, что-то бормоча.       — Я видел у Артура сегодня банку точно такой же краски! — Амос Диггори без сожаления сдает ни в чем неповинного сокурсника, бесстыдно показывая в того пальцем, вызывая со стороны учеников бурный неодобрительный шепот. А Артур не стал даже оправдываться, под гнетом взгляда профессора Макгонагалл Уизли просто смиренно и молчаливо падает духом, готовый услышать порицательные слова, уже наперед зная, что за всем этим стоит самое страшное: исключение из школы. И Силия все ждала, когда он перекинет всю вину на нее, раскроет всю подноготную со злосчастной банкой краски. А портреты что-то постоянно галдят, перекрикивая даже учеников, изображая умирающих в огне.       — Юноша, у вас большие неприятности, — строго сказала Минерва, хватая Уизли под локоть.       — Минерва, — послышался откуда-то издалека размеренный успокаивающий баритон. Профессор Дамблдор не упустил происшествие, потеснив нагромоздившихся хаотично учеников, притягивая взоры к своей мудрой и высокой фигуре как магнитом. — Профессор Макгонагалл, — поправляет он себя, не замечая, как эта женщина завороженно смотрит на него, отпуская неугодного мистера Уизли из своих похолодевших пальцев, казалось, она хотела сделать уважительный поклон в сторону появившегося директора. — А также все остальные, — обратился директор к каждому присутствующему зеваке, — прошу покинуть коридор. Кроме вас, — указывает на Артура и Диггори. Небольшая толпа неохотно начала редеть, освобождая помещение под, эхом разносившийся, звон голосов. — Что произошло? — обратился он к ним как-то совершенно спокойно и даже очень непринужденно.       — Вот это, — указывает Минерва на разукрашенную стену, вперив в Уизли ругающий взгляд снова, вцепляясь в него словно острыми когтями. Дамблдор постепенно поворачивается к испорченным портретам, его брови сначала недовольно сдвинулись, образуя на переносице глубокую морщинку, а затем удивленно приподнялись. Он снимает с себя позолоченные очки-половинки, с удрученным вздохом безошибочно переводя взор куда-то в определенное место. И тут Силие почудилось, будто бы он видит ее через мантию-невидимку. Но как? Этого не может быть! Директор быстро стушевался, опуская загадочно взгляд, давая Силие надежду, что она осталась все же незамеченной.       — Тебе есть что рассказать, мальчик мой? — обращается Альбус к Артуру. — Как это произошло?       — Я не знаю… — пожимает плечами, а сам весь нервно дрожит.       — А если я скажу тебе, что знаю, что твоей вины в этом нет? А если за правду я предложу тебе лимонную дольку? — заставляет всех оставшихся в удивлении ахнуть, а сказал он это слегка склонившись к Артуру, как будто всем видом показывал на чьей он стороне.       — Я видел его с этой дурацкой краской сегодня утром! Он потащил ее на обед. Это много кто подтвердит, — Амос Диггори был готов все рассказать сию секунду.       — Женщина, — заговорил вдруг Артур. — Меня попросила ее достать некая женщина. Мы встретились с ней в поезде. Амос тоже ее видел, — указывает на Диггори, а тот сделал вид, что не понимает о чем идет речь. — Я просто выполнил просьбу. И все.       — Это она мисс Реддл? — Макгонагалл сделала пару шагов по направлению к Артуру, указывая на послание.       — Не знаю, — поднимает на нее глаза. — Мы не были знакомы, — эти слова вызывают у Минервы мимолетный леденящий ужас. Он говорил будто бы о призраке. — Я думал, она новый преподаватель, — честно сознается Артур.       — Преподаватель? — переспросила ошарашенная Макгонагалл. — В поезде?       — Не надо переживать, — распрямился директор. — Кто бы это ни был — он уже ушел. Бегите на урок, мальчики, — отпускает их, оставаясь наедине со своим замом, поворачиваясь к ней и смотря очень настоятельно. — Дорогая, возможно из-за своей юности вы не понимаете, что детей нужно любить.       — Но… — Минерва очень смутилась, растерялась, не веря, что она могла сделать что-то не так, ей казалось, будто она все делает по уставу. И главное для декана — это беспристрастие.       — Разукрашенная стена не так страшно, — Альбус взглянул на неудачную фреску, — как бесчувственный, глухой и тираничный декан. Вот, посмотрите на Горация, — вскинул он рукой куда-то в пустой коридор. — Там сплошная лёгкость и слепая уверенность не только в своём факультете, но и каждом ученике.       — Но… — Минерва явно не могла угнаться за всеми мыслями и вложенными смыслами неуловимого профессора Дамблдора.       — И это неплохо, — повернулся к ней, заглядывая в глаза, напрочь разбивая все ее зародившиеся мысли.       — Мерлинова борода! — скрипучий тенор Слизнорта отрывает этих двух от еще не начавшейся беседы. — Какой скандал! — ухватился он за волосы. — Альбус, я уверяю тебя, — хватает его за предплечье, — ученики Слизерина не имеют к этому никакого отношения! — он пришел будучи очень румяным, взбалмошным и готовым к словесной перепалке. — Не снимай с них очки, пожалуйста, — добавил практически шепотом, после чего Минерва не выдержала и стукнула того по плечу, возмущаясь таким неприкрытым подхалимством. Оборачиваясь к надписи, Слизнорт прибыл в изумление, граничащее с шоком. Он повернулся к Дамблдору, указывая на надпись на стене. — Бесспорно это вызывает у меня нехорошее дежавю.       — Вы знаете кто это? — немедленно прицепилась к нему Минерва, не прекращающая неодобрительно мотать головой.       — Да, — посмотрел на Макгонагалл. — Но я уверен что этого она не могла сделать, — идет на противостояние. — Такая добропорядочная женщина, да еще и взрослая — явно не стала бы заниматься подобным. И вы сами ее видели, Минерва. Это точно кто-то из учеников.       — Артур сказал, что они познакомились в поезде, — подливает масла в огонь Дамблдор, сталкивая двух деканов. Профессор тихо и незаметно удалился, направляясь в противоположную сторону, до него все еще доносились ругань и споры.       Отлипая от стены, Силия мчится за Смертью, чуть не столкнувшись с ходящим туда-сюда Слизнортом. Дамблдор пошел куда-то вглубь уже знакомого коридора, но Силия не с первого взгляда поняла, что это крыло вело ее к тому самому, практически забытому, кабинету. На вид дверь проста — ничем не отличается от двери обычной кладовой, очень непримечательна и невызывающа, а если в нее вломиться в неположенный час, то окажешься в самой настоящей обшарпанной и забытой кладовке. Приближаясь как можно бесшумнее, Силия ощущала, как ее кровь стучит в висках и барабанит в груди, казалось, дыхание пыхтит и бурлит как у несущегося паровоза. Дамблдор одним простым движением открывает дверь, собираясь зайти, как внезапно сзади раздается громкий клич Слизнорта:       — Альбус! — несется к нему, а у самого щека красная-красная, располосованная в нескольких местах.       — Что случилось, Гораций? — подшучивает Дамблдор, не замечая, как за закрывающейся дверью успевает скрыться Силия.       Спрятавшись внутри кабинета, Силия осматривала то самое место, где Смерть впервые встретила её и где впервые обесчестила, не подозревая, что могла оказаться в ловушке у собственной самоуверенности. Она невольно ощутила прилив горестной обиды и желание мстить. Видела много преимуществ в том, чтобы поработить Смерть.       На жердочке оглядывал все вокруг пестрый феникс, он смотрел каждый раз в ту сторону, где была Силия и она уже поверила в то, что её засекла глупая птица, как та вдруг устало прикрыла глаза и склонила голову, засыпая. Делая пару шагов назад и крепко сжимая руку, в которой имелся Воскрешающий камень, Силия была напряжена и каждый шорох выводил и доводил. В кабинете директора слишком много незамысловатых движущихся фигурок, они булькают, пыхтят и источаются даже приятные испарения, а ещё здесь запах как в кондитерской. Ну чем-то сладким и головокружительным тут определённо отдаёт. Силия ощущала, что идёт на предательство. Но предать предателя разве предательство? Она расчетливо и цинично по второму кругу осмотрела все вокруг, отходя от портретов подальше, интересно, а они знают кто такой Дамблдор? Скорее всего — да, ведь Смерть не скрывается по большому счёту.       Дверь кабинета распахнулась и Силия увидела ни кого-нибудь, а давно забытого Альбуса Дамблдора, он неспеша, развивая мантией, приближался к своему захламленому рабочему столу. Красная мантия с блескучими тёмными узора, а ещё конусовидная шляпа в белый горошек, — она напоминала мухомор.       — Всем добрый день, — зачем-то здоровается с картинами, послышалось множество голосов, что начали ему отвечать. Силию интересует только облаченная фигура Смерти, особенно, когда Альбус достает из широкого рукава, который изнаночной стороной был розовым, ту самую легендарную палочку. Силия сделала шаг вперёд, затем ещё один, прожигая взглядом Смерть, которая как ни в чем не бывало стала напевать вместе с распределяющей шляпой гимн Хогвартса. Усевшись за своё место и бросая радостный взор на своего подпевалу, Дамблдор стал размахивать палочкой, создавая мелодию к их песнопению. Дамблдор был непринужден и очень расслаблен, что, несомненно, обескуражило Силию, ведь Смерть, оказывается, не всесильна, а порой, очень даже глупа и глуха. Альбус призывает портреты взвыть с ним в унисон и вот эти разношерстные голоса создают неумелый хор, на деле же — никто петь не умеет. Силия была готова покинуть директора, так как слушать подобное становилось просто невыносимой пыткой. Она терпеть не могла музыку, Силия была приверженцем взглядов: нет ничего лучше тишины и спокойствия. Музыка — ничто иное как раздражающий шум! Хочет сбежать, молниеносно приближается к двери, как вдруг за её спиной раздаётся:       — Стойте! — Дамблдор резко прерывает ансамбль хриплых голосов и раздражающую мелодию. Силия смотрит, как пальцы Смерти сжимают Дар, медленно опуская палочку на стол. Силие казалось, что Дамблдор, то есть Смерть видит её и мучает специально. Мисс Реддл перестала дышать, делая пару шагов назад, слабея от жара во всем теле — настолько не по себе ей стало. Страшно до дрожи в икрах, ощущение неминуемого наказания, что последует после раскрытия злонамерений. Лишить саму Смерть палочки! — невероятно смелое преступление и провальное с самого начала.       — Мне кажется, у нас не получается синхронно слить наши голоса, — произносит разочарованно Дамблдор, кладя на стол и очки-половинки, а Силия не может перестать колебаться — вот настолько ей страшно от происходящего. Кровь в жилах похолодела, ровно как и лицо, руки, пятки, выступила ледяная испарина, а колотящееся сердце отказывало биться тише, Силие думалось, что Смерть услышит этот бешеный ритмичный стук волнения.       — Ох, совсем забыл, — опомнился Альбус, — мне нужно поджидать кое-кого, — нелепо оправдывается, беспечно и забывчиво оставляя палочку на столе, трансгрессируя в неизвестном направлении, игнорируя устав школы.       Выждав пару минут в оцепенении, томясь под мантией и уговаривая себя сделать это, Силия направляется к директорскому столу и ей слышится, будто мантия под ногами зазывно шелестит и все услышат это, доложат и тогда придёт Смерть… а дальше — в Азкабан за предательство. «Тишина — это музыка для моих ушей», — навязывает себе успокаивающие мысли. А портреты разошлись кто куда, рассуждая о нападении красной пелены, а некоторые откровенно уснули, видимо, делая воровке одолжение. «Я просто пришла посмотреть», — оправдывается, будто бы перед Смертью. Силия тянет пальцы к столу, забывая, что на ней полупрозрачная изнутри ткань, как только рука встречает препятствие — сбрасывает с себя мантию-невидимку, оголяя свой образ, выдавая себя. Но никто, словно не хотел знать что здесь посторонний, ведь даже птица Дамблдора клевала на жердочке. Силия протягивает вновь руку, нисходя на странные волнующие покалывания, словно слабые электрические заряды пробежались по кончикам пальцев. Она берет палочку в руки столь аккуратно и неумело, волнуется настолько — что у неё все затряслось, рассматривает шишковидные наросты по всей длине, ведёт ногтем по этим выпуклостям. Очень интересная и интригующая вещь, от одного вида можно прийти в восторг. Ещё у палочки просто невероятная энергетика, такая мистическая и зовущая как сирена в море рыбака. Зажимает её рукоять и наконечник между указательными пальцами обеих рук, скользя взглядом по ней, рассматривая неизвестную руну где-то в середине. Что за сердцевина? Волос фестрала? Нет. Слишком просто. Этого не может быть. Палочка настолько околдовывает одним своим присутствием, что в ней что-то куда более интересное. И Силия уже забыла о том, что заполучила то, зачем, собственно, и пришла. Она достигла цели. В её кармане камень, на плечах мантия и в руках палочка. Пора убираться. Пора искать Смерть и шантажировать.       — Отвергнут жестоко сын,       Страдает в отчаяньи дочь,       Вернётся из чёрных глубин       Мститель на крыльях в ночь, — нараспев протянул её голос. Голос самой Смерти, леденящий, завораживающий и пленяющий. Силия даже не слушала, настолько затянула её мрачная аура этого изделия. А потом марево отпустило и она разжимает пальцы, роняя палочку, та со стуком приземляется о столешницу. Этот звенящий стук соприкосновения застрял у Силии в голове. И отбросив все раскаивающиеся мысли, Силия может схватить палочку и направить на Смерть, начиная отдавать приказы, ведь она станет Повелителем Смерти, но, по какой-то причине, упускает эту возможность, не находя в себе сил даже обернуться к той, на власть которой так импульсивно посягнула. Она стала тут же обвинять себя в наивности и глупости.       — Я… — не знает с чего начать оправдания, а слезы сами собой подкатили, Силия готова плакать навзрыд. Она сдаётся, не желая предавать эту женщину, ведь когда она слышит её голос, ведь когда она наблюдает за ней или никчёмным и смешным Дамблдором… просто не готова. Слишком слаба. — Прости, — поворачивается к ней, — видя в лице Смерти только неискреннее удивление, странные выражения и жадное удовольствие от чужого раскаяния. Смерть цвела изнутри от восхищения перед Силией, Смерть никогда бы не подумала, что именно эта девочка решит сыграть в Грин-де-Вальда. Не Том, ни кто-либо другой, а… Силия. — Прости меня… — закрывает лицо руками, багровея от настигнувших врасплох чувств. Жестокая и бескомпромиссная — это про Смерть, она плавно приближается к той, кто бездумно решилась на предательство, к той, что пошла на поводу у эмоций, страхов и своих «хочу». Забитая и унижаемая, всегда принижаемая и молчаливая Силия.       — Ты могла просто попросить, — переходит Смерть на томный соблазнительный шёпот, убирая её руки от лица, заглядывая во влажные глаза.       — Просто попросить? — не верит ни единому слову Смерти, но та её пугает, страх пробирает до костей.       — Да, — сжимает её нежные, мокрые от слез, запястья. — Принадлежать тебе, если честно, мне бы хотелось, — она задумчиво приподняла взгляд, потом её лицо расплылось в улыбке, Смерть отбыла в мир собственных фантазий. — Так уж сложилось, что все к этому и шло, а я не понимала. Знаешь, — опускает на неё взгляд, — держать Дары у себя — опасно. Безопаснее когда они все разбросаны по миру, принадлежат разным и незнакомым друг с другом людям, которые даже не знают чем обладают. Но я слишком тщеславна, эгоистична и горделива, — с неким величием нескромно это признает. — Мне не нравится давать часть себя людям, поэтому Геллерт обойдётся. Том тоже должен был быть обделён, но он бесчестен и груб. Тебе я вручила камень, нашему сыну мантию, а палочка должна была быть моей. Но это так опасно. Я не знала. Не предполагала, что все будет так, — зажимает Силию, начиная тереться о её щеку своей, утопая в сильном влечении, желает её, желает быть её, потому что признает что эта женщина прекрасный сильный человек. Силия растерялась: Смерть слишком странная и непредсказуемая. — Чувствую себя виноватой перед тобой, — очень сильно вожделеет её, но изо всех сил не показывает этого, не раскрывает эту карту, однако, сжимает её ягодицу в своих пальцах, чувствуя себя мужчиной в этой момент. Хочет Силию как мужчина, впервые по-настоящему став им именно с ней. Став именно так, что хочется остаться им надолго. На протяжении всех встреч с ней. Вспоминает свои брошенные в порыве сладострастия слова: «У нас будет много детей, если ты захочешь». Хочет от Силии ребёнка, чтобы он был не менее прекрасен чем Януш.       — Ты отдашь мне свою палочку? — Силия незамедлительно перетягивает одеяло.       — Забирай, — шепчет ей сладко на ухо, вжимая в стол все сильнее, чувствуя, как та сопротивляется.       — Мне она нужна только чтобы… о-о-о, — простанывает от приставучих попыток Смерти склонить к полюбовному акту. Силия нащупывает пальцами Бузинную палочку, крепко вцепляясь в нее. — Я не хочу будущего, — шепчет ей так же томно.       — Какое красивое желание, — отстраняется и заглядывает в глаза. — А как же покорение мира? — обхватывает её лицо ладонями. — Хочешь? — Силия отрицательно замотала головой. — А стать известной знаменитостью? — продолжает подбрасывать предложения, но Силия отказывается, смотря на Смерть и видя в глазах у той мление и горячую страсть, от которой та почти сходит с ума. — Хочешь стать президентом? — лёгким поцелуем прикасается к красным горячим губам.       — Нет, — отказывает ей прямо в рот.       — Хочешь уничтожишь маглов? Выиграть магическую войну?       — Нет, — Силия боялась всего нового, и в глубине своей души не хотела перемен. Смерть была поражена, она даже расстроилась, отстранившись. Силией обуревает огонь импульсивных плотских чувств. — Я сожалею, — Силия говорила это с особым притворством и наслаждением, уже ощущая как скользко у неё между ног. Она не могла устоять перед соблазном впустить хоть кого-то из них в себя, обтереть и испачкать своими склизкими жидкостями. Силия смотрит на эту женщину и не может отделаться от того восхищения, что вызывает в ней лик Смерти. Такая вся постоянная, спокойна, стойка, не сломленная — даже теперь, имея над собой повелителя. — Когда я смотрю на тебя, — Силия делает уверенный шаг к Смерти, — у меня все внизу сводит, — и Смерть опасно заулыбалась этому чистосердечному признанию. — И когда я думаю о том, как ты входишь в меня, то моё тело мучается в предвкушении. Это была нечестная пытка с моей стороны, — не смеет прикоснуться первой, все ещё играя в добропорядочную даму, извиняется перед ней, на самом деле ощущая двойственность и ни грамма власти над Смертью. Она неподвластная. — Мне кажется, что я хотела тебя заполучить, — путается в себе и своих догадках. — Ты и мужчина и женщина одновременно. Ты это и я и Том, — с придыханием говорит весь этот заключительный щекотливый бред, любуясь тем, кто теперь должен бы зависеть от ее слов. Смерть молчит и сначала Силие это нравится, но эта продолжительная пауза и неясный взор начинают быстро пугать.       — Чем дольше живёшь один — необремененный и свободный, тем ярче и чётче ощущаешь себя и грани тобою дозволенного, — ее голос сделался похожим на бархатный шелест. — И уже никто не сможет склонить тебя к своему желанию против собственной воли, потому что внутренний стержень слишком прочен и остр. Без запретов и ограничений из любви быстро уходит и элемент наслаждения, и тогда настигает губительно-депрессивный разврат, — Смерть наконец договорила, а Силию аж в дрожь бросило, всю приятно сжало внутри и с щекоткой отпустило. Она смотрит и не может взгляда оторвать от того как красиво эта женщина подводит глаза, как неестественна её привлекательность.       — Самые лучшие женщины получаются из мужчин, — копирует нахальство Тома, делая Смерти самый подозрительный и оскорбительный комплимент из всех, что ей доводилось услышать.       — Снимай свои трусы, — с такой же интонацией парирует в ответ; Силия не шелохнулась, игнорируя непристойную просьбу, похожую скорее на приказ. Она предчувствует, как Смерти очень хочется откусить долгожданный вымученный кусочек от неё. — Я хочу заняться с тобой инцестом.       — Инцест взамен на палочку?       — Нет, — Смерть невозмутимо покачала головой. — Этот вкус. Вкус нашей тёмной любви надолго остаётся на языке, приятно ломит воспоминаниями тело и разум.       Силия самодовольно воспылала уверенностью, что Смерть никогда не получит её душу, потому что некоторых она предпочитает живыми.       — Душа напрямую зависит с тем, что у человека между ног, — Смерть заговорила, делая шаг вперёд. — Как-то раз я подслушала разговор мужчины и женщины. Она обвиняла его в холодности, на что он ей коротко и лаконично бросил: «Когда мы любим, нам нужно нечто более существенное, чем простая романтика». И ты, — Смерть внезапно указывает на Силию, — наверное, самая бесчувственная и неромантичная женщина, которую мне доводилось встречать. Почему я не люблю нормальных женщин? — нервно постучала ногтями о стекло.       — Ты просто не уважаешь их, — Силия смеется над Смертью, в данную секунду видя перед собой «его».       — А она задается вопросом: «Почему ты ко мне так жесток?». А он и отвечает ей, преисполненный фарса, грубости и нахальства: «Это как пнуть побитую шавку. Легко. А шавка этого и ждёт. И это ты. Ты та побитая шавка. Лижешь руку, которая тебя бьет». Любое уважение нужно заслужить: как у женщин, так и у мужчин, — одаривает косым улыбчивым взглядом из-под ресниц. — Согласись, между садистом и мазохистом всегда происходит химия, — подходит к Силие вплотную, пока та не напирается на её стол. — Жертва всегда видит своего карателя, а каратель всегда видит свою жертву, — руки Смерти плавно пробираются под атлас юбки, сминая ткань в легкую гармошку. — Это происходит мгновенно, — прикосновения её столь хороши, что Силия чуть расставляет ноги, облокачиваясь на стол. Не касается внутренней части бедра, а хотя Силие этого очень хочется, практически требует своим жадным дыханием. — И даже в тёмной комнате, где ничего не видно и не слышно — они увидят друг друга и между ними возникнет эта страсть, — Смерть доходит до резинки ее нижнего белья и стягивает самостоятельно, обнажая. — И это замечательно. В основном: никогда не бывает насилия как такового. Всегда насильник даст пряник. Он всегда бьет, а потом любит, — у Смерти такая заклинательная и убаюкивающая интонация, а каждое прикосновение похоже на карикатурное поощрение. — Бьет, а потом любит. Почему жертве очень тяжело оторваться от своего насильника? Потому что там не только кнут, там и пряник; там такая сильная связь… я тебя побью, — запугивающе-тихим стал голос Смерти, а лицом она практически соприкоснулась с лицом Силии, — а затем полезу с объятиями. Любовь и боль. Боль и радость, — Смерть отталкивающе улыбается. — Обида, злость, ревность — это обратная сторона самых ярких и прекрасных чувств. Невозможна эта страсть, эта яркая любовь, если на обратной стороне не будет этих разочарований, не будет этой боли. Это всегда ослепляющая вспышка, которая горит на страсти, а страсть состоит из обиды, боли и ревности. Садистичность… — Смерть возбужденно прикрыла глаза от одного этого слова, пробираясь Силие в волосы, царапая ее кожу головы, — безусловно, в ней есть что-то сексуальное. Быть мазохисткой или быть жертвой — что-то в этом есть, особенно, когда мужчина проявляет свою силу. Есть в этом что-то звериное. Это же невероятное удовольствие… это такое удовольствие — пытать кого-то… получать вот это упивающее чувство, чувство этой власти: что кто-то всецело… всецело находится в твоей власти. Вот эти жертвы — они же и маньяки, и вот эти маньяки — они же и жертвы, только в разных сферах своей жизни. У каждого маньяка есть кто-то, кто издевается над ним. Обязательно. Способ самоутвердиться. Способ выделиться, способ заявить, что ты не такой как все. «Я разделяю боль со своей жертвой и мне становится легче, — уходит в какой-то осознанный транс, как будто начиная кого-то цитировать. — Я облегчаюсь, затем я испытываю, возможно, — виновность». Но мало людей которые могут осознавать. Но чаще всего они этого не осознают и просто не знают зачем они это делают. «Я начинаю снимать с себя напряжение на этой жертве — и не могу остановиться, я вхожу в такой раж, когда начинаю избивать. Не могу остановиться — меня понесло, впадаю в некий экстаз даже». Или например: изнасилование заботой — забота как насилие — насильная забота. Люди такие жестокие. Иногда я думаю что человек самое отвратительное создание на планете. Силия, тебе слегка за сто лет. И ты до сих пор зовёшь своих насильников. Здесь нет твоей вины. Это вина твоего родителя, он делал тебя такой. И вместе с тем увидь, как ты это создаёшь: почему тебя выбирают? Что ты такое делаешь или говоришь? Возьми и на себя эту ответственность, при этом — здесь нет твоей вины. Ты ни в чем не виновата, просто отследи свой голос, взгляд, манеру речи, осанку, поведение. Зачем ты носишь это с собой? Зачем разращиваешь, наращиваешь это в себе? Это делает тебя особенной? Делает тебя более сильной, ощущаешь на себе могущество, что можешь поведать об этом всему миру, написав роман? Тебя любят, о тебе заботятся и ты этим пользуешься. Это же очень выгодно, правда? Вот и славно, — смотрит на нее таким взором, будто сейчас съест на месте, расплываясь в похоти. — Хочешь, я язык в тебя просуну? — целует дрожащую и растерянную Силию в уголки губ, трогая шею, не отпуская ее волосы. Силия хочет поцелуя от Смерти, тянется к ней, а та не даётся — издевается, не может простить воровку. Но влюблённость и разгоряченность, жалость и гордость побуждают Смерть сорваться в безумный, полный обиды и желания поцелуй. Силия стонет ей в рот, вспоминая, как увидела Смерть впервые, как испугалась, как кричала и молила о прощении, а затем она просунулась внутрь нее и это было не один раз. Затем появился Януш. Силию трогают чувства к отцу её горячо любимого мальчика. Смерть не отрывает своих губ от губ Силии, все не находя сил это цинично прекратить.       — Ты человек, — с причмокиванием оборвала свой жадный укус. — Почти как все. Все, — злобно шепчет ей в красные влажные губы. Силию обижает это, ей кажется: Смерть ненавидит за это. Смерть презирает. Глаза Силии вновь наполнились слезами, заблестели в унижении. — Нет. Ты моё продолжение. Ты больше чем мой потомок, — целует, посмеиваясь доверчивости и наивности Силии в такие чуткие моменты. — И ты мне нравишься больше всех, — укладывает её спиной к холодной столешнице, смотрит в глаза, балдея от того насколько она возбуждена. — Вопреки предубеждению ведь все же самая приятная поза — лёжа на спине, — касается её угловатого колена, ведёт вверх по бедру, задирая, проникая во внутрь одним только пальцем, где кожа более гладкая, горячая и чувствительная. — В таком положении лучше всего стимулируется задняя, передняя, боковая стенка, и вглубь приятнее. Главное найти свою вариацию, у меня член немаленький, поэтому не прижимай ноги к груди. Наверное ты не поверишь, но и мой член имеет дорсальные вены, мои выпуклости на нем имеют самое прямое отношение к поверхностной дорсальной вене, я не многим-то отличаюсь от обычного человека, — Смерть так много и быстро говорит, что казалось, будто за этими монологами это существо что-то прячет. — Кстати, как тебе мой загиб? Ты же любишь кривые члены. А как тебе загиб Тома? А Януша?       — Дан… — Силия вылупилась на Смерть с таким недоумением, что даже в стеснении покраснела от столь пристального и выжидающего ответа взора.       — Так что выброси Камасутру и сожги её, — на этих словах Силия недовольно сдвинула брови, не понимая о чем вообще разговор. — Надо давить членом вниз, правда? Тогда под силой давления на самый вход и заднюю стенку ты будешь испытывать те самые слабые спазмы и мурашки от соприкосновения, а стеночки влагалища ребристые… Чем умереннее смазки, тем ярче эти ощущения трения, — мечтательно поднимает глаза. — Но чем больше давишь вниз — тем сильнее внутри я тараню тебя сверху — внутри все достаточно плотно, — как раз где находится точка Джи — то самое пещеристое тело, отчего ты чувствуешь предоргазменные позывы сделать пи-пи. А ещё, скорее всего, я раздражаю твой клитор изнутри, ведь его нервные окончания расположены почти по всей промежности, — смотрит на Силию и улыбается. — Чтобы напряглось в одном месте, — трогает Силию за саму промежность, — ты должна быть полностью расслаблена в другом, точки опоры пассивны и не прилагают усилий, — без конца укладывает ее руки, — иначе перенапряженные руки или ноги, — крепко вцепившись не отпускает ее тело, — будут мучить твои мысли и тело, тебе уже будет не до ощущений, но бедра все же слегка напряги и мышцы тазового дна тоже. Оргазм — сокращение гладкой мускулатуры, — Смерть ведёт себя заумно и бесцеремонно, хватая Силию за колени и разводя в стороны. — Это я сейчас говорю с тобой как врач и женщина с женщиной, а как мужчина сказал бы что отдача партнёра очень важна для самооценки и эрекции. Ты должна направлять меня и мой член, чтобы подобрать самый лучший и индивидуальный, угождающий только твоим потребности, угол трения. Поэтому быть бревном это не то что ты думаешь — это ничего не чувствовать, считать секунды до конца, подгонять и бесстрастно пялиться в одну точку.       — Зачем ты мне все это говоришь? Зачем ты умничаешь? — Силие становится неловко и смешно, а вся ситуация кажется щекотливой.       — Не знаю… мне кажется, я бессознательно хочу произвести на тебя впечатление.       — Что означает имя «Дан»? — она с интересом уставилась на Смерть, думая о том насколько умное и знающее это существо, рядом с ним Силия ощущала себя одновременно очень несчастной и самой счастливой; счастье рождалось лишь потому, что она испытывала на себе некую перчинку, которую можно было бы окрестить особенностью.       — С древнееврейского это обозначает «судья». Дан — пятый из двенадцати сыновей патриарха Иакова. В Книге Судеб Дан описывается непокорным и не придерживающимся правил. В предсмертном благословении Иаков говорит: «Дан будет судить народ свой, как одно из колен Израиля; Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути, уязвляющим ногу коня, так что всадник его упадет назад». Некоторые апостолы считают, что Даново колено, то есть все его потомки не спасутся на страшном суде в Конце Света. А в христианстве Дана почитают как одного из праотцов, — договорив, вновь возвращается к волнующей его самого теме: — Я произвожу на тебя впечатление?       — Да, и очень сильное…       Силия молчит и смотрит, прожигает взглядом Смерть, вынужденно раздвигая перед ней ноги, позволяя себя обесчестить и взять. В её голове давно засела мысль: «Меня никто никогда не насиловал. Я всем даю сама. Я этого хочу», но тут же вспоминает как кричала и плакала, считая, что уже стала слишком стара для девичьих пуританских слез, что теперь она смотрит на все иначе: Силия не хотела быть жертвой, она была уверена что жертва всегда сопротивляется, что и делает из неё таковую, тогда Силия решила не давать отпор, потому что так ей казалось происходящее полюбовным. Глухо вздыхает, её колотит от одних прикосновений ко внутренней, тайной и скрытой ото всех стороне. Силия ощущает неприятную прохладу, что налипает к пропитанным влагой местам. Смерть опускается и, не скрывая вожделения, прикасается языком к её тёплой, разгоряченной и благоухающей интимной коже, а эти места так и ждут ласки и внимания.       — Ты мне нравишься, — внезапно отрывает от нее свой язык, дабы сделать исключительное по силе и возможности признание, которое прозвучало как обывательское или ханжеское замечание, ни разу не передававшее потаенный и скрытый смысл тех чувств, что букетом расцветали где-то в сердцевине сердца.       — Что-что? — Силия не понимает к чему это отступление.       — Вкус, запах. Это просто бесподобно. Ты меня заводишь. Ты словно рождена для того, чтобы тебя любили, — после этих слов отращивает и просовывает в Силию свой плотный вертлявый язык, пробираясь им вглубь, а её внутренности нехотя разлепляются и внезапно сжимают. Силия заёрзала, постанывая от ласкового восхищения.       — Я только… — сквозь стоны вырываются наружу невнятные мысли. Кладёт свои ноги Смерти на плечи, закрывая томно глаза. Её тело пробирает жар, от самого низа, взрывая мягкими пламенно-теплыми колебаниями голову, мурашки мучают напряженные ноги, Силия думала, что внутри неё плещется задыхающаяся, принесенная в жертву ради экстаза, рыбка; она так ярко себе это представила, что судорогой ее сотрясло сначала в самом низу, плавно разбегаясь по всем конечностям, переходя отдаленным эхом к самой Смерти через длинный непристойный язык. Приподнимается на локтях, хочет любить Смерть больше чем сейчас, хочет мокро поцеловать. Ужасается её неестественно огромному языку, а он и вправду фиолетовый. А он внутри, и Смерть в этот момент глазеет на нее; глазеет на тот дикий шок, что невинно отпечатался на её лице. Силия томится в страстном припадке, больше не может — с интересом касается этого языка, который уходил далеко в неё, словно поезд в глухой и темный тоннель. Смерть точно как голодное животное, а её этот лощеный неморгающий взгляд.       — Это чудное зрелище, — Силие нравилось лицезреть проникновение в себя неестественно длинного языка. Смерть высунула его, а язык снова стал розовым, стоило ему принять привычный человеческий размер. Силия с замиранием смотрит, как Смерть важно встает, вырастая в свою привычную длину, прираскрывает свою глухую мантию, совсем немножечко обнажаясь и показываясь очень кратко и очень ограниченно, не давая разглядеть в себе ничего кроме бедер и возбужденного члена. Силия хватает его, а между пальцами заиграли нежные округлые пупыри, наспех притягивается поближе, дергает эгоистично на себя, предполагая, что это должно быть больно; чувствует и видит, как вот совсем скоро оно прорвётся в неё. Она хотела это видеть, хотела видеть, как он надавливает и вынуждает ее гладкие ткани раскрыться, растянуться, расступиться. Смерть опускается к Силие, проникая в неё постепенно, срывая с её губ сладкий звонкий стон.       — Очень приятный мышечный чехол… — говоря это, Смерть смотрит куда-то вверх, а Силия чувствует, как мелкий тремор не отпускает руки Смерти; как влажны её пальцы и ладони, которыми она плавно сгребает её горячие бёдра. — Тебе неприятно это слышать? Я тебя оскорбляю?       — Нет, — улыбнулась Силия.       — Тепло и влажно, я чувствую, как прилегают ко мне твои внутренности… — Смерть старалась говорить бесстрастно, но чем больше она произносила все свои эротические мысли вслух, тем сильнее расплывалось её лицо в неконтролируемом блаженстве. Силия представляла для Смерти жгучее шелковистое лакомство, ей хотелось непрерывно заниматься с нею любовью. Стоило ей вонзить свою развращенную упрямую жердь прямо в знойные нежные прелести, как, — перекосившаяся от гурьбой нахлынувших чувств Смерть — отстранилась, выуживая свой оголенный и искрящийся от перевозбуждения нерв, боясь и чувствуя, что она просто-напросто сейчас судорожно кончит, так и не доведя свою дикую страсть до истощающего, умиротворяющего бессилия. Кто может остановиться, достигая вершины сексуального возбуждения? — это было своеобразное испытание невинности, которое Смерти очень хотелось пройти и не скатиться, словно снежным комом в зияющую смертоносную расщелину, за секунды разбиваясь на тысячи уникальных осколков.       — Ты что издеваешься надо мной? — выходит из себя Силия, злится, застигая Смерть врасплох, а та молчит, хотя всю её в смятении скрючивало так, что она почти проваливалась в забвение, где оргазм и ярость были одним неотделимым существом.       «Дура!», — резко дёргается вперёд, пробираясь в неё снова — на этот раз основательно, чуть делая движение назад, теряясь о такое сильное почти болезненное трение. Какие же они там разные, — Смерть все сильнее подходила к своему завершающему, долгожданному, одновременно и гонимому пику. «Дура!», — вторила про себя, хватая Силию за ноги, притягивая к себе, — «Какая же ты дура!», — ненавидит её за то, что все ещё испытывает смущение, сожаление и досаду от всего случившегося. Она заставила Смерть страдать от плотских, потоком навалившихся, мук, у неё все тело как несмазанная дверь заскрипело, заклинило. Силия обсмеяла её второе лицо, вогнала в несмываемый стыд и подкожное сомнение, незабываемо опустила, принизила и заставила разочароваться в себе. Силия равнодушно не оценила того откровения, на которое Смерть пошла ради неё. Смерть мучительно кончала себе на живот, пачкая мантию за вчерашний день не меньше двух раз. Это было унизительно. Унизительно получать компрометирующий, ни на чем не основанный, отказ.       Силия забирается под мантию Смерти и ведёт по напряженному прочному животу вверх, пальцы нащупывают упругую женскую грудь и это было так странно, Силия не знала, что в неё входило. Мужчина или женщина?       — У тебя сиськи, — улыбнулась она, наблюдая не меняющееся выражение лица, словно в этот момент вместо лица образовалась фарфоровая безэмоциональная маска. Силия и не догадывалась, как смущается Смерть, как стыдны были подобные речи и открытия, как неловко-приятны принятые ощущения и как хочется от стонов важно сдержаться. — Они больше чем мои, — это скорее была самоирония, чем зависть. — Отношения с тобой… — Силия целует Смерть в сомкнутые недовольные губы, опускаясь навстречу и ерзая. — Это как… — не понимает, что сказать. Силия чувствовала в себе мужчину, но смотрела на странную женщину — Смерть как гиена. Силия устало улыбнулась и закрыла закатывающиеся в наслаждении глаза, ведь оно с безудержным ужасным толчком вклинилось глубже неумолимо грубо, а затем повторило это снова и снова, постоянно усиливая, Силия застонала сперва тихонько, потом громче, и наконец бесстыдно хрипя. Смерть трогает ей волосы, хватает за голое бедро, сжимая пальцами пожёстче — до красноты. Отстраняется, с важным видом выпрямляется и тянет Силию за ноги к себе, пока та только и ждёт следующих фрикций. Силия вцепляется в столешницу, не в силах найти себе место, чувствуя как ее насильно тянут. Слишком хорошо, слишком быстро становится ещё лучше. Она восклицает потерянными стонами, испытывая в себе плотное приятное и тёплое нечто. Оно ее ноющие хлипенькие внутренности твердо натягивает, растягивает, разглаживает, и Силия думала только об этом — как её сердцевину распирает со всех сторон и ей мало, ей хочется ещё. И это может продолжаться бесконечно. Силию аж всю непроизвольно скрючило, она стала несуразно вопить, пищать чуть ли не плача. Не могла произнести внятно ни слова, а в мыслях она восклицала краткие яркие фразы: «Только продолжай! Ещё!». Её восторгу не было предела, настолько отчетливы и обжигающи были эти прикосновения к ее напряженным раздраженным стеночкам — она даже чувствовала собственную шершавость, которую так раскаляют тесные и настырные прикосновения — настолько дразнящи они были, что Силия изнывала от позывов просто-напросто обмочиться. Смерть поглаживает Силию за сжатую ладонь, находя бесконечно милой и прекрасной, Смерти так долго хотелось именно ее. Она долгожданная, отчего еще более приятная изнутри, вся такая восхитительно влажная и разгоряченная, чувствительная, напряженная, в какие-то моменты резко сдавливающая, плавно отпускающая. Смерть смотрела на то, какая Силия там неприлично раскрытая и очень утончённая. Дотрагивается до её клитора, слегка нажимая, и Силия застонала, закричала, вцепляясь во все подряд, скидывая со стола рядом стоящие предметы, её тело пронзило и забилось; она тяжело дышит, стараясь подавить хриплый крик, упиваясь и изнемогая, а Смерть все ещё проникает в неё, прижимая палец все сильнее. Силия скулит неразборчивый бред, угнетенная собственным наслаждением, которое уносило её далеко за пределы изведанного. У нее кружится голова, а ещё она небывало пуста, наполняется только неистовыми краткими мыслями. Смерть чувствовала, как внутри она резко и быстро сокращается, пытаясь вытолкнуть, исторгнуть, выродить из себя. Безудержное и всепоглощающее наслаждение обуревает ноющее онемелое тело, над которым Силия не ощущает власти, сладостное истязание накрыло горячей волной и потащило на самое дно. Неотделимое от боли страстное чувство. Сильное и властное. Наважденческое. Она лежала почти в беспамятстве, как будто её оглушило, а затем все постепенно стихло, как если бушующий океан резко осел. Смерть стирает с покрасневшего лица Силии блестящие слезинки, находя в глупом выражении особую красоту. Она вышла из её неспокойной и ласковой дырки, довольствуясь собой, находя в новом Повелителе Смерти чарующую привлекательность. Неподвижная, и в смятении, Силие резко стало не по себе, она растворялась в стыде и раскаянии за свои срамные эмоции; за содеянное. Почему никто не одернул ее? Почему никто не удержал? Она очень осторожно слезла со стола, Смерть видела, как в слабости трясутся её икры. Как можно быстрее, Силия старается прийти в себя, забивается к окну, понимая что совершила, и её берет слепая злость.       — Ты как олицетворение всего того разврата, которое я ненавижу, от которого хочу удержать жизнь, — она словно оправдывалась перед кем-то; раскаивалась. Смерть не снимает с себя неоднозначной усмешки, не проронив ни слова за время их безудержной любовной игры.       — Но не себя, верно? — подходит к Силие, прижимая свои руки к её бёдрам, тиская напряжённые ягодицы, слушая тяжёлые вздохи, наполненные облегчением. Она не ответила, а Смерть не стала пытать допросами, прижимается к её затылку, целует в волосы, оглаживает живот. — Но только попробуй меня подставить, маленькая сучка — хватает ее за лицо. — Да я тебя уничтожу, — сует ей язык в ухо, томно и неугомонно дыша. — Я отправлю прямиком в Конгресс воспоминания о нашем сегодняшнем соитии. И все увидят. Увидят, — тискает ее выпирающую грудь. — И говори в свое оправдание что хочешь, — но это не уберет из твоей щели мой член, — лижет ей красную пылающую щеку, чувствуя, какая Силия слабая, озлобленная и изможденная, а еще она заплакала. Это был очень странный Повелитель Смерти, над которым все же повелевала сама Смерть. Силия ранимая и очень уязвимая. Смерть притирается к ней сзади, пока та безучастно смотрит в окно, щурясь от дневного света. — Твой оргазм прет из всех щелей, — Смерть прижимается и домогается. Щупает её приятную грудь, пробираясь другой рукой снова под юбку. — Ты шантажистка и вымогательница, — облизывает её. — Весь Орден Феникса тебя презирал. Презирал и опасался. Все так и думали, что ты перебежишь на его сторону, — выдыхает ей в волосы, распушая затылок. — А так и случилось. Даже Петтигрю по сравнению с тобой мелкий карманник. Совпадение? Не думаю. Тебя вообще не за что уважать, ценить и даже любить, — Смерть не может насладиться прикосновениями к ней, разводя пальцами ее глубокую ложбинку, рассекающую округлые ягодицы. — Ты показала себя с самой паршивой стороны. Ты ему подражаешь, а Том — плохой пример для подражания. И логично бы поинтересоваться: почему? — нежно и затяжно целует ее в висок, а затем опускается ниже, целуя в плечо. — И я отвечу. Том — неудачник. Во всем, — не переставая трогает, задирая приятное на ощупь платьице, стягивает мантию-невидимку со сжатых плеч, бросая небрежно на пол, залезает рукой прямо между мягких жгучих прелестей, издавая лёгкий опьяненный стон. — Тебе рассказать как твой папаша учился? — интимно шипит ей на самое ухо. — Думаешь он гений? Подхалимство — его второе имя. Гнусный пакостник и тихушник, — с особой страстью добавляет, сжимая ее бедро, легонько царапая. — Учился на Слизерине. Первый год ходил с синим немым лицом, даже слова сказать своим обидчикам не мог. Но он хитер. Быстро подружился со Слизнортом, который был его деканом. Ох как же Гораций его обожал, — истошно дышит на нее, как разъяренный бык, приходя в мучительный экстаз от той слабой легкости, что осталась на Силие после их долгожданной любовной вязки. — А какие комплименты умеет отвешивать Том — это просто отдельная история, — задирая ее одеяние, ползет по жгучей раскаленной коже все выше, огибая плавную талию, тиская Силие напряженный живот. — Слизнорт сошёлся с Томом очень быстро и пригласил в свой клуб циничных обывателей. Там-то Том и разговорился. Да так, как всегда и хотел. А что потом? А потом его успеваемость пошла куда лучше, ведь трудно хорошо учиться, когда на душе язва. А твой папаша очень депрессивный мальчик, зацикленный на одном лишь себе. Он тайно обворовывал других учеников, потому что стипендии ему не хватало. Но эта клептомания была его тайным хобби, — уже спереди ползет рукой вниз, прибираясь пальцами в сжатые интимные складочки, довольствуясь тем, как Силия часто и глубоко вздыхает; они залезали слишком глубоко и бесцеремонно, Смерть наглаживала Силию, растопыривая ей ягодицы, а затем плавно прикоснулась к напряжённому сфинктеру, слегка надавливая, отчего Силия в изумлении распахнула глаза, вся съёжилась и почти ощерилась.       — Нет. Не трогай меня там, — как можно спокойнее отвечает, пока по её телу разбегалась противная вялотекущая выворачивающая наизнанку мерзотность и отвращение. — Мне не нравится, — она сказала это так, что еле сдерживала всю злость и неприязнь, которую до недавнего времени ей удавалось сдерживать. Смерть целует Силию в шею, наблюдая как она прелестно злится, как она неповторимо нервничает и приходит в немой замирающий шок. Виснет на ней, обнимая, прикладываясь щечкой к плечу Силии, приходя в неописуемое наслаждение от той нежности, что дарили ей данные секунды. Силия почувствовала, как когти Смерти приятно заскребли ей живот, пока другие впились в нежную ягодицу, заставляя прочувствовать колкую ноющую боль от столь сильных объятий на нежных местах.        — А потом Слизнорт пропихнул Тома в старосты. А ещё у него был роман с Вальбургой Блэк — весьма подающей надежды волшебницей и уже занимавшей пост старосты. Он вскарабкался по ним и многим другим, пробираясь к ярким лучам признания совершенно незаслуженно. Том прогуливал, но так, что этого никто не замечал. Его любили все без исключения, ведь ради собственной выгоды он не только конфетами будет сорить, но и помогать бедным загруженным профессорам. И какая ему учеба, когда он стал чуть ли не лаборантом в этом самом Хогвартсе. И дело не в таланте, и не в упорстве. Дело в хитром обманчивом обаянии. Он не чувствует других, но знает чего они жаждут и хотят, — Силия не может сказать ни слова, пребывая в некотором шоке. Смерть сует в ее живописные интимные мягкие складки палец, пробираясь вовнутрь, заставляя напрячься. После недолгой паузы Смерть все же продолжила: — Твой отец — крикливая истеричка. Чуть дело доходит до чего-то серьёзного, как на него налетает беспросветный ужас и возмущение, а его этот тон. Его это: «Профессор, а почему я должен?..», а потом Том спотыкался о свою же невежественность и на глазах исправлялся, не прекращая мнить из себя что-то. Мнить. Мнить и мнить. Весь такой, на первый взгляд, покладистый, при этом очень у себя на уме. Он только и ждал повода оказаться не просто не таким как все, но ещё и показать — доказать, бросить это в лицо другим. Наследник Слизерина… Что он делал в женском туалете? — с прищуром и пристально смотри на Силию, толкаясь в нее поглубже, просовывая и второй палец, на что та упорно не реагировала. — Наверное ему нравилось слушать, как писают девочки, — издевательски и совершенно снисходительно добавляет. — Женщины ходят в туалет чаще мужчин, и это не потому что дамы параноитички. У женщин объём мочевого пузыря значительно меньше, ровно как и уретральный канал, что обусловлено половыми особенностями и репродуктивной системой, поэтому терпеть для них практически невозможно. Ну и раздольем для такого извращенца как Том станет женский туалет! — явная каверзная насмешка. — Должен был наслушаться на годы вперёд. Но ведь это неправда, — блеснули недобрым огоньком глаза Смерти, она приблизилась, вытащила из Силии пальцы и романтично прижалась всем телом. — Если бы его застукали, то он бы кротко, но без стеснения признался бы: что звуки женской трели доставляют ему странные смешанные чувства. И этим самым Том прикрыл бы себя, увёл подозрения от Тайной Комнаты, сделавшись в глазах окружающих просто странным. Никто из образованных людей не стал бы допрашивать Тома и мучить. Он бы вынудил их; взрастил отторжение не просто к себе, а выбил бы из колеи, заставил бы не воспринимать себя всерьёз. Лучше выглядеть недалёким извращенцем, чем оказаться за решёткой. У Тома исключительный ум. Ползучий, текучий, гибкий и впечатляющий. Он как паразит. Приспособленец, отчего и живучий, — шарится по ее телу, сжимая груди, наслаждаясь тем, что эти приятные ощущения не покидают руки. — А теперь давай разберем что думаешь ты? — сдавливает посильнее, делая больно, отчего Силия задергалась, убирая с себя ее навязчивые липкие объятия. — Что думает девочка по отношению к своему папе? «Я наслаждаюсь голосом своего отца, — с чувством зашипела почти на самое ухо, а Силию окатило скользким волнительным холодком, от которого ее пробирает на странную эротическую дрожь. — Его глаза — это глаза бога; они такие красивые, такие глубокие, такие опасные. Его руки самые красивые, самые тёплые. Его голос самый-самый родной. Он меня обнимает, прижимает к себе. Я его сексуально хочу. Ведь я же ещё не понимаю, что со мной происходит: можно это или нельзя. Я готова быть с ним каждую секунду. Он мой рыцарь. Он мой господин. Он моё всё. Мой бог. Да? Вот кто мой папочка для меня, а я для него маленькая принцесса. Однако уже очень скоро социальные нормы начинают на меня налагать свои табу и запреты. Мне говорят, что с папой нельзя вместе спать, что перед папой нельзя ходить без трусиков, что папа не должен меня подмывать и так далее; что папу нельзя целовать в губы, а мне очень хочется его целовать в губы; что папа не мой муж, — мне вдруг говорят, что я за папу замуж не выйду, а я думала — что выйду. Я была уверена что это мой мужчина на всю жизнь, что я с ним буду жить, а он оказывается не мой. Это мужчина моей мамы, и мне нельзя испытывать к нему все эти сексуальные устремления, которые я испытывала. Их до́лжно вытеснять. Нельзя трогать свою писю, нельзя видеть папу голым, нельзя трогать папу за писю. Нельзя к папе испытывать никаких сексуальных импульсов, — это гадко, отвратно, плохо, постыдно. Ты будешь чувствовать себя виноватой». Где-то на подсознании ты хотела бы, чтобы папа распирал тебя в твоей маленькой пипи. Гаденько и смело, не находишь? — на одном дыхании смакует каждый сантиметр нежных, когда-то противоречивых, но все еще цветущих, чувств. — А Том с виду очень правильный мальчик, с первого взгляда может показаться, что на него можно положиться. Ну и где твоя мамочка? Все ещё мечтаешь о ней? Навязчиво сожалеешь? — оставляет мокрый страстный поцелуй на её плече. — Я хотела сделать по-другому, — Силия вбирает в себя побольше воздуха, ощущая как стягивает её в тесных объятиях Смерть, и все трется сзади и трется, трепещет и замирает, сминая лёгкий подол коротенького платья — задирая, впиваясь с неожиданностью в подрагивающее колено, отчего Силия вздрагивает, продолжая делать вид, что ищет спасения за окном, боковым зрением считывая каждый, рядом пробегающий, вздох. А Смерть все сопит и жарко пыхтит ей на ухо, обдавая неприятно сильными бескомпромиссными прикосновениями. — Я хотела быть твоей мамой, — на этих словах её рука резко дёрнулась с колена выше, больно хватая Силию за бедро, что та аж всхлипнула. — Но я не могу, — а голос у неё с каждым словом все отчаяннее и ниже. Силия почти не улавливает смысла вложенного Смертью, пребывая в настороженности и опасливости, все ещё обдумывая случившееся, вспоминая лик Смерти перед собой, чувствуя её на себе. Силия не могла проронить ни слова, находясь в оцепенении от шока, все ещё гадая: какого оно пола. — Спроси меня, — прикасается Смерть губами к её зардевшейся щечке, наблюдая, как разомкнуты алые опухшие губы. — Спроси, — отчаянно шепчет, яростно выходя из себя, поглаживая Силию между бёдер.       — Почему? — Силия отрешённо выплёвывает этот вопрос, ни разу не отрывая взгляда от дивного горного пейзажа.       — Потому что ты девочка, — дёргает её резко на себя, заставляя в страхе вскрикнуть и очнуться от забвения, все пальцы, в секунду вырвавшихся слов, сжались и стиснулись, впиваясь Силие в самые трогательные и ранимые места. Смерть шипела страстно и очень агрессивно, как будто даже отчаянно.       — Почему? — нахмурилась Силия, смотря на обвивающие её руки, под ними нежная кожа приобрела красноватый цвет.       — Потому что я бы родила только мальчика! — целует её в щеку, ослабляя царапающие прикосновения, раздвигая ей ягодицы.       — Я устала, — отрешенно говорит Силия, прижимаясь щекой к стеклу окна на трясущихся ногах, не желая заниматься гадостями снова.       — Приляг, — толкает ее на стол, та податливо улеглась на него животом, практически расплываясь от приятной усталости. Теперь Силия была согласна на что угодно, все ещё вспоминая свой чарующий недавний оргазм. Натянулась и распласталась на столе.       — У нас с Янушем есть дементор, — Силия резко очнулась на этих словах — не готова была к такому. Хочет приподняться, но Смерть снова опускает. — Но я не могу отличить его от остальных. Он затерялся где-то среди толпы своих братьев.       Смерть прижалась лицом к промежности Силии, какое-то время просто таращась на ее узкие изящные половинки, разделенные так ровно надвое, она старалась сохранять излишнее обожание в себе.       — О, мой Повелитель, — издевается над ней, — знаешь, что в тебе не так? Тебя хочется растрепать на части, а потом лелеять как младенца… — присасывается к ней в истомном бурном поцелуе, прилизывая фиолетовым языком все сжатые и напряженные сгибы, вводит в неё пальцы снова, приходя в восторг от налипшей на них блестящей клейкой слизи. С чутким трепетом теребит узким кончиком языка раскрасневшийся чувствительный клитор, от самого черенка и ниже, ощущая и замечая, как от тонких незыблемых прикосновений содрогается всё тело Силии, источая тончайшие мучительные позывы. Её залюбленная и глубоко спрятанная женственная фибра, вызывающая лишь непристойное истомное сотрясение.       Затем Силия услышала шелест мантии за спиной, тогда она лениво прикрыла глаза и расслабилась. Она почувствовала, как Смерть стала бесцеремонно проталкиваться в неё, растопыривая и вконец измучивая, Силия ошеломлённо взволнованно застонала, распахивая веки, думая, что ей хочется принадлежать обладателю Бузинной палочки. Смерть хватает её руки, крепко стискивая, Силия ощущала себя очень странно. Шум трепетного дыхания был отчётливо слышен. Она покосилась в сторону, пытаясь разглядеть лицо Смерти. Оно было задумчивым и напряжённым, счастливым и несчастливым одновременно. Смерть пронзительно зашипела сквозь глухие стоны Силии:       — Признаюсь честно, — вцепившись в нее, резко дёргает на себя, — ты мне никогда не нравилась. Психопатка, истеричка и циничная извращенка, скрывающаяся за классической улыбкой вежливости, наигранным английским спокойствием и невозмутимостью. Да я тебя насквозь вижу, — с будоражащей вибрирующей хрипотцой, идущей прямо из груди, развязно добавляет.       Силия натянулась как струна, резко выгнулась и громко жалобно вскрикнула:       — Мне больно! — слезы выступили у неё на глазах. Смерть в какой-то момент ей что-то задела, проскользнула под неправильным углом и Силия испытала яркую режущую боль. Она испугалась, закрывая лицо руками, вспоминая ощутивший ужас, что шпагой поразил ее изнутри.       — Прости, — сожалеюще говорит Смерть, опускаясь на её спину, расстёгивает молнию её платья, целует влажную от испарины кожу. — Сейчас все ещё больно? — смотрит ей в висок.       — Нет, — спокойно просипела.       — Я не специально, — тянется к ней ближе, чтобы поцеловать в губы. Жалеет Силию, у Смерти в голове до сих пор стоит страдающих крик, ей не хотелось делать больно. — Прости меня… — ощущает, что эти эмоции вызывают во всем теле бурный отклик. — Прости, — стонет ей в ухо, продолжая изощрённо тереться о мокрые и тёплые внутренности, ощущая на отсыревших горячих стенках ерзающую ребристость. И чем больше Силия молчала и игнорировала, тем волнительнее делала этот акт. — Ну прости же меня! — срывается на резкие грубые точки, выбивая из Силии тяжёлые сдавленные хриплые стоны.       — Я сейчас описаюсь… — Силия жалобно пропищала, не находя себе места, громко срывно дыша.       Смерть опустилась нализывать ей спину, сладко напевая змеиную песнь любви, неистово приходя в жар от подкатившей волны. Она ещё никогда и ни с кем так не занималась сексом. В порыве буйственного блаженства, нисходя на неконтролируемую дрожь и стоны; импульсивно — идя на поводу у желаний, Смерть кусает Силию в плечо, пару раз толкнувшись напоследок.       — Я устала… — неизбежно слипаются её глаза, набитое ватой тело не могло пошевелиться, Силия чувствует себя высосанной, выжатой, использованной и опороченной.       — Отдохни, — Смерть берет Силию на руки, вжимая в себя её голову, запуская пальцы в рассыпчатые длинные волосы, по цвету они напоминали Смерти зрелые сосновые шишки, что так часто можно наблюдать в Запретном лесу.       Силие казалось, что если она сейчас заснёт, то умрет, что Смерть настигла её и пришла, чтобы забрать и съесть.       — Не забирай меня, — бессвязно в лихорадке просит, ухватываясь за ее шею и пытаясь притянуться. — Я не хочу умирать, — эгоистично шепчет, касаясь своими пальцами её губ. Силия продолжала в бреду изнывать от зависти к Смерти, считая её неприлично и вульгарно красивой. Силию не покидает вопрос: мужчина это или женщина? Мужчины могут быть красивее женщин? Смерть слишком неоднозначна, Силию пытают собственные догадки, страх и желание познать: что будет делать дальше с ней Смерть. Она перенесла их в какое-то другое место, Силия смотрела только на её прелестное лицо, все ещё мучительно гадая, не понимая: что так бессердечно её поимело. Смерть так загримирована, что совершенно не понятно кто она. Остановившись, Смерть опускает твердый взгляд на Силию, а затем опускает ее саму на что-то очень упругое и мягкое, Силия испугалась что это гроб. Смерть закопает её заживо, исполнив глубочайший страх быть погребенной насильно.       — Прошу, — расплакалась она, сожалея, — хватит. Я же извинилась, — Смерть наклоняется к ней, её длинные волосы спадают с плеча, Силия чувствует их на себе. Смерть смотрит на неё в упор, влюблённо оглаживая ей щеку, притягивая к себе, и Силия замечает какая большая у Смерти ладонь и длинные пальцы, какая рука у неё сильная, прямо как у мужчины.       — Что ты несёшь? — а голос у неё женский, но Силие кажется, что похожий может быть и у мужчин. Она укладывает её обратно и Силия осознаёт, что это всего лишь кровать, она всего лишь в какой-то комнате. Смерть, притаившись, подбирается к ней с другой стороны, прижимаясь с тугими родительскими объятиями. Хочет вобрать в себя, утешить, нестерпимо любя, лаская в своих странных прикосновениях, кутая в свою чёрную пологую мантию, смотря на то как спит эта опустошенная, болезненно измождённая женщина. Силия хрипло дышит Смерти в шею, в изнеможении проваливаясь в глубокий тяжелый сон. Она тихонечко сопит, Смерть ощущает её слюну на своей коже. Не может прекратить жалеть Силию и сострадать, сознаваясь в неупиваемой любви к ней. «Держись подальше от того, что тебе не принадлежит!», — долго целует её в лоб, еле ощутимо убаюкивая, затем в щеку, медленно спускаясь к уголкам губ, оставляя свои чувства с ранимой нежностью, чтобы, добравшись до губ — мучить спящую, своим несдержанным, полным страсти поцелуем. «Моя девочка», — шепчет на змеином, начиная ей томно шипеть на ушко сладкую песнь, признаваясь наконец какого она на самом деле пола. «Отсоси мне, Силия», — сгребает её в охапку, мучаясь в любовной горячке, — «Отсоси», — кладёт её ладонь себе между ног.       Выпутывает ее руки из облепляющих рукавов, обнажая плечо, сначала одно, затем второе, сдергивает с нее платье, лишая возможности скрыть свое тело. Надевает на ее ноги собственные туфли, которые сама Смерть надевала так редко. Сгибает в колене ногу Силии, наблюдая, как красиво и изящно смотрятся на ней эти каблуки. Обнаженная, бессознательно блуждающая в ярких будоражащих снах, не дрогнувшая ни единым мускулом, Силия провалилась в необременную тяжелую летаргию, которая была тяжела как могильная плита. Смерть выдвигает свою самую любимую помаду, притягиваясь к Силие вплотную, поворачивая ее ничего не выражающее лицо к себе, мягко проводя по ее приоткрытым губам твердым жирным красящим грифелем, придавая ее устам небывалое сияние и свежесть, потянулась ниже, разводя ее ноги в стороны. После странного бездумного осмотра, упирает красящий грифель прямо в нетронутую кожу интимных губ, начиная аккуратно и бережно окрашивать и их, с немым восторгом наблюдая за этим, приходя в сильное воодушевление и возбуждение. Затем красит себе губы, оставляя на Силие влажную яркую поступь из поцелуев, они брали свое начало от ее шеи, рассекая по ложбинке грудь, проходя по животу и заканчиваясь где-то в промежности; это были неровные отпечатки жадного рта. Отбрасывая использованную помаду, Смерть надвигается на спящую, придерживая за шею как будто это младенец, прижимая Силию всем телом к себе, разглядывая ее мечущиеся зрачки, от чего подрагивали прикрытые веки. Завивает ей волосы, откидывая их так, чтобы они не скрывали изящную наготу. Ложась рядом и забирая под свою мантию, обнимает как что-то драгоценное и сокровенное, не в силах побороть свою нервозность и прикрыть хотя бы на краткий миг глаза.       Силия не видела ни единого сна, не помнила, как закрыла глаза и была в неведении все это время, проведенное в тяжелом забвении. В какой-то момент она стала слышать чьё-то утомительное дыхание, сначала Силия подумала что это собака, подуманное тут же обрисовало образ здоровенной дворняги с высунутым розовым языком, с которого ручьями стекала густая пенящаяся слюна, срываясь с псиного языка, она разбивалась о белоснежную светящуюся плоскость. Силия почувствовала что что-то не так, но сонное забвение уговаривало ее не шевелиться и вперить весь свой интерес только в эту громко дышащую собаку.       Красный легкий атлас, ножницы скользят по нему как наточенное остриё на льду, хрупкая, переливающаяся даже в темени обстановки, ткань — мерцала и выделялась, контрастируя только с синевато-белой кожей. Этот стучащий звук смыкающихся лезвий, Силия слышит его приближение, ее мысли медленно прекратили размазываться и рассыпаться. Она замотала в противостоянии головой, прижимая к себе руки, обжигаясь о собственную холодность; распахивает в страхе глаза, моментально их отводя, — яркий свет одинокой лампочки бьет безжалостно в запуганный серый слезливый взгляд. А потолок-то во тьме весь черный. Ножницы клацнули, казалось, прямо где-то над ухом. Силия извернулась, ложась на бок, ощущая под собой ледяной металлический операционный стол. Тьма беспрестанно шевелится — там кто-то есть. Там кто-то упорно скрывается.       — Прошу, не делайте мне больно, — говорит в пугающую темную и непроглядную пустоту.       — Я не могу сделать тебе больно, — тьма змеями зашевелилась, подходя ближе — и вовсе расступилась. Его шаги звучали как монотонный давящий стук. Стук каблуков. Он выглядывает из темноты одним глазком, ставя себя в повиливающее положение. Он наблюдает и постоянно, притаившись, гонится. Этот уничижительный и раздевающий взор захлестнул, забурлил в крови, разливаясь и приливаясь стучащим душащим волнением к вискам. Силия сжимает на своей груди пальцы, а они подминают под собой что-то шелковистое и скользящее, опуская взор уже на себя, Силия ужасается кроваво-красному ночному неглиже, которого у нее никогда раньше не было. — Я не могу сделать тебе больно, потому что ты уже мертва, — делает шаг вперед, а темные руки противятся ему и хотят загнать во мрак обратно, словно разгоряченные любовницы. Силия нахмурилась, пытаясь успокоить свой неконтролируемый поток грусти и безнадеги, который приходится ей проглотить от одного только его вида. Он с таким трепетом к ней присматривался, пока она все это время этого напрочь не замечала. И никто никогда не сможет составить ему конкуренцию по силе. В чем твоя тайна? Кто ты таков? Это тот самый мужчина, облаченный во все черное, который посмертно уложил ее в просторный гроб.       — Я не умерла, — отрицает сказанное им, расслабляясь на холодном столе; приблизившись, он поднимает руку, облаченную в белую латексную перчатку, а в ней острые длинные ножницы. — Я не могла умереть, — смотрит лишь на холодное оружие, а он, растопыривая пальцы и подходя ближе, хватается за краешек ее кроваво-красного короткого подола, смыкая на ткани лезвия, без сожаления или смущения начиная разрезать. Его рука движется вперед, ни разу не дрогнув, этот мужчина ни разу не моргнул и, кажется, даже не дышал. Какой же он странный и жуткий. Режет ровно посередине, отвлекаясь на показавшиеся обнаженные бедра, тянет атлас на себя, продолжая двигать ножницы и кромсать одеяние пополам. Эти плотные телесные стыки, создающие притягательные щели. Она даже мертвая вызывала в нем сильнейшую ответную реакцию. Он думал о ней столько, сколько видел, столько, сколько места она занимала в его голове. Ему придётся выкачать из неё всю кровь, пустить по венам и артериям ядовитый и очень токсичный формальдегид — тонкая работа. Яремная вена для высасывания, сонная артерия для впрыскивания. Одна вход. Другая выход. Заткнуть её порочные дырки, пропитанной формалином ватой. И тогда она не загниет, а скорее зацветет.       — Тогда почему ты здесь? — у него ровный и приятный голос, который быстро забывается, но стоит его услышать, как он производит неизгладимое впечатление.       — Потому что ты выбрал меня, — без колебаний понимает что этот странный работник ритуальных услуг ни что иное как странный мальчик, которому не разрешалось играть в куколки. — Я слишком долго живу с Томом, чтобы не понимать твоих мотивов и того, что всё, чего ты добиваешься — искусный шантаж или прирожденная удача, — его ножницы не перестали резать, а лицо Смерти осталось беспристрастным, непробиваемым, загробным и наполненным интереса. Он бредил идеей похоронить Силию заживо.       Она чувствует леденящий металл на своей груди — он доходит до самого конца, рассекая весь пестрый пеньюар, перерезая тоненькие лямочки.       — Это ведь твое? — она улыбается, трогая атлас, а этот мужчина молча, агрессивно и резко сдергивает остатки платья с нее, оставляя полностью обнаженной. — Ты одел меня в свои шмотки? — его лицо слегка трогает раздражение и обида, его брови не шелохнулись, а вот губы дрогнули. Он не поднимает на нее взгляда, а Силия с дивным облегчением улыбается, понимая что на самом деле она права. — Пытаешься отделаться от того, чем был все это время? — чувствует на себе его колкий задумчивый взор, от его прикосновений у нее аж кожа мурашками зашлась. — Тебе нужен Том? — издевается над ним, сверля самоуверенным взглядом. — Или тебе хочется Януша? Ты ревнуешь, — берет его за руку, а она у него приятно тёплая даже через перчатку. Силия смотрит на него, на то, как он в немом вопросе домогается её ответа, а ещё он противится. Противится всему. — Как ты это контролируешь? — с восхищением смотрит на него.       — Как-то, — пожимает плечами и с хлёстким шлепком оттаскивает одну накрахмаленную перчатку, а рука у него немного в тальке. — Пару недель осенью я всегда мужчина, — поражает ее своим признанием. Силия прикладывает его ладонь к своей груди, замечая как в удивлении распахнулись у него веки и каким тяжёлым сделалось едва заметное дыхание. От противоречивых переощущений у него аж брюшину сладко сжало, стоило ему представить, как он безрассудно трахал ее.       — Какой у тебя рост? — оставляет без внимания брошенную прямо в лицо провокацию, игнорирует собственные позывы и желания, не меняясь в лице, а затем убирает руку с ее привлекательной обнаженной груди, с натянутым безразличием, без сожаления прячется в глубины мрака.       — А что? — мгновенно растерялась, завозилась, приподнимаясь, слыша угрожающее лязганье инструментов, от чего ее накрыло приступом паники, вгоняя в непреодолимое оцепенение.       — Мне нужно знать твой рост, чтобы выбрать гроб, — поворачивается внезапно, начиная с пугающей скоростью приближаться, вырывая из ее груди истошный, полный животного ужаса вопль. — Пусть будет сто семьдесят восемь.       Сквозь видение чувствует легкое трепетное прикосновение, не в силах разобрать за какое именно место ее гладят. И это дыхание, нескончаемое, бешеное, голодное. Приоткрывая лениво веки, теряет образ пса, видя перед собой что-то черное, а еще оно шевелится в такт безудержному дыханию. Ее пугает тот острый взгляд, которым смотрит на нее Том, такой нездоровый, пронзительный, молчаливый и безотрывный. Бледный как кусок мела или детская присыпка, а глаза насыщенно-карие, такие насыщенные, что в них с трудом можно уловить расширенный зрачок. Неприятное чувство заставляет отпрянуть, когда забытые воспоминания начинают прокрадываться в затуманенную сном голову и собирать порушенный карточный домик. И больше этот человек не казался Силие Томом, и он трогает ее, трогал все это время. Рука Смерти была где-то между сомкнутых бедер — скоблит ногтями и щекочет.       — Вот, потрогай, — Смерть позволяет ей себя познать, запуская её пальцы себе под мантию. — Оно все внутри, — взволнованно прикрывает глаза, стоило ногтям Силии слегка шкрябнуть, как Смерть в утомительной трясучке зазнобило. — Они все на месте, — бессвязно и таинственно говорит, впадая в нежное наслаждение; Силия трогает её плоский широкий живот, не понимая о чем млеет Смерть, но у неё есть член. Смерть не показывает себя, но разрешает прощупать. Силия не может высказать своё восхищение, её кожа на ощупь как нежная кожица персика. А еще у неё есть грудь, но тело странное, оно сильное и очень твёрдое, как будто она статуя какого-то греческого бога. Силия не видит, но ощущает, смотря в этот момент только на её глаза, на длинные тёмные ресницы, затем на восходящие изогнутые брови. Силия чувствовала себя ущербной и пристыженной, не принимая нечестную красоту этого создания. У неё изящная изломанная верхняя губа, и замыкает её ровная уплотненная нижняя, уголки губ слегка опущены и немного вздернуты — Смерть как будто все время немного злобно улыбается.       — Что ты чувствуешь? — Силия мнёт её груди, находя их идеальными по размеру и форме. Смерть приспускает ворот мантии, оголяя всего лишь одну грудь. Силия в смятении распахнула глаза, касаясь кончиками пальцев её твёрдого почти острого тёмного соска. Не говоря Силие ни слова, насильно подтягивает её к себе, принуждая поглотить самую вершину. Силия прижалась плотно сжатыми губами к чужой женской груди, с ужасом осмысляя происходящее. Ей захотелось расплакаться, она очень испугалась того, чем является Смерть. Она разомкнула губы и втянула в себя её твёрдый вставший сосок, нервно посасывая, оттопырив руку назад — не принимая происходящее, боясь гермафродита. Смерть теребит ей волосы, приглаживает и щекочет кожу головы, Силия начала успокаиваться, безотрывно посасывая её грудь, придвигаясь самостоятельно ближе, обнимая.       — Ты чувствуешь? — стонет Смерть, опуская её ручку ниже. — У меня встаёт, когда ты это делаешь, — Силие очень странно на душе, неописуемо грязно и вожделенно приятно. Эта связь со Смертью была как самая настоящая смерть, ведь она в чём-то убила Силию. Силия ощущает, как ей в ладонь растёт что-то плотное и толстое, через ткань мантии его не страшно гладить и тогда Смерть тоненьким голоском что-то стонет.       — О, мама, — Силия теряет рассудок, растворяясь в страстной любви, зацеловывая и прилизывая ей грудь, безотрывно посасывая, изнемогая и напрягаясь, сводя бедра сильнее вместе, сжимая и стягивая все интимные мышцы. Не хочет впускать в себя расхитительный и унизительный член Смерти, чувствуя, как намокла её мантия, а следом и рука Силии. Оно хочет её снова. «Я согласна!», — постыдно думает, потираясь о неё разведёнными ногами, выпутывая жесткий и очень приятный на ощупь член, Силия поспешно просовывает его в себя, моментально вцепляясь в мантию Смерти, утыкаясь в неконтролируемом бреду лицом ей в грудь, без разбору что-то лепеча. Смерть хватает её под коленки, сжимая их вместе и придавливая их ей к животу, напирая всем телом сверху, ощущая как теснее внутри она стала и заметно короче. Силия обессилено прикрыла глаза, чувствуя как ей не комфортно, отпуская отчаянную одинокую слезинку, томимая в нежной обволакивающей неге. Она не хочет шевелиться, убитая и утомленная, внимая в себя, отдаваясь почти безвозмездно. Прикасается к её мантии, скользя пальцами до самых плеч, останавливая прикосновения на её шее. Смерть горячая и очень живая, приятная и невыносимая. Надавливает на её ноги только сильнее, сгибая пополам, вырывая из Силии сдавленный муторный почти болезненный вскрик. Растопыривает ей ноги, ложась между ними, приближаясь к её губам, слабо трется о них своими, принимая её истошные жаркие вздохи — у Силии неповторимая реакция. Расслабленное тело Силии отяжелело, разгорячело и одубело в руках Смерти, она не прерывает её немых и истощающих разум эмоций, чувствуя, какая там Силия изнутри эластичная, вязкая и всасывающая, Смерти доставляла дискомфорт сама мысль прервать столь эмоциональную любовь их тел. Через её вялую горящую плоть Смерть чувствует, как без слов привязывается к Силие ещё сильнее, как связывает их прочная нить этих интимных, дурманящих разум, движений.       — Какое лицо у тебя… — Силия противится, но не может выразиться откровенно. Кладёт Смерти ладонь на лицо, желая его скрыть и не смотреть, не томиться под её безотрывным влюблённым взглядом, чувствуя себя щекотливо и очень нелепо, грязно. А Смерть все равно смотрит на неё сквозь расставленные пальцы. Силия отворачивается, договаривая про себя незаконченную фразу: «женское…», в этот самым момент она словно сама перестала ощущать себя женщиной, падая в эпатажную игру травести, ведь все что ниже было мужское и Силия чувствовала это в себе очень отчётливо. И чем больше она об этом думала, тем сильнее отрицала происходящее, вскипая и краснея от бурлящей истомы смешанной с презрением и стыдом не только к Смерти, но и к себе. Смерть вынуждала её мнение и желания раздваиваться также, как раздвоилась она сама. Силию тормошил и толкал не только её ощутимый конец, но и вся гадость происходящей ситуации. Она в раскаянии начала оправдываться, что оно её насилует, что ей не нравится то, что Смерть заставляет прочувствовать. Прочувствовать это в себе, она была невероятно велика и умела, Силия долго не могла забыть эти чувства, как оно елозит внутри, а ей в спину упирается женская грудь, — те воспоминания о их близости. Ей стыдно иметь со Смертью родство, стыдно за Тома, за себя, за то, что периодически из неё вырывается глухой пошлый стон, а глаза прикрываются. Она не признает то, что чувствует — своим ярким превосходным наслаждением, считая это бесчестной пыткой, которой Смерть пытается её унизить. Она приближает своё лицо, а Силия все ещё закрывает его ей, слабо пытаясь противиться и показывать то, как она недовольна. Силия не выдерживает и отворачивается, убирая свою, уже слабую и дрожащую кисть. Смерть целует Силию в шею и Силия прямо вся воспылала от поднимающегося откуда-то изнутри жара. Силия не хочет смотреть на её лицо, а Смерть хочет поцеловать Силию, приподнимает её бедро, делая упорный толчок. Силия вцепилась в неё руками, ногой прижалась к её пояснице, мучительно ноя, пристыженная от собственного яркого чувства, ведь Смерть вошла в неё под каким-то другим углом, а Силию от этого аж сильно пробрало до мурашек. Смерть сосет ей тонкую кожу шеи, делая то щекотно, то волнительно приятно, а иногда даже больно, Силия не хочет целовать Смерть и Смерть это знает, но целует в шею все равно, пытаясь уважить свою неконтролируемую романтичную натуру в такой момент.       — Ты меня отвергаешь, — оно тяжело дышит ей в шею, а затем отстраняется и смотрит сверху вниз. И Смерти всегда было все равно и наплевать, она никогда не испытывала такого отчаяния и болезненного увядания от одной только реакции на себя. — Но почему именно ты? — целует её в щеку, чувствуя чужую руку у себя в волосах.       Силия так до конца и не осознала свою важность, так и не научилась оценивать силу чужой привязанности по отношению к себе. Силия оправдывала происходящее местью обманутой Смерти, будто она так наказывает за бесчестное похищение палочки.       — Ну Силия, — обиженно выстанывает её имя, не зная как поделиться своей болью. — Милая, — слушает её бурные частые вздохи, ощущая как съежилась её кожа на ногах. Смерть понимает, что Силия в шоке от собственного оргазма и это рождало в бедной ней разочарование. Смерть отдаётся ей без остатка, сама увязая полностью в своих переживаниях, не ощущая от близости физического счастья, переполняемая моральной болью.       Силия смотрела в тусклый дневной свет, что пробивался через окно. Поджав под себя ноги и накрывшись почти полностью покрывалом, она попыталась спрятаться от осознания и навязчивых картин недавнего прошлого. Жаркая любовь к Смерти от её отсутствия стала постепенно спадать, разъедая голову невыносимо угнетающими сожалениями, полными раскаяния от содеянного. Стадия возбуждения и узкого сознания, когда даже самая грязная и пошлая вещь кажется насыщенной и будоражащей — прошла, оставляя глубокий след непринятия и мук совести. Хотелось отмыться от этого, сбежать, забыть — убедить что вместо тебя это был кто-то другой, кто-то незначительный. Никто и никогда не поймёт того, сколь разнообразны были испытываемые эмоции и насколько они противоречивы. А ведь у неё так недавно был секс с этим странным мужчиной, который женщина. И Силия смутно помнит его признания в безграничной сильной любви. Смерть ей что-то говорила, Силия помнит её голос, ей стало жалко Смерть, ведь она видела какие у неё были растерянные глаза, а потом эти извинения… Смерть повторяла их мучительно долго, а затем покинула, окрыляя Силию полученной свободой. Смерть требовала от неё мимолетных решений и отсутствия какой-либо реакции на себя и на все случившееся, но в данную минуту Силия могла только плакать от того насколько противна она сама себе. Ей неимоверно стыдно перед Смертью, Силие кажется, что она поступила с ней слишком жестоко, вспоминая, как много и бескорыстно помогала та ей. Но Силия не могла уйти от гниющего чувства неприятия где-то внутри, оно тлело медленно, не разгораясь, доставляя душевные тяжёлые томления. Ей было и стыдно за своё отрицание случившегося и жалко, она чувствовала себя перед Смертью виноватой и обязанной, но вместе с тем и грубо изнасилованной. «Я неправа», — шепчет себе, пытаясь унять депрессивный накал, увидеть в происходящем лишь одну проблему: себя и своё восприятие, которое изменив, она сможет излечиться от той боли, которая разрывает душу. «Но я не хотела», — противится тому, что проблема в ней, — «Мне неприятно. Мне было страшно. А сейчас мне невыносимо стыдно», — нервно завздыхала, поддаваясь на истерику, моментально краснея, сгоняя градины слез трясущимися пальцами. И хотя Силия пыталась себя успокоить тем, что оно её любит, но все-таки раскачивалась на волнах пережитого шока. Ей хотелось исчезнуть, потому что она не знала куда деться от этого ужасного чувства. Насколько это чувство было всепоглощающее, захватывающее и уничтожающее — просто испепеляющее. Это было так страшно осознавать. Осознавать случившееся и вспоминать. Её язык, руки, грудь, член… это все одновременно было при ней и все это вторглось в интимную жизнь Силии, продавливая там глубокую трещину своей близостью. Силие казалось, что её обманом лишили выбора и принудили, заставили, изнасиловали, а сейчас всё вокруг пытается убедить её в том, что она неправа. Силия касается своего тела и понимает что полностью голая, ведёт рукой между грудей, смазывая маслянистую помаду, затем ниже по животу, утыкаясь между бёдер, после чего её берет повторная волна раскаивающихся слез. Липкая, уже достаточно густая субстанция, которая внутри все ещё жива и вытекает наружу более жидкой. Оно в неё кончило! У Силии закрутило мучительно и неприятно живот, ведь оно пустило свою гадкую мерзкую слизь, Силия очень сильно побоялась забеременеть от Смерти, расчётливо представляя, что сделает аборт. Силия прочувствовала на себе и в себе — какой великий обман раскрылся. И она боялась, что появится Смерть и продолжит её любить. Сделать вздох становилось все труднее, свернувшись и крепко сжавшись, Силия хотела как можно быстрее это пережить, проглотить и забыть. Воспринять как тяжкий жизненный опыт и перестать удручать свою голову думами о том: транс ли Смерть и почему она имеет вагину тогда, когда это нужно.       Она пролежала в кровати почти неподвижно до самого вечера, пока сумерки не съели дневной свет, а Смерти все не было и не было. Тело изнывало от всего пережитого, Силия растирала остатки помады и чужой страсти меж своих пальцев, приходя в некий морозящий, пробирающий до самых глубин ужас; рассматривая собственные пальцы, она видела черную, приобретающую желеобразное состояние жидкость. Она зарыдала от раскаяния с новой силой, ей хотелось заспринцевать себя моющими средствами до чистого хрустящего скрипа и никому никогда не говорить о том, что с ней произошло. Ей было уже мало просто очиститься от этого, хотелось прополоскать себя изнутри — там, куда оно забиралось. Она стала вспоминать Магический Конгресс. Что каждый о ней подумает, — узнав чем она занималась, а главное с кем. «Я этого не делала!», — отпирается и защищается от собственных нападок совести, начиная питать к Смерти ненависть, желая сделать с ней что-нибудь унизительное. Но вместо сцен мести Силия только больше расплакалась, драпируя свое трясущееся тело в хлопковую простынь, начиная бессильно сползать с постели. Кровать виделась гигантской и невыносимо высоченной, казалось, что эта постель вместит троих или четверых, преодолеть ее оказалось практически физическим мучением. Вытягивая руки и помогая себе ногами сползти, Силия падает на пол, сгребая простынь у себя на груди, совершенно не желая быть обнаженной, у нее вообще родилось желание надеть на себя рыцарские латы — только бы ее больше никто не попытался раздеть. На лицо падают свалявшиеся длинные кудри. Силия ненавидела кудри, она посчитала: что Смерть специально сделала то что ей не нравится, это выглядело издевкой. Больно ударившись, она ощутила как все тело пронзил холод от каменного пола, нежные соски первым делом заныли даже через ткань, заставляя Силию приподняться и начинать хвататься во все, только бы встать. Ей казалось, что у нее отказали ноги, а между бедрами словно мяч привязан — они даже не могут выдержать вес собственного тела, подгибаясь как сломанные тростинки. Снимает и откидывает чужие туфли, не понимая почему они вообще на ней, притягивается о шкаф, чуть не теряя скрывающую простынь, еле-еле привстает, ощущая невыносимую слабость и неуправляемость в икрах и коленях. Силие стало казаться что Смерть что-то с ней сделала, отчего Силия воспылала ненавистью к этому существу только больше. За порогом неизвестной комнаты Силия услышала чей-то кашель, а затем краткий смешок. Хватаясь одной рукой в шкафные двери, делая медленный шаг за шагом, она преодолевает расстояние до двери, другой рукой все еще сминая постельную ткань, ненавидя свое тело и презирая. Толкает дверь и та отворяется, Силия скатывается по дверной арке до самого плинтуса, желая сделать себе клизму во всех местах, только бы отмыться от пережитого кошмара. В затемненном коридоре она встречает Горация, который тут же встретился взглядом с Силией и невероятно сильно испугался, отскакивая на несколько шагов назад. И ей стало так невозможно стыдно, особенно теперь, к ее щекам прилила кровь, а глаза заполонились слезами, она все еще прикрывается длинной простыней, закрывая в ненависти и смятении глаза, не зная что делать. Не хотелось ей говорить о том, что случилось, не хотелось ей снова переживать этот стыд — все равно никто не сможет ей помочь, а вот она может принести другим людям куда больше неприятностей. Силие захотелось, чтобы пришла Смерть и спасла ее из сложившейся ситуации. Гораций рассматривал Силию и, кажется, даже не узнавал, настолько эта женщина выглядела потрепанной и покалеченной, вроде бы даже и говорить она не могла. А Силия все не смела перестать думать о Смерти, а ещё одиночество стало её душить, Силие захотелось быть не одной, а с кем-то, даже если это Смерть. Она, немного повременив, услышала шелест мантии, а затем чьи-то руки трогают её и Силия моментально пожалела о том, что пожелала общества Смерти.       — Все хорошо, Гораций, — обращается к нему, а он будто и не видит всего происходящего. — Тебе нужно зайти в кабинет Зельеварения, кто-то хочет переписать контрольную, — Смерть говорит с ним, а у него лицо все такое же — с застывшим на нем удивлением, словно он что-то видит и понимает, но вместе с тем и упускает. Когда Слизнорт послушно стал разворачиваться, Смерть окликает его снова и он оборачивается, будто вынужден выполнять ее приказы: — Если твой факультет хочет победить в этом году, то поговори с мистером Малфоем и командой по Квиддичу. Я больше не потерплю нечестной игры, — у Смерти мягкий размеренный голос, заботливый и очень заклинательный, и Силия видела, как Слизнорт слушает, как кивает и не рассматривает собеседника.       — Да, сэр, — соглашается со Смертью и моментально удаляется, оставляя у Силии в груди неприятное чувство безвыходности.       — Что это было? — Силия поднимает глаза на Смерть.       — Я помогаю Горацию выиграть кубок Школы.       — Я сделаю от тебя аборт! — вцепилась в свою простынь, начиная снова плакать, желая хоть как-то показать свою уверенность и свою непоколебимость, несломленность.       — Я не могу иметь детей как мужчина, — Смерть немедленно даёт ей свой ответ, явно улыбаясь на такой дерзкий выпад. Берет Силию на руки, обёрнутую в тряпье и сморщенную от злости и обиды. — Да и как женщина, по большому счёту — тоже, — когда Смерть это сказала, то Силие стало жалко её. Она была такая незлая, такая как всегда, но немного убитая, Силия поняла что это из-за неё.       — Тебе ведь не было до меня дела. Никогда. Это были Том, Януш, Геллерт, много других. Что изменилось? — она рассматривала эту прекрасную женщину, сочувствуя в данную секунду им обоим, чувствуя, как приятно быть любимой именно у этого существа.       — Это ты так думаешь. С самого начала, когда история подарила Тому тебя, я знала, что случится в конце, поэтому вынудила Тома собрать эти Дары. Я хотела семью. Но я не семейный человек, — она оправдывается перед ней и Силия ничего не хочет слышать. — Из трёх моих Даров, которые были у меня на руках, Камень я отдала тебе сразу, не планируя делиться остальными ни с кем. Я выделила тебя с самого начала.       — Камень принадлежал Тому! — Силия напомнила об этом, считая слова Смерти враньём.       — Это Том его присвоил, — Силия все равно видела в словах Смерти множество оправданий, которые только бесили и раздражали. Липкость ее засыхающей спермы не давала Силие спокойно сидеть. Ничего не говоря, Смерть понесла Силию в неизвестном направлении, заставляя ее только больше прятаться в полы простыни и даже скрывать лицо, казалось, что даже портреты преследуют ее и осуждают, молвят о том, что они все знают; знают какие пошлости и гадости она делает наедине с этим созданием, при этом мысли Силии настолько громки и неприкрыты, что она и не подозревала что их слышно даже бесстрастной Смерти. Наверное столько оскорблений в свой адрес Смерть еще никогда не слышала, и оскорбления эти были так глубоки потому что Силия с чувством тревоги сожалела и желала все вернуть назад, стереть память и вернуться домой.       Ступень за ступенью, коридор за коридором, в Хогвартсе становилось все холоднее, пока Смерть уносила Силию все выше и выше по башням, ни разу не уставая и не вздыхая, показывая как можно более четко: что она не человек вовсе. Где-то на пятом этаже Смерть остановилась и Силия стала рассматривать разноцветные двери, на которых не было даже пометок куда они вели. Но Смерть волновала четвертая дверь слева, тогда Силию всю сжало и стянуло от негодования и просто еле сдерживаемой злости. «Ты больше не прикоснешься ко мне», — сжимая челюсти выговаривает этот наказ в своих мыслях, желая громко-громко кричать, неистово все бить, ломать и крушить, взять в руки что-то тяжелое и избивать Смерть, да до тех пор, пока от нее не останется кровавая кашица — настолько она была невероятно зла. Такой униженной и оскорбленной она еще не ощущала себя никогда, а возмущение все теснило ее грудь и расталкивало другие рациональные мысли, выдавливая из Силии только слезы отчаяния и негодования. «Еловый сок», — произносит Смерть пароль и дверь отворяется, впуская их в свои светлые мраморные покои, и Силия проникновенно зарыдала, закрывая лицо руками, ведь она оказалась не где-нибудь, а в ванной старост. Смерть показалась ей в этот самый момент очень трогательной и заботливой, Силия немедленно обругала себя и свою предвзятость, стала обвинять себя в жестоких мыслях, порицать за желание причинить насилие и боль, стала мысленно оправдываться перед Смертью и оправдывать саму Смерть, фантазируя их чистосердечный диалог. Белый отполированный мрамор располагал расслабиться, Смерть подходит к подножию глубокого, наполненного разноцветной водой, бассейна, и пока Силия рассматривала инкрустированные самоцветами краны, Смерть выбрасывает ее в бассейн, ухватившись за прикрывающую ее ткань, вовремя сдергивая простыню, заставляя Силию обнажиться вновь. Сбросила ее в воду как нечто противное, как ношу, от которой желалось избавиться все это время. Неблагодарная, заносчивая и избалованная, — думала о ней Смерть, обижаясь на каждую честную мысль, которую Силия отпускала в ее сторону. Силия повалилась с немым визгом в эту разноцветную водицу, падая как камень, расплескивая нежную как манная каша пену во все стороны. Мыльная вода забралась ей и в уши и в нос, окутывая спутанные волосы и сведенные ноги, начиная тянуть ко дну. Силия выпячивает руку, рассекая водно-мыльную гладь, ее резко кто-то выдергивает, словно она подоспевшая морковь, и тянет, а оказываясь на поверхности и вдыхая приятный лавандовый аромат, Силия расслабляется, совершенно забывая о своих гнетущих ранее эмоциях. Смерть подтаскивает ее к большим мраморным ступеням, где уже ноги чувствовали дно. Тщательно умыв лицо, Силия ощущает на себе кружевную пористую пену, она облепила и смыла все то, что не давало покоя. Смерти больше не было снаружи, но она могла остаться внутри, могла еще не успеть вытечь до конца. Эти прозрачно-чернильные гелеобразные массы засыхали как сопли. Проведя большую часть времени в застывшем состоянии, Силия все ярче понимала: что покорив вершину из нее более отчетливо засияет самая настоящая тьма, она вдруг резко ощутила в себе силу ушедших мотивов: стать номером один в своих собственных пораженных фантазиях и сиять. Силия не могла простить такого отношения к себе со стороны всех остальных, не понимая почему не может выбраться из столь узкого порочного круга.       — Когда ты исполнишь мое желание? — хватает Смерть за приспущенные полы мантии, задирая взгляд, наблюдая как она схожа со статуей, отъявленно что-то скрывая в своей недремлющей голове. И вот чем бесстрастнее и коченее был образ Смерти, тем сильнее это пугало и тем сильнее притягивало, внушало какую-то грозную, ни с чем не сравнимую силу. Силу молчания, силу таинственности, силу беспрекословности. В ней не сомневаешься, хотя хочется сделать шаг назад. Силие невыносимо противно от себя и того что она перенесла, поэтому она мечтала внимать со стороны Смерти лишь слова ее удовлетворяющие. Тянется к ней, вставая перед ней на колени, прижимаясь всем своим мокрым телом, напоминая самое обычное ластивое животное. — Отпердоль меня, — говорит о себе чересчур неуважительно, утыкается щекой ей в колено, руками пытаясь задрать эту необъятную глухую мантию. Силие хотелось снова ощутить на себе эти противоестественные двойственные чувства, которые были на грани оргазма и самобичевания, а потом окатывали с невероятной силой и наступала лавина наслаждения, после которой неимоверный колющий в самую душу стыд, от которого ничто и никогда не скроет и не закроет. — Не игнорируй меня, — срывается ее голос на плачущий стон.       — Ты расцениваешь это как изнасилование.       — Да, — восхищается тем что оно заговорило с ней.       — А я — нет. Для меня у нас был просто хороший секс. Поменяй своё восприятие. Тебе любой секс кажется изнасилованием. Ну беру я тебя как женщину. И что? Ты сама все это провоцируешь. Вновь и вновь. Вновь и вновь. У тебя какая-то нездоровая потребность быть униженной, быть изнасилованной.       — Ты исполнишь мое желание? — тянет на нее руки, наползая и вытягиваясь, достигая ее груди, а Смерть хватает ее за руки, они у нее сухие и теплые, а мокрые пальцы Силии выскальзывают и борются — где-то мисс Реддл беспристрастно врет.       — Да, — опускает на нее взгляд, находя Силию немного ненормальной.       — Скажи мне, — облизывает ее мантию на уровне пояса. — Скажи мне это, — нервно щупает Смерть за ягодицы, глубоко впивая в них свои ногти.       — Насколько тебе это необходимо? — а Смерть не теряет своего размеренного тона, уставившись теперь уже на изображение прекрасной русалки, которое было слегка выше уровня ее глаз.       — Больше чем ты думаешь, — томным сделался ее голос, Силия срывалась на шепот, резко затеребила подол чужой мантии.       — Ты — Повелитель Смерти, Силия, — озвучивает горячую мечту этой женщины, вселяя в нее небывалый задор и просто несоизмеримую уверенность в себе и своих силах, и не только силах — желаниях.       — Почему ты не зайдёшь со мной? — Силия видела в этом нечто странное, она потянула Смерть за чёрную мантию, пытаясь раздеть, но Смерть не даёт этого сделать, чем обескураживает.       — Ненавижу это зрелище, — бестактно отзывается о себе, смотря Силие в лицо.       — Но ты можешь принять любой облик, — не понимает, но сгорает от любопытства, ведёт рукой ниже, нащупывая её неоспоримую мужественность. Силия пробирается рукой под покровы чёрной мантии, хватаясь за её этот пугающий отросток.       — Не хочу, — смотрит в витражное окно перед собой, утомительно ахая, ощущая прикосновения к чувствительным бугоркам.       — Ты ужасен, — оскорбляет её Силия, поспешно прислоняясь губами к её члену. Целует в этот член, а он уже от лёгких прикосновений губ, от горячего дыхания становился твёрдым, рослым и ощутимым. Силия присасывается губами к этим налитым бугоркам, всасывая их в себя, на языке чувствуя, как давится из них безвкусная прохладная слизь. С причмокиванием присосалась к одному, затем к другому, чувствуя, как Смерть слабо залихорадило; Силия была как маленькая улиточка или пиявочка, Смерть затрясло от того, что пришлось столь сильно напрячься — только бы сохранить пошлый возглас в себе, только бы промолчать, не показать насколько эти скользкие любовные прикосновения губ и языка вызывают приятное онемение, грязные мысли, смущающие сознание, и желание получать внимание к своему члену. А вместе с тем Силия целует там, и это показалось Смерти очень странным, располагающим и даже более интимным чем все что происходило ранее. Это было приятнее любого искреннего комплимента, это как крепкие сокровенные объятия, в которых сочилась неугомонная любовь и неукротимая страсть. Смерть гладит Силию по голове, прикрывая медленно глаза, возбуждаясь от своих романтичных чувственных мыслей, ощущая, как раскисли и распарились мышцы, они клокочут мелкой дрожью, трясущимися пальцами; но все ещё не проронив ни звука, Смерть зарывается в её волосы, начиная их в агонии мять и поощряюще приглаживать. Позволяет себя тяжело вздохнуть, вместе с тем и упустить нежный стон, после которого словно камень с души упал и стало так легко и приятно. Силия мусолит приятные неровности языком, ненавидя то, чем является Смерть и обожая её образ не меньше. Разомкнув губы, она впускает его в себя, думая о том, насколько странно это смотрится со стороны. Пальцами крепко сжимая бедра Смерти, она продолжает поглощать её, пока от этого Силию не начинало выворачивать и тогда Смерть протяжно что-то проскулила.       — Мне нужен Том Реддл, Януш и Геллерт Грин-де-Вальд. Здесь! — выплевывая ее из себя, заявила обескураживающе Силия; Смерть никак не отреагировала на эту жестокую и грубую просьбу, которая в один момент исполнившись, должна была обрушить всю привычную для Смерти жизнь. — В один день и как можно скорее, — посасывает её, зажимая у основания, сцеживая со Смерти каждый восторженный возглас и стон. — Скажи, что ты ко мне испытываешь? — лижет ей член, не выпуская из рук, злобно скалясь.       — Все самое необыкновенное, — признаётся Смерть, потянув Силию на себя, в этот момент хватая ее за шею, насильно впихиваясь внутрь, медленно скользя по гладенькой приятной щековине, насладившись — хочет большего, заскальзывая с трудом все глубже, ощущая это своей рукой, особенно — как встал её член у Силии в горле.

      Пододвигает поближе к Силие тарелку с еще теплым ужином, вставая со своего места, кладя руки на ее плечи и усаживая за собственный рабочий стол, ощущая себя очень странно, но от этого и не менее приятно. Заправляет Силие в воротник легкой ночнушки чистую переливающуюся золотом салфетку, стелет еще одну ей на колени, по привычке вкладывая в ее левую руку вилку, а затем садится напротив и начинает безотрывно смотреть, не находя себе места, словно сейчас вот-вот произойдет что-то очень значительное и волнительное. Силия должна покушать, да как следует, а то она уже плохо выглядит. Первым делом страдает ее цвет лица, он становится каким-то серым и тусклым, глаза полностью лишаются блеска, а губы высыхают. Силия делает вид что не присутствует в данной комнате, что не присутствует в этом месте вообще. Она так хотела вырваться в Большой зал и поесть со всеми, но Смерть догадывалась, что Силия будет болтать с остальными, а именно этого Смерти и не хотелось. Не хотелось, чтобы эта девочка общалась с другими людьми. С кем-то помимо нее одной. Не хотелось, чтобы Силия выходила за пределы двух комнат: ее спальни и собственного кабинета. Не хотелось, чтобы Силия разговаривала даже с картинами или призраками. Силия была уверена, что Смерть играет сейчас в жестокую маму, которая наказывает за воровство, за испачканные стены и недостойное поведение. В животе крутило от голода, но как такового голода она вовсе не чувствовала, вернее — аппетит отсутствовал, ровно как и желание чего-нибудь. Силия ощущала себя так паршиво только тогда — когда отдавалась Янушу в образе дементора, чем младше он был — тем сильнее у него выражалось потустороннее начало, которое с последующей встречей все меньше и меньше оставляло отпечаток. Но Смерть другая. Силия была уверена, что это существо делает ее такой слабой и больной специально. Такой несчастной, такой низкой и беспомощной. И вот прямо сейчас она таращится на нее своим неморгающим взглядом, своими загробными темными глазами, которые вроде бы и женские, а вроде лютость и изощренность в них мужская. Ее эта двоякость во всем все больше и больше бросалась в глаза, раньше Силия этого и не замечала. А еще Смерть никогда не раздевается, ходит в темных длинных мантиях, будто прячется, при этом на ней неоднозначное лицо.       — Кушай, — улыбается наконец-то, замечая, что Силия разглядывает ее и впадает в глубокие ненужные раздумья, которые потащили на самое темное дно. Силия игнорирует просьбу, продолжая витать в своих мечтах, только на этот раз опуская глаза в тарелку. Может быть Смерть нервирует чужой взгляд? Но на самом деле взгляд нервировал Силию.       После недолгих разглядываний, Смерть придвигается к мрачной и потерянной Силие, берет ее за ручку, а пальцы у нее слегка холодны, выпутывает из них вилку, подцепляя еду, начиная самостоятельно кормить. — Я специально для тебя попросила штрудель и пирог с патокой, — отламывает еще один кусочек, склоняя голову, наблюдая за тем как долго же Силия жует, да еще и так нехотя, словно он был совершенно пресный и сырой.       — Ты даже не знаешь меня! — резко бросает дерзкую фразу, поднимая на Смерть укоризненный взгляд, от чего та вытаращилась только больше, обиделась, но не подала виду. — Я не ем сладкое! — не говорит, а практически гавкает, чувствуя, как ее всю затрясло, пока Смерть еле скрывает мимолетную улыбочку, насаживая на вилочные зубцы новый кусочек пирога, игнорируя сказанное.       — Ешь, — подносит вилку к ее губам и порицающе, но очень родительски смотрит, внутри вся сияя от такой близости, находя их единение столь сближающим и интимным, что в какой-то момент Смерть начинает завидовать самой себе, не веря в то исключительное и никому более недоступное и непонятное счастье. — Я знаю что ты не ешь сладкое, — совершенно незлобно говорит, наблюдая, как хмурость Силии растаяла под искренним недоумением. — Но именно сладкое тебе сейчас и нужно.       — Ты выполнишь мое желание как Повелителя Смерти? — смотрит на длинные ногти Смерти, на ее кисть в целом, сравнивая со своей, и на Силию нахлынула новая волна зависти и ревности. Комплексы захлестнули с небывалой силой, теперь все достоинства мужчин, которые имелись у Смерти, заставили Силию чувствовать себя ущербной и менее значимой чем вообще когда бы то ни было. У Смерти рука в разы больше, шире, а пальцы длиннее, и тут же Силия смотрит на свою узкую кисть, находя ее неполноценной и ни на грамм не привлекательной.       — Да, — кивает ей Смерть в ответ, продолжая уговаривать съесть еще хотя бы пару кусочков.       — Ты считаешь меня красивой? — наконец-то набралась смелости посмотреть ей в лицо, а сама не выдержала и стала ронять крупные слезы, тут же жалко искривляя свое спокойное и непоколебимое — гордое выражение лица. Смерть не переставая ухмыляется и могло даже показаться, что она довольствуется слезами Силии и что ей нравится эта ревность, обида, зависть и злость, а еще и эта немощность, но Смерть берет Силию за руку, добавляя только краткое:       — Да, — и Силия соглашается съесть еще один кусочек, тогда Смерть отламывает следом еще один, в ожидании смотря когда проглотится нынешний.       — Ты считаешь себя лучше меня? — это, наверное, был самый странный и непредугадываемый вопрос, который Смерть услышала. И Смерти стало понятно, что Силия не просто ревнует ее саму, но еще и всех своих мужчин к ней.       — Нет, — гладит ее по волосам, мягко улыбаясь, целуя Силию в горячий лоб, а она вцепляется Смерти в запястье, как будто чего-то все-таки боится. Именно в ту самую секунду, когда Силия ощущала свою уродливость и слабость больше всего; ее зависть и ревность брали новые вершины, поэтому и пирог, которым кормила ее Смерть казался чем-то уничтожающим, чем-то, что могло повредить и навредить. Съев очередной кусочек, Силия хватает руку Смерти и, задирая рубашку, кладет себе на бедро, с какой-то надеждой смотря, желая получить свою исключительность на деле. Здесь и сейчас, прося доказать это никак иначе кроме как взять ее.       — Почему? — растерялась и раскисла Силия, когда Смерть отказывает ей в близости, убирая свою руку, продолжая мучить сладостями.       — Давай поговорим, — Смерти кажется, что Силия прогибается под ее собственными флюидами, она не понимает чувств и не желает копаться и распознавать их. Не желает осознавать. Ей проще отдаться, получить оргазм, а потом обвинять в случившемся своего партнера, ей, однозначно, неимоверно желалось почувствовать себя особенной. — Что бы ты еще хотела изменить в мире? Расскажи мне, — пытается отвлечь, улыбаясь, когда Силия снова начинает кушать. — Ты мне так важна, — не может скрывать своих романтичных порывов, они окрыляли от одного ее вида; и вид этот мог быть самым разнообразным: она могла плакать, могла болеть, или же быть во всеоружии.       — А что ты можешь еще сделать? — Силия входит бесстрастно в эту игру.       — Я не всесилен, — говорит о себе в мужском роде, что только больше вгоняет Силию в панику, а еще ей показалось, что проглоченный пирог прямо сейчас вернется обратно. Она просто представила, что у них могут быть дети, что у них уже есть общий сын. У Силии закрутило живот, а еще по ней прошлась легкая дрожь. — Но я могу влиять на некоторые вещи. Просто не могу дать тебе это здесь и сейчас, — Смерть замечает и понимает состояние Силии, стараясь его непринужденно игнорировать. — Для твоих желаний, а вернее — на их исполнение потребуется время, — но Силия уже ничего не слышала, она встала из-за стола, отворачиваясь, ощущая, что ей лучше когда она не смотрит на Смерть, однако, чувство раскаяния и вины сковало терновыми колючками. Ей захотелось броситься в объятия этого двуликого существа, потому что в глубине души она специально принижала и не замечала все те жертвы и подачки, которые для нее делают. Ей было все мало и мало, Силия хотела больше, и вот, — когда получала это «больше», то изнемогала от того, насколько этого оказывалось недостаточно. Насколько это уже ее не удовлетворяет.       — Чёрное, — Смерть щелкнула пальцами и на её столе появилась маленькая чашечка крепкого кофе, которое она выпивает за один глоток. Отодвигает пустую чашечку от себя, поддавая поближе к Силие, — отдельно от белого, — Смерть вновь щёлкнула пальцами, и на этот раз перед ней появилась белоснежная тонкая сигарета, которую она протянула собеседнице: — да, мисс Силия? — она всячески понукала одним только взором. Подошла к ней очень близко, засунув ей в рот наколдованную сигарету, по третьему щелчку опаляя. — Я прочитала твои личные заметки, — Смерть говорила с нарочитой деловитостью, снисходительностью и полным отсутствием деликатности. Она выглядела встревоженной, но вместе с тем и нетронуто спокойной, стойкой и капельку высокомерной. Силия затягивается как можно глубже, ощущая горький тлеющий привкус, через секунду выдыхая в спину Смерти.       — А ты что-то имеешь против? — Силия почувствовала ущемлённость со всех сторон, будто как на ладони перед всевидящим воспитателем-порицателем.       — Нет. Вовсе нет, — заверяет её расслабленным тоном, оборачиваясь, наблюдая Силию со стороны, а выглядела она паршиво, отчего и не менее привлекательно. Она не теряла себя даже в ту секунду, когда многие бы предпочли включить дурака.       — Это же обычная гигиена, — её речи стали приобретать цвет и очерчиваться в нечто совершенно отчетливое. Силия бездумно стирала всю абстрактность своих резких дерзких слов, подвергая свою жизнь дикой опасности. — Это как стирать белое отдельно от чёрного — совершенно правильно, — бездумно, открыто, прямо в лоб — а потому и безжалостно.       — Ну смотри: лицо у меня белое, а член чёрный, — не упускает возможности оскорбить и унизить. — И он действительно чёрный, без преувеличения, — Смерть была столь же резка и прямолинейна в отношении себя. — Это не помешало мне тебя отпердолить, — изысканно наслаждается сказанным, неспеша прикрывая глаза, расплываясь в победоносной ухмылке, не прекращая вспоминать их последний половой акт. Это всегда как что-то стоящее, редкое и очень желанное. Силия желанна во многих смыслах, ровно также, как и долгожданна. И Смерть уже давно начала задумываться о природе и корнях этих чувств. Это мимолётная страстная влюблённость? Сильная родственная привязанность? Тогда почему она тяжела как полученный тюремный срок? С этой женщиной всегда чувствуешь себя несчастным, недопонятым, но услышанным и вожделенным. Как иногда противоречивы могут быть ответные чувства, особенно, если начать их осознавать или разбирать. С людьми у Смерти все однозначно: там нет чувств, там яркие всплески эмоций, это как взорвавшийся гейзер.       — Замолчи! — Силия выходит из себя, краснеет, потом тут же белеет, трясётся и срывается на истеричный крик. Самонадеянная женщина, которая, переступив через откровенное пренебрежение и унижение, не утеряла способность к эгоизму. Она себя чувствует, а ещё, почему-то, она чувствует их всех. Чувствует, как она нужна им. Нужна намного больше чем они ей. — Ты не понимаешь, — смерила свою ярость на приглушенное твёрдое побуждение, а лицо её тотчас перекосила гримаса надменности и непреклонности. И это сильно заводит, и это заставляет взгляд цепляться за каждый её шаг. Её промежность сама по себе ничто и ничего из себя не представляет, но вот вкупе с самой Силией это казалось чем-то нарицательным. А ещё у Силии поганый рот и язык, которым она извергает только нечистоты под приличными словами и цензурные гадости. Даже её мозги прогнили под гнусностью её бредовых апатичных идей и античеловечных взглядов. С такой как она никогда не будет свободы и полёта мысли, она как удавка, которую зачем-то напяливаешь самостоятельно и мучаешься, при этом торжествуя: как она тебе хороша. Смерть ловила каждую свою мысль, раскладывая Силию по полочкам, разбирая по частям, дабы доказать себе какой недостойный и мерзопакостный человек перед ней. И все равно — нет.       — Ты их боишься, — наливает себе огневиски, делая маленький глоток, тут же сожалея о проглоченном. — Потому что их становится очень много. Да-да-да. Сначала вы сами их навезли как рабов и рабочую силу, а потом, когда их стало очень и очень много, что из всех щелей поперло — задумались о своей неприкосновенной идентичности. И логично предположить, что будут бунты и гражданские войны, ведь их численность порой превышает и не остаётся ничего, кроме… — с выжиданием смотрит на скукожившуюся от негодования и злости Силию, делая ещё один глоток. — И вот тогда пошли крайности. Но я не виню людей, ведь они не видят будущего и не могут предугадать. Даже я не вижу будущего. Как хорошо что я не человек, — упирается вновь в себя, сожалея лишь о своей единичности и неповторимости. — Но я могу помочь тебе в любом начинании, — коварно, но очень деликатно даёт ей почву к новому желанию.       — В смысле? — Силия встрепенулась, отбросила докуренную сигарету, явно напряжённая заданной беседой. Она дрожала от любопытства, прельщения и ужаса. — Что ты хочешь этим сказать?       — Ну знаешь… есть некоторые особенности. Человеческие особенности, зная которые можно убить не просто колонию, а целый материк.       — И ты так уже делала? — Силия сощурилась в неверии, искренне удивилась и испугалась, понимая, что Смерть неисповедима.       — Я? Пф, брось, конечно же нет, — заулыбалась. — Я же не человек, — на этих словах её гордость полилась через край. — Мне бы такое и в голову не пришло. Если договориться с природой, она многое может, — говорит это интригующим пугающим шёпотом. — Например: убить все живое, — начинает издалека. — Хочешь избавиться конкретно от собак — они вымрут. Ты ведь замечала, что те или иные животные выводятся не просто из пищевой цепи, но и из вереницы жизни. Люди — те же животные.       — Неужели ты?.. — Силия с ужасом распахнула глаза, прикрывая соболезнующе лицо.       — Тебе это только кажется, дорогая, — завуалированно говорит, что готова ради неё на многое. — Некоторые вещи лучше не называть своими именами. Это неприлично и опасно.       — Но?..       — Я не имею к этому отношения. Я просто говорю о том, что это возможно. Знаешь, ради эксперимента я создала вирус, который может поражать только собак породы йоркширский терьер. И в теории, если бы я заразила хоть одну шавку, все бы они неминуемо, но спустя, возможно пятилетие, полностью исчезли.       — Я этого не говорила! Это все ты! — трусливо и очень ханжески отказывается от своих мыслей, сваливая всю тяжесть происходящего и инициативу только на Смерть.       — Молодец. Стоило от тебя этого ожидать. И я просто отвечаю на твою утопию, — а Смерть меланхолична, спокойна и улыбчива на каждый выпад Силии.       — Я не убийца! — несдержанно вскричала.       — Ты хуже убийцы, — все также размеренно и неторопливо парирует. — Пока никто не знает — это не запрещено. Никто ничего и не поймёт. Это произойдёт, возможно, за декаду, а возможно и за четверть века, за столетие. В этом-то и есть моё отличие от людей. Я могу делать глобальные вещи, а они и не поймут ничего. Но — да. Мой ответ тебе: да.       — Я ничего лишнего не просила. Ты знаешь чего я хочу.       — Да, это выход. Но только отчасти.       — Сойдёт!       — Тебе стыдно, — делает к ней шаги, желая заключить в объятия и прижать к стучащим на перебой сердцам, вдыхать аромат её тела, не отпускать и любить, любить, любить.       — Смотреть на тебя мне стыдно! — дерзко, высмеивающе и абсолютно серьёзно, с искривлённой физиономией бросает Смерти это в лицо.       — Такие как я — экзотика, — а Смерть с лёгкой улыбкой остаётся непроницаема и непреклонна. — Это пока что совершенно не модно, — с наигранным сожалением выдыхает, наслаждаясь той жесткостью, с которой Силия каждой фразой бьет по лицу. И вот уже следующую Смерть готова произнести заместо неё, предугадывая нужный посыл.       — Не можно! — делает к Смерти смелый шаг, в упор таращась.       — И это тоже.       — И тебе не обидно? — Силию тут же выбросило из моря агрессии прямо на тёплый песчаный берег непонимания. — Хочешь противостояния?       — Конечно же — нет, — это становилось нудным и очень глубоким. Смерть ощущала, как Силия срывает на ней всю злость на глупый несуразный мир, находя в её существовании камень преткновения и соучастника в содомии. — Не путай меня и людей, — качает указательным пальцем, пытаясь расставить все недостающие точки. — Мне их не жалко. Я им не сопереживаю. Я их не поддержу в любом случае. Я скрываю свою индивидуальность и очень этому рада. У меня вообще нет и не было проблем в социуме, люди меня вожделеют всегда. Ты просто не представляешь каково это… — с тёплой тоской выдыхает, мечтательно купаясь в воспоминаниях, — быть всем и за всех. Какое общество? Какие личности? Это не глобально для меня от слова совсем.       — Ты меня поддерживаешь… и не просто словом… — Силия польщена, а ведь она до сих пор не понимала мотивов Смерти.       — Это потому что мы семья, — притягивается настолько близко, насколько это было возможно, с чутким прикосновением заключает в объятия, присасываясь к её недовольным злым губам, возгораясь заново и по-новой.