* * *
Геллерт все никак не мог забыть слова мистера Реддла, повернув голову к Тому, Грин-де-Вальд увидел ничто иное как — апатичную и вялую бледную фигуру. Он словно сыпался на части, как трехсотлетняя мумия, но Геллерт был уверен: это пройдет, надо просто переждать. Мистер Реддл сам не понимает какую услугу делает сам себе. Когда неожиданно грянул гром откуда-то сверху, на затянутом серостью небе, Геллерт предположил, что Том умеет влиять на погоду своими перепадами настроения, а иначе как объяснить происходящее? Нынче Глостершир был достаточно люден, городские жители почти ничем не отличались от тех, кто жил в Литтл-Хэнглтон, тут тот же скот, те же деревенские бабки, правда, разбавленные яркой молодежью и припаркованными кислотными мотороллерами. Да, в последнее время маглы удивляют своей открытостью, особенно дамы, а их короткие яркие юбчонки — это практически ключевое в их образе. И как приятно разглядывать то, что было во времена Геллерта скрыто под тысячами юбок в пол. Стоило всего-то прожить почти век, просто дождаться, когда ханжество спадет, как треснувшая маска, чтобы разрешить то, что раньше было постыдно и неприлично. Хорошо ли это? Геллерт однозначно скажет — нет, но он не может отрицать того, что все эти причесочки, платьица, туфельки ему не нравятся — нет, нравятся, просто все это как-то несерьезно. Грин-де-Вальд стал вспоминать Смерть, та всегда была в длинных балахонистых мантиях, которые ни на сантиметр не проявят не то что ее половую принадлежность, но и красоту тела. Но тело — это было даже не первично для Грин-де-Вальда, ведь в душу ему запало ее лицо. Такое странное и очень красивое, Смерть, будто бы, всегда жеманно ухмылялась, глаза ее наполнены фальшивым лукавым прищуром и в гадостной усмешке растянулись губы, она словно вся была стянута и натянута как тетива, чтобы в один прекрасный момент пустить стрелу и какую-нибудь ядовитую, чтобы раз и навсегда. Смерть… какое странное имя. Смерть — это гибель, увядание и сила, которая побеждает жизнь, все равно что назвать девочку Авада Кедаврой, — на этих мыслях Геллерт повернулся к Тому и стал ненавязчиво его разглядывать, пока тот пребывал в своих вялых и тоскливых думах. Геллерт предположил, что имя Хельмут для мистера Реддла подошло бы куда больше, чем Том, ведь с немецкого hölle — это преисподняя. Сначала мистер Реддл был полон злобы, ярости и буйства, а потом все сошло на нет, прямо как волны в бушующем океане, даря взгляду практически зеркальную гладь спокойствия и умиротворения. Том был хорош в поникшем состоянии, он бледнел настолько сильно, что оттенок его кожи склонялся ближе к серовато-фиолетовому. Что в этих людях особенного? Почему члены этой семьи настолько идиоты? Геллерт готов поклясться, что слышал, как по ночам Том тоскующе завывает какие-то неразборчивые мотивы, словно поет, но это настолько жутко, насколько только можно представить всю эту ситуацию. Смотря на Тома, он вдруг резко понял: так выглядит побежденный и сломленный человек! Все, что нужно сделать — подавить Смерть, сделать ее такой же регидной и поникшей, ведь если человек обессилен, то у него нет возможности сопротивляться. Но Геллерт не разглядел в мистере Реддле самое откровенное желание вылезти из той ямы, в которую он упал, просто все познается в сравнении. И все случившееся сильнейшим ушибом сидит где-то на подкорке, от чего круг мыслей мистера Реддла резко сузился. Агрессивный и потерянный он нуждался в том, чтобы его пожалели и говорили о его проблеме часами, разбирая, доказывая какой он великий и прекрасный, этот непризнанный и недопонятый гений — Том Реддл. Нет! — высмеивает в своих мыслях Тома Геллерт, считая, что пусть горит мистер Реддл в огне своих тоскливых любовных переживаний, пусть настаивается в соку из собственных интриг и, может быть, придет хотя бы к малейшему осознанию того, что все происходящее — не случайно и напрямую зависит только от его действий. Довольствоваться серыми пейзажами довелось столь долго, что сочная изумрудная трава на фоне всего остального въедалась в воспоминания и Геллерт думал, что весь мир такой же пасмурный как небо, а он отдаст предпочтение цветущей, но увядающей траве. Увядание — по-своему волшебное зрелище и Грин-де-Вальд неминуемо предвкушал закат своих сил. Противостоять Смерти — сродни самоубийству, но ведя под руку ее поникшего сына, возможно, удастся ее загнать в тупик. Но чтобы там ни было, нужно как можно скорее убираться из страны и искать убежище в другой. Не доставая палочки, Геллерт коснулся ручки нужной двери, мысленно заставляя ту поддаться и отвориться, ломая запирающие чары неумелого и посредственного волшебника. Том сразу же вытянул руку, делая шаг вперед, не боясь нападения, а Геллерт подмечал самоубийственные мотивы Тома в каждом новом выпаде, он словно кричал и извивался, бросая вызов Смерти, ожидая, что дементор поцелует его в самую душу. Грин-де-Вальд ужаснулся, когда подумал почему Том живет вечно, ведь гибель Тома для Смерти все равно что — съедение собственного ребенка. Геллерт ухмыльнулся, запирая за собой тихонечко дверь, приходя к выводу: Смерть живая и неподдельная личность и у нее есть свои переживания, чувства и желания. Раздался грохот, мистер Реддл стал бездумно крушить все, что попадалось ему под руку, подойдя к нему поближе, Грин-де-Вальд узрел напряженное до предела лицо, видимо, тот изо всех сил сдерживался, чтобы только не разрыдаться. Слабый и огорченный, великий и чувственный — подобные сочетания могут быть только в отпрыске Смерти, иногда у него даже лицо такое же как у мамы. Геллерт вспоминал Смерть за собственной решеткой, как та разочаровалась, в отчаянный миг оргазма предлагая ему палочку, но не освобождение. Том раскинул руки в стороны, сворачивая невербальным сильным ударом шкаф, пару ваз и полок. Книги полились словно реки, тяжелыми камнями приземляясь на пол, звонкие удары бьющегося стекла. От отчаяния мистера Реддла стены шли трещинами, а деревянные половицы корежило, будто бы те состояли из мягкого масла. Он был подобен обскуру — не иначе. Геллерт мог остановить Тома Реддла, но предпочел наблюдать за тем, как каждая частица в этом месте страдает и зовет на помощь, а потом безжизненно увядает, прямо как природа за окном в преддверии холодов. В движениях Тома Реддла Грин-де-Вальд увидел отголоски своих собственных, что не могло не поддеть его по самому самолюбию, будто бы этот странный Том делал ничто иное как — комплимент. Подобно неповоротливому ржавому дирижеру он выделывал свои ломанные движения, погружая обстановку в больший хаос, переставляя и мешая вещи в комнате, разрывая и убивая, превращая в кучи мусора и покойного хлама. Том нарывался, говорил, что готов умереть, но будучи самым обыкновенным позером и трусом — не мог противостоять Смерти. — Что тут происходит? — выбирается из своей кладовой растрепанный и отчаявшийся Ньют, встречая новую обстановку своей квартиры с неподдельным ужасом и негодованием, но он и губ разжать не смог, дабы произнести хоть словцо оправдания — нет. Ничего. Ньют был в ужасе, скорее всего, вспоминая встретившихся ему, в свое время, обскуров, которым мистер Реддл либо умело подражал, либо был им, сам того не осознавая. — Не трогайте его, — подходит к Ньюту Геллерт, становясь рядом и оглядывая порушенную обстановку. Как приятно было наблюдать чужое горе и разочарование, в груди у Грин-де-Вальда горел огонь, хотелось заставить Саламандера страдать еще больше. «Ну же! Ну же!», — таращится в опустевшие глаза Ньюта Грин-де-Вальд, пытаясь отыскать блеск слез, но, что-то, видимо, идет не так, ибо Ньют даже и не собирался плакать. Геллерт был обескуражен, когда Ньют вдруг заговорил. И заговорил ни с кем иным, как с мистером Реддлом, что продолжал беспощадно обращать в прах все. — По чему вы так убиваетесь, Том? Не уж-то вы остались совершенно один? — после этих слов Том остановился в движении, застыл словно изящная скульптура, а затем повернулся к тому, кто тронул его словами. Частицы пыли и мелкого хлама витали в воздухе, расплываясь в медленном танце, сплетаясь между собой и даря атмосферу разрухи более отчетливо и ярко. — Что ты знаешь? — обратился к нему Том, распознавая малейшую ложь, видя ее в поведении мистера Саламандера, который совершенно не умел лгать и изворачиваться. Но Ньют не ответил. — Простите, — Том резко оглянулся по сторонам, осознавая нанесенные повреждения, взмахнув палочкой, он все еще смотрел на Саламандера, пока в это время время обратилось вспять, восстанавливая все, что было с таким порывом уничтожено, избито и надругано. — Совершенно немного, — все еще не смотря в глаза ни одному из пришедших, сказал Ньют, надеясь спрятать правду, накрыв ее другой правдой. Главное — не лгать, тогда, возможно, они схватят одну правду, не вдаваясь, что осталась зарытой еще одна подноготная. Мистер Саламандер был уверен, что к нему придут эти двое — это был вопрос времени и Януш предупреждал его, даже, можно сказать, заверял — так будет. Ньют повел их в гостиную и впервые за долго время расшторил большое окно, впуская свет уходящего солнца, которое проступило через мутные тучи. Когда Ньют увидел жизнь за окном, он словно впервые понял, чего был лишен все это время, он был готов бежать из страны в преддверии новой и неизбежной войны. Чемоданы защелкнуты и лежат на дне чулана, главное, чтобы ни Том, ни Геллерт не поняли этого, иначе это вызовет возможное поднятие палочек и уже с летальным исходом для него самого. Вытаскивая палочку из нагрудного кармана, Ньют коснулся ею своего стола, вызывая какие-то чертежи и бумаги, исписанные от и до. — Между вами и дементорами, — обернулся к Тому Ньют, — нет практически никакого родства, но не стоит переживать, — искусно забалтывает, всучая врагам множество интересной информации, переключая их внимание на новейшие сведения каждую секунду, то и дело поглядывая на часы. Ньют получил письмо от Дамблдора, в котором его рука выводила прискорбное известие о кончине мистера и миссис Блэк, которых навестил накануне Том и Геллерт. — Дело в том, что дементором невозможно быть наполовину. Ты либо дементор, либо человек. Вы, Том, — указал Ньют на Тома, — человек по всем параметрам. Да, несомненно необычный, где-то даже выдающийся, но — человек. А еще у вас плохая свертываемость крови, а это признак самого обычного человека. Геллерт внезапно посмотрел на Тома, понимая, что его догадки оказались правдой и Том ближе к нему, чем кажется, а это вызывало в Грин-де-Вальде странное ощущение, будто он наконец нашел то, что так искал. — Но… — Том хотел вспомнить своего сына. — Не бывает полулюдей-полудементоров. Ваш сын — ничто иное как — дементор-оборотень. Это все настолько сложно, что я могу сказать только одно: он — это две сущности, скорее всего, — старается быть как можно более объективным, дабы не компрометировать себя. — Я не знаю, что ваш сын такое, но это, однозначно нечто, поверьте. — В нем нет ничего особенного! — Тома злит, когда о Януше отзываются как о чем-то необычном. — Да, так и есть, — заверяет мистера Реддла Саламандер. — Перестань, Том! — Геллерта злит эта глупость, ведь совершенно неважно что там этот Януш, главное — Смерть, а Том опять беспощадно тянет одеяло на себя. — Выяснили же — ты просто человек, а в твоем сыне нет ничего такого. Мистер Саламандер, — Грин-де-Вальд обуревает Ньюта своим вниманием, подходит ближе, трогая все наработки. — Расскажите, что вы узнали о Смерти? — его взгляд был наполнен злобой, а голос срывался на крик, потому что выносить эти вечные разговоры о том как плох Януш, как исключителен Том и как невероятна Силия — нет сил. Грин-де-Вальда интересовала их прародительница — Смерть, а ее жалкие никчемные потомки изрядно поднадоели, удушили бедного Геллерта и он был готов убить Силию лично, сожалея, что не удостоился чести сделать этого. Не видя эту женщину никак иначе кроме как в обращенном Януше, Геллерт не встречался с той, от которой так много проблем, но она уже вымораживала до костей. Доставлять проблем после своей гибели — невероятный талант. Силии даже нет, но Геллерт постоянно чувствует ее навязчивое присутствие. Присутствие той, которая начала раздражать, прямо как перец слизистую. — В общем, она невероятно сильна, — запинается Ньют, вздрагивая от такого накала Грин-де-Вальда. — Но, насколько мне удалось выяснить, победить её силой нельзя, — поднимает на секунду глаза. — В мире животных самка всегда занимает подчиненное положение в моменты спаривания, — он начал говорить как самый обычный зоолог, но эти его абсурдные слова вызвали интерес и у Реддла и у Грин-де-Вальда, — но даже с дементорами она в доминанте. Она выше их, понимаете? — восторженно восклицает, а Геллерт узрел в поведении Ньюта странные нотки, будто бы ревность колет где-то у грудины. Что это значит? Откуда такие познания? Все это так странно. — Но не с людьми, — усмехнулся Грин-де-Вальд. — Она имеет свои чувства и привязанности, — подтверждает догадки Геллерта Ньют, от чего тот был в восторге, забывая задаться вопросом: откуда это все известно Ньюту? — Попробуйте добраться до нее и вывести Смерть эмоционально, попробовать взять над ней верх в плане эмоциональном, сексуальном… Силой вам ее не взять, — растерялся Саламандр. — Очень странно об этом говорить, не находите? — Нет, — резко бросил Геллерт и посмотрел на задумчивого Тома. — Да, — поворачивается Грин-де-Вальд к Тому. — Ее нужно просто взять. И я отберу у нее Дары! — злобность Геллерта вызвала недоумение и отвращение у Тома, тогда как Ньют был напуган и чувствовал вину от того, что все это рассказывает, кажется — совершает измену. — Что вы будете делать, когда захватите Дары и подчините её? — немедленно вклинился между зловещими вскриками Грин-де-Вальда сильно озадаченный Ньют. — Закончу начатое, — отозвался он. — Покорю Европу и выстрою новый мир. Сожгу Париж, — Геллерт был уверен в своей безоговорочной победе, тогда как мистер Реддл резко перевернул камень с кольца на внутреннюю часть ладони и завел руку за спину, не собираясь отдавать даже не свой Дар Смерти такому как Грин-де-Вальд. Никогда. Тому противно от одной мысли, что его маму хочет поработить такой человек, а что если Геллерт убьет их всех? Он ведь предатель. Сколько бы реальностей не прошло — суть остается неизменной, это как объеденная сердцевина. — Даже у меня это не вышло, — ядовито напомнил Том. — Ты — не я, и у тебя не было Смерти, — Геллерт пытается сказать Реддлу, что тот неудачник. — Я трахну твою мамку, — ставит перед фактом, от которого Тома немного коробит. — Война? Снова? — переполошился Саламандер, хватаясь за голову, обвиняя себя в том, что подтолкнул к беспорядкам и перевороту. — Вы хотите напасть на невинное создание, которое держит мир в гармонии только ради собственных низменных целей? — Ньют был вне себя от услышанного, находя Смерть самой чудесной из ныне живущих, а еще он очень привязался к ней, она, оказывается, всегда была рядом. — Вы пользуетесь её чувствительностью к вам! — вступает в борьбу слов безжалостно и импульсивно. — Ещё одно слово, — поднимает на него палочку Геллерт, — и вы труп. — Она может оживлять, — начал Том. — Мне нужно, чтобы Смерть вернула мне мою дочь, — а мистер Реддл опять за свое и Геллерт закатил глаза, думая о том, что когда он будет стоять у власти, то лично убьет эту бесячую Силию. — Любовницу! — расхохотался Грин-де-Вальд. — Мне нужно отойти, — натянуто и очень вяло сказал Том, а лицо его аж позеленело, он был снова растормошен, уничтожен и безжалостно растоптан, еще никогда Том не испытывал столько боли и обиды. Наплевать на слова Грин-де-Вальда, ему просто хочется все вернуть. Все. Грин-де-Вальд не понимал и не ощущал всех терзаний мистера Реддла, находя те просто вопиюще смешными, а самого Тома нелепым, наверное, ему следует вырезать свое сердце подобно колдуну из сказки Барда Бидля, — безжалостно рассуждал Грин-де-Вальд, смотря в спину удаляющемуся подельнику.* * *
Незнамо сколько времени прошло, прежде чем Януш смог оторваться от неменяющегося циферблата, его взгляд то и дело следовал за дерганной стрелкой часов. Каждая цифра — как его мама, такая же важная и незаменимая, тогда как Том виделся этой неуемной стрелкой, которая хочет оприходовать каждую циферку и этот круг неразрывен. Неизвестно как долго мистер Реддл рассматривал эти часы напротив, кажется, он перестал понимать сколько на часах времени. А зачем ему время? Януш опустил глаза вниз, прямо на оживленный проспект, видя впервые так много людей, а еще эти машины, они все тарахтят, наполняют воздух своей выхлопной горечью, оставляя после себя нескромный шлейф. Януш никогда не думал, что будет так страшно покинуть родные четыре стены. Это другая страна, а вдруг что-то пойдет не так? Тома нет, но страх наткнуться на него остался. Януш перебирает пальцами серебристую металлическую карточку, которую ему оставила заботливая мама, с таким легким сердцем оторвала ее от себя, на ней даже остался легкий шлейф ее духов. Такой специфически-приятный запах. Чересчур сладкий, напоминает какие-то конфеты, которые Януш никогда не пробовал, но от этого запаха слюна сама собой подступает. Выгравированное полное имя Силии, которое было таким длинным, затем взгляд Януша всматривается в цифирный поток, он начал ломать голову, а вдруг это шифр? Но не увидя никакой закономерности, он только посмотрел на дату, которая гласила: 01/65, а в самом верху была пафосная и очень красиво-вырезанная фраза: Американ банк. Януш хотел бы взять мантию-невидимку и спрятаться за нею, но поганое чувство не оставляет, кажется, теперь мантия не принадлежит ему и вовсе. Да, Силия — мама, но так странно каждый раз смотреть на ее разительное поведение. Он тосковал. Тосковал по своей маме. И вроде бы потому, что она оставила его одного, как он думал: на произвол судьбы, а также тоска не отпускала по поводу того, что нынешняя Силия — что-то другое. Сказать, что она ему не нравится — сродни преступлению. Разве мама может не нравиться? Кажется, что мама слишком много требует от него: и на права сдай и найди Пятую авеню и все это самостоятельно. Но неужели она не понимает, что он мало может сам, — эти мысли опускали его в бездну Тома Реддла. Его разрывали на части мысли что, возможно, пора бы соответствовать маме, но и так ведь хорошо. Фантазии Януша разбивает проезжающая машина, вся такая ярко-красная с откидным верхом, а водитель какой-то молодой парень, рядом с ним и на задних сидениях примостились еще человека три и все они хором напевали какую-то песню, слова которой Януш не мог разобрать, думая, что у американцев достаточно необычный язык. Хоть он и понятен, но такое строение предложений вводит в ступор истинного англичанина, настолько упростили и сократили, что не понятно. Но даже не это притянуло внимание Януша, а то, как им было весело, как красиво смотрелась эта заводная компания, как непринужденны были их лица, а все вокруг смотрели этой красной машине в след. Старый дед чертыхнулся, тогда как водитель вежливо поздоровался и пропустил прохожих, показывая невероятное воспитание. Януш смотрел и думал: «Ничего особенного! Я могу также!». Могу, но не делаю, — вот что тянуло и причиняло непоправимую боль. Ему хотелось делать то, что и все. И оказаться в компании этих веселящихся людей, потянуть с ними неприятную на вкус сигарету, получить в свою сторону неоднозначные взгляды. Быть во всем таким же прилизанным и идеальным, чтобы в случае чего не быть хуже отца, пути которого лежать из Британии. Покрепче сжимая банковскую карточку, Януш спустился бегом вниз, решая — сегодня у него должно что-то случиться, хотя его сильная тяга принять Зелье удачи уже отпустила, но пьянящее чувство что оно дарит — осталось. Как можно быстрее, не застегивая пальто, Януш поставил себе странную и до жути авантюрную цель — остановить этих ребят. Это так необычно. Внезапный порыв, словно плотина не выдержала и прорвалась, унося течением строителей-бобров. И Януш желал, чтобы эти бобры никогда больше не перекрывали ему внутренний путь. Путь его желаний. С карточкой Силии в руках, на Януша напала гордыня, он стал обдумывать, как скупит себе все, только бы походить на тех привлекательных американцев, которым смотрят вслед либо с ненавистью, либо с любованием. Дверь на улицу распахивается и повеяло прохладой, которую проигнорировав, Януш помчался за небыстро отдаляющейся машиной, из которой то и дело доносилась нелепая, но очень интересная музыка. Они остановились и прикурили, Януш понял, что они ждут кого-то из своих друзей. Оказываясь у длинного глянцевого багажника, а он был оттопыренный, с острыми углами и наклейками на задней части. «Как поразительно», — подумал он, дотрагиваясь до еле трясущегося теплого металла, ведя рукой вверх, вспоминая Силию. Прикосновение к прекрасной машине можно было сравнить разве что с не менее прекрасной женщиной, он даже не заметил, как на него уставились остальные пассажиры этого кабриолета и сам водитель, хотя тот был излишне спокоен, покуривая сигарету. И только в нос ударил запах этой гари, как Януш впервые ощутил и понял: А мне нравится этот запах! — Нравится? Это Кадиллак пятьдесят восьмого года. Она не новая, но я просто влюблен в нее, — лицо молодого парня расплылось в улыбке, он коснулся леопардового руля с особым трепетом. И вот Януш понимает, что он добился того, чего так жаждал — внимания. Все внимание странных молодых людей, одетых с легким шармом, прямо как неопрятные оксфордские парни, было обращено к незваному гостю. — Мне очень нравится, — не растерялся и подошел к водителю, разглядывая его прическу, а затем идеально выглаженную рубашку, плотный клетчатый пиджак, а где-то на заднем сидением лежало его пальто. Следом взор упирается в водительского напарника, затем на еще одно пассажира сзади. В них всех было что-то общее. Януш не мог охарактеризовать что именно, но это и влекло. Ему захотелось стать таким же. Они выглядели так, словно жизнь играет по их правилам и ничто в этом мире не способно сломать их маленький своеобразный мир. — Вообще-то я не местный, — Януш спрятал одну руку в карман, подражая каждому из них, подсознательно надеясь понравиться и скрыть рвущегося наружу Тома, который заставляет его желать того, чего желается на данную минуту. Януш винил во всем именно отца, что это из-за его нереализованности все это происходит. — Тебе помочь? — сразу догадывается водитель. — Да, Пятое авеню. Мне нужно именно туда, но я абсолютно не знаю, как добраться. В Америке настолько недавно, что даже стыдно об этом говорить. — Пятое авеню? — воскликнул его сосед, приветливо заулыбавшись, по виду ему не больше четырнадцати. — А ты счастливчик, — выпускает сигаретный дым водитель. — Мы едем как раз туда. Садись, подбросим, — водитель был горд тем, что его машина производит должный эффект, а прокатить на ней хотелось всех и сразу, чтобы потом все без устали восхищались тем, как хорош его Кадиллак. — Я Билли, — протягивает руку в приветствии. — Джонатан, — Януш немедленно и непроизвольно называется своим вторым именем, стесняясь первого, считая его недостаточно американским. А что, если его не так воспримут? А что, если эти парни засмеют его первое имя? Януш приоткрыл дверь и с особым трепетом погрузился в машину, пожимая руки двум другим ребятам, те тут же начали расспрашивать его о том кто он и откуда. Их беседу прервал тот самый нехватающий пассажир, который немного потупил, переводя взгляд сначала на Билли, затем на нового пассажира. — Меня не было около пятнадцати минут, что такого я пропустил? — он рассмеялся, не в силах никак иначе описать увиденное. — Этот парень сам нас нашел, — подначивает один. — Да, мне на Пятую авеню нужно, — подвинулся как можно услужливее. — По голосу слышу — ты иностранщина, — надел шляпу новопришедший. — Какой чистый английский, — прикурил сигарету, все обернулись на Джонатана и практически синхронно закурили, обдавая его этим кошмарным дымом. — А ты почему не куришь? — спросил Билли. И Януш почувствовал себя так неловко, а действительно, почему это он не курит вместе со всеми? Но если бы он знал, что так надо, то скурил бы с ними не одну пачку, но так вышло, что везде просто невозможно подгадать. — Да я потерял сигареты, — незамедлительно выкручивается, не желая выделяться из понравившейся толпы. — Ой, у меня так постоянно, — отозвался тот парень, которому на вид лет четырнадцать. — Мама потому что не довольна, что я спускаю обеденные деньги на сигареты, — этого мальчика звали Шон и он только что признался в том, что он зависимый от мамки школьник. — И приходиться прятать и я так около пяти пачек потерял. — Да, у меня также, — Януш поддержал Шона, который в свою очередь предложил ему одну из своих сигарет. И вот уже мистер Реддл ни разу не отличался от этой компании парней. Его взор блуждал по каждому из них. Одежда, обувь, прически, сигареты, — он подмечал все, уже зная, на что нужно потратиться. Билли жмет на педаль газа и машина тронулась, прохлада повалила в лицо, это было несказанно противоречивое ощущение, но Януш видел, как на них все смотрят, наверное, все дело как раз в том, что сейчас не погода для подобных поездок. Шел оживленный разговор, парни обсуждали девчонок, шмотки, машины и школьных товарищей. Билли постоянно показывал на рядом катящиеся махины, высматривая кто за рулем, он почему-то был очень взволнован тем, что внезапно повстречает своего отца, который, оказывается, работает шафером у какого-то бизнесмена. — А зачем вам на Пятую авеню? — Януш не мог отделаться от ощущения, словно ему с этими парнями еще очень долго по пути. — Новая коллекция. Хьюго Босс, Пьер Карден, Ив Сен-Лоран не слышал?** — Шон оборачивается к Янушу и смотрит с такой неподдельной и издевательской усмешкой, и тут Януш понял: Я прокололся! — Нет, — начал нервно приглаживать свои волосы. — Я совершенно ни в чем таком не разбираюсь. Мне просто надо купить одежды, мама отправила на Пятую авеню. — О-о, отлично, — выбросил окурок прямо по дороге Билли, поддавая газу, — мы тебе все покажем и расскажем. Понимаешь, сейчас, в наше время у тебя есть выбор. Первое: ты либо выделяешься своим вкусом и ставишь стариков и безвкусовщину на место, либо остаешься в серых низах. И не важно кто ты: пролетарий или высшее общество. Каждый должен выглядеть достойно. Школьник, учитель, президент — неважно, — на этой ноте он закончил свою ободряющую речь. — Ну что, вы подкопили своих деньжат? — спросил задорно Билли и практически хором прозвучало согласие. Это было столь странно. Януш увидел, как мальчики пересчитывают свои купюры и неловко было от ощущения, что они готовы тратить последние деньги, то есть они сознательно откладывали их для того, чтобы вот так просто расстаться с ними сегодня. И слова Силии осаждающей лавиной настигли возвышающееся тщеславие Джонатана: «Ты — ничто. Ты ноль без палочки. У тебя нет ничего. Мои деньги — не твои деньги». И потерянным Януш был недолго, потому что они быстро припарковались, на той самой 5-й авеню. Грандиозное зрелище, ущемленное со всех сторон серыми высотками с зеркальным отливом, на зданиях напротив развевались лениво два звездно-полосатых флага, все это создавало ощущение правильности и великолепия, которое чувствовалось только потому, что стоишь на этой улице, среди всех этих американцев. Всё желание тратиться пропало, ведь Януш — ноль без палочки. И, вроде бы, он свободен, его довезли до 5-й авеню и он в силах делать, что хочет, оторваться от этих ребят и продолжить путь в одиночестве, но этого не хотелось. Одиночество пугало, оголяло, делало уязвимым. Оставаться наедине было страшно из-за навязчивого страха попасться на глаза собственному отцу. Выйдя из машины ребята встали под козырек, поглядывая на недовольное и угрюмое небо, подозвали к себе своего нового и немного пришибленного на вид знакомого, всучили ему сигарету и начали коллективно дымить, рассматривая близпроходящих женщин и девиц, которые уже вовсю надели яркие мини. Веселым и интересным показалось Янушу хождение дам в строгих расклешенных брюках. Такого он еще никогда не видел. Вообще люд очень другой, это видно по походке, по предпочтениям, по говору, но было на этой 5-й авеню что-то притязательное и неимоверно отталкивающее. — Джонатан, ты пойдешь с нами? — спрашивает Шон, разбивая его напряжение о мгновенное удивление собственным именем. — Да, конечно, — неискренне улыбнулся. — У тебя деньги-то есть? — покосился на него Билли. — Ну-у, мама дала мне карточку, — и все тут же уставились на него так, словно он признался им в чем-то вопиющем. Их глаза резко загорелись, каждому захотелось отломить кусочек от этого глупого иностранца***. — Кем работает твоя мама? — Билли продолжил расспрос, предлагая Янушу сигарету как равному, ребята тут же обступили его и смотрели с некой толикой жадности. — Она работает в Конгрессе, — это все, что он сказал, после чего их глаза округлились настолько, что Януш не понял, а что такого он сказал, он же старается им понравиться и не быть серым пятном. — Дружище! — положили ему руки на плечи и резко изменили интонацию. — Сын конгрессмена должен выглядеть достойно, мы тебе поможем, — заверил его обходительный голос Билли. — А еще тут неподалеку есть отличное кафе, думаю, ты не откажешь нам немного посидеть поразвлечься? — Да, конечно, — соглашается Януш, — только сначала мне нужно… — не успевает досказать. — Все ребят, давайте начнем развлечение! — они радостно переглянулись. Витрины, витрины и везде красота сочилась со стёкл, зазывные плакаты и громкие скидки, наряженные манекены и сменяющие друг друга рекламные вывески. Новые знакомые стали водить Джонатана в какие-то магазины, уверяя, будто сам Джон Кеннеди одевается в таких и Янушу непременно нужно купить такую рубашку, а затем и шерстяное пальто, что сидит на нем как влитое. И вещей было так много, глаза разбегались и Януш почувствовал, что он вовсе не ноль без палочки! С тем кто ноль без палочки не обходятся так новые друзья и покупатели, которые не давали прохода, а постоянно предлагали чашечку чая и конфеты, да все что угодно, лишь бы юные посетители приобрели себе что-нибудь. Если честно, то Януш и вовсе ничего не понимал в деньгах, особенно в американских. Цифры. Много цифр. И все они аннулировались, как только Януш протягивал им злосчастную карточку, а сколько счастья было в глазах продавцов. Януш шел за Билли и остальными уже не в четвертый и не в пятый магазин. Сначала было весело и интересно, они воображали себя политиками и разыгрывали представления, примеряя бесценные костюмы и шляпы, размахивая зонтиками-тросточками, напяливая дорогущие солнцезащитные очки. Затем разговор зашел о девочках и все как один сказали, что хотели бы жену как Первая Леди США, ведь она столь красива, утонченна и верна в браке, а смотреть на нее через экран телевизора — непомерно приятно, а еще у нее чудный миловидный голосок. Правда, Шон высказался о парочке актрисуль, на что остальные засмеяли его из-за того, что не предпочитают бабские мыльные оперы. — Да выброси ты свои старые вещи! Мы же на Пятой авеню! — сказал ему Билли, поправляя воротничок не своей новой рубашки. — Теперь ты выглядишь достойно, но… — бросил недовольный взгляд на Джонатана еще раз, — тебе бы стрижку, да волосы уложить и прямо — конгрессмен. Мама будет довольна, — и эти последние слова взыграли в юном мистере Реддле решающую роль. В перерывах между магазинами они останавливались возле стеклянных витрин и прикуривали. И курилось так много, что вся новая одежда уже пропиталась этим едким запахом. Парни заверили, будто бы, ко всем крутым шмоткам, нужно еще прикупить соответствующие головные уборы и одеколон. Они говорили так много и ничего из этого не было понятно Янушу, он только шел за ними, доверяя каждый выбор. Чек, один, второй и ребята с особым трепетом рассматривают их, уверяя, будто ничего подобного они раньше не видели. И Януш даже не подозревал о том, как искусно они вынудили его сливать не свои деньги, прикрывая все это красивыми словами. Билли так хотелось выглядеть соответствующе, как Шону, Джошу и Питеру, что они одевали Януша так, как хотели бы сами, видя, как тот протягивает карточку и оплачивает без конца и практически бесконтрольно, тогда как им самим приходилось лезть к вешалкам на распродаже. Они уверяли, что Джонатону подходит темно-синий, а еще все холодные оттенки. Впоследствии, все они практически утеряли нить диалога, за увлекательным приключением на 5-й авеню, говоря только о том, что бы купить еще, это превратилось в своеобразную игру, во что бы нарядить и что бы всучить незнающему жизни иностранцу. И тогда Януш захотел купить себе портсигар, прямо как у мамы, его выбор поставил их в некое недоумение, хотя они с радостью поддержали его, ведь в конце мистер Реддл пообещал их свести в кафе.* * *
Шаг, снова и снова, мистер Реддл торопиться дабы взобраться повыше и скрыться от назойливых лиц, мучимый сказанными словами, но какими именно? Скрипучие ступеньки квартиры Ньюта ведут куда-то на второй этаж. Том обращает внимание на все, что его окружает с болезненной чувствительностью, прикосновение к перилу кажется необоснованно приятным, даже бархатистым. В голове странные обрывки, которые просто невозможно сложить воедино, поэтому Том забегает в спальню Ньюта и ищет один предмет, который в данную минуту охватил всё его маниакальное преследование, но сколько бы мистер Реддл не оглядывался — этого предмета здесь никогда не было и быть не могло. Не растерявшись, Том достает палочку и одним движением превращает лежащий на черном комоде карандаш в ни что иное как в женскую красную помаду, вставая около стены, он выбрасывает колпачок и выдвигает красящий грифель, какое-то время просто смотрит, затем подносит поближе и пробует на запах. Ну в точности клубника. Затем резко оборачивается лицом к стене, трогая высушенные временем, немного потресканные обои, проводит по ним рукой, слушая, как неприятно шелестит эта декоративная бумага. Подносит помаду к стене, вырисовывая слова, что то и дело блуждали где-то на подкорке, резко перетекая в сознательность. Слов было так много, а держать их в себе и разобраться с посланиями самому себе — просто невозможно. Том не знает, кого именно нужно слушать. А эти голоса… Они всё говорят и говорят, вбрасывают свои мысли поверх его собственных. И Том уже не понимает, где есть его Я. «Мы никогда не впишемся в приличное общество», — написал первую фразу, следом отходя и вырисовывая в другой стороне уже абсолютно другу: «Берегитесь, женщины. Не приближайтесь к нему, не то он сунет свой длинный нос во все ваши дела». «Я с болью неоспоримой уверенности заявляю, ведь это сплошная месть в красках! Она знала — на страсти мужчины основано могущество женщины. Пленительное создание, умопомрачительная, неотразимая. Люблю ее так страстно, так болезненно нежно, так безумно». На его лбу выступила испарина, а сам Том порозовел, испытывая очередной прилив, но его мысли желали быть сказанными, желали появиться на свет, подобно Смерти-полукровке. «Дабы быть вечно молодым — надо трахнуть старость», — он писал так быстро, что его буквы превращались в еле разборчивые каракули, грифель помады почти стерся. «Змееуст — признак темного мага», — разукрашивает стену ядрено-красными письменами, посланиями собственного дежавю. «Каждый человек должен сам бороться за себя. За свою мысль, а бог — это изобретение. Понятие о жизни после смерти — это предубеждение, направленное на то, чтобы сделать счастливыми тех людей, существование которых на земле ограничено. Но жизнь — это то, что происходит сейчас. Но людям хочется во что-то верить, например: А что будет, когда я умру? Ты умрешь. И все. А я нет. Я буду вечен», — ведет незримый монолог с кем-то ущербным, бросая эту ущербность ему прямо в лицо. «Все сказанное мной обращается против меня и я становлюсь виноватым. Силия, прости за эмоциональный шантаж. Ты так редко называешь меня папочкой. Как тебе удаётся меня удержать?», — быстро переключился на свои чувства, забывая о недавнем собеседнике, которому только что написал послание. «Нельзя жить и ненароком не нарушить чье-то чувство прекрасного!», — злится и не понимает: на кого-то или на собственное Я? Раздался грохот. Еще один, затем крик. Грин-де-Вальд был в неистовой ярости и тогда Том впервые услышал то, каким умеет быть Геллерт. Настолько злобен и безжалостен был его возглас, это похоже на рык заведенного льва. Снова грохот. И Тома постепенно отпустило, а желание говорить медленно и плавно сошло на нет, фокус интересов сместился уже на то, что происходило прямо сейчас без него где-то внизу. Отчетливый запах гари, запах тлена, запах гибели и смерти Мариус. Том ошеломленно роняет покоцанную помаду на пол, после чего та в конечном счете обломилась. Он побежал вниз настолько быстро, насколько это возможно.* * *
— Вы так жестоки! — Ньют взял всю свою храбрость и не побоялся выплюнуть Грин-де-Вальду все в лицо. — Вам не сведуще, что значит любить! Вы злобный и жестокий. Таких как вы ждет провал. — Ньют, ты просто не знаешь, что за человек мистер Реддл, — Грин-де-Вальда изрядно оскорбило быть преступнее Тома. — Он хотя бы страдает. Страдающих всегда жалко. Вас — нет, — сквозь зубы процедил Саламандер, ненавидя за саму мысль покорения Смерти этим никчемным и грубым мужланом. — Знаешь, чтобы тебе посоветовал Том в качестве воскрешения твоей подружки? — направил на Ньюта палочку. — Как же ее звали… — начинает кривить лицо, делая вид, что не помнит. — Лета? Лита? Не важно! — ткнул палочку ему прямо в шею, наблюдая, как Саламандер пятится. — Да будет тебе известно, что она сама полезла. Это был ее выбор. Противостоять мне — сродни самоубийству и ты это знаешь! — яростно шепчет, ткнув побольнее, наблюдая, как на глазах Саламандера вырисовываются слезы от воспоминаний. Ах уж эта безнадега и мучения, — какое сладостное удовольствие, не что иное, как деликатес! Но Геллерт продолжил: — Мистер Реддл предложил бы тебе собрать ее прах или волосы с расчесок, если таковые еще остались, думаю, ты хранишь что-то подобное, ты же этот — ненормальный! — с особым цинизмом унижает и уничтожает своим яростным, полным безразличия и бессердечия взглядом. — И напоить Оборотным зельем своего брата! — рассмеялся Грин-де-Вальд, а потом резко скривился, считая подобное омерзительным. — Как там твоего брата зовут? Тесей? Тесеус? Так вот, а станет Лита! — колет больнее уже почти раздавленного Ньюта. — Именно так Том и «оживлял» свою подружку! — шипит будучи очень разъяренным по большей части на пережитое с Томом. У Геллерта в кошмарах всплывают эти картинки, как Том спит с тем существом, которое, оказывается, даже не человек! — Но это невозможно, — улыбнулся Ньют, понимая, что Грин-де-Вальд чокнутый. — Почему же? — возмутился такой наглой интонации. — Оборотное зелье работает только на живых людях. Нельзя обратиться в мертвого человека, почему я рассказываю об этом такому величайшему преступнику, как Геллерт Грин-де-Вальд? — Ньют уходит из-под прицела, замечая, что враг впал в раздумья. Саламандер стал поспешно собирать все свои наработки. — Нет! — мешает ему Геллерт, отталкивая Саламандера. — Я не дам тебе сделать это! Я знаю, что ты задумал! — Грин-де-Вальд был похож на бешеного пса. — Вы, ведь скажете Тому о том, что его дочь жива, верно? — Ньют постепенно отходит от наступающего Геллерта, прячась по другую сторону стола. — Нет? — догадывается. — А скажите ли вы, что его сын приходил ко мне и что я переправил его в Америку? — Саламандер видел, как лицо Гелерта берет гримаса безумия, но только не понятно от чего именно. — Тебя нужно просто сжечь, — утвердил это с таким спокойствием. — Инсендио! — Грин-де-Вальд направляет палочку в Ньюта, но тот ожидал нападения, поэтому моментально пригнулся, падая на пол, чувствуя жар разгорающегося огня. Геллерт с яростью воззвал к огню и направил их на бумаги, мирно лежащие на столе, поджигая все наработки Ньюта, от чего, тот тут же встал, выхватил свою палочку и стал пытаться потушить огонь, но Геллерт одним ловким махом выбивает оружие противника. Палочка откатывается куда-то за шкаф. — Что происходит? — сбежал откуда-то сверху Том, доставая свою палочку, дабы затушить разгоревшееся пламя. — Не стоит, — останавливает Реддла Грин-де-Вальд. — Это он. Он предатель, — уверяет Тома в том, что Ньют все это время копал под них. — Нет! — кричит задыхающийся Саламандер, но видит только то, как преступники исчезли, а ведь Ньют так хотел рассказать мистеру Реддлу о всей правде, особенно, поняв, что Грин-де-Вальду почему-то удобно, чтобы Том оставался в неведении и съеденный тоскою и горем. Пламя разрасталось и Ньют ощутил, как задыхается, что его смерть будет ровно такая же, как смерть четы Блэк. Ньют падает на пол, не в сила вдохнуть полной грудью. Языки пламени были уже почти повсюду, особенно страшно горел потолок, а затем что-то беспощадно обвалилось и всего в паре сантиметров от Ньюта, тот уже собрался сдаваться, как внезапно услышал шепот своих зверей! А они ведь остались в подвале, в чемодане! С тяжелой головой, Саламандер приподнимается, вытягивая руку вперед, импульсивно командуя: «Акцио!», — призывая свою палочку, надеясь, на то, что у него получится. Ведомый только мыслями о спасении любимых зверей, Ньют обнаруживает в себе скрытый потенциал, а особенно, когда палочка притянулась к нему в такой важный и экстренный момент. Это было сделано налегке и получилось с первого раза, хотя Ньют не пытался освоить беспалочковую магию, но мыслить и рассуждать в данную минуту было сродни самоубийству, про которое недавно говорил Геллерт. Даже если Лита так поступила, Ньют не осуждал ее, но не видел никакого смысла в таком поступке, а ощущение горького предательства засело где-то глубоко внутри. Когда легкие заполонил обожженный огнем воздух, Ньют понял — сдается, возможно, он также слаб как и его Лита? Слова Грин-де-Вальда крутились у него в голове и вот Ньют уже не понимает зачем жить вообще. Нежные прикосновения, а затем резкая хватка, кто-то с силой тащил его на себя, приоткрыв глаза, он видит свою недавно вспоминаемую любовь. — Лита? — простонал почти безжизненно. — Да, — ее объятия — это все, что он чувствует, готов покориться смерти, лишь бы быть с Литой. А она совсем не изменилась, на ее лице танцевало пламя, она выглядела воинственной, но робкой. — Быстро вставай! — бросает в него чемодан, тогда Саламандер понимает — сам он ни капельки не горит и дышится ему легче. Не знает умер ли он или же это просто предсмертная агония и галлюцинация о спасении. Хотел задать ей вопрос, но не успел, она поцеловала его, да так, как никогда ранее, прижимала к себе и обвивала в крепком объятии. Рядом с ней было прохладно. Очень. Если это призрак, то почему такой ощутимый? Ньют прикрыл глаза, а когда распахнул их вновь, то узрел, как пламя застыло во льдах, колыхаясь под прозрачной коркой. Острыми пиками и плавными волнами замерзло все вокруг, Ньют ощущает свое живое дыхание и боль в груди от гари, которой нахватался лежа на пыльном полу. Это была страшная температура. Адское пылание. — Ты не Лита, — отрывается от ее губ, а затем наблюдает, как лицо его первой любви исказилось в уже знакомой скользкой ужимочке. Она сбросила с себя чужое обличье, как старую кожу, преобразилась на глазах, да столь красивым было это зрелище, как если бы Ньют восхищался водопадом. Старая личина спадала с нее, растворялась, открывая взору ее. Это была Смерть. — Отправляйся в Америку, — заговорила она. — Но… — все еще не может отойти от пережитого. — Геллерт хочет вас… — Пусть хочет.* * *
Наспех побросав все пакеты и коробки в багажник, Джонатан со своими новыми знакомыми сел в Кадиллак пятьдесят восьмого года, что в уходящем солнце блистал как самая насыщенная томатная паста, после чего Билли заводит свою любимую машину и жмет на педаль газа. И вечерним днем воздух стал заметно теплее, а проезжая по длинным дорогам, немного тоскуя в пробках, Януш то и дело наблюдал, как живет другая страна. Как кутят пьяные водители с громкой музыкой. «Билл, давай-ка нам зажигательные звуки Детройта!», — так Джош отозвался о ритм-энд-блюз, после чего Билли сделал музыку громче и вот уже вовсю в открытом салоне заиграла «Паническая атака» под исполнением Джулс Холланда, под которую хотелось сразу же задергаться, задвигаться, затанцевать и запеть. Они ехали по 5-й авеню куда-то на север через Мидтаун вдоль восточной стороны Центрального парка, далее через Верхний Ист-Сайд и Гарлем, останавливаясь у пролива реки Гарлем-ривер. Это было какое-то очень неприметное кафе где-то в углу невысокого жилого дома. В глаза бросалась обстановка, что сочилась из больших окон: красные диваны, бело-красный плиточный пол, даже красная обивка барных стульев. Своеобразная стилистика, эта забегаловка напоминала ничто иное, как гоночную машину и атрибутов внутри было предостаточно. При входе зазвенел колокольчик, все вошли, на них положила глаз официантка и первым делом выдала меню, убегая разносить заказы. Они заняли столик у самого окна, как раз поближе к музыкальному автомату, из которого уже доносились звуки чьего-то голоса. Запах сигарет смешался с аппетитным ароматом еды. Все вокруг виделось Янушу неимоверно интересным или как говорили парни «клёвым». Здесь был разнопёрый контингент, начиная от совсем забитых и небритых одиночек, заканчивая горланящими на все заведение молодыми ребятами и девчонками. Парни сразу же обратили внимание на двух танцующих блондинок, Януш немедленно уставился на них. Его впечатлили их плотные яркие колготки под цветастую одежду, на голове у них был лёгкий ураган, в их образе присутствовал этот легкомысленный шарм, что притягивал к себе взоры. Но если на чистоту, то Януша ну никак не привлекали люди, не мог он расценивать симпатичных девиц как собственных потенциальных любовниц. Да, они интересны, но не более. Янушу скорее была любопытна реакция Билли, Шона, Джоша и Питера на них, а уж те выглядели неподдельно смешно. Начали поправляться, постоянно переспрашивая друг у друга: «Я нормально выгляжу?». Нет. Не нормально. Они выглядели нелепо во всей этой ситуации, по-своему критично и смешно, но очень познавательно для мистера Реддла, он, хотя бы, начал понимать, как надо реагировать на те или иные вещи. — Да они крашеные. Посмотрите на их волосы, — Шон быстро отличился, потому что Питер назвал его мелким для этих красавиц. — Я смотрю, ты и в этом разбираешься! — расхохотался все тот же Питер. — Моя бабушка Темси уже насквозь седая, да и чтобы ты знал — это не плохой такой заработок. Пару раз помог и два бакса в моем кармане! — Шон говорил с вызовом, Януш пока все не мог понять. Были какие-то очень тонкие вещи, которые ему все ещё не открылись в людях. — Так что, если теперь кому-то из вас потребуется моя помощь в окраске вашей никчемной шевелюры, то знайте — я поднимаю цену до четырёх баксов! — это звучало угрожающе и почему-то убедительно, правдоподобно что ли. Остальные вдруг стали резко недовольны, уверяя: — Шон, мы просто пошутили! Мы всегда шутим. — Шутки шутками, но вы доигрались, парни! — и этот конфликт бы продолжился, если бы к ним не подошла милая официанточка с коротеньким хвостиком. Она посмотрела на каждого из них и от такого количества молодых людей, что разглядывали её, ей стало неудобно, но приятно, ведь она приветливо улыбнулась, а на розовом бейджике красовалось скромное «Лиз». — Картофель фри, чизбургер и светлое пиво, пожалуйста, — нарушил тишину Билли, вырываясь вперёд и это срабатывает, Лиз обращает на него внимание и делает пометки в своём блокноте. — Мне тоже самое, — отложил меню Януш, не зная что вообще здесь за еда. Когда остальные были выслушаны, Лиз убежала, тогда дебаты перешли уже на совсем новый уровень: — Вы смотрели последний выпуск Шоу Корни Колинза? — Джош пригладил свои залаченные волосы. — Слышал, поднимаются споры по поводу того, что чёрные возмущаются, мол на них всего одна песня, тогда как у белых целое шоу… — Чёрные? — Януш не смог сдержать вопроса, вспоминая Силию. — Негры в смысле. — Чёрные должны быть отдельно от белых, — вспоминает и почти дословно озвучивает мысли мамы. — Да! — ткнул в него пальцем Джош. — Именно. Я пойду бастовать, если в конечном итоге рамки между нами и этими будут стёрты! Мой дед все ещё не может забыть того, что эти гады сделали с Детройтом! — Опять ты за своё? — Билли улыбнулся. — Да. Детройт жалко. Если бы не все то, что там произошло, то я бы не торчал в школе и не думал о колледже, а поехал бы сразу на завод Форда. Но прошлого уже не вернуть. — И после этого нам в телеке показывают рожи тех самых, чьи родственнички портят репутацию всей Америки? Куда жаловаться? Когда я буду полицейским, то точно всех их перестреляю! К нам чуть ли не в класс наркотики эти негры таскают! И это при том, что мы учимся с ними раздельно! Столь увлекательную беседу прерывает подоспевшая вовремя еда, но даже это не смогло никого оторвать от яростных дебатов: — Перестань сейчас же! — вступил с ним в словесную схватку Билли. — Тебя могут обвить в фашизме! Ты забыл, чем все это закончилось в Германии? Мне здесь не нужна вторая мировая, — и в его словах было очень много озабоченности, страха и возмущения. Никто не осмеливался поднимать эту тему столь громко. Януш не проронил ни слова, повернувшись на Джоша, которого словно током ударило после таких слов. Янушу стало не по себе, ведь его мама говорила похожие вещи. — Моя мама бы тебя поддержала, — Януш решил поддержать нового знакомого, но не его взгляды. — Да и мои предки бы тоже его поддержали, — откликнулся Билли, явно стыдясь подобного. — Но это ужасно! Я не поддерживаю такой расклад. — Либерал! — резко встал с места разъяренный Джош, ткнув в друга пальцем, будучи очень озлобленным. Им по виду было примерно около семнадцати, правда, Билли, все же, выглядел чуть старше. — Да! Я за свободную страну. За будущее Америки. А с такими как вы будущего нет, — совершенно спокойно парирует Билли, при этом его ноги под столом то и дело не знали куда приткнуться. Разговор накалялся и всем сидящим становилось не по себе. Никто даже и куска в рот не положил. — С такими как вы будущего нет! Не будет Америки! Будет винегрет, и наши традиции, наши интересы — все вытеснят из-за таких как ты, Билл! Сами себя зароете! — Да перестаньте! — выругался Питер. — Ну хватит, прошу вас! Никогда в споре не находите истину, зачем постоянно пытаться друг другу что-то доказать? — Питер поднял стакан с пивом и сказал: — Давайте, просто выпьем за примирение и никогда более не будем поднимать вопросы своих идеологий. Как ни странно, но Билли тяжело выдохнув, охватил прозрачный стеклянный стакан и притянулся к Джошу, который еще какое-то время пытался успокоиться. — Да хватит, Джош, мы же знаем друг друга с детства, — только эти слова подтолкнули Джоша с тяжелым вздохом согласиться с нелепостью ситуации. — Присоединяйтесь, — сказал Билли остальным и раздался громкий стук стаканов, под радостный смех примирения, тогда как внутри у Януша было нехорошо, будто этот разговор запустил за его грудину склизких вертлявых червей, которые прямо сейчас гнездятся внутри. Януш вспомнил, как отец называл его фашистом просто потому, что он случайно убил еврейскую девочку. Но ведь это было неправда! Самое ужасное, что Том рассказал об этом Силие, взгляд которой был в ту секунду таким отстраненным. Она ненавидела, но только теперь Януш подумал, что ненавидела, Силия, скорее всего, именно Тома. — Капец! — выругался Шон, Януш тут же посмотрел на него. На его светлой и выглаженной рубашечке красовалось пятно от кетчупа. Шон сразу же потянулся к салфетке и начал неаккуратно и поспешно стирать соус, только больше размазывая. — Это же DKNY! — он был раздосадован и зол, а потом резко впал в уныние. — И что мне теперь делать? — поглядел он на всех так, словно случилась катастрофа. Но Януш пока не понимал цену потраченным деньгам и тому, как за подобными вещами нужно следить, как не понимал и того, с каким трудом давалось приводить эту одёжку в порядок, поддерживать ее шик самому обычному американцу, при этом совмещая с учебой и обычной жизнью. — Химчистка, — прискорбно посмотрел на него Джош. — Это безумно дорого! — воскликнул обиженный Шон. — Прополощи в отбеливателе, но смотри, чтобы все твои узоры окончательно не потеряли цвет, — Билли был все также спокоен, он поглощал чизбургер, а в его лице не было уверенности, что прямо сейчас он не окажется на месте Шона. Когда мистер Реддл все же решил приступить к еде, перед этим рассматривая со всех сторон и наслаждаясь запахом теплой булочки и картошки фри. Вообще он не мог начать есть, потому что этот нетрадиционный бутерброд пугал, но посмотрев, как это делают остальные, он все же решил впустить в себя новую еду. Первое впечатление было умопомрачительным, настолько вкусной еды он еще никогда не пробовал. Хрустящая булочка, теплая сочная котлета, растекшийся по ней сыр, много кетчупа, пахнет свежим луком и помидорами, а котлета с легким дымком. Вприкуску с картофелем фри весьма потрясающе, как жаль, что этот вкус постепенно кончился, ведь Януш все съел. Вспоминая вкус душ, думал, что чизбургер и картофель фри по эмоциональности от вкушения очень напоминают друг друга.