Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      — Как долго ты пробудешь здесь? — не поворачиваясь к ней, и не смотря на свои пальцы, спрашивает Смерть, безразлично нажимая на клавиши, выдавая свою самую любимую композицию. — Иногда, — сама резко меняет тему, не давая Силие оправдаться, — я сочиняю песни и отдаю их безымянным музыкантам и композиторам. Если бы ты знала, как приятно придавать огласке собственное творчество, в котором есть неповторимая частица тебя самого.       — И ты никогда не хотела стать автором? — Силия осторожно подходит к ней со спины, наблюдая ужасное сходство между Смертью и ее детьми, раньше оно не бросалось столь сильно в глаза и не пугало до дрожи в коленях так, как пугает сейчас. — Показаться? — становится возле нее, наблюдая на пыльной плоской крышке захламленного пианино обрюзгшие книги и полуразвороченные свитки, разбросанные документы и какие-то непонятные предметы, а еще бокалы и чашки повсюду.       И Смерть надолго замолчала, отдаваясь собственной игре, а в это время, словно вспоминала или выдирала куски из своей памяти, иногда ее лицо трогало легкое недовольство, а затем мнимая улыбочка, но все это время Смерть оставалась непоколебимой. И возле нее стоять можно часами, она такая ровная, спокойная и твердо-невозмутимая.       — А я и не скрываюсь, — после длительного раздумья наконец что-то ответила. — Я никого не боюсь. И никогда не боялась, — этими словами и этой же интонацией говорил сам Том Реддл — настолько близко она передает истинный настрой этих фраз. — Нет в этой жизни чего-то, что могло бы заставить меня усомниться в себе. Даже то, что происходит в других странах. Люди — они ведь всего лишь часть этого мира, а не наоборот, на них легко влиять, они и сами этого не понимают, списывая все на случайности или стечения обстоятельств, — она говорила успокаивающе, убаюкивающе и очень размеренно — в такт своей ленивой игре. — Очень мило с твоей стороны вспомнить обо мне, — резко бросает клавиши, прекращая игру, вальяжно вставая из-за пианино, начиная постепенно подступать, а Силия не замечает, как делает шаги назад, отступая каждый раз, на ответное приближение Смерти. — А я-то подумала, что ты пришла просить у меня денег или шантажировать.       — Нет, — вкрадчиво опускает взгляд, чувствуя себя виноватой и, на шаг от раскрытия правды, боясь того, что сделает Смерть в ответ. Она становится прямо перед Силией, закрывая дневной свет своей крупной фигурой, какое-то время просто смотрит, а затем, снимая маску притворства, расплываясь в радужном счастье, прильнула к Силие в нежном благоговейном объятие. Запускает пальцы в ее волосы, начиная рассматривать и теребить, замечая как локоны спутались, а еще на ощупь они немного суховаты, а значит — ломки. Намного светлее ее собственных, намного слабже и мягче.       Силия, обескураженная, не сдвинулась и с места, держа в голове мысль об одной Бузинной палочке, которой желает обладать. Упираясь рукой в твердый живот Смерти, скользит по балахонистой мантии вверх, пытаясь прощупать хоть что-то напоминающее волшебную палочку. Не успели ее пальцы коснуться груди, как Смерть отнимает чужую руку от себя, не давая прощупывать и трогать, резко отстраняясь и, отворачивая Силию. И тогда Силия ужаснулась, увидев перед собой свое отражение. Большое заляпанное от налипшей пыли и разводов, тусклое и нечеткое в изображении, зеркало. По мановению одной только руки Смерти, зеркало заблестело и засверкало, махровость пыли исчезла, а глянцевый кристальный блеск застлал глаза, после чего Силия увидела свое четкое отражение, а прямо за собой и лицо Смерти, она улыбалась ей, чем только вызвала негодование и страх. Силие так неприятно обманывать, так не нравилось находиться в замке Хогвартса, бросив все, да еще и на неопределенный срок.       А еще хорошенькая, какая же Смерть хорошенькая, такой контраст между ними только сильнее расстраивал и возмущал; Силия не могла оторвать глаз от отражения Смерти, не понимая, почему эта женщина так искусна в красоте. Ни в Америке, ни в самом Конгрессе, да вообще нигде и никогда она не видела таких как Смерть. У нее такое необъяснимое лицо. Немного отталкивающее, но изумительное, расписанное тонким броским гримом.       — Присядь, — говорит она ей, а перед Силие появился стул. Неуверенно присев, она продолжила следить за каждым движением Смерти.       — Ты когда-нибудь слышала о мексиканском дне мертвых? — спрашивает, а следом берет расческу, сгребает волосы Силии руками, нежно прикасаясь и распутывая каждый образовавшийся колтун.       — Нет, — встревоженно отвечает, а потом дергается, когда чувствует на коже головы прикосновения теплых сухих пальцев. Она так приятно притрагивается, немного тянет и дергает, при этом не переставая щекочет.       — Он проходит в ноябре, — вплетает зубцы расчески в волосы, начиная постепенно проводить. — Я отлучаюсь из Англии в эти дни и провожу их в Мексике. Я гуляю по кладбищу вся разрисованная, да так, что прохожие пугаются меня, — напыщенно улыбается. — Кладбище все было в лепестках, ярких лентах, свечах. Много людей приносят гостинцы на могилы своих усопших. Один старик в кромешной тьме, увидев меня — моментально умер. Но для мексиканцев это не просто праздник. Их мертвые возвращаются к жизни на краткий миг, — она рассказывала это и очень распалялась, а Силия вспоминала гибель своей мамы, от чего ей захотелось расплакаться, закричать и убежать, но она сдержалась. — Я поднимаю мертвых из могил. И мексиканские жрецы ждут моего появления, собирают мне какие-то почести и артефакты, называя меня Миктлансиуатль, не понимая, что я поднимаю их мертвецов просто так. Вернее — мне очень нравится такое отношение к смерти как явлению. И к себе, — на этих словах она будто чего-то потребовала взамен. — Трупы в этот день заполоняют улицы, общаются с живыми. Они идут к своим родным, но только те, кого ждут. А кого не ждут — дремлют в земле и дальше. Причем многие самостоятельно ограждают свой дом от мертвецов, тем самым не пуская их в дом. Интересно, не правда ли? — улыбнулась она, откладывая расческу, тиская в руках пряди Силии. — В этот день я дарю людям много подарков, — усмехнулась Смерть, дергая за волосы, делая больно, моментально отпуская. — Например, маленький нищий мальчик попросил у меня еды, да так много и всякой разной, — Силия с ужасом и пренебрежением слушала этот рассказ, — и я дала, — отходит от нее. — Он объелся и умер через пару часов.       — Конечно, — с особой злостью прошипела ей в ответ, вставая с места. — У него случился заворот кишок.       — В общем, в этот день происходит достаточно смертей, — подытожила она с совершенно бесформенным лицом.       Стоящая где-то на возвышении постель, к которой ведут три протяжные ступени со всех сторон, — Смерть первым делом пошла туда, касаясь собранных у балдахиновых колонн штор, которые в любую секунду могли скрыть спящего на ней. Комната Смерти громадна, имеет форму многоугольника, но захламлена всякими неизвестными вещицами, которые были то поломаны, то напоминали игрушки, расписных идолов, различные карнавальные и театральные маски, блестящие парадные и фестивальные костюмы или просто яркие фигурки, но они скитались везде — куда не приткни взгляд. И весь этот беспорядок придавал комнате шарма, тот самый хаос, который казался произведением искусства. Смерть оборачивается назад, к Силие, а затем, молниеносно спускаясь, прижимается к ней с крепким елейным объятием, да так загадочно молчаливо, а лицо её в этот момент благодушно улыбалось. Неспеша ведёт Силию за собою, постепенно взбираясь на ступень, становясь все выше и выше. Смотрит ей в лицо, замечая, как Силия готова уставиться куда угодно — только бы не в неё.       — Моя милая и прелестная, — ласково всматривается, трогая за плечо, бережно зазывая к себе, поглаживая щеку, приманивая чужие глаза к себе, желая в них посмотреть. А они голубые-голубые, да ещё и почти прозрачные. Хочет Силию трепетно и страстно, практически не контролируя своё тело. Вцепляется в её кисть и тянет к себе, садясь на кровать. — Ну же, не стой, — улыбается от счастья и тёплых любовных чувств. — Подойди ко мне. Подойди, — срывается на низкий шепот, а у самок язык заплетается и глаза закрываются, черты плавно в неге расползаются. Ей чертовски не до всего, все мысли ушли куда-то вниз, она ощущала себя там очень чётко и уверенно, заливаясь в висках холодным жаром, а ещё ей противно мокро. Там творилось безумие, которое старалось найти выход — искало куда приткнуться. Силия медленно подступает и смотрит на Смерть сверху вниз, не выказывая никаких чувств или эмоций, — вообще ничего, а Смерть все ещё за руку её сжимает.       — Я не буду с тобой трахаться, — одной только фразой разбивает весь привычный мир. Силия спокойна, но в душе холодна и зла.       — Почему? — встрепенулась и огорчилась, практически ужаснулась.       — У меня есть семья, — говорит первое, что пришло в голову, вызывая у Смерти ответную бурную реакцию саркастичного негодования.       — Да? — возмущенно скалится. — Ну и где же твоя семья? — недовольно вскидывает бровь. — Почему ты здесь одна? Разве не для того, чтобы потрахаться со мной? — выходит из себя, практически лает на нее как разъяренная собака.       — Нет, — спокойно и растерянно мотает головой.       — Сядь на меня, — сменила гнев на милость, практически заумоляв; Смерть падает спиной на свою, нежными перинами обитую, кровать, игнорируя все, что было «до», думая только о своём теле и своих жгучих каменеющих чувствах. У нее внизу будто бы кактус расцвел. Ей хотелось себя унять любыми способами, оно жадно её тянет, от онемения приятно ноет и зудит, чем докучает и сводит с ума. — Просто сядь, — закрывает в истоме глаза, глубоко калечась от безнадежной безответности происходящего. От того неумолимого равнодушия со стороны Силии. — Я ведь так тебя ждала, — сама не понимает почему это говорит, особенно под продолжительным порицающим немигающим взором. Силия приближается все с тем же лицом, заползая над Смертью, выполняя её жалкую просьбу, но не движением больше. Опускается на неё плавно и постепенно, придавливая и зажимая, давая насладиться своим присутствием, своим весом, в непорочном восседающем прикосновении, а у неё там все твердое и через мантию чувствуется эта налипшая вязкая влага. Сдавливает ей ноющий пах, ощущая, что внизу оно мясистое, объемное, твёрдое и длинное, проступает от надавливания через черную ткань и легко прощупывается. И Силия ничего к Смерти не испытывала в этот момент кроме отвращения, ведь они её все желают только этим местом, — кладёт пальцы на выступающий конец и жмёт, с интересом щупая и претенциозно лапая, чувствуя на пальцах густую клейкую жижу, которой пропитался материал, наблюдая за тем, как изменилось выражение лица Смерти. Она вся затрепетала, задрожала, струны её тела завибрировали, что вот-вот готовы были серенадно взыграть. Истомно трогает Силию за колено, задирая ее длинную мантию, хочет пробраться через толстые легкие покровы, добраться до горячего живого тела и спрятаться в ней на непродолжительный миг телесной любви, другой рукой гладит по запястью, теряясь в низменном наслаждении от своих невзаимных чувств.       Прощупав выпирающий бугорок на ее члене, Силия нежно давит на него пальцем, видя, как застыла в изумление Смерть.       — Зачем он тебе сейчас? — Силия искренне не понимает устройство этого существа. — Или ты хочешь от меня детей? — говорит с особым показательным пренебрежением, не замечая, какое на ощупь у нее тело плоское и твердое, особенно грудь. — Думаешь, мне членов не хватает? — трется о нее своей промежностью, делая это только ради того, чтобы рассмотреть те выражения, которые выказывает Смерть. — Зачем мне твой, если у моего сына такой же? Зачем мне ты, если Том сделает примерно также? Чем ты лучше? — она говорила очень бесстрастно и бессердечно, начиная прыгать на ней, вдавливая в матрас, наблюдая за тем, как образовывается на Смерти сильное разочарование, как она обижается, как ей больно. — Ты могла быть лучше, если бы спасла ото всего пережитого. Но ты помогаешь всем, кроме меня! — выругалась, ударила Смерть по лицу и тут же слезла, отбежала, заливаясь слезами.       — Так нельзя делать! — заведенная и дикая, Смерть встала с постели и хотела ударить Силию в ответ как можно сильнее.       — Что нельзя? Не доводить тебя до оргазма? Ладно, хорошо, — утирает слезы, оборачиваясь к ней. — Если я это сделаю, то ты можешь вернуть мою маму? — поражает и пугает этой просьбой, а сама Силия полезла к Смерти, под мантию, хватаясь посильнее, но видя разочарование в ее лице, неосознанно копирует, одергивая руку. — Но у тебя больше не стоит, — озвучивает, а сама с неким испугом и страхом рассматривает Смерть. Она испытала то отталкивающее чувство, которое возникло в ней в их последнюю встречу, а Смерть, понурив свой ошеломленный взор где-то упрямо впереди, медленно опустила его на Силию.       — Ты чокнутая, — хватает за руку, моментально трансгрессируя в свой кабинет, отпуская прямо на ходу, от чего Силия упала на холодный каменный пол. — Получила власть — молись, чтобы реально полную, — Смерть была зла, напряжена и очень озадачена. — Тебе нужно найти виноватого, — бумаги и свитки залетали возле Смерти, а она отгоняет их по одному, разворачивая самый длинный и большой, а еще и самый дряхлый. Силия увидела, как в нем появляются новые имена. — Сюда вносятся имена всех родившихся, потому что они бесповоротно умрут. И хочешь я открою секрет? Твое имя я вычеркнула оттуда. И мне это под силу, но не под силу возвращать то, что уже гниет. Земля забирает их тела. Тела — оболочка. Тела очень важны. Земля не отдаст их полноценно. Хочешь встретиться с умершим — воспользуйся камнем, однако, я тебе не советую. Именно тебе, — указывает на нее пальцем, а Силия пугается ее темных длинных ногтей, которые поражали своей яркостью. — Есть множество способов записать тебя в этот список обратно, — злосчастный свиток плавно лег на длинный стол, развернулся, упал и немного откатился, — а людей тут видимо-невидимо, что я поди и не замечу, как съем именно твою душу. Как же я ненавижу вас — людей, — садится за свой стол и устало прикрывает глаза; всего на секунду, Силие показалось, что голос Смерти частично падает в тембре, от чего по коже прошелся неприятный пугающий холодок. — Вам все не нравится. Вы сами просите, а потом сами же недовольны. Вот есть так и так, но нет, ты изворотишься и попросишь по-другому. Смотрю, ты в моей мантии, — ее голос снова сделался томным, глаза страстно блеснули, Смерть улыбнулась, подпирая устало лицо, вытягивая руку, и Силие показалось, что та сейчас нащупает заветный недостающий предмет. Но этого не произошло.       — Хотела остаться незамеченной, — не стала много врать, понимая, что Смерть зла на нее, в основном, из-за полученного отказа.       — Он такой добрый, — начала с придыханием вспоминать Януша, — иногда мне казалось, что он ненормальный, — оскорбляет Силию и улыбается на ее незамедлительное возмущение. — Но потом я поняла, что он всего лишь твой сын.       Силия обижено и оскорбленно взглянула на Смерть, эта странная женщина склонилась над длинным пергаментом и еще долго смотрела в него, а потом, почуяв невербальное прикосновение, моментально поднимает глаза обратно на Силию. Смерть заулыбалась так открыто и так мягко, будто бы ни на что, на самом деле, не сердилась, снова опускаясь в свиток, на котором, что-то то и дело вырисовывалось.       — Я смотрю сколько людей умерло за сегодня, — ее голос плавно журчал как тот ручей, через который она перевела Силию. — Иногда это доставляет мне успокоение, — аж вся расслабляется на этих словах. — Ведь урожай будет большой, — таинственно ухмыляется, возвращая свой взор Силие. — Многие имена мне знакомы, — вновь опускает глаза. — А многие нет, — Смерть решила поделиться; зачем-то захотела поговорить. Силия смотрела на неё, воспринимая так неоднозначно, так не однобоко, но все же с осторожностью, пренебрежением и дрожащим страхом. Смерть преспокойно рассуждала о гибели людской; говорила, как искусственно продляла любимчикам жизнь и как пускает судьбы миллионов на самотёк.       — Моя. Мама. Умерла, — глаза Силии невольно наполнились слезами, а ещё и глубочайшей скрытой ненавистью к этой противной и заносчивой женщине. С гигантским самомнением и полным отсутствием человечности. Смерти не стыдно рассказывать о людях как о части её развлечений, рассуждать о привкусах душ и с точностью передавать те эмоции, которые она мечтает от своих жертв получить. Она предстала Силие в образе какого-то немыслимого своеобразного дементора, который сосет все соки из живущих, потому что это часть её собственного никчёмного мира.       «Я ненавижу тебя», — обвиняет Смерть в том, что случилось с её папой. А та, сожалеюще, и с каким-то плавным еле уловимым садизмом чуточку приулыбнулась.       — Хочешь, я приму её облик? — настойчиво предлагает Силие себя, что немедленно одёргивает её не вести себя хоть как-то компрометирующе. Казалось, что Смерть ищет повод, она затаилась в терпеливом голодном ожидании, но просто не настал час напасть.       — Я не хочу, — Силия стирает крупные слезы с глаз, уже признаваясь в своей слабости и трусости.       — Хочешь расписаться моей рукой? — она заговорила пленительно и очень убеждающе, порождая романтический интерес к себе одним только видом. — Подойди, — Смерть, коварностью преисполнена, но вместе с этим и разительно чутка, протягивает Силие руку, подзывая увереннее. Хватается за неё так, словно от Силии что-то зависит, но ведь не зависит ничего. — Я очень тебе сочувствую, — говорит, умело копируя лицо сожаления, при этом желая как можно быстрее закрыть нудную тему и никогда к ней не возвращаться. Подтягивает Силию к себе поближе, будто бы рассматривая в своё удовольствие, но все же, — от Смерти не дождёшься искренних слов любви. — Садись, — тянет и тянет её на себя, а Силия молча сопротивляется, вынужденная осторожно выполнять просьбы. И вот, когда сомнение с обидой посетили лик Смерти, разгладив лицо в привычной жеманной гримасе, что тут же напугало Силию, то она, послушно села. Села на самый край колен Смерти, не спуская напряжённого бокового взгляда, сильно боясь. Смерть тянется к перу, окунает его острый кончик в смольное чернило, разжимая пальцы Силии, вкладывая основание пера ей в левую руку, кладя сверху свою. И так трогает, ногтями скоблит, а ещё тяжко дышит ей в плечо, приближаясь. Кладёт руку ей на колено, а затем мучительно медленно ведёт вверх. Силия не может передать того возмущения и той порхающей трепетности с таких смелых грязных посягательств. Странная. Смерть невыносимо странная, рядом с ней тяжело дышится, воздух словно кислорода лишается и каждый вздох впустую. Опускает глаза на её руку у себя на бедре, замечая эти яркие длинные ногти, — убирает её руку с себя, сгорая от зависти и ревности к красоте Смерти.       — У тебя сиськи… — лопатками чувствует это мягкое давление, от которого почти не дышится.       — У меня есть не только сиськи.       Силия не видит её лица за своим плечом, но слышит ту бархатную измученную интонацию. Наблюдает на пергаменте множество имён, их список ежесекундно растёт, делаясь все длиннее и длиннее, а ещё и роспись, которую ставит Смерть.       — Сколько по времени ты пробудешь здесь? — двигается к ней вплотную, а ошеломлённая Силия перекладывает ручку-перо в правую руку, ощущая опаляющее дыхание над своим ухом.       — Я правша, — подмечает язвительно и очень гордо.       — Мне всегда было наплевать на тебя, — отстраняется, обижается сама и обижает Силию в ответ, а затем берет ее за правую руку и выводит свою подпись под следующим именем. — Ты только что послала дементора забрать душу некоего Ричарда Харисса, — задорно подмечает, приближаясь вновь.       — Ты такая сильная… — на выдохе и очень томно добавляет, чем прельщает Смерть, возвращая её романтическое внимание себе.       — Да, — бесстрастно соглашается, пробираясь рукой все глубже между её ног.       — Ты такая красивая, — не выдерживает интонацию, срываясь на стон, роняя зажатую в пальцах ручку, Смерть пробралась к ней под тоненькие скрывающие слои и вскрыла центр всех ощущений.       — Да, — продолжает соглашаться, только на этот раз более задорно, прижимаясь пальцем то посильнее, то ослабляя. Смерть довольна услышанными комплиментами, желает выслушивать их снова и снова. Аккуратно и очень ненавязчиво, Силия кладёт свою руку на запястье Смерти, а чужие пальцы уже скрылись за юбочной складкой; Смерть подумает, будто Силия в полюбовной неге наглаживает ей ручку. Слишком самодовольная. Слишком самоуверенная.       Наполненная возмущением и слабым эротическим позывом, Силия, все же, очень отчётливо чувствовала к такому существу, коим является Смерть — неотложное и моментальное пренебрежение, которое та не замечает, либо игнорирует.       — Нет! — снова отказывает ей в близости очень уверенно, но боязливо. Грязь, грязь, грязь, — от рук Смерти на коже остаётся порочное ощущение. — Зачем я тебе? — не верит даже в малую долю искренности. И тут Смерть разочарованно ослабляет своё давление, давая выпутаться и сбежать.       — Не зачем, — принимает самый обыкновенный вид, а на лице танцует гримаса, наполненная сарказмом и злой сатирой. — Ты мне не нужна, — смеётся ей в лицо, пугая тем взглядом, которым смотрела на неё в упор, берет перо в левую руку и продолжает расписываться. — Видела тебя в газетном снимке. Твоя карьера только началась, верно? Представляешь, что о тебе подумают, когда увидят как мы трахаемся. И лицо у тебя в этот момент такое, будто тебя накачали опием и ты всё время что-то безрассудно стонешь, стонешь, стонешь, — чувственно пародирует Силию в тягучем и липком наслаждении. — Представляю лица твоих коллег и самого президента, который увидит тебя: перекинутую через подлокотник дивана в собственной гостиной, отдающуюся мне, признающую мою абсолютную красоту. О чем таком ты в этот момент думала? Поверь мне, я могу показать это им всем. Твою интимную беззащитность и открытость в момент лихорадочного оргазма с такой как я — увидят многие. И что бы они подумали о тебе? Какой стыд, — по слогам произносит эту фразу, в порицании прищуриваясь. — Непередаваемые ощущения, правда? Тебя больше не будут воспринимать всерьёз после просьбы трахнуть тебя в мою сторону.       — Но у тебя член! — выходит из себя, а сама почти в шаге от того чтобы нахамить.       — О-о-о, — заулыбалась, засияла, даже немного деланно засмущалась, — это будет в тысячу раз интереснее! Представляешь, до каких размеров это раздует общественность? Да какая тебе политика? В твою сторону посмотреть будет стыдно, — Смерть ядовито хихикает, упивается сказанным, рассматривая во что превращается Силия на глазах, как той хочется одновременно плакать, кричать и бросить в ответ на унижение смертельное заклятье.       — Что тебе надо?       — Ничего, — безоружно поднимает белоснежные ладони. — Я не шантажирую тебя. И не думала шантажировать, — интонация ее игриво мерцала. — Просто ты забываешь, что все что у тебя есть — это только благодаря мне. Ты сама ко мне пришла.       Силия закрылась руками и с тяжёлым сердцем плюхнулась на диван, вспоминая бесчестные манипуляции над собой, ведь в ту секунду гадкого сладострастия она не контролировала себя. Не сдерживается, от злости и немощности роняя слезы прямо себе в ладони, а эти капельки текут дальше и дальше, прямо вниз по запястьям. Силия закрывается, отворачивается, поворачивается к Смерти спиной, почти полностью сгибаясь, сутулясь и очень нервно подрагивая, словно угасающее пламя, при каждом вздохе. Она ненавидела Смерть, ненавидела то, как с ней поступают, не могла выслушивать эти бесконечные претензии и факты, которые грубо доказывали лишь то, что Силия ничтожество.       — Голь-шмоль. Ты ничего бы не добилась без меня. Сначала идешь бок о бок с Дьяволом, а потом не можешь понять почему он преследует тебя, — перо скребёт по пергаменту очень шершаво, практически скобля, Смерть бушующе раздражается и возмущается, при этом не повышая тона. А затем все стихло, наконечник больше не скребёт. — Я все чаще пересматриваю эти воспоминания, — её голос был очень близко, а затем Силия ощутила, как диван волною колыхнулся — она села рядом. Положила ей руку на плечо, стала трогать волосы и принюхиваться к ним, постепенно придвигаясь все ближе и ближе. — Пересматриваю то, как мы это делали. Как мы трахались, — ведёт по её предплечью вниз, разгибая Силию и дёргая к себе. А она, стиснув в ненависти зубы, плачет только больше, но сдерживает свой порыв. Смерть давит своим присутствием, склоняет и не оставляет выбора. И Силия мечтала только об одном: украсть палочку. Ну где? Где же эта палочка? Смерть обнимает со спины, кладёт подбородок ей на плечо и руками обматывает.       — Не уходи, — разговаривает с ней. — Останься здесь. Иначе, я покажу всем как тебя трахает женщина, — она говорила ровно и очень спокойно. — Это опозорит тебя и ты все равно вернёшься, ведь тебе будет некуда идти. Ты будешь нуждаться в том месте, которое примет тебя.       — Зачем? Почему? В чем дело? — у Силии не хватает мыслей, чтобы облачить их в слова.       — Ни в чем и не зачем, — Смерть прикрывает глаза, тяжело дышит ей над ухом и греется возле неё. — Просто я разрушу твою жизнь. Это в моих силах.       — Ты что-то хочешь от меня? — Силия выдавливает из себя скорбь, хочет вызвать у Смерти хотя бы горсточку сострадания к себе.       — Ничего не хочу, — Смерть отстранилась, оставляя Силию наедине с собой, расхаживая из стороны в сторону, делая это все быстрее и чаще.       — Туда-сюда все носишься. Застынь! — и после эти слов Смерть невольно выполняет приказ. — В глазах рябит, — раздраженно досказывает Силия.       — Меня так доконало Министерство, — придает своей лучезарной персоне еще больше важности, обращая к себе внимание. — Пишут мне, приходят сюда и рассказывают о Геллерте Грин-де-Вальде, — сложила руки на груди, посматривая в окно, а на ее лицо упал яркий луч света, обеляя еще сильнее. — Умоляют его поймать. Но мне лень. Я не хочу этим заниматься. Если в прошлый раз хоть был какой-то смысл в этом, то сейчас я владелец Старшей палочки. Тем более Геллерт не на территории Британии. Кстати, — отходит, начиная подходить к затворенным шкафчикам, — он всё беспрестанно пишет мне. Признаётся в безудержной любви, — говорит это с абсолютно безвкусной интонацией. — Вот, — на Силию посыпался поток свернутых писем, они закружили в воздухе и опали как осенняя листва с деревьев, разлетаясь по всему кабинету, — почитай, — Смерть посмотрела на Силию, окруженную круговоротом парящих конвертов и бумажек, важно улыбаясь. — Зачем он пишет? Что ему надо? — она быстро отстранилась от шкафчиков и снова присела за свой стол. — Его письма так и норовит перехватить Министерство, а мне проблемы не нужны. Тем более нынешний министр от меня просто без ума, — на этой фразе Смерть важно вскинула подбородок, в улыбке обнажая ровные белоснежные зубы. Силия с опаской поглядела на Смерть, чувствуя то ли ревность, то ли жгучую зависть и все это смешивалось, тушевалось, обращаясь в одну единственную ярость. Ярость на то как ведет себя эта женщина, как говорит, как смотрит, с кем общается. Вокруг нее всегда много знаменитых личностей, беспорядочное количество влиятельнейших и богатейших мужчин всего мира, Смерть многое скрывает, не договаривает, поэтому решает вывалить весь поток своих грязных и бесстыдных похождений, среди которых были и рождественские открытки и валентинки, рисунки, ее портреты, портреты каких-то других мужчин и всего этого так много, что глаза просто разбегались. Силия замечает среди вороха большущую папку сшитых пергаментных листов, а на рукописи значится имя Ньюта Саламандера, присаживаясь на хрустящую бумагу, она не замечает, с каким неистовым вожделением рассматривает все происходящее Смерть. Силия видит манускрипт новой книги Ньюта, название которого было перечеркнуто несколько раз; раскрывая на произвольном развороте, внимает живо написанному рисунку дементора, который в точности повторял того, которым был Януш и тысячи других. Перелистнув грубую страничку, ужасается, видя гениталии дементора в разных половых вариациях.       — Тут ошибка, — рассматривает и опровергает увиденное, — у дементоров нет женщин.       — Его работа вообще одна сплошная ошибка. Он настаивал на том, что у меня присутствуют тестикулы. Когда я говорила ему, что мое устройство органов отличается по тем или иным соображениям — мы чуть не переругались. Безумно жаждал вскрыть мне брюхо, — Смерть говорила это с протестующим горделивым недовольством.       — Ты забраковала его работу, — Силия улыбается, понимая, почему Ньют пришел к Янушу; ничего не ответив, Смерть опустила глаза в пергамент, явно не желая говорить на тему этой скандальщины, которая нагло перевирает ее строение.       На другой странице Силия находит рукописный рисунок высокого худощавого существа, которое по лицу в точности было как тот зверь из жуткого сна в поезде, однако, оно имело отличительное строение: у него отсутствовали рога, а по половым признакам тело было женским, Ньют даже сделал поэтичную приписку: «Её часто описывают как физически отталкивающую, но, тем не менее, обладающую странной красотой. Ни один мужчина не в силах устоять против её чар. Все мужчины влюблены в это создание, а она, естественно, — влюблена во всех мужчин». Силия узнала Смерть в похожем лице, от чего ей стало не менее боязно и не по себе.       — Это ты? — Силия показывает рисунок Смерти, но та на него даже не взглянула, а бросила лишь краткое:       — Нет. Перестань рассматривать это, там одно сплошное вранье, — вытягивает она руку и рукопись испаряется прямо из рук, оказываясь зажатой меж длинных пальцев Смерти.       — У тебя нет клитора, — Силия таращилась на картинку из своих воспоминаний, уверенная, что это женские гениталии Смерти, они похожи на женские, похожи на человеческие, но очень необычные. И это вводит Силию в какую-то очень странную и ни на что ранее не похожую зависть, потому что даже на развороте и даже нарисованные, они казались идеальными.       — Он мне не нужен, — не отрывая глаз от свитка, продолжает раздавать подписи. На этом её заявлении Силия открыла в изумлении рот и уставилась на бесстрастную Смерть. — Клитор или головка полового члена — это банально. Это по-человечески, — она гордо вперила в неё свой смеющийся взгляд. — У меня лучше. У меня чувствительнее, множество и по всему цилиндру. У меня больше. И Януш с Томом только отдалённо могут друг друга понять. Очень неприятно, — перелистывает Смерть не глядя странички. — Ньют меня разочаровал, — вытягивает руку подальше от себя, после чего рукопись возгорелась прямо у нее в пальцах, осыпаясь пыльным жирным пеплом, окрашивая ей ладонь, пока Силия в эту самую секунду нашла очередное письмо.       «Дорогая Смерть, твой сын идет рука об руку со мной, не кажется ли тебе это доказательством моей исключительности? Не кажется ли тебе, что я все еще преследую идеи Ради общего блага?       Я не забываю о тебе ни на день, даже когда глаза перед сном закрываю, то передо мной встает твой образ. Ответь мне хоть строчкой. Ответь! Иначе твоего сына случайно что-нибудь убьет! Ты совсем не беспокоишься о своем ненаглядном? Он в моих руках, я могу сделать с ним все что угодно! Предлагаю обмен: ты мне Бузинную палочку в обмен на жизнь Тома Реддла».       — И ты ему не отвечаешь? Я про Геллерта, — Силия не понимала почему, но именно к Грин-де-Вальду у нее было странное чувство сострадания, наверное, оно появилось после того, как Януш рассказал об отце Тома Реддла.       — Я их даже не читаю. Если бы я отвечала каждому, кто мне пишет, то состарилась бы.       Среди остальных писем, которые покрыли пол и мебель словно тонкое покрывало, Силия находит обращения Николаса Фламеля, он ласково кличит Смерть «дорогой Дан», рассказывая о временах своей юности, описывая Смерть как самое чудесное, что он встречал в своей жизни, давит на жалость воспоминаниями, жалуясь на нескончаемые боли в суставах в умирающем теле. Силия с ужасом уставилась на Смерть, показывая то самое письмо, пробираясь через невероятных ворох опавших пергаментных клочков.       — Ты Дан? — она почти по-детски рассмеялась и на этом моменте Смерть сильно встрепенулась, нервно сдвинула брови, ее глаза в страхе распахнулись; медленно встала из-за стола, она сама попятилась на несколько шагов, а потом с невозмутимым видом выхватила это письмо и сделала вид, что читает, а на лице Смерти проступила отчаянная злость и ни капли жалости или сострадания.       — Нет! — и Силия наконец-то увидела Бузинную палочку, которую Смерть достала из потайного кармана своей длинной черной мантии, но прощупывая ее ранее, Силия не нашла и зазубринки. Легко взмахнув ею и ничего не говоря, за спиной у Силии вспыхнул яркий красочный огонь, пожирающий все письма разом, будто высохшую шелуху. Смерть медленно спускается к объятым пламенем запискам и небрежно кидает то самое, в котором она Дан. — Это… не знаю, как оно ко мне попало, — отошла и начала с умным видом перебирать кучу документов, а ее руки заметно затрясло.       — Он изменял своей жене, — Силия точно знала, что у Фламеля была жена. — И ты его покрывала! — выносит Смерти вердикт, после чего та с изумлением подняла на нее глаза. — Фу! Отвратно! Ты прикрывала то, что он гей. Мерзость, — она говорила очень живо, яростно, после чего разочарованно замолчала.       — Пернелла Фламель была сокурсницей Николаса в Шармбатоне. У них были хорошие отношения, что, кстати, продлилось и по сегодняшний год, но у них нет детей. Она так и не узнала о том, что бедный Фламель так влюблен в этого Дана, что и по сей день жаждет его увидеть, угрожая себя убить, — злобно усмехнулась. — Вот только Философский камень не дает. А я уже заждалась его смерти. Кстати, — резко переводит тему, — я так и не поняла, как Том собирался использовать Философский камень для собственного воскрешения? — еще пуще смеется. — Если этот камень имеет сильнейшую и нерушимую привязку на Фламеля и его жену и это никак нельзя исправить, только если переделать камень, перед этим его хорошенечко уничтожив, — много и быстро говорит, вводя в заблуждение. — Наивный мистер Реддл.       — Почему ты бросила его? — на этом вопросе Смерть почти обозлилась.       — Кого именно? — выдавливает из себя непринужденность.       — Я про Тома.       — И ты это спрашиваешь у меня? — подходит к ней ближе и трогает волосы, ощущая, что они стали приятнее. — Он сломал мне жизнь, — грустно и совершенно загадочно добавила, беря Силию под руку, моментально перенося их к подножью Черного озера. Силия теряет равновесие и падает прямо на голый лед, не переваривая перемещений именно со Смертью, а та моментально хватает ее, помогая встать. С ужасом обернувшись, Силия видит великий, драпированный пушистыми белыми полами, замок Хогвартса, возвышающийся над всем в низине предгорья, восседающий на выступе как на пьедестале, укутанный в снежную мантию, окруженный совами, что летали меж конусообразных крыш и стрельчатых окон, — скрываясь в отворенных; из различных труб высились столбы дыма, а самый большой столб вырывался именно из кухни, на которой, эльфы, похоже, готовили незабываемый и сытный обед; на кухне всегда тепло, мало света, но очень уютно, а Силия все никак не могла побороть брезгливость к этим маленьким существам, считая их грязными и несуразными, а еще они, как она думала, ненавидят волшебников, поэтому ела их еду с опаской, постоянно думая о том, как очередной эльф плюнул ей в тарелку или не помыл руки перед готовкой. И Силия, с этими мыслями обернулась обратно на Смерть, посматривая на нее с жалким видом, да с таким, как будто ее прямо сейчас вывернет на этот красивейший, покрытый снежной бахромой, лед. Смерть чуть живее снега и не сливается с ним только благодаря своим черным покровам и обрамляющим глаза и губы макияжу, — она была похожа на какое-то языческое божество; в ее длинные волосы тут же вплелись малюсенькие снежинки, они осели не только на ее прядях, но и на ресницах, бровях. Вся ее сумрачная мантия была облеплена белыми, сверкающими в свете дня, комочками.       — Признаюсь честно, — заговорила Смерть, беря Силию под руку вновь, размеренной походкой начиная удаляться по Черному озеру дальше, пересекая его и движась в сторону Запретного леса, — я не хотела производить на свет твоего отца, — шокирует Силию все больше, заставляя представить тот момент, когда Тома бы просто не существовало. — С ним было тяжело. У меня поредели волосы, выпали зубы, обломались и отслоились ногти, появились морщины и растяжки по всему телу. Не могла нормально спать и есть. Я столкнулась с этим впервые. Моё тело больше не работало на меня, только на него. Позвонки скрючило, диски сместило, спина постоянно болела. И я хотела от него избавиться — очень хотела. Но он был чем-то необычным. Это был эксперимент. И за месяцы, проведенные с ним, я к нему привыкла, он стал частью меня. Но его появление выжало из меня все соки. Мои роды были ужасными, — смотрит куда-то далеко в горизонт. — Настолько тяжелыми, что меня разрезали с нескольких сторон — эпизиотомия не помогла, поэтому мне сделали перинеотомию, рассекая до самой прямой кишки. Он был крупным ребенком даже для меня, да и по природе у меня не должно было быть отпрысков — я так не растягиваюсь, не эластична. Было много крови и криков. Я бы не родила его сама. Я действительно родила его в приюте в тот день, чтобы сразу отдать на воспитание людям. Он у меня один, но каждый вариант его появления верный. И я иду на этот шаг уже куда легче, чем это было раньше. Я хотела появления тебя, но не Тома, — признается. — Но оказалось, что это невозможно. А где Том, там всегда проблемы. А еще я боялась, что у него будет маленький член, на тот момент, когда он только вылез из меня весь скукоженный, синий — наглотался околоплодной воды, весь такой крохотный, похожий на старичка, тогда я еще не знала, что он вырастет таким же высоким как я. Януш низкий, но он вырастет, ты тоже очень выросла, — мимолетно оставляет легкий поцелуй на виске Силии, рисуя на ее блеклой коже четкий контур своих губ.       Она повела ее в глубокий, заваленный снегом, лес, не доходя до голых стволов, Смерть показала куда-то вглубь, но Силия ничего не увидела, а Смерть повела пальцем по какой-то неизвестной траектории, вцепляясь под руку Силие так сильно, словно предчувствуя, что эта женщина не оставляет гнусных мыслей покинуть это место. Исключительно не хочет оставаться без нее в этот день, считая, что Рождество ее прошло достаточно скучно, несмотря на многочисленные подарки с разных уголков света и красочные витиеватые приглашения на роскошные пиршества. Единственное, куда подумывала отправиться Смерть так это на рандеву в кабаре в качестве одной из блистательных танцовщиц, но, попавшая в руки газета Ежедневного Пророка, во всю обсуждала американское соглашение, а прямо на предпоследних страницах были фотографии с того шумного мероприятия. После увиденного и прочитанного, Смерть сильно и неожиданно приуныла, затосковала, отвергая выбранный костюм для предстоящего шоу, срывая свое выступление. Это был потрясающий черно-красный пластично облегающий наряд, обнажающий ее стройные длинные ноги и руки, обтягивающий по фигуре, с открытой шеей, пышная юбка-маллет была расписана шашечным рисунком. Она пригласила на свое выступление не только министра Британии, но и Геллерта Грин-де-Вальда с Николасом Фламелем, даже не помня, отправляла ли она им эти пригласительные. На ее изящные, выразительные и грациозные движения должны были уставиться множество глаз, но Смерть вдруг почувствовала себя обездоленной и брошенной, когда на снимке увидела Тома с Силией, стоящих среди большого Конгресса, где-то в толпе всех этих конгрессменов на фото, среди Джона Кеннеди и Серафины Пиквери. В газете мало что сообщалось, в основном фотографии, ведь нынешние журналисты вывернули американскую тему шиворот-навыворот. Смерть вырезала все фотографии, на которых были запечатлены ее родственники и запрятала в альбом, где ей уже с черных страниц улыбалась Силия и целая компания конгрессменов-обливиаторов. Перелистывая их, она внимала угрюмому Тому, который, получив свой диплом, даже не улыбнулся, а еще у Смерти имелось много колдографий по собственным воспоминаниям. И она все порывалась сжечь этот ненужный талмуд, но каждый раз откладывала его сожжение, оправдывая это тем, что еще не все внесла на его страницы.       Оборачивается на Силию, смотря на нее сверху вниз, ведь та была намного ниже, смотрела куда-то вперед — в лесную чащу, не дрогнувшись ни разу. Нельзя верить первому взгляду — по этой женщине ничего не скажешь, но Смерть и не хотела, чтобы за Силией что-то стояло; стояло что-то корыстное и гадкое. На ходу ухватившись за сухой истощенный морозной погодой листик, который так и не успел опасть, Смерть срывает его и он распускается в ее руке красивым пестрым цветком. Протягивает его Силие, странно улыбаясь, пристально наблюдая за той реакцией, которая проследует. Силия, не произнеся ни звука, принимает дар Смерти, отстранено зажимая его между пальцев, оставаясь в лице совершенно каменной, бледной и холодной, как будто она чем-то тяжело больна, да больна так давно, что ничего в этой жизни не приносит ей выздоровления и спасения, а потому сегодня-завтра она скончается окончательно. Она такая же нетронутая, как расплывающиеся в дали белые просторы, они красивы, они властны и обволакивающи, но они ледяны, безжизненны и жестоки, колки и строптивы.       — Ты ушла от Тома? Поэтому ты здесь? — останавливается, а вместе с тем застывает и Силия, не произнося ни слова, выглядя очень обездоленой. Поворачивает ее, застывшую, к себе, кладя свои горячие пальцы ей на бледные щеки, притягиваясь, желая вкусить плод ее сомкнутых губ, связать их в легком свежем полюбовном поцелуе. — Хочешь, я посажу его в Азкабан? — не переставая разговаривает с ней, а вид Силии вызывает у нее только слезы и отчаяние, Силия отворачивается от докучливых поцелуев, выворачивается из ласковых объятий, молчаливо, но уверенно протестуя и Смерть не может понять почему. Не может понять, как переполняет эту женщину ненависть, тревога, пренебрежение и различные, предрассудком рожденные, домыслы. Силия знала, что Смерти ничего не стоит повести себя как Том, но вместо этого она дает ей тот выбор, который самовлюбленностью развязывает руки, окрыляет и заставляет почувствовать себя не просто сильной, а всемогущей, не просто желанной, а той, которую жаждут, и чем чаще Смерть говорила о себе, тем больше это отворачивало от нее Силию. У нее до сих пор в голове встают различные вопросы, вскрываются сомнения, под которыми зарождается страх. Страх перед Смертью. То ли мужчина, то ли женщина. Противная, неприятная, прилипчивая и приставучая — докучливая и ненавязчиво диктующая свои желания.       Держит в руке подаренный цветок, рассматривая на раскинутых лепестках ядрено-рыжие вкрапления, цветок напоминал тигровую лилию; разжимая пальцы, Силия умышленно роняет его, выпуская из своих объятий, показывая Смерти свое неприкрытое презрение, потопляя бутон в холодных снегах. Цветок пал на махровые толстые сугробы, на глазах обращаясь в жеванный серый скрюченный листок. Смотря на это все, в Смерти закрадывались сомнения и для Силии это становится более чем очевидным; она понимает, что не может себя контролировать, свой протест против вранья, нежелание быть ни с кем из своих родственников; где-то внутри осознает и опасается того, что поведение Смерти лишь — напускное.       — Я случайно, — оправдывается моментально, касаясь лица Смерти так приторно и нежно, делая свой голос трагичным и мелодичным, склоняя голову от настоящей выжимающей грусти и тоски; тоски из-за того, что у нее даже при выборе нет выбора. Целует Смерть очень бесполо, бесцветно, поверхностно и кратко, так, как это делает каждый магловский кузен, специально топчет и мнет чувства Смерти, догадываясь, что они, возможно, есть; желает стать отвергнутой этим созданием, не желая быть с ним.       Неожиданный треск раздается где-то из глубин леса, а затем мелькающие черные фигуры забродили сквозь деревья, приближаясь с громким фырканьем, разрыхляя снег своими тонкими костлявыми ногами, склоняя головы при одном виде Смерти, пригибая острые драконьи морды к самим сугробам, от их дыхания образуется продолжительный туманный пар, который постепенно оседает в воздухе. У них пустые белоснежные слепые глаза, прямо как у того существа с призрачного вокзала. Двигаясь, они представляли собой неповторимое грациозное зрелище, в котором кости красиво играли при каждом шаге, облепленные и обтянутые черной махровенькой кожей, на ощупь они примерно такие же флоковые и бархатистые как тот белоснежный человек. И Силия видит их размеренное приближение прямо откуда-то из нутра Запретного леса. Они идут к Смерти, она влечет их своей непоколебимой и статной фигурой, своим гортанным томным голосом, своим исключительным мистическим видом, сильнейшей энергетикой и темной силой, ровно также, как и дементоры примагничиваются к кладбищенским полям, Азкабану и самой Смерти.       — Я вижу их потому что видела чью-то гибель или потому что вижу Тебя? — задумалась внезапно Силия, наблюдая, как фестрал зазывает Смерть притронуться к нему и когда ее пальцы касаются их ночной кожи, то она начинает мимолетно искриться, сверкать, золотистая рябь молниеносно расходится по всем конечностям, заставляя могильную лошадь загарцевать от блаженства и радости. — Они тебя обожают, — наблюдает, как эти лошади тянутся к Смерти, как расправляют перепончатые массивные крылья, при этом разевая пасть, обнажая длинные хищные клыки, но фестралы ровно также как дементоры и тот Белый Человек — совершенно немые.       — Меня обожают все! — не устает хвастаться и кичиться собою, мрачно улыбаясь, смотря на то, как много стало этих лошадей.       — Они немые, — Силия рассматривает Смерть, окруженную фестралами, а те вокруг нее хороводы водят и по цепочке бродят, продавливая глубокие сугробы, наполняя окружение воздушным туманом.       — Там откуда я — все немые, — бросает краткий, немного раздраженный, взгляд в сторону Силии, при этом не говоря и слова больше о том загадочном месте. Смерть не выказывала к этим коням ни капельки привязанности, посматривая куда-то растерянно вдаль заснеженных просторов до самого горизонта, показывая себя унылой, загнанной в какой-то угол и совершенно потерянной, при этом томно молчаливой.

      Большой Зал все больше забивался пришедшими учениками, на протяженных столах которых уже располагалась свежеприготовленная еда. Стоило Силие ступить на порог этого заполненного зала, как ее потопило чувство стыда и смущения перед всеми учениками, призраками, картинами, профессорами, ровно как и зданием. Завидев Артура Уизли за столом Гриффиндора, не на шутку спорящего с Амосом Диггори, ей стало не по себе, а еще она узнает будущую миссис Уизли, сидящую на другом конце, пожевывающую пестрое пирожное. Люциус Малфой с безымянным мистером Гойлом обсуждали: как правильно сбить конкурентного игрока с метлы во время оживленного матча по Квиддичу.       — Ради Мерлина, прошу извинить мою невнимательность! — врезается в Силию профессор Слизнорт, в самую последнюю секунду не давая надеть мантию-невидимку. Оборачиваясь, Силия, на удивление самой себе, впервые радушно заулыбалась, потянувшись к своему бывшему учителю, с особым цинизмом поправляя лацканы его изумрудного сюртука, чем вызывает воодушевление и смущение. — Ваше лицо… — рассматривает ее еще пристальнее. — Оно кажется мне знакомым, — ошеломленный, признается, а вместо ответа Силия продолжает ухмыляться, не поднимая на него глаз.       — Наверное, видели в газете? — берет его под руку, уже совершенно не стесняясь и не боясь скопившихся посетителей Большого Зала, важно начиная двигаться по главной дороге вдоль столов Гриффиндора и Пуффендуя, разглядывая парящие в высоте небосводного потолка свечи и облачное небо, с которого сыпался реденький снегопад.       — Мисс Реддл, — после нескольких секунд раздумий угадывает. — А знаете, я сразу узнал ваше фото. Но вас было так трудно узнать, — сладко врет, желая выглядеть еще лучше и презентабельнее. — Вы так изменились. Повзрослели. Нет больше той маленькой зашуганной девочки, — делает этими необдуманными словами неприятно, но моментально это замечает, начиная исправляться: — Нет, это точно не про вас. Вы были упорной и очень послушной, — и эти слова должны были бы подсластить Силие впечатление от кислых воспоминаний, однако, услышанное позднее только добавило очередного мутного осадка. — Ваш отец… — протянул Слизнорт, обращая свой взор к дивному потолку. — Ну и напугал он однажды меня. Вхожу к нему, а в кабинете все замерзло, застыло, а его волосы моментально покрылись инеем.       — Том Реддл сейчас белее снега, — совершенно нехотя начинает говорить о нем. — Поседел, — злорадствует собственному отцу, желая ему и вовсе облысеть, а еще и приобрести импотенцию, после чего она его окончательно бросит под красивым, но очень оскорбительным предлогом эректильной дисфункции.       — Да, ужасная напасть, — трогает собственные волосы. — Знаете, я все думаю посетить Соединенные Штаты, — Силия четко прочувствовала, как мистер Слизнорт желает пустить через нее свои корни. — Может быть, даже мигрировать, — намекает на то, что желает от нее помощи и совета. И в этот момент она ощутила свою нужность, свою исключительность и важность, которая терялась рядом с каждым членом ее семьи, ведь они все как на подбор — такие немыслимо сильные и через одного великие и неповторимые. — Но Альбус уговаривает меня остаться на родине, — деланно возмущается.       — Правильно говорит, — усмехается, понимая, что Смерти нужны друзья и сторонники. — Но если вы вдруг окажетесь в Северной Америке, то непременно ищите меня в Конгрессе. Я обещаю вам свою дружескую и земляческую поддержку, — играет по его правилам, видя, как лицо профессора распаляется, расцветает и искрится от радости.       — Я всегда знал — в вас что-то есть, — бесстыдно врет ей в лицо, делая Силие бездумные комплименты, совершенно не понимая, что она даже и не сомневалась в том, что ему нет и не было до нее никакого дела. А еще, из-за того что он когда-то поверил Вальбурге — на нее повесили разрисованные портреты и даже Том не поверил ей, ведь ему нужен был повод, чтобы прицепиться. А Смерть тогда впервые предстала перед ней во всей своей красе, в красках описывая все то, что между ними случится. И теперь Силия начала задумываться, ведь в тот день Смерть приняла облик Тома, а что если это был не Том, а человек очень похожий на него? Делая глубокий выдох, она понимала, что не было смысла винить Слизнорта в том, что ему не хотелось разбираться и искать виноватых. А Смерть… если ей захочется или понадобится, то она сделает свое дело независимо ни от чего и ни от кого. На самом деле, Силия понимала в какое положение поставил ее Том много лет назад, ведь он знал о Смерти с самого начала, а потом еще и принуждал избавиться от зачавшегося Януша.       Им на встречу вышла Минерва в остроносой вельветовой шляпе, которая мерцала при потрясающем освещении всего зала.       — Здравствуйте, — холодно поздоровалась она с незнакомкой, остановив на ней взгляд, будто бы пытаясь вспомнить, но, бросив попытки, снова вернулась к профессору Слизнорту, становясь рядом с ним. — Профессора Дамблдора сегодня не будет на обеде, а еще он просил передать, что ваша сегодняшняя встреча отменяется, — сообщает это Слизнорту почти шепотом.       — Вот как? А что случилось? — недовольно восклицает тот.       — Он не отчитывался передо мной, — невозмутимо добавила раздраженная Макгонагалл. — Да, и вообще-то, помимо поседелок у него есть куда более важные дела.       — Мисс. Мисс, — слышит Силия в этот момент, тут же оборачиваясь на этот клич, сталкиваясь взглядом с теми мальчиками, которые потеснили ее купе своим присутствием. Они улыбались и махали, это моментально вызывает у Силии ответную улыбку, но ей показалось, что слишком много лиц обращены к ним, поэтому она проигнорировала этот выпад, тут же возвращаясь к беседе преподавателей, вспоминая какая жизнь была у нее в Хогвартсе. Том еще очень долго возмущался и высмеивал ее из-за того, что она уж явно ничему не может научить детей. «Как он посмел взять тебя, при этом отклонив мою просьбу? Ты же прямиком из дурдома!», — его возмущение прошло с ней через всю жизнь и ни разу не оскорбило, а даже где-то подстегнуло и убедило в том, что она не так плоха, как об этом рассказывал Том. Однако, воспоминания об этом наворачивали на глазах колючие слезы и желание кому-то пожаловаться и за кого-то спрятаться. В ощущении полной потерянности приобнимает Слизнорта, который тут же спросил не желает ли Силия отведать вина, на что она расслабленно кивает, узнавая за протяженным столом профессора Вилкост, Хагрида и злую библиотекаршу. Сев за накрытый стол, Силия тут же начинает накладывать тебе в тарелку самых ароматных теплых яств, мечтая о еде уже не первый час. Профессор Слизнорт разливает им припрятанное красное вино, предлагая выпить за встречу, игнорируя ругающий вид Макгонагалл за своим плечом.       — Можно просить у вас совета? — запивая вином кусок мяса, Силия тут же безотрывно уставилась на Слизнорта.       — Да, конечно, — с важным видом сидит и пьет.       — Есть один человек, — начинает издалека. — Предположим, что он испортил вам жизнь, надругался, убил вас и вашу семью и остался безнаказанным, — на этих словах у Горация застрял ком в горле и он подавился вином, а Силия продолжила: — И вот прошло уже много-много лет, все сроки давности истекли, а еще вам никак не доказать вину того человека потому что он очень обманчив. Но, — не останавливаясь тараторит, — есть другой человек, который очень косвенно виноват в том, что с вами произошло, а все потому, что он бездействовал все это время, позволяя вашему насильнику с вами и со всем миром так жестоко расправиться.       — Какая странная и совершенно невероятная история. Силия, вы пишите книгу? — поворачивается к ней.       — Берите выше — роман, — мнимо шутит, ни разу не посмеявшись, пропуская мимо ушей его следующие комплименты. — Так вот. Косвенный преступник влиятелен и очень богат, но при этом гнусен и опасен.       — А почему он так поступает? — делая очередной глоток, отламывает ломоть свежеиспеченного теплого хлеба.       — Потому что ему интересны ваши страдания и ваша реакция на сложившуюся ситуацию. Потому что он не понимает ваших чувств, — пытается рассуждать беспристрастно и очень отстранено. — Потому что он ближайший родственник вашему насильнику, — поражает Слизнорта, наблюдая его глаза навыкате. — Но я не об этом, — притрагивается к его плечу, подливая еще вина, призывая пить дальше. — Ваш косвенный насильник, соучастник настоящего, спустя множество лет предлагает вам наказать вашего насильника с которым у вас сложились тесные взаимоотношения. Так вот: вы согласитесь?       — А есть ли смысл доверять тому, кто такое предлагает? — с изумлением повернулся к ней снова, пережевывая ягодку винограда. — А что если все это очередная ловушка?       — Нет. Вы не поняли. Вопрос не в этом. Вы видите смысл, наказывать того человека спустя столько лет?       — Да. Конечно! — яростно кивает.       — А я нет, — опускает расстроенно плечи, на секунду отворачиваясь, чувствуя, что сейчас горько расплачется.       — Почему?       — Потому что все самое страшное уже сделано. Хороша ложка к обеду, — наглядно показывает, беря столовый прибор в руку, наблюдая в нем свое раскисшее искаженное выражение. — И еще кое-что, — кладет ложку на место. — Эта возможность дается вам не просто так, — начинает пугать и заинтересовывать одновременно. — Вы получите возможность наказать преступника только после того, как отдадитесь другому.       — А как я отношусь ко второму? — задает интересный вопрос, заставляя Силию задуматься. — Есть смысл рисковать только в том случае, если я железобетонно уверен в вырученной выгоде.       — И понимаете, — начинает мяться, опуская взгляд. — Мне бы и уйти в такое место, где нет ни одного из них, но так не получится. По многим причинам не получится.       — Какая трагичная проза, — вздыхает Слизнорт. — Бросьте. Не надо забивать этим голову. Фантазии могут сыграть с нами плохую шутку. Запутаетесь и не сможете понять в каком мире живете.

      Профессор Макгонагалл предложила показать просторы Хогвартса, явно делая это не по своему желанию.       — Не утруждайтесь. Не нужно, — отнекивается Силия, забирая ключи из ее рук, вспоминая свою самую первую комнату, в которой она долгое время жила в качестве профессора. Там была удобная приятная кровать, красное бархатное покрывало застилало постель, а длинная винная штора болталась практически на полу и никогда не прикрывала единственное во всей комнате арочное витражное окно через которое достаточно плохо видно, однако, каким-то необъяснимым образом, ночью оно впускало страшные и чудовищные тени прямо внутрь спальни и первое время это казалось неслучайным.       И все же, скрываясь под мантией-невидимкой, она бежала вдаль по коридорам, прячась, наверное, не сколько от обитателей этих стен, сколько от самих стен, не понимая, почему нахождение в этой старой крепости не приносит ей должного облегчения, чувства защищенности и самой настоящей свободы. Она ругала себя за свое желание не просто скрыться, а за самое настоящее желание бежать; бежать из семьи, от всеведущей и настырной родни. Ее посещали мысли бросить даже единственного сына, затеряться где-нибудь в Южной Америке и жить не меньше самой Смерти, жить параллельно с Томом и с Янушем, но в разных уголках мира. Это было бы бразильское погорье с видом на лазурную днем и сине-зеленую ночью — Атлантику или Рио-де-Жанейро с дурацким ежегодным карнавалом-маскарадом прямо посреди улиц.       Ежась в теплой ванной, Силия вбирает в легкие как можно больше смертельного горького дыма, неспеша выпуская, рассматривая, как он поднимается вверх все выше и выше к самому потолку, расплываясь там вместе с испариной на каменных стенах. Пепел падает прямо на чистую прозрачную воду, прилипая тонким слоем к подрагивающей поверхности. Силия отказывается от своей затеи также быстро как и сорвалась с пригретого в Америке места; обдумывая банальный план побега, представляет жизнь под скрывающими полами мантии-невидимки, утопая в утопических представлениях и мечтах оказаться где-то далеко и никому не нужной. Дрожит, от мысли очутиться в скользких объятиях Смерти, абсолютно не представляя, как можно выудить злосчастную палочку. Однако мысли о порабощенной Смерти вводили Силию в изнеженный и пьянящий катарсис, расслабляющий не хуже теплой ванной, в которой она так приятно проводила время в уединении. Бросает хабарик прямо в воду. Посадить Тома в Азкабан, а Януша принудить его охранять, — бесчувственно и жестоко рассуждала, вставая из пригретой ванной, ощущая каждой обнаженной клеточкой холодность скопившегося воздуха — он исходил от продрогших завывающих стен, которые, кажется, не прогревались даже самым жарким летом. Лишить сына человеческого лица, а отца свободы, одним выстрелом убив сразу двух противников, — подходит к запотевшему зеркалу, прикладывая ладонь, сморщенная кожа которой мгновенно присасывается к стеклу; резко проводя, слышит хрустящий скрип — стирает большую часть налипшего конденсата, заглядывая в свое замыленное отражение, находя его чересчур озлобленным и изнеженным слабостью и притаившимся коварством. Представляет, как наденет на себя Семиконечную корону мисс Пиквери снова, повелевая над гнусной и омерзительной Смертью, стирая с нее всю спесь, обязывая обратиться в морщинистую оборванку; хочет остаться одним и единственным неугасшим представителем своей семьи. Закалывает мокрые волосы, наблюдая на своей шее все еще заметные желтые пятна синяков, трогает впадину между плечом и ключицей, вспоминая, как длинные зубы вонзились в это место, как было это больно, унизительно и просто бесчеловечно. И вот только ради собственных мечтаний об уединенной жизни она готова рискнуть, считая, что заискивания перед Смертью смогут спасти ее не один раз, если очень натурально раскаяться и свалить половину вины на Тома. Силия все никак не могла натешиться фантазиями о признании, что господин Кеннеди будет здороваться с нею и приглашать на свидания, изменяя своей жене в очередной раз, — на этих мыслях ее глаза заслезились от той абсурдности, которая наполняла с каждым последующим взглядом в отражение. Силия отчаянно искала в себе достоинства с каждым вздохом, считая, что ее можно любить и без тех перенесенных тяжб, проглоченных оскорблений и проигнорированных желаний. Кутается в длинный халат, скрывая свою гладкую обнаженность, которую так легко обидеть и сделать больно. Выходя в потопленную зимним сумраком спальню, снова тянется к зеркалу, которое, на этот раз, было куда больше предыдущего, рассматривает в приспустившемся мраке свое недоброе лицо, прислушивается к собственному тихому дыханию; заметно успокоившись, распускает мокрые извилистые волосы, подумывая теперь о самом настоящем трусливом побеге. Внезапный стук в дверь оборачивает Силию на поток оглушительных звуков, которые исходили ото всех поверхностей трясущейся вибрацией; с тумбочки скатилась волшебная палочка, а с туалетного столика расческа — настолько сильно и настойчиво кто-то пытался вытащить ее из собственной комнаты. И Силия понимала, что она в безопасности за закрытой дверью спальни, по крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Но тот, кто так докучал своим нетерпением — намеренно пугал Силию, заморозив в оцепенении, заставляет от страха молниеносно встревожиться. Она надеялась, что посетителю это надоест и он непременно покинет ее, оставит попытки вломиться и примет неоспоримый боязливый отказ, но стук продолжался, с каждым ударом выуживая Силию из шаткого равновесия, пугая на ночь глядя своим визитом. Вставая практически на носочки, убеждая себя идти как можно медленнее и незаметнее, переступает через себя, чеканя шаг неуверенно и робко, все еще желая оставить дверь запертой, поддаваясь предрассудкам, что если распахнет ее, то впустит то, что уже будет не выгнать. «Одна ночь. Всего лишь одна ночь», — успокаивает себя, слыша подвывания ветра за окном, кажется, началась снежная буря. Резкий барабанный стук неожиданно прекратился, стоило ей коснуться дверной ручки, после чего Силию парализовывает кромешный беспробудный ужас и не понятно почему и в чем причина — это происходит внезапно и ни разу необъяснимо. Силия вперила распахнутый неморгающий взор прямо на толстую тяжелую дверь из цельного дерева, блуждая глазами по чугунным кудрявым узорам, а во мраке свечей готическая вытянутая дверь казалась темнее ночи и страшнее бесформенных теней. Кто-то постучал снова, только на этот раз очень деликатно и спокойно, после чего Силия совершенно немножко приотворяет дверцу, обеспокоенная, что это полтергейст опять шалит и не дает ей почувствовать себя в безопасности, подосланный бесчестной и бульварной Смертью. На Силию падает яркий луч пламенного света от пылающего фонаря, пристегнутого к каменной стене толстыми цепями, и она более смело приоткрывает дверь, отчетливо наблюдая, что перед ней всего лишь холодная помрачневшая стена, а по левое плечо длинный прямой и совершенно пустой коридор. Никого нет. И Силию увиденное не пугает, хотя она сталкивается с подобным впервые. По ее спине пробегает холодок и волоски становятся дыбом от затянутых завываний ветра в протяжном полумрачном коридоре, а там — куда смотрела Силия примерно с минуту — не видела ничего, кроме нечетких силуэтов колонн. Это преподавательское крыло, никто из учеников не смог бы сюда проникнуть, призраки тоже не наведываются в такое время, а значит остается только зловредный полтергейст. Стерпев сильный холод, босая, она плотно закрывает дверь, вспоминая тот угрожающий стук. Ее глаза наткнулись на закатившуюся слегка под кровать волшебную палочку и Силия совершенно точно познала новый страх, который, казалось, уже давно позабыла. Осторожно присаживается и тянет руку к затемненному кроватному проему, видя торчащий кончик селенитовой рукоятки. Силия снова ощутила холодок, которым сквозило из поддверной щели, до нее донеслись приглушенные скрипучие шорохи за самой ее дверью; такие, будто это чьи-то шаги, сменившиеся на посвистывающие голоса и неразборчивый клокочущий бубнеж. Тянет одни только пальцы, замечая, как ее ногти покрывает мрачная тень, начиная поглощать фаланги, словно засасывая в себя и утаскивая. Смотря на это все с каким-то диким и несуразным взглядом, Силия повторяла про себя оскорбительные ругательства в адрес ненаглядной Смерти, считая, что это она таким образом запугивает. Вскрикнув от отчаяния и дребезжащего ужаса, чувствует прикосновение с чем-то неизвестным и это не волшебная палочка, хочет убрать руку, а оно не отпускает, начиная затягивать с той же силой, что и Арка Смерти. Чьи-то пальцы показались на запястье, дергая с такой силой, что Силия упала на пол, а ногти у него длинные и темные, задирая покрывало, и выдергивая свою руку, вытягивает наружу не только чужую кисть.       — Я бы хотела спокойно лечь спать, — говорит в свое оправдание, рассматривая под своей кроватью фигуру Смерти, которая быстрым движением забирает ее палочку. Силия не подает признаков страха и отчаяния, снимая с себя легкий халат, надевая ночную рубашку, с бесстрастным лицом подходя к зеркалу, а у нее все тело сотрясается при каждом новом движении, а еще и шея неимоверно затекла, кажется, если Смерть сделает хоть что-то еще, то Силия сильно и нервно разрыдается. Смерть подходит к ней со спины, сливаясь с черными тенями, пугая своим бледным лицом.       — Отдай мне, пожалуйста, мою палочку, — а у самой голос скачет, Силия все еще вспоминает пережитое, смотря в пугающий лик Смерти, протягивая в просьбе руку, а вместо палочки получает обвивающие и стягивающие прикосновения. Кожа у нее на ощупь как будто мелом покрытая — гладкая, скользящая, матовая и сухая. — Можешь оставить себе, — пытается улыбнуться, когда понимает, что та ей ничего не вернет. Смерть поднимает расческу и с полным упоением начинает расчесывать Силие мокрые волосы, а той в ту самую секунду думалось, что Смерть заговаривает ей волосы или расческу, потому что локоны тут же расплетались из склочных колтунов, просыхали и начинали блестеть. Но те утробные звуки, которые издавала Смерть, пугали и будоражили, переворачивали все внутренности, смещали мысли и выворачивали наружу потаенные страхи.       — Ты плохо выглядишь, — Смерть бросает взгляд через отражение.       — Ну, по сравнению с тобой — всегда, — Силия пытается улыбнуться.       — Впусти меня, — произносит пугающую томную фразу, настоятельно взирая на нее сверху вниз, после чего касается ее макушки легким поцелуем; откладывая расческу, запускает свои пальцы Силие в волосы, следом опускается на плечи, пытаясь ненавязчиво раздеть. Вводит дрожащую Силию в леденящую панику, царапает ее легкими поглаживаниями ногтей, с таким отчаянием добиваясь своих, каких-то низменных, целей.       — Нет! — возмутилась она неприкаянно, испугалась, отошла и повернулась к ней. — Тебе нужны Дары? Я могу отдать их, — утирает, страхом рожденные, слезинки. — Только не надо. Только не трогай меня, — не желает расточаться на ненужные пояснения.       — Ты пришла отдать их мне? — Смерть удивляется, делая шаг назад, позволяя Силие придумать себе оправдание. — Хочешь, я расскажу тебе сказку? — одним движением расстилает ей кровать, укладывая, словно собственного ребенка, садясь с ней рядом, нежно прикасаясь к ее прохладной щеке, медленно опускаясь на тоненькую шею. — Эта история об одной швее. Она была одинока, матушка ее давно померла, а отца она и не знала никогда. Рано оставшись без родителей, ей пришлось впрячься в семейное дело, благо, швейная машинка у нее имелась, а также и отменный вкус. Она была поистине талантлива. Девушка была молода, когда полюбила одного прекрасного мужчину и она все грезила о нем. Засыпала и просыпалась с его именем на устах. Она мучилась, но ничего не могла поделать с собой. И вот, годы шли и она расцвела в не менее прекрасную женщину. В ее маленькой деревеньке знали одно: она мастер своего дела, очень скромна, даже, можно сказать, чересчур скромна.       И вот увидела она своего возлюбленного, наконец-то, спустя много-много лет, — гладит Силию по щеке с очень нездоровым видом. — Он проходил мимо ее мастерской, — голос Смерти сделался нежным и заботливым. — Выглянув в окно, швея даже не положила острые ножницы на столик, а прилипла к стеклу вместе с ними.       Статный, красивый, неотразимый, все в деревне его знали. И всё-то в нем хорошо, и всё-то в нем превосходно. Если бы не одна вещь — он был не один, — на этих словах Смерть передает неописуемые эмоции отчаяния, скорби и ярости одновременно. — В тот солнечный день рядом с ним шла милая молодая девушка. Увидев это, швея разрыдалась, пропитав изделия своими горькими слезами, ведь прямо сейчас ее возлюбленный шел рука об руку с другой. А на той — платье было невиданной красоты и тогда швея поняла, что ее возлюбленный водится с этой девицей из-за того, что та так искусно одета.       Она как обезумела в тот день, не понимая, что этот мужчина даже не подозревает о том, что эта швея вообще существует. Он никогда не знал этой женщины. Он просто жил в этой деревеньке.       Влюбленная и несчастная, швея подкараулила ту самую девушку, идущую в эту же ночь мимо ее ателье. Совершенно одну. А на улице была глубокая страшная ночь, а квартал, в котором находилось ателье был тихим и неприметным.       Завистью гонимая, она схватила свои портные ножницы и бросилась вдогонку за той девушкой, чье платье так пестрило даже под лунным светом. Обиженная и оскорбленная нечестной судьбой, она рассекает горло невинной прохожей, склонив ее голову немножко на бок, кладя ничком, боясь, что кровь испортит чудное изделие. Сдирает с нее платье, оттаскивая тело за соседний дом, уверенная, что данное происшествие рассмотрят как изнасилование, поэтому, для большей достоверности, сняла с нее панталоны, поспешно убегая в свое ателье.       Примеряет на себя украденное платье, а оно село как влитое. И вот, смотря в свое отражение, виделось ей там, будто именно она сегодня утром шла со своим возлюбленным. Счастливая и воодушевленная, она решает показаться своему любимому, ведь завтра он снова пройдет мимо ее окон. А на следующий день какая-то беда у соседей произошла. Деревня ходит ходуном. Произошло убийство, а ведь такого раньше никогда не случалось. Швея в этот день выслушала множество странных рассказов, как бедную девочку извели ироды какие-то, оставив умирать в кустах со вспоротым горлом и абсолютно голую.       Женщины, что принесли материал на пошив, совершенно не знали, что чудное платье, которое они пять минут назад расхваливали, принадлежало убитой девушке. Швея занялась своей работой более усердно, начиная бояться слухов о появившемся душегубе, но затем слышит она рыдания своего любимого. Подбегает вновь к окну и видит его. И ей стало его так жалко, что она было собиралась уже бежать к нему и утешать, как вдруг резко остановилась, ведь ее любимого уже утешала какая-то другая дивная женщина, на руках которой были обворожительные кружевные перчатки. Да так понравились они швее, что она снова разочаровалась в себе. И платье выкранное уже не казалось ей столь красивым и желанным, как это было ранее. Все ее мысли заняли эти прекрасные кружевные перчатки. Конечно, думала она, как она может понравится своему любимому, когда вот у этой женщины такие перчатки! Бурная ревность в ней взыграла, вскипела и забурлила как масло на огне. Швея расплакалась, понимая, что ей никогда не заполучить любовь всей ее жизни.       Но рок навис и над той красавицей в ажурных перчатках, когда отправил ее той же дорогой обратно и в самую темную ночь, мимо вовсю работающего ателье. Швея увидела ту женщину, которая только сегодня утром крутилась возле ее любимого. Не разжимая пальцев, побежала она во тьме ночной за этой вертихвосткой, крепко сжимая острые портные ножницы, а они опасны как лезвия цирюльника, — Смерть, в страсти томно шипит, наблюдая за тем, как нахмурилась Силия. — В ночи подбегает к ней, а та женщина оборачивается и на мгновение застыл в глазах ее ужас, но не успела и слова сказать, как горло ее было вспорото. Женщина в ажурных перчатках ухватилась за краешек ворованного платья, кажется, пытаясь что-то сказать, но так немая и померла, пока в это время убийца расчехлил ее пальцы, снимая легенькие приятные перчаточки. И надела она их себе на руки и такая волна уверенности и тепла ее захлестнула, что она заулыбалась, расплакалась от счастья, возвращаясь обратно в ателье и снова заглядывая в зеркало. Теперь она была еще краше. Платье превосходно сочеталось с перчатками. И увидела швея в своем отражении себя и ее возлюбленного, что сегодня и вчера стояла с ним именно она, а не другие женщины. Теперь она с нетерпением ждала завтрашнего дня, чтобы встретиться со своим возлюбленным и, наконец-то, любить его пылкой страстной любовью.       Готовясь выйти на улицу, на следующий день швею остановили вошедшие посетительницы, рассказывающие об ужасном убийстве, которое произошло снова. Какая напасть! — ухмыляется коварно Смерть. — Одна за одной прекрасные девы гибли. И, сделав швее комплимент по поводу изысканных перчаток, они и не подозревали, что те принадлежали убитой женщине. И в тот день она уже просто не могла работать, смотря в окно с выжидающим видом. Ну когда? — обращается будто бы к самой Силии, вопросительно сверля темными очами, в которых колыхало безумное пламя. — Ну когда же ее возлюбленный появится? И вот он объявился весь фиолетовый от грусти и удушливых слез и бессонных ночей. Он и еще какая-то совсем молоденькая девочка подошли к магазинчику напротив, а в том магазине продавали шляпки ручной работы, красота которых славилась на всю деревушку. И вот он зашел с этой девицей в лавочку и скрылись они там ненадолго, а когда вышли, швея заметила, как ее возлюбленный убирает монеты в карман, а девица, что рядом шла — обрамила голову новой дивной шляпкой, правда, оба они были грустны. Но швею так отчаяло увиденное, что она снова разрыдалась, поглаживая ладонями стекло и крича: «Зачем они тебе, когда есть я?», но они ее не услышали и отправились куда-то прочь. Швея смотрела им в след.       И снова бурная зависть взыграла в ней, снова хлестала из нее опасная и безрассудная ревность. И перчатки-то уже не виделись ей столь утонченными и прекрасными, и платье-то уже не казалось ей восхитительным и родным, ведь у той девицы появилась такая чудная шляпка, которую приобрел той горячо любимый мужчина несчастной швеи. Но судьба была на ее стороне, и в эту же ночь та самая девочка прошлась мимо ателье, подзывая и клича на себя фатальную беду, о которой даже не подозревала. Ножницы не покидали пальцев швеи, поэтому она тихо-тихо, наступая на след несчастной, поплелась за ней и расправилась более жестоко чем в предыдущие разы. Вспорола ей живот и шею, обстригла волосы и изуродовала тело похабными надписями, похищая злосчастную шляпку, тут же надевая на свои прекрасные, но заметно побелевшие волосы.       Затворяя за собою дверь, она подошла к зеркалу и увидела себя в отражении, от чего ее пробрала гордость и зависть к самой себе. Безупречное платье, элегантные перчатки и изящная шляпка. Теперь швея была уверена, что возлюбленный обязательно обратит на нее внимание, ведь в ней сочетались все самые лучшие предметы, которые имели те три девицы. «Я буду как они и ты полюбишь меня», — твердила она себе, — «Я буду ими и ты полюбишь меня», — повторяла и расцветала от предвкушения встречи со своим любимым, который так ни разу и не зашел к ней, словно и не знал кто она такая. Швея уже простила своего блудного возлюбленного. Смотря в окно всю ночь в ожидании утра, отматывала дни назад и представляла на месте каждой девушки, которых зарезала — себя любимую. И вот эти фантазии ее уже заметно подбодрили и раззадорили. Весь день она прождала своего возлюбленного, но он так и не явился. И, казалось, что больше он не явится, оставляя швею со своими фантазиями. Но — нет. Глубокой ночью пошел он той же дорогой, что и все его женщины, словно испытывал судьбу. И вот дверь ателье отворяется и выбегает она. Разодетая и счастливая. Наконец-то они встретились. Впервые. Мужчина горестно заплакал, увидев все те вещи, которые принадлежали когда-то его живым жене и двум дочкам, но швея так и не поняла почему ее любимый не разговаривает с ней. Она в красках представляла их встречу около ста раз, даже кровать заправила и подожгла свечи, готовая отдаться ему в этот же день. Он шарахался ее, чем очень обидел и разочаровал.       На следующий день ножницы ее резали лучше чем в любой другой, а деревенька разразилась горем, ведь умер последний член соседской семьи, которым и являлся горячо любимый возлюбленный несчастной швеи.       — Хватит, — останавливает ее Силия, понимая, что Смерть пугает и запугивает. — Мне не нравится эта история, — отворачивается, вспоминая, как из тени появилась рука Смерти и внезапно схватила.       — Ах это странное понятие — любовь, — Смерть прильнула к Силие, беря ее за руку, чувствует моментальное ответное сопротивление. — Смирись, — целует ее в плечо, ощущая, как она заметно отстраняется, хочет перевернуться, сбежать и скрыться. — Хочу услышать твой сладкий стон, — теснит ее на собственной постели, пугает и вгоняет в отчаяние. Силия стыдливо закрывает лицо руками, не издавая ни звука, утонченная линия ее губ подрагивала от вырывающихся сдавленных всхлипов. Так искренне и жадно ее целует, облепляя трепещущую и дрожащую кожу, тяжко приговаривая: — Это чувство было похоже на сладкий мёд. Тайная, запретная любовь. Наш порочный союз скроет лишь твоя вуаль, — неудержимо и настойчиво прикасается губами к открытым местам, стягивая и оттягивая нежное, скрывающее одеяние ниже. Силия чувствует, как взыграла в Смерти необузданная страсть, как томит она вожделением и совращает в ядовитых прикосновениях, таких частых, таких живых, таких томных. Целует и скользит языком, целует и скользит языком, словно слизывая свои же глубокие поцелуи. Доканывающе дышит ей в шею, в ухо, в волосы, вдыхая кожи аромат и сладких духов, практически получая желанную близость, опускаясь губами на оголенную, зажатую вырезом выпирающую грудь. Проводит пальцами по неглубокой ложбинке, чувствуя, как тесные груди расступаются, как пальцы срываются и проваливаются, мягко зажимаются с обеих сторон, это вызывает в Смерти тягостный бурный отклик и трепет во всем теле и сознании. Целует ее в выступающие вершины, прикасаясь и приминая их в руке. Окунается языком прямо в тёмную щель между ними, ползя все ниже и ниже, пока не достигает самого живота, а Силия уже вся в страхе растаяла и в усталости размякла, молча отпирается, не оставляя попыток спастись, в определённый момент просто хватая Смерть за длинный распущенный язык и выдергивая.       — Я тебя люблю… я тебя люблю… лишь тебя, — обворожительно шепчет под покровом ночи, практически клянётся, задирая ей ногу, истекая в сладком соке любви. Прикасается к её внутренней стороне бедра своим твёрдым отростком, чем вызывает у Силии приступ очередного холодного шока и плохих воспоминаний.       — Нет. Не надо. Хватит, — заерзала и заистерила, предчувствуя, что Смерть не остановится. — Перестань! Дан! — инфантильно выкрикивает это имя, после чего верещит только пуще, ведь Смерть зажимает ей рот рукой, приближаясь всем лицом.       — Никогда не называй меня так, — а голос у неё стал грубый и резкий.       Силия, в разбитости, направляет неспокойный взор в окно, ведь оттуда бьет заметно светлый синий свет, разгоняющий тоскующую ночную чернь. А руки Смерти плавно ползут на выпяченное колено, медленно поплыв прикосновениями вверх, доставая бедра. Ее пальцы в припадке вожделения сдавливаются и расслабляются, трогают с чувством и помешательством, а дыхание такое опаляющее и неспокойное. Изо всех сил хочет не просто взобраться на нее, но и опуститься, примоститься у ее внутренностей и жадно погреться.       — Я отбываю днём, — Силия отворачивается, а на лицо тут же упали длинные чёрные волосы Смерти. Её рука молчаливо опустилась Силие на живот, задирая, сминая в гармошку лёгкое неглиже, скользит своей крупной ладонью прямо по обнаженной тёплой коже, прильнув губами, сгребает пальцами и беспрестанно вдыхает аромат ее тела. Пристает к ней в самое беззащитное время суток, тесня сопротивление своей безграничной властью и самоуверенностью. И лежа в своей комнате и кровати, Силия не ощущала себя в безопасности, съедаемая и притеснённая преследованиями со стороны Смерти.       — Со мной ты будешь в безопасности. Они замучили тебя, — сменила интонацию и тактику. Гладит Силию по щеке, прилипая к её губам в молчаливом давящем поцелуе, делает это медленно, растягивая каждый миг, заправляет ей выбившуюся прядь за ухо, приподнимая за шею.       — Ты опоздала, — трогает длинные волосы Смерти, смотря в её искажённые похотью глаза, трогая шею и грудь, а Смерть все в той же чёрной мантии. Скользит рукой ниже, а Смерть её останавливает, не давая себя основательно трогать. — Том мой муж, мой отец. Ты сама заделала мне сына. У меня семья, — пытается переложить груз ответственности на Смерть.       — Брось семью, — и Силия увидела, каким непринужденным и раздражённым стало лицо Смерти.       — У нас все равно нет будущего, — хочет убедить в этом и Смерть. — Ты не тот человек, которого я могу показать общественности. Ты только одна большая постыдная тайна, от которой хочется убежать и забыться! Связь с тобой компрометирует и унижает меня, — наносит сильнейший удар этими словами. — Поэтому, не нужно пытаться переубедить меня. Я останусь в своей семье, — грызет ее этим и добивает. — Мне не нужна женщина, даже такая как ты, — хочет вызвать к себе отвращение и отчуждение. Она почувствовала, как Смерть зазнобило, после чего та не сдерживает редкий всхлип то ли обиды, то ли ярости, Силия вцепляется в неё объятием, прижимая к себе, понимая, что перегнула палку. Смерть плачет, хотя Силия этого и не видела, но отчётливо слышала у себя над ухом, все равно не понимая зачем и почему это Смерти.       — Пожалуйста, не плачь, — прикасается к её прохладной щеке, чувствуя тёплую слезу. — Ты самая красивая женщина из всех, что мне доводилось видеть. Я уважаю тебя и ценю, но с некоторыми людьми просто не строятся отношения. А ещё я завидую тебе, — ощущает её агрессивные от обиды руки на себе. — Ошибочно думать, что из-за своей слабости я питаю ко всему нежные чувства. Отчасти я ненавижу именно тебя, но рождение моего сына сглаживает это.       — Но я посадила Тома в Нурменгард только ради тебя.       — Почему не раньше? Испытываешь садистичное удовольствие, наблюдая или зная, что твои родственники страдают?       Смерть очень долго вглядывалась в Силию, не зная и боясь всего того, что будет дальше, но отважно тянет ее на себя, принудительно вытаскивая из постели, трансгрессируя прямо в собственный кабинет.       — Вот, — повела Смерть рукой, и перед нею появилась небольшая чаша с лазурной переливающейся водой.       — Это омут памяти? — наивно полагает Силия, опуская в странную жидкость пальцы.       — Да, — нервно ухмыльнулась, вкладывая в ладонь Силии мягкую тряпку, притягивая к себе, в собственном утешении лезет рукой Силие под одежду, трогая и умиляясь как в последний раз. — Я хочу тебе кое-что показать, — держит её интерес. — Омой мне лицо, — все это время хитрая и опасная улыбочка не слезала с её лица. Силия была ошарашена данной просьбой. Своеобразный ритуал почтения? Смерть подносит её руку к своим алым губам и протяжно целует, словно неосознанно прощается. Силия с опаской, но очень бережно окунает другую руку в эту чашу, пропитывая небольшую, сложённую в несколько раз, тряпочку в этой жидкости, напоминающей слезы, а затем наблюдает, как капли с трелью полились обратно с переполненной салфетки. Выжимает излишки, пока Смерть все это время держала её руку у своих губ. Но Силия ничего не испытывала от этой просьбы. Ни страха, ни предвкушения, ни сожаления. Подносит влажную тряпку к её лицу, осторожно вытаскивая вторую руку из объятий и поцелуев, кладя Смерти на плечо и убирая ее волосы, а Смерть не спускает с Силии глаз; и Силия ещё никогда не видела Смерть такой. Такой несчастной.       — Почему ты так смотришь на меня? Я делаю что-то не так? — это расстраивало.       — Нет, — Смерть попыталась вернуть потерянную непринуждённость, но она все равно была очень задумчива. Силия садится к ней на колени, а это отдаётся в Смерти странной томностью, в недобром прищуре. Проходит этой влажной тряпкой по её лицу, стирая неестественно-белый цвет со щеки. А под ней её кожа разительно приятнее по цвету. Тонка, естественно бледна и очень хрупка. Силия не замечает, как участилось дыхание Смерти, как безотрывно она таращится на неё.       — Не могла бы ты закрыть глаза? — Силию поглотило это приятное, где-то даже заботливое дело. Она вспоминала маленького Януша, ей ведь приходилось его мыть и в тот момент в ней не угасало сильное чувство какой-то романтической привязанности к нему. Он был очень маленький и пугливый младенец, но в тёплой воде он быстро засыпал, а она любовалась им, не подозревая, что с её сыном что-то не так. Что он похож на неё внешне, но не внутренне.       Силия считала Смерть красивой роскошной женщиной, чья привлекательность вопиюща и нечестна. Но у Силии больше не было сил злиться, завидовать и ревновать. Силия очень вымоталась и ей совершенно не хотелось тратить лишнюю энергию на эмоции или пререкания. Хочет Смерть, чтобы ей умыли лицо — значит так и будет, ведь Силия верила, что после этого непременно ляжет поспать. Казалось, проспать можно вечность, а эта усталость камнем давила на веки и вампиром высасывала всю яркость жизни. Приятное утомление превратилось в калечащее разум и душу измождение. Промакивает тряпочку снова, выжимает и все это монотонно и очень вяло, а Смерть держит её за талию и Силия не против, она думала, что без поддержки либо уснёт, либо рухнет. Проводит по плоской правой скуле и туда дальше к уху, а затем ниже до линии челюсти и подбородка. У Силии бесстрастный, бесцветный и просто отупленный усталостью взгляд, словно она не понимала и вовсе что делает, вернее — ей было безразлично. Она была так близко, что увидела скрывающуюся за чистой тонковатой кожей голубую прожилку, что тянулась аж от самого уха, рассекая скулу пополам и ближе к щеке пропадала тоненькими, расползающимися в разные стороны словно змеи, ниточными венками, которые уходили куда-то вглубь и полностью исчезали. «Как интересно», — мысли сами выдали её заинтересованность, а следом и лицо. Дотрагивается до этой кожи, которую прятал толстый слой меловой маски, а на ощупь она нежная и очень приятная. Протирает виски, замечая чуть зримую вену и там, и лоб, который был поразительно чист и не тронут ни одним сосудом. Смывает чересчур яркую линию брови, которая вытягивала и удлиняла настоящую бровь до самого виска, Силия наблюдала натуральную, тёмную, густую, но не менее красивую бровь. И вот Силия постепенно понимает почему Смерть попросила это сделать, — чтобы показать, что нет ничего красивее неестественной красоты? Чтобы Силия наконец успокоилась и перестала от зависти сгорать? Но Силие на данный момент было слишком все равно, поэтому со стороны Смерти это было как надругательство и издёвка, ведь Силия так хотела спать.       — Почему я смываю это жидкостью из омута памяти? — первый родившийся вопрос, столь долгое время пробился в свет через её уста, но Смерть не ответила. — Твоя маска настолько плотная, что снимается только воспоминаниями? — издевается над ней, за что ощущает нервно впившиеся ногти на своей талии.       Подобравшись к красиво накрашенному глазу, Силие так не хотелось уничтожать эту красоту. Эту длинную стрелку, украшенную тонкой золотой — вдоль простирающейся линией, и яркими фиолетовыми тенями. Сцедив лишнюю воду, кладёт ей намоченную салфетку на всю правую сторону лица, давая косметике вспреть и пропитаться влагой, после чего легко стирает её. И тут Силие резко стало не по себе.       — Открой глаза, — не знает зачем просит, но когда Смерть разлепляет веки, то Силия видит этот, рушащий весь мир, контраст, Силию словно всю прошибло током, а Смерть бережно берет её за руку. И держит, будто боится, будто все понимает. — Закрой глаза, — Силия мягко улыбнулась, пряча всю настоящую встревоженность, недовольство и возмущение, а Смерть, ничего не заподозрив, верит ей. — Ты очень красивая, — специально ёрзает на ней, заговаривая зубы, кладёт её руку себе на грудь, молча наблюдая. Наблюдая, какое у неё странное лицо, вернее — их два. И Смерть щупает и мнёт ей грудь, пока Силия проводит самым кончиком ногтя по её настоящим ресничкам. — Тебе нравится то, что у меня между ног? — задаёт ей этот странный вопрос, прижимая её руку сильнее к своей груди, чувствуя, как вжимается собственный бедный стиснутый сосочек в большую варварскую ладонь.       — Да, — Смерть отвечает ей почти не задумываясь, пока Силия лезет к ней в промежность, чувствуя всю эту правду у себя в руке. Берет осторожно весь этот омут памяти с его мерцающей плавающей жидкостью и опракидывает на блаженное, ничего не подозревающее, лицо Смерти. После чего та моментально распахнута глаза, с неё слетели последние штрихи, стерлась помада, даже ногти обесцветились, а волосы разительно укоротились. И Силия узнала это лицо. Оно все было мокрое, обескураженное и подавленно-злое. Хватка Смерти заметно ослабела и Силия вырвалась из этих непонятных двойственных рук.       — Нет! Не бросай меня, — жалко практически молит. — Ты мне должна!       — Нет. Это Смерть мне теперь должна! — Силия все ещё в шоке от увиденного, но не теряется до конца. Это был он. Это он стал тем самым ночным кошмаром. — Что ты такое? — подходит к Смерти, когда та застенчиво закрыла лицо руками и заплакала. — Ты ревнивое и очень поганое существо. Ты шантажируешь меня. Ты меня и убил, — Силия понимала почему тогда лежала в гробу.       — Нет, — отрицает все сказанное. Силие так жалко Смерть, так жалко это создание, что она подходит к нему снова и уже обнимает самостоятельно, прижимает к своей груди, так и не зная в чем тайна Смерти. Что с ней не так. Силия жалеет Смерть, а ещё понимает, что некуда бежать, ничто в этом мире не спасёт от Смерти, если только не сама Смерть.       — Ты красивый, — присаживается к нему на колени, рассматривая лицо, гладит по щеке, медленно поднимаясь к виску. — И как женщина ты безупречен, и как мужчина. У тебя очень выразительные два начала, — ласкает его слух этими простыми, но отважными комплиментами.       — Меня никто не видел в образе мужчины уже почти целую вечность, — признаётся ей.       — Почему? — он был сильно похож на Тома, ещё сильнее без косметики и с короткими волосами. А он молчал ей в ответ и Силия поняла, что Смерть скрывается. Смерть прячется. Почему-то. Она не стала его допрашивать, а только продолжила поглаживать, пробираясь рукой в тёмные волосы. Жалеет Смерть очень тонко и тоскливо, целуя в щеку.       — Ты мне нравишься, — Силия тихо, почти шёпотом лукавит. — У тебя была семья до нас? Ты кого-то любил? — смотрит в его потерянный ото всех эмоций сразу профиль.       — Нет, — задумчиво, но с облегчением протягивает.       — Я тебе внучка? — инстинктивно сокращает между ними расстояние, даря свежий краткий поцелуй в самые уголки губ.       — Да, — прикрывает утомлённо глаза, когда луна застлала ему лицо. Силия понимает, зачем Смерть бросила Тома и дело даже не в наказании или дарах. Просто люди должны жить с людьми, а Смерть бесстрастна и похотлива, она пошла на то благородство, на которое была способна.       — Почему я? — она вложила в этот вопрос особый смысл, наблюдая за тем, как Смерть достает из захламленного ящика в столе вытянутый металлический предмет, ну в точности как причудливая зажигалка. — Ты куришь? — воспринимает этот жест как некий намек на что-то, а Смерть улыбается не смотря на Силию, уставившись только на загадочный предмет. Раскрывает его и окунает их в непроглядный мрак и зыбучую темень, весь свет за один миг исчез, ослепляя чернью ночной, и Силия взволновалась, вцепилась в чужую плотную мантию, всем телом ощущая спокойствие и неуклонность Смерти.       И наступила гробовая тишина, даже дыхание не улавливалось в этой тьме, а ведь совсем рядом было окно, из которого сияла притягательная и таинственная луна, вокруг которой горели хороводом звезды. Но не стало ничего. В одну секунду пропало свечение не только фонарей, но и небесных светил, погружая мир в непобедимую теневую бездну, Смерть будто бы накрыла Хогвартс толстым светонепроницаемым покрывалом. И ничего не стало. Во тьме не существует никого, одна только тьма, парализовывающая, пугающая и всемогущая, превозмогающая всех и вся. Чуткое резкое прикосновение, и тьма даже зашевелилась, зашебуршала, заизвивалась, Смерть вкладывает Силие в руку продолговатый неведомый предмет, тот самый, которым она похитила не просто свет, но и мировое свечение луны и звезд. На ощупь, трясущимися пальцами исследует эту вещь, уставилась в то место, где должна, по ощущениям, быть ее собственная рука, нащупывает что-то слегка колыхающееся, бесстрашно надавливает, отворяя, выпуская зажатый в тисках, похищенный свет, возвращает помещению и небу утерянный цвет. Силия испуганно и с выжиданием уставилась на Смерть, но увидела только непринужденное выражение лица, слегка задетое меланхоличной улыбкой. Он не смотрел на нее, а смотрел куда-то вдаль и немного ввысь, весь такой непоколебимый, расслабленный и умиротворенный, будто ничего и не произошло, когда он оборачивается к ней, то делает это снисходительно теплым движением, вцепляясь в нее заунывным, но поддернутым взглядом.       — Трахнись со мной, — не отстает, вжимаясь посильнее, забирая у не делюминатор.       — Нет, — твердо повторяет.       — Тогда полижи мне соски, — он просил её непринуждённо и очень раскованно, в точности рисуя на лице выражение Смерти. Это он, это тот странный мужчина с диким взглядом и жутким видом. И Смерть не хочет слышать отказ, она его игнорирует раз за разом, подавляя этим и сотрясая. Силия смотрит ему в глаза, питая вялую ненависть к нему и к себе. Это Смерть, он её вынуждает, оголяя плечо; а действия у него все запоздало женственные. Это уже не она, а он, но Смерть все ещё ведёт себя жеманно и манерно. Он нудно тянется к её губам, хватая за руки, просит Силию о поцелуе, чего та совершенно не понимает, страшится и отрицает. А Смерть хочет ей себя подарить, отдать на растерзание и взять, но получается, что берет сама.       — Ну хотя бы один, — оголяет свою плоскую грудь, шепчет ей в губы, крепкой рукой ухватывается за её шею, притягивая к себе вплотную, ставя в неудобное положение. А Силия противится и сопротивляется с каждым мигом все больше, не понимая почему и зачем она должна это делать, тем более такому отвратному существу как Смерть. Насильно прижимает её губами к своей груди и Силия вбирает в себя этот сосок, который, что на мужской груди, что на женской — у Смерти одинаковый. У него по всему телу пробежала заметная судорога, он задышал громче и глубже, весь напрягся, раздулся, издавая змеиный полушёпот. Силия языком мягко трётся о его тёмную горошинку, щекотливо надавливая, а язык соскальзывает, она посматривает на вид Смерти в этот момент, а у него губы даже заглянцевились и зарделись, глаза в утомленном сладострастии закатились. Зажимает губами и водит языком туда-сюда не прекращая, чувствуя, как раскалилась нежная тонкая кожа, как Смерть слегка дрожит.       — Дай мне руку, — берет и, расставляя шире ноги, упирает ее ладонь себе между ног и на этом моменте его даже заметно дернуло. — Он хочет с тобой подружиться. Он сказал мне, что ты ему нравишься, — Смерть с тяжелым надрывом выдыхает свои пошлые слова, кажется, получая от этого определенную порцию наслаждения. Твёрдый-твёрдый внизу, как кирпич. Силия обласкала ему грудь, а он тихонечко поскуливает, и она в ту самую секунду возненавидела свою жизнь, понимая, что стала заложницей случившегося; заложница положения. Присасывается к нему с особым садизмом, кусает со всей силы, желая оставить синяк, а Смерть боли не чувствует, потирает ему член через ткань. И тут Смерть издаёт утомлённый влажный стон.       — Дай мне, — опустил на неё мыльный лоснящийся взор, а глаза у него еще больше потемнели.       — Нет, — с причмокивание выпустила его сосок из своих уст. — Мне противно, что ты хочешь меня после всех этих мужчин, — отделяется от него, разочаровывая отстранённостью и столь честными словами. — Хотя признаюсь, — с тяжёлым дыханием говорит, — тебя очень хочется. Прямо там, — задирает своё одеяние, показывая ему себя, разглядывая его лицо в этот самый момент; момент, когда он видит ее обнаженную и совершенно открытую. — У меня все горит и сводит, — заводит Смерть и мучает. Садится на стол, приспускаясь к Смерти ближе, разводя ноги в стороны. — Но меня удовлетворит сейчас все что угодно. Но тебя я в себя не пущу, — смыкает резко ноги, ощущая тяжкое плотское бремя, желая отдать себя на растерзание Тому. А Смерть руки вытягивает и хочет любовно дотронуться.       — Я сделала тебя, Силия, — смотрит на нее с подрагивающей от нетерпимости ужимкой. — До меня ты была ничтожеством, — грудными вибрациями сотрясается его голос, а Смерть с каждым вздохом теряется в себе и тайком внутри увядает. — Тебя бы вообще не было! — с яростью смотрит, вцепляется в ее легкую рубашку и тиранично не отпускает, всем своим видом заявляет, что знает себе цену и — он бесценен.       — Я знаю чего ты хочешь, — Силия гладит его по руке, замечая, что его руки совсем и не изменились. — Нежно врезаться, вонзиться в меня, — топит в своих концентрированно-сладких речах, заставляя представить все наяву и распалиться. А Смерть все смотрит, смотрит на нее и изнемогает, в страстной агонии помирает, — и расшатывать мои шестеренки, — умело играет голосом, томностью пронизывая каждое слово, что с придыханием слетает с языка, — бренчать на чувствительных струнах моей души через горячее, бьющее сладостным огнём, тело, — он улыбается ей, тянется, чтобы обнять, принимая ее романтичные слова близко к сердцу. А Силия отталкивает Смерть обратно, отрицательно мотая головой, обесценивая его чувства и страдания, продолжая провоцировать только забавы ради. И он резко все понимает, сразу же выходя из себя:       — Дура! — в секунду свирепо ощерился, сгребая все, что попадалось под руку. Каким лютым и кровожадным сделался его взор, его лицо подрагивало и колыхалось от тех слов, которые он сдерживал, — это давалось ему с непомерным трудом, от чего Смерть в перенапряжении всколыхнуло. Смерть так разочарована, так угнетена и оскорблена. — Пошла вон! Убирайся отсюда! — в беспамятстве импульсивно скидывает все со стола, швыряет в нее случайные тяжелые предметы, неистово желая придушить или заколоть насмерть. Она вводила его в унылое отчаяние и вынужденную беспомощность, пошло насмехалась, от чего Смерть едва заметно расплакалась, безотрадно возвращаясь в свой женский образ.