Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      Приковав взгляд к прозрачным панорамным широким окнам, он наблюдал за тем, как железные драконы совершают свой взлет и постепенный спуск с заметеленных белых небес. В последнее время на Манхэттене все чаще были замечены северные ветра и обилие снегопадов. И все это неумолимо напоминало о Британии, ведь неясная погода стала уже неким атрибутом привычной и повседневной реальности, сложно смириться, когда каждый день светит солнце, которое за год ты видел всего пару раз, а в остальное время были туманы и дожди с ледяными ветрами. И рад бы он был прямо сейчас сбежать из этой Америки и вернуться назад, гонимый страхом со всех сторон. И вот вроде бы места тебе нет ни в одной стране и ни в одной части мира. Все время что-то не так, что-то постоянно подталкивает к странным трусливым мыслям. Некоторые люди ведут себя как зыбучий песок или трясина, попав в их окружение однажды — выбраться непокалеченным будет невозможно. И вот прямо сейчас мистер Саламандер все еще томился от собственных дум, мнимый тем, что был выброшен на произвол судьбы и выгнан, если не сказать изгнан из своей страны, ему мягко намекнули, что пора бы забрать все свои вещи и перевалить за океан. Но Ньют не понимал почему Смерть отправила его в ссылку.       Жизнь в Аптауне была не сложной, особенно если скрываться в толпе с обычными немагами, но каждый раз, когда в пределах своего района он встречал женщину, похожую на мисс Реддл, то невольно прятал от нее свое лицо, уверенный, что таких людей просто нужно опасаться, у них это на лице написано. Неприятная и ледяная как лондонская Темза. Ему бы не хотелось, чтобы бывшая землячка лишила его палочки и предъявила Конгрессу как нарушителя всех законов и самого обычного нелегала. И вот Ньют обдумывал тайное возвращение на родину, в глубине души чего-то опасаясь, словно Смерть действительно имела некое влияние на все живое. Невыносимо пугала мысль оказаться ее врагом. Ньют не хотел быть врагом ничему живому, особенно такой невероятной твари как она. Как можно ненавязчивее, но отчетливее он желал наладить с ней контакт и не важно в каком лице в истинном или в лице дурашливого директора Хогвартса. Ньюту казалось, что он знает об этом существе так много, что ни одна живая душа, даже родной Смерти сын, не догадывается о том, как далеко зашли его предположения, в которых он был невыносимо уверен. Невыносимо хочет прикупить билет на самолет, предоставив пустые бумаги как собственные документы, чтобы одурманенные Империусом маглы ничего не заподозрили и выдали ему билет, так как магическая дальственная аппарация ему будет недоступна, ведь он жалкий и никчемный нелегал, держащий в подполье своего чемодана целый зоопарк. Смерть даже не пишет ему — не отвечает, хотя он каждый раз надеется, что та просто очень занята.       Нет ничего более страшного для истинного волшебника, чем наблюдать за тем, как взлетают огромные самолеты и с каким рывком те приземляются, конечно, сильно хотелось опробовать их в деле, но пока что Ньют просто смотрел, не набираясь смелости купить билет, откладывая свое желание каждый раз на потом. Комната, которую он снимал в маленькой гостинице была вполне мило обустроена и Ньют платил исправно из того, что наворовывал Нюхлер, но у хозяйки заведения случилось такое сильное горе, что Саламандер решался съехать, но как и его возвращение в Англию — постоянно откладывал, не уверенный в том, что собирался совершить. Очередной авиалайнер совершил посадку прямо на глазах Ньюта, ничего необычного — просто некий ДжетБлу разогнался на посадочной полосе и плавно притормозил. Мистер Саламандер подумывал о том, что его визиты в аэропорт станут заметны и в конечном итоге охрана выгонит его, потому что работники ведь подумают о том, что Ньют какой-нибудь террорист.       Он бы хотел купить себе кофе, закусить штруделем, ведь здесь рядом так много великолепных ресторанчиков, запах от которых доносился за многие мили и достиг даже одиноко сидящего Ньюта. Спокойное и почти одинокое помещение заполонилось людьми, они все куда-то шли, неспеша, сонные и очень недовольные. И Ньют думал только о том, что хотел бы поесть, а завтра он точно приобретет билет и отправится в Британию, а оттуда в Шотландию, а там и недалеко от Хогвартса. Он был уверен, что должен поговорить со Смертью лично, ведь в нем накопилось слишком много вопросов. Он утонул в бездумном разглядывании самолета, а потом ему показалось, что что-то не так, словно червя за шиворот бросили и он — холодный, неприятно извивается где-то там под одеждой. Подняв глаза, Ньют увидел, как человек, что несомненно был Томом Реддлом прошелся мимо него, к его везению — совершенно не замечая. Легкое дуновение, которое осталось от него — мгновенно исчезло, ведь Том Реддл ушел куда-то назад, тогда Ньют моментально обернулся ему в след, не веря своим глазам и ощущениям. Неужели это мистер Реддл старший? Почему он здесь? Где Грин-де-Вальд? Он здесь по его личному поручению? Ньют знает, что не стоит увязываться за этим темным и непонятным человеком, который в прошлом грозился перебить всех его зверей, но сейчас Том Реддл один. Посчитав все случившееся шансом, Ньют вскакивает с места и идет вслед за мистером Реддлом, смотря тому прямо в спину, желая, чтобы тот самолично обернулся, ведь Саламандер хотел, чтобы все выглядело случайностью — не иначе. И это не значит, что он следит за Томом Реддлом! Это ничего не значит вообще! Ньют следовал за ним не отставая, сжимая в руке свой почти невесомый чемодан, маневрируя между проходящими мимо и случайно сталкивающимися людьми, так как мистер Саламандер не поспевал за широкими и частыми шагами Тома Реддла. Наблюдая за ним со спины, Ньют пришел в недоумение от того, что мистер Реддл не обернулся ни разу ни на что, даже ни разу не притормозил, что давало пищу для размышлений: Том Реддл идет куда-то очень целенаправленно. Он вывел его за собой в большой зал ожидания, где расположились будущие пассажиры авиалайнеров в обнимку со своими чемоданами, тогда Ньют обратил внимание на то, что мистер Реддл шел налегке. Тот на ходу снимает с себя пальто, пройдя мимо сидящих, он подходит к маленькому магазинчику, где вниманию представлялись различные булочки, пончики и десерты. И как на зло — мистера Реддла потянула именно в то место, где пахнет едой. Ньют встал в паре шагов от Тома, смотря ему в спину, делая вид, что ждет своей очереди. Том Реддл подходит к стойке, затем мимолетно обернувшись, встречается взглядом с Ньютом, а тот и понять ничего не успел, настолько это было неожиданно и обескураживающе, ведь Ньют представлял их встречу совершенно не так. Том не дал ему шанса начать оправдываться, бросив краткое:       — Подержите, — передает ему свое пальто и лезет в карман, отворачиваясь к кассирше, та спрашивает его чего он желает, тогда мистер Реддл обернулся к мистеру Саламандеру, вопросительно поднимая брови, явно насмехаясь над его жалким подхалимским видом. — Что ты будешь? — не дает Ньюту соображать в его привычном темпе, продолжая свои невыносимые выпады. И Ньют вспомнил о штруделе и о том, что хотел бы поесть, но от одного вида Тома Реддла есть расхотелось.       — Кофе, — ответил наконец, посматривая на пальто, которое держит. Том отвернулся.       — Кофе и сок. Апельсиновый или вишневый, — обращается к девушке, которая пошла наливать в картонный стаканчик горячий кофе. — Ненавижу яблочный и ананасовый, — он сказал это сам себе, как будто оправдываясь за свои вкусы. Том забирает закрытый стаканчик с трубочкой и отходит назад, наблюдая за тем, как Ньют возьмет купленное им кофе. И Саламандер это делает, чувствуя себя предельно неловко и изысканно униженным. Необъяснимое чувство. Но пока Саламандер держал его пальто, то понимал, что разговору между ними быть, как только Том Реддл его заберет — непременно уйдет. И Ньют понимает, что возможно нужен Тому.       — Как приятно вас встретить, — Том заговорил сам, улыбаясь так, как будто они лучшие друзья. — Думаю, вы мне хотите что-то рассказать, — он улыбнулся только шире, напоминая легкомысленную девицу. Ньют не мог насладиться кофе, так как оно было обжигающе-горячим и неприятно горьким, ненастоящим, но все же пить было можно.       — Грин-де-Вальд с вами? — Ньют поставил чемодан на пол, видя, как все довольство с мистера Реддла утекло и сползло, оставляя загадочный и недовольный взор.       — Нет.       — Знаете, — не может больше молчать Ньют, находя взгляд Тома Реддла испытывающим и где-то даже осуждающим, — я ведь хотел вам сказать, — решил, что мистер Реддл будет мстить. — Геллерт Грин-де-Вальд намеренно скрыл от вас информацию, — не успевает окончить, будучи перебитым.       — О чем вы? — обманывать было не в характере Саламандера, тем более мистер Реддл так добр, возможно он изменился. Даже не возможно, Ньют был уверен в этом.       — Когда Геллерт сказал мне, что вы обращали Януша в Силию при помощи зелья, то я ответил ему что это невозможно. Тогда Грин-де-Вальд воспылал ко мне яростью, — оправдывается Ньют, наблюдая как спокоен и адекватен Том Реддл. Это все влияние Грин-де-Вальда — оправдывает Ньют Тома.       — Януш? Силия? — нахмурился он, странно искривленно улыбнувшись. — Не помнится мне, чтобы я вам говорил, как их зовут. Да и Геллерт вам не мог сказать, — раскалывает и пугает Ньюта тем, как блеснули его глаза в одну секунду. В них зародилось что-то нездоровое, в них отражалось что-то больное и опасное. И тут Ньют замолк, понимая, что не знает в чем раскололся, а потом резко решает выкрутиться:       — Ваш сын, — на этих словах Том подошел к нему ближе, протянув руку, желая схватить за грудки, но вовремя себя останавливает, готов сорваться на обыкновенное насилие от одного упоминания своих детей. — Он приходил ко мне, — с опаской отстранился Ньют, видя, как побледнел в одночасье мистер Реддл, как почти вскружила ему голову эта фраза, он аж оперся о стену, явно теряя много сил, а вместе с ней и выдержки. — Он просил меня переправить его в Америку тайно. Почти ничего не рассказывал о вас и о Силие. Безумно хотел найти ее. И я помог.       — Где он? — голос его так мягко дрожал, а лицо расслабилось и засияло легкой толикой романтичного безумия.       — Без понятия, — опасается такой реакции Ньют, уверенный, что ему никогда не понять всех перипетий этого семейства.       — Что же мне делать… — Том опустил голову, начиная искренне ломать драму, вызывая жалость и чувство вины со стороны Ньюта, после чего тот сразу же почувствовал себя неловко и просто самым кошмарным и бесчестным человеком, а еще этот стакан кофе… Такое ощущение, будто мистер Саламандер должен мистеру Реддлу и от этого не убежать, настолько сильно давила вся эта грусть с его стороны. Ньют решил, что это просто-напросто не его дело. Он не имеет права ставить палки в колеса этому человеку, который просто, кажется, ищет своих детей, а Том еще так старательно показывает как ему плохо без них.       — Януш выручил меня, — Ньюта заставила говорить совесть, хотя предчувствие умоляло остаться в стороне, но мистер Реддл словно специально насел именно на него, будто заранее уже знал любую фразу, которая не успела сойти с болтливого языка Ньюта, но Том отложил свою убийственную и заразительную депрессию, мгновенно меняясь в лице, уже больше подражая Смерти, чем самому себе. — Кажется… я был у них дома… — какие-то обрывки мутных воспоминаний, которые казались пережитым сном. Том быстро подошел к Ньюту и приложил ладонь к его лбу, задумчиво оглядев присутствующих зала ожидания. Сделав шаг назад, Ньют увидел, как скривился мистер Реддл, вынося вердикт:       — Вам стерли память, — и Том соврал бы, если бы сказал, что может снять это заклятье. Оно слишком тонкое, немного проступает у Ньюта в воспоминаниях, но лишь легким флером и полупризрачными силуэтами. — Это сделала Силия, — приходит в неистовство от одного ее имени, моментально становясь резким и импульсивным. Выхватывает у Саламандера свою шинель, накинув ее на плечи, ощущая в памяти Ньюта примерное место, куда ему следует идти — где Ньют чуть не столкнулся с Силией в последний раз.       — Куда вы? — не поспевает за его тяжелой грубой быстрой походкой, при том, что все действия и повороты мистера Реддла были искусно пластичны и по-особенному привлекательны.       — Ваша голова говорит мне идти в Аптаун. Но насколько мне известно, в Аптауне есть некое заведение. Вы глупы, Ньют и не в обиду вам. Но вы мне больше не нужны.       — Стойте, — Ньюта разрывает от желания поговорить о Смерти. Он просто должен сказать это Тому. — Том, встречали ли вы Смерть?       — Да, — кратко бросил, выходя на улицу, щурясь от едко-белого снега. — Отстаньте от меня, — Том одергивает свою руку, когда чувствует, что за нее без стеснения пытаются нагло ухватиться.       — Да стойте же вы! — Ньют остановился, смотря в спину мистера Реддла. — Если остановитесь, то я перенесу вас в то самое место. Я знаю, что вас тянет туда, — Ньют не мог скрыть от Тома того, что бывал там пару раз и видел коллег Силии в самый разгар дня. Мракоборцы и им подобные иногда приходят туда что-то погромить, но чаще все же завязывают дружбу с гоблином Гнарлаком и отдают большое предпочтение этому заведению, желая выделиться из толпы тех, кто за правое дело. Все эти работники Конгресса были двуличными и опасными, но именно у Гнарлака они не занимались работой, а Ньют иногда приходил, чтобы завести магические знакомства, чтобы достать некоторые ингредиенты для зелий, никому так и не сообщая, что он самый настоящий нелегальный гость из-за рубежа.       — У вас пять минут, — обернулся к нему Том. — Вы плохо выглядите, — подмечает.       — Я не сплю ночами. Том, я кое-что понял. Смерть вводит и вас и меня в заблуждение. Всё, что я о ней думал… всё, что у меня на неё было, кажется, это всё было враньём. Она что-то среднее между греческим Дионисом и египетской Амат. Упоминания о ней есть почти в каждом мифе античности, а Древний Египет возвёл смерть в культ.       — Ну и что?       — Том, вы знаете что пол ребёнка напрямую зависит от мужчины? — поравнялся с ним наконец, имея возможность просто постоять и поговорить.       — Предположим, — раздраженно соглашается, не понимая к чему весь этот диалог.       — Том, вы знаете, что для рождения девочки набор половых хромосом должен быть исключительно Икс-Икс (ХХ)? А для мальчика Икс-Игрек (ХY)? — но Ньют не отставал.       — Ну? И? Зачем ты мне все это говоришь? — он почти рассмеялся, считая, что Саламандер сошел с ума.       — Икс (Х) хромосома очень важна, а женщина имеет их аж две. Хромосома Икс несёт в себе больше тысячи разнообразных генов. Она как кладезь, как ящик, как энциклопедия. Ей свойственно накапливать мутации, тогда как мужская половая хромосома Игрек (Y) практически не мутирует, но и информации в ней куда меньше. А ещё они есть только у мужчин.       — Я не понимаю, — прервал его резко Том. — Давно ли вы отошли от зоологии к биологии? И причём тут я?       — Сейчас все поймёте, — уверяет Ньют.       — Вы намекаете на что-то? — Тома это сильно задело, напугало и взбудоражило.       — Мне кажется, что ваша мать не совсем женщина… — Ньют не смог посмотреть мистеру Реддлу в глаза после этого. — Она как бы женщина и как бы мужчина. Знаете, я пришёл к этому странному выводу неспроста. Знаю, это всего лишь мои догадки, но! Поймите. Существует одно очень редкое хромосомное сочетание. Это как гермафродитизм. У людей, в основном маглы этим болеют, у них имеются и женские хромосомы и мужские одновременно.       — Чего? — Том не хотел дальше слушать этот невыносимый бред.       — Предполагаю, что именно ваша мать носитель редкого хромосомного сочетания, несовместимого с нормальной жизнью. Что-то вроде Икс-икс-игрек (ХХY).       — Мне все равно, — заверил его, находясь под впечатлением от сказанного. — Хотя постой, ты хочешь сказать, что я такой же? — он был вне себя.       — Нет. С вами все нормально. Но вот Смерть не даёт мне покоя. Она не человек, я не знаю наверняка из чего и как она состоит, но уже предполагаю. У маглов это называется сидром Клайнфельтера. Этим больны только мальчики. Может быть ваша мама была когда-то мальчиком? А то, что она меняет наружные половые органы… это похоже на вызванный искусственно дефицит 5-альфа-редуктазы. Это вызывает недостаточность тестостерона. Хотя все это лишь мои догадки, но я уверен что близок к правде.       — Хватит! Я чувствую себя по-дурацки, — ему невыносимо стыдно слушать это.       — Но я не утверждаю, это только мои домыслы. Дело в том, что Смерть высший метаморф и у неё все совершенно другое. Но знаете, как я пришёл к этому выводу? Ваша мать очень высокая, а это один из признаков… правда там помимо этого куча других признаков. Ваш сын, он сказал мне как-то, что его зачла Смерть. Это получается, что она мужчина.       — Ты хоть себя слышишь? У моей матери есть сиськи и вагина. Я думал этого достаточно, чтобы быть женщиной. Оказывается, что нет?       — А если она просто и мужчина и женщина изначально? Она ведь может менять структуру своего тела. Узнать её пол возможно только если расспросить Смерть о её детстве и юности, если таковые были… То есть каково было её тело изначально. До метаморфоз. Понимаете о чем я?       — Вам это правда интересно?       — А вам нет?       — Нет! Она мне чужой человек. Мужчина она или женщина… фу… — Том резко заткнулся. — Если ты хочешь узнать практикует ли она гейский секс, то я не знаю. А почему собственно и нет? Но это не ко мне.       — Если она зачла ребенка, то значит ваша мать не импотент, в отличие от маглов с таким синдромом, — а Ньют так и остался на своей волне. — Ваша мать такая прекрасная. Она совершенство, но вы это не цените. Вы этого даже не знаете.       — Мне все равно. А я смотрю ты не против передернуть ей. Наверное это так… ради эксперимента? Познаешь свою увядшую сексуальность?       — Знаете в чем отличие Смерти от больных маглов?       — Ну?       — В том, что для неё это нормально. Это не сбой в системе. Это не мутация. Она совершенна. У неё в брюшине могут находится яички, а вагина это её втянутый вывернутый пенис…       — Это конечно все очень забавно и познавательно, но она говорила, что родила меня. Двенадцать месяцев у неё ушло на то, чтобы меня выносить. Разве подобные существа не занимаются самооплодотворением?       — Нет. Не занимаются. Она не может быть одновременно и мужчиной и женщиной, она как бы переключается с одного на другое, понимаете? — смотрит на Тома, пока тот не выдает желанной реакции на услышанное, что вводит Ньюта в замешательство. — Как мужчина она фригидна, поэтому использует вас в качестве донора. Вы ведь сам по себе почти фригидный.       — Попрошу без оскорблений.       — Она как бы сливается с вами, понимаете? Смешивает вас с собой. Так и получился ваш общий сын.       — Поверь, мне искренне неприятна эта тема. Я не живу всей этой херней! У меня есть куча других важных дел. Я человек, а не ваша подлупная блоха! Хватит доставать меня и мою семью, какими бы мы не были.       — Я не знаю, из чего состоит ваша дочь, но я хотел бы это узнать.       — Знаешь, я бы и хотел убить тебя, но ты жалкий. Ты не достоин смерти от моей руки, ты нарвёшься когда-нибудь сам и если не я, то кто-нибудь другой сломает твою палочку и бросит тебя на съедение дементорам. Просто именно сейчас ты меня не трогаешь. Именно сейчас я поглощён другой идеей.       — Неужели вам неинтересно узнать из чего состоит Силия? В чем её схожесть со Смертью? Где и каков алгоритм?       — Нет. Меня это не заботит! Я не понимаю почему это заботит тебя? Ты пытался засунуть моему сыну что-то в член? — его приводит этот факт в бешенство. Том схватил его за ворот и приподнял, не в силах унять тот редкий неистовый раж от возмущения и бешенства. Отталкивает от себя Саламандера, выдирая его палочку вместе с карманом, разорвав Ньюту половину пальто. Том со всей силы и резко надавил на чужую палочку до тех пор, пока та не поддалась и не хрустнула как поломанная кость. Одной трещины Тому было мало и он надломил ещё сильнее, пока не увидел мерцающую и бликующую сердцевину, узнавая жилу дракона. Он выбросил остатки надруганного изделия прямо Саламандеру в ноги, пока тот не мог отойти от шока, настолько ужасен и страшен был мистер Реддл.       — Я думал вам нет до него никакого дела, — Ньют был поражён такой реакции Тома на того, кого бросил.       — Этому поганцу даже я ничего в член не засовывал, а ты думаешь я стерплю подобное от других? Тем более это горячо любимый сын моей дочки, — а ещё Том вспомнил, что Силия родила Януша все же от него, они вместе создали его. Это он и она слитые вместе. Том всегда считал сына слишком сентиментальным, слишком терпеливым, слишком добродушным и честным, а такой беспринципный человек — безумный зоолог, решил надругаться над ним, воспользовался! — Тома это очень оскорбило и вывело из равновесия. Он вытащил свою палочку, не в силах сдерживать кипящую внутри катастрофу от пережитого, желая убить Ньюта, чувствуя, что Саламандер никогда от них не отстанет.       — Не делайте этого, Том, — пытается убедить безумного мистера Реддла. — У нас с Янушем был уговор. Мы помогли друг другу. Я ничего в него не совал, он не дал этого сделать. Все анализы я потерял в пожаре, который устроил Грин-де-Вальд. Сейчас вы лишили меня палочки и я не знаю как мне приобрести новую. Я в чужой стране, я запуган вами и Геллертом. Мои животные и мои открытия — это все, что у меня есть. Они моя семья. Том, вы же пришли сюда ради семьи?       Он развернулся и упрямо пошел дальше, ведомый только воспоминаниями Саламандера, Том моментально трансгрессирует в Гарлем, без стеснения доставая свою палочку, подумывая о том, что желает нарваться на патруль МАКУСА. Направляет палочку в сторону, легонько и невесомо взмахивая, нанося колоссальный урон первому попавшимуся зданию, создавая в том всего лишь огромную глубокую трещину. Здание повалилось на отдельные кусочки и камушки, вываливаясь как песок из прорванного пакета. Он шел и оборачивался по сторонам, наблюдая черных людей, которые собрались возле обрушающейся постройки и что-то кричали, кричали сначала просто так, потом друг на друга, после чего пара мужчин передрались. Тому Реддлу, который всего лишь решил приостановиться и насладиться зрелищем прекрасного распада не только здания, но и общества, перед ногами повалились алые капли крови, которые моментально впитал в себя белоснежный ровный снег, рубиновая влага уходила все дальше вниз, окрашивая толстый слой до самой ледяной подкорки. Все вокруг носятся и просят помощи, ведь в здании были люди. Том смотрел на то, как негры выгребали холодные камни от здания голыми руками, а потом показалась чья-то окровавленная рука. И мистер Реддл с облегчением выдохнул, когда понял, что не напрасно свалил здание, возможно там были дети. Он очень хотел, чтобы в здании было много детей и чтобы на всех на них обвалились тяжелые толстые куски кирпичей, металлические трубы, острые стекла и все это вперемешку со снегом и льдом. На этой прекрасной ноте он двинулся дальше, считая МАКУСА недалекими ублюдками, ведь он так легко пробрался заграницу и рушит тут все что заблагорассудится. Видит ступени подвала — немедленно спускается, оборачиваясь в надежде по сторонам, может быть ему удастся поймать Силию вот так просто? Он впервые вел охоту на мракоборцев или кто она там? — желая им попасться. Протягивает руку, видя на стене плакат с девушкой, которая смотрит в зеркало, с каждым приближением Тома она только больше двигалась и улыбалась. Его пальцы не достают стены, они проходят прямо в нее и тонут, он ступает дальше, увядая в вязкой ограде, переступая порог, моментально оказываясь в погребном большом помещении, где потолки еле-еле вмещали его сутулым. Том осматривает заполненные шпаной и нелегалами маленькие круглые столики, в помещении стоял смог от сигарет и сигар, через один каждый пил, а также играл в азартные игры, громко говорил и смеялся. Том подходит к барной стойке, заглядывая за нее, видя низкого серолицего эльфа, который в ту же секунду спросил чего желает мистер Реддл.       — Я желаю присесть вон за тот столик, — указывает куда-то в середину помещения, насмехаясь над этим убогим существом, которое никогда не увидит того, что он показал. — Принеси мне туда… — засмотрелся на предоставленное меню. Огневиски слишком крепкое, сливочное пиво слишком слабое, соки он не хочет. — Две стопки веселящей воды, — усмехнулся Том, желая поднять себе настроение, не в силах отойти от того, что его мать переодетый мужик. Том направился к выбранному им столику, оттуда было почти не видно сцену, на которой пока ничего не происходило. Спокойная клавишная мелодия стояла во всем душном помещении, хоть как-то угождая привередливому вкусу мистера Реддла. Он начал с негодованием и открытым презрением разглядывать присутствующих гоблинов, которые раскладывали маджонг, но ему помешал громкий гогот за спиной — два верзилы, на вид оборотни, сидели вместе с какими-то нелицеприятными личностями. И все они небритые, лохмы либо грязные, либо нестриженные, одежда их вся вытянувшаяся и очень дешевая, старая, а какая вонь от них всех стояла — это просто не передать. Перед Томом в момент самого сильного раздражения появились две стопочки с прозрачной жидкостью, но он не спешил ее пить, сначала рассмотрел слабое полыхание изумрудного огонька над самой гладью напитка. Один вид завораживал. Том не медля ни секунды опрокидывает одну стопку, не ощущая резкого и неприятного вкуса, ведь оно безвкусно как вода, но немного густа как мед, да и стекала по горлу очень медленно, обдавая теплом изнутри. Чувство умиротворения и спокойствия, которое на него опустилось, резко сменилось бешеной истерикой, он расхохотался от всего и сразу. От того, что сломал Ньюту палочку, от того, что разрушил здание и кого-то убил, от того, что считал мракоборцев уродами, от того, что кинул Геллерта, от того, что связал Голдштейн и от того, что наговорил ему Ньют о Смерти. Незамедлительно выпивает вторую, приходя в неистовый, почти истерический злобный и жуткий гогот, от которого леденеют конечности. Том так громко смеялся, что на него даже обернулся сам Гнарлак, тот лишь усмехнулся, добавляя что вроде: «Впервые испил прекрасное». Тому принесли еще две стопки, тогда оглядевшись, он встретился взглядом с гоблином, в котором не узнал хозяина заведения.       — У вас чудесный смех, — смотрит на него своими маленькими черными глазками, не понимая, что смешит одним своим видом Тома Реддла. — За счет заведения дарю вам еще две, — сказав это, Гнарлак вернулся в игру, а Том вынуждает себя успокоиться, так как его разум, по ощущениям обратился в какой-то мягкий пузырь, в ушах туманность альбиона, а на лице детский восторг, который быстро сменился злостью и презрением, ведь Том осознавал зачем он здесь. Он возненавидел Америку еще сильнее, считая, что именно она забрала у него Силию. Если бы кроме Англии не было бы ни одной другой страны, то Силие было бы некуда спрятаться, разве что только в могилу, — подумав об этом, Том выпивает еще одну стопку, представляя, как самолично закапывает свою дочь и это вызывает у него бурное возбуждение и неконтролируемый смешок, у него аж слюна потекла от того, насколько сильно его разморило данное пойло. А ведь он считал себя совершенно непьющим человеком.       — Моя мать мужик, — находит другую фразу, над которой стал безудержно и нервно смеяться, выпивая последнюю стопку веселящей воды, от чего в ту же секунду повалился расслабленный под стол, истекая слюной, ложась на грязный пол спиной, рассматривая столешницу с изнаночной стороны, замечая налипшую жвачку и много непонятных засохших кусочков еды и соплей. Мистер Реддл утратил былую выдержку и чувство собственного превосходства, утопая в маргинальном экстазе, будучи на самом грязном полу, обтирая свою дорогую шерстяную шинель сшитую на заказ, прямо сейчас она впитывала влагу, которая осталась на полу от ботинок, крошки, его собственные слюни и возможно чью-то засохшую рвоту. Из пагубного забытия его вытащила музыка. Том узнал эту композицию, ведь его ей научила Смерть, вернее, она сказала, что сочинила ее, когда он родился. Кто-то так хорошо играл Hedwig's Theme, что Том подумал, будто это сама Смерть. С болью усталости и полной вялостью в ногах и голове, он все же взбирается на собственный стул, ощущая, как тело словно плавно распадается на части. Его никогда и ничто так не брало, как разморило непонятное американское пойло. Том уставился на освещенную невысокую сцену, видя одиноко стоящий контрабас, гитару, микрофон и барабаны. Никто не играл, тогда Том приподнялся, ощущая слабость и расплывчатость во всех действиях. У самой стены с противоположного конца сцены стоял красивый черный рояль, от туда-то и доносились знакомые ноты. Тому показалось, что он сошел с ума и возможно попал в параллельное измерение. Он встал на ноги, отгоняя тягучую слабость, которая обложила его словно вата и перья, уговаривая не двигаться и валяться на грязном полу дальше, но Том уже был поглощен кое-чем другим. Он стал неуклюже пробираться через столики, желая разглядеть того, кто так отточено попадал в ноты — это доставляло ему невыносимое наслаждение. И ритм и выдержка и звучание — все просто великолепно, ощущение, словно он сам играет эту мелодию. Том хватается за спинку стула, распахивая в недоумении глаза, не находя слов в том, чтобы описать собственные чувства от увиденного. Он не мог трезво рассуждать и не был уверен в собственных органах чувств, ведь, скорее всего, они обманывали. Том забывает все ощущения, пробираясь дальше к тому, кто играл на этом черном глянцевом рояле, в зеркальной поверхности которого отражались расплывчатые узоры кирпичного потолка. Януш смотрел только перед собой, явно ненавидя все происходящее, ведь это место ему было чуждо, но он очень терпеливо и покорно выполнял свою работу. Он ведь был единственным, кто дарил этому грязному месту толику прекрасного, за него говорила музыка, которая выходила из-под его стараний. Он забывался в этих звуках, которые сам и рождал же. Он ждал Силию и это Том понял безоговорочно и бесповоротно, ведь только ради нее он стал бы это терпеть. Если этот гаденыш здесь, то все же Том оказался прав и Януш все продумал с самого начала.       На него падал приглушенный свет, тогда как зрительский зал был полностью затемнен, даже при большом желании этот мальчик не смог бы разглядеть среди клиентов этого заведения своего отца. Том понял, что Януш в этой стране не один — это заметно. Януш хорошо одет, отлично причесан и выглядел самым чистым и опрятным среди всех присутствующих, а еще самым трезвым. Том делает медленные постепенные шаги к сцене, замечая, как его сын абстрагирован ото всего, что происходит в баре. В Томе вскипает ничем не перекрываемая ярость, смешанная с радостью от встречи и обиды от того, что тоска рядом с ним резко испарилась, от того, что тот с ним так поступил. Том всегда считал его своим врагом и убедился в этом воочию, ведь прямо сейчас он совершенно спокойно сидел и не подозревал, что все его мечты, надежды и планы — сегодня будут разрушены. Том чувствовал гигантскую злость и неукротимый гнев по отношению к Силие. Как она могла так с ним поступить? Он без слов понял, что между ней и его сыном завязались крепкие как переплетенные канаты отношения. Но Тома это ни разу не остановило, он терзался от разлуки с ней. Он хотел ее и хотел убить, изничтожить, выплеснуть обиду в лицо, заставить страдать от унижений. И просто выбросить Януша. Выбросить из человеческой личины, чтобы тот навсегда остался слепым и бездушным дементором. Примитивным черным нечто. Том очень тихо и почти невесомо присаживается с ним на одну банкетку, томно смотря в его напряжённый профиль. Януш все видел, Януш все понял, но не мог противиться, не мог прервать рояльную игру. Его брови гневно опустились, губы сжались, а уголки поползли вниз. Януш был вне себя от обиды, разочарования и страха перед собственным отцом. Он так и не нашёл в себе сил простить Тома, наверное потому, что тот так и не извинился. Том не прислушивался к его просьбам и слезам, не прекращал измываться, он доил его как корову, сцеживая радость эгоистично для себя. Том опускает взор на его руки, Януш играл очень импульсивно, молчаливо, а каждую ноту он мучительно выбивал из этого красивейшего рояля. С приходом Тома Януш начал играть быстрее, не вдаваясь в суть произведения, вкладывая в него только свои переживания на данный момент. Януш боялся своего отца, даже не мог предположить что тому нужно. Что на этот раз? Том смотрел на игру своего сына и вспоминал каким послушным и хорошим учеником был маленький мистер Реддл. С Янушем не было проблем. Этот мальчик не умел себя плохо вести, делать гадости или пакости, даже в ответ. Он был невыносимо похож на свою мать. Он будто по новой открылся для Тома в ту самую секунду — как нечто их с Силией общее. Том моментально пожалел своего сына, но не сказал ни слова, продолжая мучить его своим пристальным нездоровым взглядом. Януш даже обижался похожим образом, ведь Силия либо плакала и избегала его, либо игнорировала. Тому нравятся его волосы, у Януша красивая стрижка, Том почему-то посчитал это своей заслугой. Касается его плеча, смотря ему в висок, не видя, как распахнул свои глаза этот мальчик, как волнительна стала его игра, как молчаливо он запротестовал, стараясь откланяться от Тома как можно правее. А он упорно приближает к нему своё лицо, слыша только то, как с каждым его приближением рояльная песнь становится все несдержаннее и нелепее. Януш уже не слышал нот, он не попадал в клавиши, все его мысли были сосредоточены в другом месте. Он даже перестал дышать, уставившись в нотный стан, не видя там ничего, а боковым зрением он таращился с ужасом на Тома, надеясь, что это все иллюзия.       Чем ближе была его бледная щечка, тем сильнее мистер Реддл хотел сделать это. Он вцепился Янушу в плечо, упёрся носом ему в висок, а затем нервно, почти лихорадочно, прошёлся своим склизким языком по его нежной бледной щеке. Он стал прилизывать даже его волосы, которые были немного жестковаты и кололи Тому губы. Он почти засунул ему язык в ухо, заставляя неимоверно страдать от подобного унижения. Том сбивал его с ритма, отрывал от работы. Януш не мог закончить свою партию, не мог и звука выдавить, боясь, что кто-то увидит это все. Ему показалось, что все вокруг смотрят, что все вокруг видят, как Том истомно и грязно дышит ему в ухо, как потерянно и болезненно целует в висок и с чувством елозит своим языком по его щеке и волосам. Януш считал ноты до конца, ждал того момента, когда его руки смогут отцепиться от клавиш. И вот он неоглядно ударил по последней, со всем недоумением и отвращением повернулся к нездорово трепещащему Тому, упёрся руками ему в грудь и с силой оттолкнул. Он с грохотом свалился прямо на пол, тогда Януш стал судорожно вытирать лицо, закрываясь руками, ощущая невыносимый жаркий стыд.       — Где твоя мамаша? — Том не спешил вставать, он в упор смотрел на доведённого до отчаяния мальчика.       — Ты ей не нужен, — убрал руки от лица, смотря резко ему в глаза. Том усмехнулся, ненавидя своего сына за эти дерзкие слова, потому в глубине души он думал, что мальчишка прав.       — Очень умно, — Том начал все припоминать, тесня Януша снова, садясь к клавишам спиной. — Ты все продумал. Ты подлец, — не может понять как такое произошло. — Ты пришёл ко мне в Нурменгард и сказал всего пару фраз. Эти фразы были написаны ею? — он не нуждался в ответе, так как реакция Януша была очень живой. Его томило и тяготило это враньё, но ему и нравилось быть искуснее и казаться умнее, Януш потупил взгляд, нервно затрясся, как будто готов расплакаться. — Ты лгун. Ты обманывал меня. У тебя был план с самого начала. Ты все это терпел, потому что я забывался и растворялся в созданном тобою образе. Ты меня использовал. Ты говорил со мной, заставлял делать признания. Ты шантажировал меня.       — Ты очень падкий на близость. Тебя очень легко провести.       — Я видел её в тебе, — признаётся ему, разбитый разочарованием от обмана. — Мне даже казалось, что я люблю тебя.       — Не жалко, Том. Тебя не жалко! — моргнув, он уронил всего пару слезинок, ненавидя все то, через что ему пришлось пройти и это из-за безумных выходок его отца. — Я надеялся, что ты умрешь, — бесстрастно сознается, взглянув на него с непередаваемым сожалением. — Уйди. Ты нам не нужен. Ты убогий осквернитель. Мы любим друг друга.       — Я тебе верю, — не может сдержат горестных вздохов, чувствуя, что сейчас расплачется. — Вы мне не нужны, — отмахивается, на что Януш распахнул в неверии глаза. — Где твоя мать? — повторяет монотонно, но очень нервно.       — Я тебе не скажу все равно.       Том хотел бы пригрозить мерзавцу, сказать, что убьёт, сказать, что убьёт его мать, но он понимал, какая это наглая ложь. Он понимал, насколько стал жалок, ведь Том готов был умолять Януша.       — Видишь, — показывает на кольцо, чем вызывает у своего сына лишь ненависть и зависть. — Этот камень, я должен его отдать ей. Смерть ещё до твоего рождения дарила его Силие, но я отобрал его, — находит любой повод, лишь бы Януш пожалел его. — Я работаю на Геллерта и я прибыл по поручению. Я не задержусь в Америке, обещаю. У меня есть другая женщина, — его голос дрожал и Том боялся, что Януш ему ни за что не поверит. — Я просто должен поговорить с Силией, отдать камень и выполнить поручение, — поднимает на него потерянный в чувствах взгляд.       — И ты сгинешь? — Януш жалеет отца, неистово опасаясь, желая поверить Тому в то, что тот сам уйдёт и больше никогда не потревожит. Что он что-то понял.       — Да, — кивает.       — Ты дашь мне разрешение на брак с ней? — испытывает его терпение.       От услышанного Том впал в сильное болезненное опустошающее чувство, понимая сколько он упустил. Он злился на них, ненавидел и ревновал, не находя себе места.       — Конечно, — слабо улыбнулся. — Я пришёл, чтобы отпустить твою маму, — хрипло добавляет, веря в свои слова, зная что так и будет. Уже ощущает то, насколько он лишний.       — Мама сегодня работает. Можешь отправиться в Конгресс, может быть встретишь её там, — Януш знал, что во время работы между мамой и папой точно ничего не может случиться.       — Спасибо, — Том протянул ему руку, которую Януш с опаской, но все же пожал, понимая, что вражде пришёл конец, что Том отступил и признал поражение.       — Папа, — окликает его внезапно, смотря в удаляющуюся фигуру, Том обернулся, еле скрывая своё циничное презрение к этому мальчику, — с Рождеством, — он немного приулыбнулся. Том скривился в подобии одобрительной улыбки, после чего молча развернулся и без оглядки ушёл. Его невыносимо раздражала и выводила из себя мысль, что этот ничего не добившийся и ничего не достигший маленький никчемный ребенок что-то пытается из себя изобразить. Как Силия вообще могла всерьез заинтересоваться им? Он ведь ничего из себя не представляет. Мистер Реддл даже не сдержал наполненного возмущением злобного смешка прямо на ходу, продолжая бездумно удаляться, чувствуя себя каким-то чужим. Януш словно сжалился над ним и милосердно подал милостыню, что неимоверно потрясало от ярости. «Это не мой сын!», — охваченный непреодолеваемым аффектом — свернул стул, не сдерживая своей жестокой импульсивности, ему захотелось все разгромить, раскрушить, раскрошить и изломать. Затем Том обернулся на Януша, который начал играть новую композицию, смотря в нотный стан ровно и бесстрастно — так, будто никакого Тома и вовсе не повстречал. Том моментально едко обругал у себя в мыслях его игру и то, как он сидит за роялем, да и ритм он не выдерживает! И музыку не чувствует! Бездарность! Том схватил свою палочку и моментально направил на черный блестящий в ярком свете рояль, разнося его в щепки, оставляя музыканта без инструмента. Посетители моментально обратили внимание на Тома и подняли шум, но не сказав ни кому и слова с извинениями, он моментально гнусно трансгрессировал, будучи неуловимым и гадким туристом Северной Америки.

      Рождественская атмосфера действовала крайне раздражающе и неумаляюще ни на грамм на разгневанную душонку мистера Реддла. Он видел высоченное здание Вулворта, раздраженный тем, что улицы сегодня невинно белые, что город в такое дневное время так поразительно пуст, видимо все дело в Рождестве, к которому готовится добрая половина Манхэттена, либо отравляющая энергетика, привезенная мистером Реддлом отпугивает даже голубей. Он не обдумывал: как попадет в здание Конгресса, однако, он оборачивался по сторонам, в надежде встретить хоть кого-то похожего на мракоборца. Переходит заснеженный пешеходный переход, оказываясь на одной стороне со зданием, внушающим превосходство — Вулворт-билдинг, подмечая: это немного отличается от того здания, которое запало ему в воспоминания в прошлой реальности. Этот Вулворт менее зажат, припаркованные рядом машины имеют совершенно другую форму и расцветку, да и здание в зимнем антураже выглядело белее и выше.       — Силия, только не говори, что попрешься туда, — Тому не показалось, когда он услышал это имя. Он моментально растерялся, но сделав резкие пару шагов назад, врезается спиной в холодное серое здание, поднимая без стеснения глаза. Некий мужчина в клетчатой серой шляпе и длинном плаще шел под руку с какой-то дамой, к которой обратился уже знакомым Тому именем. Лицо рядом проходящего никак не интересовало мистера Реддла, ведь он уцепился за ту, что шла рядом. Том дождался когда они беззаботно пройдут мимо него, чтобы совершенно бесстрашно начать наступать им на пятки. Их каблуки противно скрипели на заснеженной дорожке, мистер Реддл потерял свой взгляд в длинной пепельной шубе в пол, теряя дар речи от того, насколько великолепна она была. Такая белая внутри, но дымчатая снаружи. Роскошная, дорогая и очень отличительная. Мех на ней длинный с густым подшерстком — идеально причесан, да так, что поблескивал от гладкости.       — А почему бы и нет? — она повернулась к этому мужчине и улыбнулась, а Том узрел только ее профиль, сразу подмечая как она неискрення. Ее лицо немного изменилось, даже волосы, она завила их и они болтались упругими пружинками вдоль ее спины. — Почему не пойдешь ты? — Том обратил внимание, что она без перчаток — ногти у нее ярко-лиловые, старательно обольщает этого своего собеседника, поглаживая по запястью.       — Мне не нравятся подобные сборища, — начал оправдываться этот мужчина. — Да и тем более мы с родителями летим в Россию. Мы всегда это делаем к Новому году, — поясняет так, как будто это кому-то интересно. Том был готов рассмеяться от того, насколько нелепым был голос и жалкой интонация этого мужчины, прямо как у Януша.       — Привези мне оттуда что-нибудь, — сказала это очень вскользь и как бы невзначай.       — Оттуда нечего привозить, — неловкий смешок с его стороны и молчание с ее, дальше Силия отлипла от него и продолжила свой ход самостоятельно, пока ее компаньон остановился, явно кого-то или чего-то ожидая. Том наблюдал, как тот достал из кармана пачку сигарет, оглядевшись по сторонам и поймав силуэт Силии, которая скрылась за дверьми Вулворта, мистер Реддл без стеснения подходит к этому мужчине, которого был значительно выше. Даже его дочь была выше этого мужчинки, хотя он во много раз крупнее Тома, если не сказать плотнее и сильнее.       — А у вас сигаретки не найдется? — бесшумно подошел к нему со спины, от чего тот вздрогнул, отскочил как ошпаренный, напуганными глазами оборачиваясь на странного человека. Тому казалось, что его лицо очень доброжелательно и внушает только доверие, поэтому когда этот неизвестный мистер до смерти перепугался и с неким отвращением отдалился, это вызвало недоумение и непонимание в мыслях Тома, что предательски проступило в его лице, портя улыбку. Но этот мужчина ни разу не выругался, он, слегка покачнувшись, сделал шаг навстречу Тому и протянул ему сигарету, а себе достал другую.       — Хорошая погода в Манхэттене, не находите? — продолжает приставать к нему, отбирая зажигалку, ведь Том по-хорошему позиционирует себя как некурящий человек. Один раз в пару лет, а уж ради такого случая… Том втягивает горькое великолепие черных-черных сигарет, фильтр которых был позолочен, а на черной скрутке мерцал златой двуглавый орел. — Что за сигареты? — рассматривает их, а потом разочарованно выдыхает, ведь на вкус они ни чем не отличаются от обычных.       — Это Собрания, — подпалил собственную сигарету и уставился в противоположную улицу, медленно наблюдая, как едут машины. Том не спускал с него своего голодного взгляда, не зная что сделать с этим мужчиной. Что? Что?       — МАКУСА? — Том спросил первое, что пришло в голову, переводя взор на Вулворт-билдинг.       — Да, — коротко кивнул незнакомец, явно не желавший знаться с таким вульгарным и отталкивающим человеком как Том Реддл. Было в нем что-то жутковатое, что заставляло опасаться и проходить мимо. У него в глазах будто искорка безумия, которая то возгорается, то в засаде пропадает вовсе. А голос, какой же у мистера Реддла странный и пугающий тембр, тон и ко всему прочему внешний вид. Нет, Том не выглядел как-то не так, но что-то необъяснимое отворачивало вкусы нормальных людей от такого человека.       — Слышал, американский президент будет на приеме? — Том улыбается, а одной рукой уже тянется к его плечу со спины, догадываясь, что хочет сделать, ведь мистер Реддл страстно возжелал попасть в Конгресс незамеченным.       — Без понятия, — потушил сигарету конгрессмен, собираясь уже прощаться с Томом, как тот моментально вцепился ему в шею, затаскивая в темный тупик между зданиями. Тот потянулся за палочкой, но Том импульсивно наотмашь ударил незнакомца в лицо, прижигая недокуренную сигарету о его шею, зажимая тому рот. Мистер Реддл не знал, как подобное произошло, он не ожидал от себя подобного, это вышло как-то само, очень импульсивно и быстро. «Отключись», — душит его, ощущая, какая широкая шея у этого недомракоборца. Том испытал на себе, как огромная туша повалилась на него в бессознательном окоченении, сделав пару быстрых шагов назад в темноту, почти к самой стене, он чувствовал, как барабаном бьет пульс в его висках, как колотится сердце и как жарко всему телу. Непобедимая дрожь от восторга совершенного — пробила все его гаденькое существо, особенно руки и икры, у Тома вскружилась голова, он ощущал себя непобедимым и великолепным, не мог перестать улыбаться. Наспех снимает с себя перчатки, вставая над лежачим, рассматривая несколько секунд его лицо, а следом вытягивает ведущую руку, хватая бессознательного за лицо, начиная с яростью тянуть на себя, шипя странные слова, которые он пробубнил на одном инстинкте, не зная, как сильно подражает Смерти. Оторвав руку от лица своей жертвы, он коснулся ею себя, показывая, что надевает чужой лик. Его собственное лицо в момент изменилось под действием невербальной трансфигурации, но Том так до конца и не понял: как он это сделал. Обратив старый плакат в зеркало, мистер Реддл обомлел, увидев вместо своего лица чужое, да то самое, которое прямо сейчас валяется на толстом бездушно-спящем теле. Решив, что этого недостаточно, Том срывает у незнакомца шляпу, пряча свои настоящие волосы, ведь они никоим образом не изменились, ровно как и его телосложение с одеждой. Но Силия ведь идиотка — она ничего не поймет.       Том проследовал в здание Конгресса будучи уверенным в себе, но мрачно молчаливым, игнорируя чужие приветствия и вопросы — его сейчас не волновали заботы донора лица. Если того после всех приключений Тома в МАКУСА уволят — значит не надо стоять и в одиночестве курить. Будет уроком. Он моментально отыскал свою дочь среди работников МАКУСА, она сидела на диване и что-то писала, а рядом с ней какая-то блондинка, которая с воодушевлением о чем-то вещала, на что Силия улыбалась и кивала, продолжая заполнять бумажку. Обратил внимание на ее сапоги, на открытые колени, которые вызывали в нем ответную реакцию, считывал любой жест Силии за провокацию в его сторону. Не мог отделаться от ощущения, словно она специально все это делает, словно она обо всем догадалась, просто сейчас строит из себя дуру. А дурой-то Том как раз ее и считал. Вместе с тем и проституткой. Грязная и низкая профурсетка! Как же неистово он ненавидел ее в данную секунду, не обращая внимания, что какой-то мальчик жужжит у него под ухом. Сжимая пальцы в кулаки до такой степени, что ногти впились в ладони, делает быстрые шаги в ее сторону, а Силия продолжает не замечать, ведь ее глазки опущенный в какую-то бумагу. Замечает, как ярко накрашена его дочь, а непосредственность, с которой она продолжает выводить свои каракули и улыбаться — приводила к коллапсу внутренний мир мистера Реддла. Она с опаской поднимает на него свои глаза в ту самую минуту, как только тень от его высокой фигуры падает ей на листок, загораживая свет. Какой же у нее был взгляд, Том хотел придушить ее на месте, зная, какая лживая и гадкая Силия. Она медленно осмотрела его и он ощутил этот ее страх, что мелькнул во взгляде всего на мгновение, а потом бесследно испарился.       — Пётр, чего ты встал тут? — к нему обратилась рядом сидящая блондинка, которая была явно недовольна, но и старательно строила ему глазки. Том не сказал ни слова, переводя взгляд и на другую работницу Конгресса, которую ни разу не отпугнул бледный и взбудораженный, немного ненормальный вид Тома. Силия улыбалась, но так, что скорее от горя, он видел, как искривились ее губки, как задрожала пишущая рука, а каким прискорбным сделался ее взор. Том уставился на нее, а затем оскалился, да так, что ощутил на себе восхищенный взгляд блондинки. Силия снова опустила глаза, встала с места, положив бумаги на сидение.       — Марта, я ненадолго, — словно просит помощи у нее, но ее подружка только недовольно кивнула, смотря удаляющейся Силие вслед. Том молчаливо шел за ней, рассматривая плавные изгибы ее тела, считая, что она заметно похудела с их последней встречи и ему это не очень нравилось, однако, сейчас это было неважно.       — Что-то случилось? — Силия развеивает миф, что догадалась о том, кем является человек перед ней. — Ты переоделся, — опустила глаза на его пальто. — Ай! Что ты делаешь? — Силия была в шаге от бешенства, но что-то её сдерживало и Том смотрел на неё с неприкрытой истомой, влюбленностью томимый, он сжимал слабенькое запястье почти насильно. Приятно было ощущать, как угловатые кости её руки упираются ему в горячую мокрую ладонь. А какой от Силии запах — манящий, приятный, сладкий и такой родной, но почти забытый. Она не выходит у него из головы. Она сейчас так близко, она так возмущена, оглядывается в недоумении по сторонам. Свободной рукой она пытается его оттолкнуть. Любое прикосновение к ней было как глоток воды умирающему от жажды. Резко отпускает её руку и бездумно вцепляется ей в лицо, пробираясь пальцами в волосы, чувствуя изгиб тонкой шеи. Силия недовольна, но ошеломлена и мерзко заухмылялась, будто что-то доказывая этим. Не противится своим чувствам и страстным желаниям — вбирает её уста своими, жадно зацеловывая, слыша, как Силия жалобно пищит, отталкивает его от себя, но вынуждена терпеть насильственные домогательства коллеги, пока в её рот не проскальзывает его язык. Лижет им её язык, доставая до дальних резцов — пробует на вкус. И в этот момент она ощутимо расслабилась и перестала вырываться, ведь так её целовал всегда только один человек. Так держал, так безудержно бредил, мучительно вводя в исступление. Но Силию не могли обманывать глаза. Когда он почувствовал её слабость и мнимое покорство, то сам уменьшил оказываемое пылкое давление и Силия этим воспользовалась, перед этим полностью сведя Тома с ума от того, что все же ответила ему наконец-то. Даже сделала шаг, теснясь в его объятиях. Влажные и тёплые губы, он напускал в неё безудержно слюней, не уставая внезапно углублять их поцелуй, ввергая себя в лихорадочное возбуждение, мнёт её бедро, задирая на себя, щупая мягкость её ягодиц, ненавязчиво проводя по ложбинке между, представляя Силию голой. Она терлась своим сладким язычком о его, замечая, как Том изнежен и слабо постанывает ей в рот, как тяжело он дышит, но крепко с опаской держит. Он всосался в неё нетерпеливо и дико, проводя параллель между собой и дементором. Но его сильнейшая страстная любовь была разрушена, а надежды разбиты, когда Силия резко опустила свою ногу, отдавливая каблуком его собственную. Том оторвался от неё, поглядывая на то, как опухли и раскраснелись её измученные губы, а затем Силия резко оттолкнула его от себя.       — Я сегодня же напишу на тебя докладную, — угрожает ему, будучи сильно потрепанной, воодушевлённой и разгоряченной. Том ничего не ответил ей, а просто смотрел на неё, протягивает к ней руку, а Силия уже отошла, а затем наскоро отбежала. Он погнался за ней, но когда снова выбежал в главный зал, то ее уже нигде не было.       — Где? — это было первое, что он произнес в чужом облике, выдавая собственный голос, обращенный к той светленькой женщине, которая составляла Силие компанию. Та лишь с недоумением всмотрелась в серое лицо этого мужчины, совершенно не узнавая в нем прежнего Петра. У него был ненормальный взгляд, а тень на его лице от шляпных полей изуродовала контуры скул и лба, создавая голодные мрачные тени под выпученными глазами.       — Национальный парк, — невозмутимо сказала тому, кто даже стоял к ней почти спиной. Марта возненавидела Жвалевского только больше, удостовериваясь в том, что он небывалая скотина.

      Белоснежные толстые бархатные, но колючие снежные покровы, в которых проваливается Силия, благородно возлежат на серой каменной и безлюдной земле, в какой-то момент необъяснимое предчувствие заставляет обернуться назад, у нее ощущение, будто за ней все это время кто-то пристально следит, наступает на пятки и норовит ухватиться посильнее, содрать с нее весь начёсанный мех и смыть напыщенный лоск. Замерзшие и усыпанные снегом деревья, скамейки и даже фонарные столбы. Силия такую зиму видела только в Литтл-Хэнглон. На удручающих волнах воспоминаний, ее уносит в привычный животный страх. В парке пустота, Силия делает пару шагов, осматриваясь вокруг, не желая признаваться в том, что это все происходит взаправду. Хруст ломких веток, она моментально обернулась назад, но не увидела ничего и никого. Ровные, белые, пушистые и мягкие просторы навязывали издерганной таинственностью мисс Реддл то, что все это лишь ее неспокойная и отчаянная фантазия. Она видит высокие серые здания с обмороженными окнами, скользкую проезжую часть, что возвышается перед незадачливым взглядом. Силия не может сдвинуться с места, охваченная пассивной паникой, не может даже закричать, а кричать ей хотелось только о том, как сильно пугает полное и мистическое одиночество в общественном парке. Ее дыхание неспокойно выбивается из разгоряченных уст, пока она продолжала смотреть по сторонам, отходя от оцепенения. Делает шаг, а снег податливо скрипит, проваливаясь, и Силия начинает успокаиваться, понимая, что если кто-то за ней тщательно наблюдает, то у него не получится быть настолько бесшумным. Она хочет найти хоть кого-нибудь, ведь это Национальный парк, где и днем и ночью всегда было много людей, но, видимо, в Рождество никто не решился пройтись здесь. Даже птица ни одна не пролетела. Его присутствие. Силия не могла ни с чем другим спутать эти ощущения, словно внутри все сдавило, она задыхалась, будучи совершенно растерянной, не зная, как себя вести в такой ситуации. Но если Том решит ее навестить, то это будет самая неприятная встреча в уходящем году для мисс Реддл, ведь она еще ничего так не боялась, как боялась гнева собственного отца. Силия опускает строптивый и очень напуганный взгляд, разрываясь внутри от той агонии, что приносит это неизвестное ожидание. Предчувствие, будто кто-то вот-вот стягивающе ухватится за ее плечо и резко обернет, превратило ожидание в панический колотящийся, будоражащий страх, на задворках сознания. Она еле стояла на ногах, пока виски сотрясались от сильных давящих скачков, ей стало невыносимо душно в наполненной зимой улице. Силия притрагивается к крючкам своей белоснежной и мягкой шубы, начиная медленно расстегивать, думает о странных вещах, чего не может простить самой себе. Чья-то рука хотела лечь ей на слегка закрученные локоны, свисавшие вдоль спины, с силой дернуть, но отмахиваясь от подобных предчувствий, Силия делает поспешные шаги вперед, думая только о том, как бы встретить кого-то на своем пути, ведь ей так жутко быть в этом глухом и пустынном месте совсем одной. Эти странные и неведомые видения собственного насилия лезли ей в голову красочными грязными картинками, это заставляет Силию сорваться на трусливый бег и искать спасения хоть в ком-то. Она вытаскивает волшебную палочку и не глядя пускает ударное заклятье за своей спиной, понимая, что все это ей ни разу не чудится. Вскрикнув, валится прямо в снег. Кто-то со всей силы ее толкнул, окуная в холодный глубокий сугроб. Ее пальчики моментально заледенели, покраснели, ведь Силия стала разгребать сугроб в надежде найти потерянную палочку. Полуголые ноги утонули в снегу, ей ужасно больно, ужасно холодно, отчего Силия слабо заплакала, потому что кто-то дотронулся до нее сзади, гневно схватил прямо за ногу.       — Шуба? Арктическая лиса, верно? — услышав его голос, Силия заверещала от разрывающего на куски страха. Она поползла дальше в сугроб, только бы не назад, только бы не к нему. Мокро, холодно и очень больно, все руки и ноги просто трещали от колющего и режущего мороза, ей казалось, словно миллион маленьких острых осколков впились в её нежную кожу. — Вульгарная, пошлая, безразличная тварь. Находишь удовольствие в осознании своей власти? В злоупотреблении этой властью над человеком. Над мужчиной, который умственно и физически превосходит тебя? — услышала ожесточенный яростью голос Тома за своей спиной и потому Силия заверещала только громче, хватаясь во все подряд, неистово рыдая и зовя на помощь даже бесчувственный и холодный снег, а потом Том схватил ее за ногу и протащил по снегу, без сожаления начиная в нем топить и валять, с особой жестокостью окуная ее лицом прямо в свежий обмораживающий сугроб, не внимая тому, как сильно и умилительно она плачет, как просит его прекратить эти мучения.       — Глупая и заблудшая, — продолжает ее отчитывать и ругать, стоя над ней надзирательски и наблюдая, с какими жалкими потугами его дочь измученно переворачивается на спину, претворяясь скорбящей безвинной мученицей. Снег намочил все ее чулки, столь тесное платье, облепило как вторая кожа, забился в голенища сапог и даже насквозь промочил подкладку на шубе. — Никто не знает тебя настоящую, но все видят, что ты — лживая сука, — сказал это, глядя в ее жалкое и скрюченное от боли и немощности лицо, Силия моментально стала дрожащими пальцами растирать свои руки, пытаясь согреться. — Боишься что беременна? — сказав это, он глумливо оскалился, презирая свою дочь, невыносимо страдая от одного ее вида. — Ненавижу детей, — Том поддел ее колено ногой. — Перевернись, — совершенно спокойно простит. Она ничего не может ему сказать, стирая с лица натекшую тушь, налипшие хлопья снега, вся трясясь от обжигающей и уничтожающей ледяной боли. Все её реснички слиплись, помада осталась на мятом снегу, вместе с черными разводами. Она осторожно и все также рыдая, перевернулась обратно, кутаясь в полы своей длинной шубы, но Силия не долго довольствовалась мягкими ощущениями к своим трясущимся от невыносимо-щемящего холода рукам. Том схватил подол ее шубы и резко задрал, наблюдая, как дрожит обтянутая влажной тканью задница Силии, приходя в неистовое возбуждение и желание пожалеть свою дочь и одновременно растереть, растерзать до состояния мокрого снега. Силия сквозь собственные всхлипы и крики о помощи резко разобрала звон пряжки и удрученно зарыдала только громче, начиная просить своего отца не делать этого, она угрожала ему, что никогда не простит таких гнусных и жестоких поступков, что сбежала только потому, что он с ней так обращался.       — Мне все равно! — страстно воскликнул, глумливо вытягивая свой толстый кожаный ремень из всех шлевок брюк, он угрожающе сложил его пополам и замахнулся. Скрип плотной кожи ремня в его руках слышался Силие в деталях, затем последовал оглушающий, режущий воздух, свист посреди морозного дня. Она не видела каким кровожадным сделалось лицо Тома, когда он нанес ей самый первый удар. Первый удар пришёлся невероятно болезненным и Силия истошно закричала, срываясь на истощающий разъяренный плач. Он безжалостно хлестал её снова и снова, а она только громче закричала, опуская лицо в ледяную, но почти растявшую кашу. Силия задыхается в собственных сопливых вскриках, наполненных свирепой болью и гневом. На ее влажной коже закровоточили ссадины. Он бил её, очень сожалея о том, что приходится совершать, она вся мелко тряслась под его бесчеловечными и жестокими ударами. Силия сгребает снег своими уже бледнеющими руками, не в силах произвести на свет ничего более, чем страдальческий визг. Том увидел, как на её ногах проступили багряные полосы от его жарких наказаний, ему стало невыносимо от подобного, но чувство омерзения к ней брало верх, он думал, что его дочь похожа на безнравственную недалекую манекенщицу. Он был зол на себя, мечтая в закромах фантазий оказаться на месте Силии, ведь это он вынудил её так поступить. Он был так преисполнен жалостью к ней, одновременно с каким-то таинственным содроганием и похотью, он наносил ей жестокие удары, его бросало в озноб и он не мог сдержать своего лихорадочного состояния. Было в жестокости что-то первобытное, кровожадное и будоражащее. Жестокость многогранна как актриса и её манера, её лицо зависело лишь от того, какой человек и для каких целей использует эту самую жестокость. Возможно для кого-то это муза, для кого-то страстный огонь, а для другого способ показать невежество. Жестокость одна, но на любой вкус, во всех оттенках и вариациях, стоит только выбрать подходящую. Выбрать свою. Он не знал как объяснить ей, что она заслужила отведать подобное на своей самодовольной шкуре. Том хотел признаться в том, как сильно ненавидит ее, но не менее сильно любит.       — Хватит… — на последнем вздохе слабо ноет она, чувствуя дикую боль во всем теле, особенно на своих нежных исполосаванных филейных частях. Он словно осознаёт, что совершил только в ту секунду, когда слышит этот её, наполненный горечью и истерзанный криком хриплый и обиженный голос, с неё слетел былой лоск, она стала похожа на униженную и оскорбленную диву, которую подрала стая кровожадных волков. Он припал в сожалении на колени прямо в леденящий и сковывающий снег, коснулся её избитого бедра, повёл рукой выше, слушая остаточную истерику своей дочки. Целует её в кровавые полосы, не видя, как морщит Силию от его прикосновений. Она была в гневе, который никак не могла проявить, особенно сейчас. Он обезличил и обесчестил её, хотя казалось, что подобное невозможно повторить дважды. А он продолжал рассыпаться в преданных поцелуях, находя в происходящем свой собственный магический шарм. А она мечтала сказать ему, как сильно ненавидит и презирает именно его.       — Прости меня, — подал свой растроганный и ошеломлённый голос, начиная тянуть к ней руки, помогает встать, а она падает, не в силах выдержать саму себя, её ноги дрожали как самое неспокойное пламя. Она и слова сказать была не в силах, даже плакать перестала, онемела и оцепенела вся, настолько обмёрзла, что и боль опустела. Если сейчас её отец попытается навязать ей то, что она это заслужила, то Силия моментально готова расстаться с жизнью, не собираясь прощать Тому подобные зверства в угоду его сомнительных удушливых чувств. Он окутывает её своими заботливыми и нежными объятиями, расцеловывая лицо, признаваясь в ядовитой и просто фантастической любви, неразборчиво одаривая комплиментами, утверждая, что она — это все, что он смог приобрести в жизни и что ему была невыносима сама мысль о её гибели, что сделал много ужасных вещей, а мог бы и не совершать, если бы знал, что она жива. Силия не стала говорить о том, что оставила ему записку и что вырвала все его записи, только потому что хотела забрать часть Тома с собой, ведь она так и не смогла смириться с жизнью без него, но его нынешний поступок её очень сильно покалечил. Она выпутывается из его скользких и очень тесных, навязанных ей объятий совершенно неагрессивно и беззлобно, скорее устало и очень отрешенно. Ноги не сгибались, делает пару самостоятельных шагов, оставляя Тома позади себя, Силия бесстрастно осматривала безлюдный парк, а на глазах наворачивались слезы вновь, ведь ей так никто и не помог, её так никто и не услышал. Она была брошена на произвол такому человеку как мистер Реддл, а ведь она ни в чем не виновата, разве только в том, что живёт. Неожиданная лавина из слез и неоправданных надежд резко свалилась на неё и Силия обескураженная валится на дорожку, разбивая себе коленку, вот только она уже не испытывала никакой боли, все самое страшное она перетерпела минутами ранее, там было и унижение, и боль, и принуждение, и незаслужанное наказание. Он подступает к бесчувственной и измученной Силие прямо со спины, присаживаясь возле снова, и начиная ласково утешать, покачиваясь с ней как с маленькой, вспоминая, как держал её, совсем ещё куколку, на ручках. Исступленно касается её разбитой ноги, стирая рану как ненужные воспоминания, тянет Силию к себе, укладывая на себя, заглядывая в её опустошенные и иссохшиеся красные, изъевшие слезами глаза, которые все ещё были на мокром месте. Гладит по ногам, животу и рукам, прислоняясь лицом, прикасаясь в легком поцелуе, а губы у неё совершенно ледяные, как и вся она. Он расплакался, вцепляясь в неё объятиями, прижимаясь к её холодной бледной щечке. Она касается его щеки дрожащими пальцами, признаваясь в том, как непомерно скучала по нему. Он уничтожил холод и сырость, залечил её ноющие от боли раны, пытаясь таким образом откатить время назад, не понимая, что все самое худшее он уже проделал. Силия перестала трястись, ощутила возможность выйти из сложившейся ситуации. Она независимо покидает его объятия, оставляя Тома сидеть на снегу, уронив нечаянно взгляд на своего отца, она видит, как из кармана его пальто пальто торчит её палочка, незамедлительно возвращает утерянное себе и взмахнув ею, дарит себе сияющий и гордый вид. Достаёт зеркальце и довольно заглядывает, правда, красными от истерики глаза так и остались, Силия умело делает вид, будто ничего не произошло, отказываясь думать о том, что сотворил с ней только что её родной отец. Поспешно бросает Тома.       — Куда ты? — встаёт и идёт за ней следом, прямо как безвольный раб, пожирая взглядом и мучаясь от того, что расстояние между ними беспощадно увеличивается. Он хотел всегда быть возле неё. Понимает, что такой Силию сделало его собственное воспитание.       — Ухожу, — она моментально остановилась, оборачиваясь на Тома, смотря на его непотребный и взбалмошный вид, а ещё он потерял где-то в снегу свой ремень. Она самодовольно ухмыляется, как только видит, что Том подбегает к ней и вешается страстно на шею, лезет руками под расстегнутый мех шубы, он начинает что-то жалко угрожать, признаваясь в своей безликой слабости — в муторных и всеобъемлющих звенящих пылких чувствах. Упорно отталкивает его от себя, говоря, что между ними давно все кончено, что он ей не нужен, что он жалок. Сделав пару шагов, Силия резко останавливается, ведь шаги Тома отдают неприятным хрустом за спиной. Она оборачивается на него, наблюдая, что между ними расстояние как минимум в десять шагов. Посмотрев на неё томно и без сожаления, мистер Реддл проводит рукой по своему серому шерстяному пальто, которое тут же расцветает длинной густой чернобуркой. Силия все вспомнила. Ощутила то, как было неловко видеть его таким. Ему очень идёт этот грубый, по виду — кровожно-волчий, мех. Силия оценила его странный подрожательский жест, поглядев ему в глаза с тонкой насмешкой, вскинула руку вперёд, сжимая селенитовую рукоять, шепча только слабое: «Инкарцеро». Веревки как переплетающиеся змеи налетели на мистера Реддла, крепко стягивая по рукам и шее, он моментально опрокинулся назад, ни разу не удивленный. Силия медленно подошла к нему, заглядывая в озадаченное лицо, находя своего папу чересчур смазливым. Длинный и грубый ворс чернобурки медленно покачивался, прямо как травинки от лёгкого дуновения, в серый пестрый мех вплетались ажурные бледные снежинки. Силия смотрела на своего отца сверху вниз, медленно расхаживая возле, следя за тем, как он следит за ней.       — Мой дорогой Том, — исступленно выдыхает, приставая рукой к своему плотному платью, она задирает его, обнажая подвязки и тёмные трусики, становясь возле него, властно переступая через его неподвижное тело. — Давай трахнемся, — соблазнительно и игриво шепчет, а голос её аж весь сотрясается от возбуждения, но мистер Реддл чувствовал опасность. То, как она смотрела на него, выдавало болезненность и самою откровенную ответную жестокость. Она задирает мешающую ластовицу, показывая себя там очень изнеженной и холёной. Он не сказал ей ни слова, только шумно сглотнул и тяжело выдохнул. Смотрел на то, как его сумасбродная дочь расстёгивает ему брюки. Он ахнул и млеюще прикрыл глаза, как только её рука грубо пролезла внутрь и сомкнула резко пальцы, сильно обхватив его член. Силия незамедлительно села на его волнующиеся чресла, не впуская в себя, она стала ерзать на нем, заставляя смотреть туда, где они соприкасались своими влажными постыдными ранами. Он очень мечтал пробраться внутрь неё, разворотить все, минуя сжатые складочки. Веревки крепко сжимали его и чем больше он двигался, тем сильнее они впивались. Силия раздвигается поспешнее, раскрывая свой склизкий похотливый бутон, который смотрелся розовым тюльпаном и Том с непристойной жаждой наблюдал, как его бесстыдный конец протыкал собственную дочь именно там. Его накрывается мимолетная дрожь в шее, он стыдливо кратко стонет, расплываясь в отчаянной улыбке, оказываясь внутри. Силия, измученная постоянными мурашками, что разбегались по внутренней части бёдер до самых коленей, сдержала неприличный хилый возглас, подавив его в самом зачатке.       — Наслаждайся, — разомкнула она свои обиженные губы, начиная резко сотрясать все тело Тома неплавными тяжелыми движениями, — после, я использую Диффиндо и лишу шляпки твой грибочек, — в злобе просияла её задорная улыбка. Он не стал придавать её словам значения, посчитав, что Силия просто привлекает к себе незаслуженно много внимания. Она вцепилась ему в грудь руками, оттягивая мех, притянула к себе, томимая от внутреннего огня, который их соединил в нижних спазмах. Ей хотелось больше, жёстче, сильнее, она обхватила расслабленное личико своего отца, разглядывая его глаза в этот момент, приходя в сладкий горячий восторг, она хотела дать ему себя разорвать, умирая и истлевая от желания страстной и беспощадной грубости внутри себя. Она хотела, чтобы он согнул её пополам и до конца вошёл, да так резко, что все мысли бы отступили на второй план, чтобы он старательно ездил в ней и бездумно таранил ее дно. Хотела его сожрать, проглотить, стала проникаться к нему тёплыми трепетными чувствами. Ей было мало, она устала и была сильно неудовлетворена, сжимала его своими интимными мышцами изнемогая и отчаиваясь. Закатывает в сладострастной истерике глаза, клянясь, что отдаст все, за возможность быть властно оттраханной именно им. Смотря в его почти безразличный и очень загадочный вид, Силия не могла понять, чего так боялся её папа, — остаться один. Его резко скривило, Том ощутил срывающуюся с горы лавину преднаслаждения, которая вот-вот даст ему возможность мимолётно сгореть и тотчас же возродиться через душные пошлые муки. Он смотрел на Силию и думал о том, как ревность грызёт его сильнее чем собака кость. Силия опрокинула его резко назад и перестала несдержанно двигаться, отнимая у него возможность страстно и безудержно кончить. Он распахнул в недоумении глаза, когда увидел, как Силия специально соскальзывает с него, заставляя их интимные и до боли влюблённые друг в друга места расстаться, Тому казалось, что её развратная роза до последнего не хотела его выпускать, она вся грязно растеклась, искупала его мужественность в своих густых и вязких слезах. Силия ужасающе улыбнулась, пока Том все ещё страдал от насильного расставания с предметом своей неугасающей любви; сгребая снег рукой, она резко облепила его член этими ледяными комками. Том закричал от невероятной боли и внезапности, он ощущал, как вся его нежная разгоряченная кожица там в момент то ли полопалась, то ли потрескалась. Он аж не сдержал пару горестных слезинок, дёргаясь и хныча, выстанывал от боли слова ненависти. Силия заправила его похотливый, но униженный сморщенный член обратно в брюки, непереставая пресыщаться красивыми страданиями Тома. Он от злостной боли моментально разорвал на себе все её веревки и ухватился за свой обездоленный и пострадавший пах, пока Силия в этот момент встала и пнула Тома в бок холодным носком сапога.       — Да пошёл ты! — выругалась, смотря на него сверху вниз. Он тут же встал и влепил ей обескураживающую сильную пощечину, будучи в неистовой ярости. Она пошатнулась, ведь его удар отразился где-то глубоко в голове, Силия схватилась за щеку и захныкала снова, теряя всю свою неестественную наглость и борзость. Она подняла на него красные от новых слез глаза, признавая свою вину за всё, считает, что бесчеловечно довела своего отца, надавила, изничтожила, убила. Он даже не смотрел на неё, пытаясь расслабиться во взгляде на прекрасные пушистые сугробы, ведь все вокруг такое белое.       — Папочка, прости… — рыдает, закрывая лицо ладонями, напоминая маленькую потерявшуюся девочку. Том злобно посмотрел на неё, внимая её тоненькому голоску.       — Ты решила сделать меня импотентом? — старается не орать на неё и не касаться волшебной палочки, ведь навязчивое желание убить её на месте, сидело с самого начала в груди. Она только сильнее разревелась, раскалывая его душу пополам, заставляя Тома признать, что её искренние слёзы доставляют ему щемящий дискомфорт. — Ты даже не представляешь, что я пережил из-за тебя, — старательно давит и ломает, обвиняет её, Силия резко убрала руки с лица и посмотрела на него. — Ты хочешь, чтобы я умер? — делает из неё виноватую.       — Нет, — бросается к нему на шею, зарываясь лицом в меха чернобурки.       — Благодаря тебе я умираю, — пугает её, она жалостливо целует его в щеку. — Все из-за тебя.       — Давай, я уйду? — верит в свою причастность, не в силах справиться с муками совести. Она раздражает его снова, обнимает её в ответ, потераясь лицом о кремово-белого песца. Вынуждает ее на разговор, уверяя, что так нужно, что после совместного ланча он покинет ее навсегда и подпишет любые бумаги, которые потребуются ей или Янушу, но только за один единственный поход в ресторан.       Всю дорогу они молчали и даже не смотрели друг на друга, Том разглядывал тот ассортимент общественных мест, которые ему предоставлял Манхэттен, с особым избирательством и раздражающей сосредоточенностью мистер Реддл шел по проспекту. Здесь ему не нравятся красные шторы, а там совершенно нет скатерти на столах, а вон в том столики друг к другу слишком близко расположены. Он доводил этим Силию, расцветая в ее обществе, находя себе место и готов был тянуть весь день, только бы был повод ее удержать возле себя подольше. Том уверен, что все вокруг рассматривают его, потому что он безупречен в собственной шубе, что чернобурка придает ему статусности и отражает весь его безупречный характер. А Силия вовсе и не изменилась, она так и осталась невыносимо-терпеливой, а он довольствовался тем, какое чудесное у нее поведение, как на подсознательном уровне она уважает его и не перечит, потому что он старше. А Януша никто не уважает и не будет, потому что он самый младший — не познавший жизни слизняк. С его мнением совершенно не обязательно считаться.       — Вот! — улыбнулся Том, когда завел их почти в самый конец улицы, выбирая невероятно огромное здание, из панорамного окна наблюдая какой внутри простор и просто шикарное убранство. Ничего не сказав, Силия открывает дверь и заходит, плененная своими статичными мыслями, не зная что ждет ее дальше, и как ей отделаться от Тома?       Начищенный каменный пол с подсветкой, кремовые шторы на викторианский манер, маленькие далеко расположенные друг от друга кругленькие столики с идеально-белой скатертью, отгорожденные друг от друга ажурными ширмами. Услужливый метродотель в строгом смокинге встречает ее, держа в руках какую-то папку, он улыбается ей во весь рот и что-то предлагает, а Силия, кажется, и не слышит его вовсе, и не потому что этот человек плох или скучен — нет, просто она так сильно сосредоточена на своих думах, что ее это даже пугает. А что здесь делает Том? Как он выбрался из тюрьмы? Где Геллерт Грин-де-Вальд? Услужливый метродотель протягивает руку и показывает Силие внушительное помещение, которым владеет их люксовый ресторан, что он не раз подчеркнул. А она в это время ощущает, как глаза пересохли от недавней истерики, словно ей песка в глаза засыпали. Оборачиваясь в поисках Тома, она видит его рядом с белой колонной, он пытался показать себя с самой капризной стороны, которая у него только имелась, трогая шторы и кривя губы.       — Куда вы хотите? — Силия впервые встретилась взглядом с человеком в смокинге, у него седые усы и блестящая на свету лысина, но обросшие жиденькими волосенками виски. На этих его словах к ним поспешно присоединился Том, после чего этот мужчина всего на секунду растерялся, можно даже сказать разочаровался, встречаясь лицом к лицу с мистером Реддлом, который отпугивал всех совестных и честных людей одной своей физиономией. И Силия стала понимать, что если человек в душе гад, то он обязательно благоволит и тянется к такому как Том Реддл, это как частичная притягательность, которая досталась ему от Смерти, но только в очень одностороннем порядке. Его все шарахаются, даже этот услужливый дядечка сделал шаг назад совершенно инстинктивно. Том этого не замечает, ведь для него такое поведение в порядке вещей, с ним по-другому и не общались. Он прошелся по глянцевому полу, кажется, рассматривая свое отражение, моментально оглядывая все вокруг, ища что-то, что подходит его извращенным вкусам. Остановился только тогда, когда нашел укромный столик, огороженный с одной стороны ширмой и, скинув с себя шубу, которую сразу же у него забрал метродотель, уселся на стул, смотря упрямо перед собой. Силия стояла и наблюдала за этим всем, а потом вздрогнула от легкого прикосновения к своему плечу — метродотель вернулся к ней, чтобы мягко стянуть ее меха, после чего она все же села напротив Тома, который вперил в нее свой безразличный взгляд. Он о чем-то с серьезным видом думал, а потом схватил меню, которое принес ему официант. Силия замечает, как растрепались волосы Тома и они уже совсем не идеально уложены. Он не открыл меню, отпустил то забытие, в котором блуждал и обратил свой осмысленный взор на сидящую напротив Силию и она ощущала и видела его оценивающий взгляд. Он прошелся по ней несколько раз, каждый раз возвращаясь к чему-то на ее лице. Он не произнес ни слова, да и ей говорить с ним не хотелось, только если нагрубить и нахамить, сказать какой он урод. Том откланялся на спинку стула и продолжил молча пялиться на нее, что уже заметно подкосило ее терпение, а хотя она ждала. Выдержанно и очень мягко, ожидая от своего отца хоть каких-то слов, что, возможно, он объяснится, расскажет о себе или может быть спросит что-то у нее? Но он продолжал пытать ее, тогда она стала смотреть на него в ответ, только в одну точку на его лице, никак не оценивая и не рассматривая. Желала вывести его из себя, из того равновесия, которое накрыло его рядом с ней, о чем она и не догадывалась, но вместо этого Силия понимает, как вскипает ее терпение, как бурлит жгучая кровь, поднимаясь к вискам и начиная болезненно распирать. А внешне она старалась во всем подражать ему, не выдавая ни единой заинтересованности, ни единой эмоции и улыбки.       — Ну что? Что ты смотришь на меня так? — взвинченная, нервная, в его присутствии она потеряла своё лицо и растеряла былую выдержку. Он смотрел на неё, нет, даже не так, — он загадочно рассматривал её. Силия не может найти себе места, её взгляд мечется, руки всё трогают и теребят, она недовольно выпячивает губы, хмурится, жмурится. Её лицо играло и переливалось как каждая грань бриллианта на свету. — Что тебе надо? — резко тянется к нему через весь стол такая вся озлобленная и очень обиженная. — Ты соскучился по моим пальцам, которые массировали твою простату? — она сказала это очень вызывающе, надменно, но приглушенно, почти шипя. Том подпирает лицо рукой, готовый слушать и наблюдать её хоть весь день. Он очень по ней скучал. — Мне припомнить все, что между нами было? — она пытается ему угрожать, но весь её энтузиазм разбивается о его меланхоличное спокойствие. Он словно не слышал её, не слышал тех слов, игнорировал тот посыл, который она так старательно вкладывала. — Скажи что-нибудь! — Силия растерялась, а он так и продолжил молчать и пялиться на неё, затем её лицо скривилось, губы задрожали, а глаза заблестели, наполняясь слезами, она спрятала свой взгляд тут же, как только почувствовала, что порыв не сдержать. Опустив реснички, Силия опускает взгляд и Том видит, как на насыщенно-винную тряпочную салфетку падают её тяжёлые крупные слёзы. Ткань под ними ещё больше побагровела, издалека даже почернела. Силия не произнесла ни звука — задержала дыхание, а потом жалко всхлипнула, отворачиваясь, закрывая лицо руками, содрогаясь от того насколько сильной оказалась её слабость.       — Ты сама ноль без палочки, — упрекает её самым циничным, но очень ровным тоном. — Обиженная девочка, которая что-то пытается доказать. Вот только у тебя ничего не получится, — вводит её в отчаяние, заставляет внимать этим словам, особенно в такой момент, когда от ранимости она так восприимчива, так нежна. «Доченька», — ласкает её в своих мыслях, хочет взять за руку, хочет обнять и пожалеть. — У тебя ничего не получится, — холодно продолжает, — ведь ты ничтожество без капельки таланта, — он видит, как она почти уткнулась лицом в скатерть, как упала на столешницу, все ещё закрываясь ладонями, все ещё тяжко и гулко всхлипывая. — Ты бревно, Силия, — раздраженно добавляет, весь напрягаясь и сжимаясь от негодования. Кладёт ногу на ногу, вытягиваясь и закрываясь одновременно, показательно складывая руки на груди. — Нет, не так — ты бревнище! — с издёвкой восклицает и радуется. — Ты деревяшка! — продолжает, не в силах усмирить свой пыл. Том открывает наконец-то меню, поглядывая то на Силию, то на предлагаемые рестораном блюда. Зная, что Силия лучше удавится, чем потратит лишнюю мелочь, Том подзывает официанта и просит самый дорогой салат, самое дорогое вино и самый дорогой кусок мяса и все это в двойном экземпляре, не спрашивая чего бы хотела Силия.       — С вами все хорошо? — молодой парнишка обеспокоенно смотрит на плачущую женщину, чувствуя неладное.       — С ней все хорошо! — схватил его за руку Том, злобно скалясь и внушая ему уйти, что тот немедленно и делает. — Дорогая, — задорно обращается к ней, — сегодня ты платишь! — бросает в неё папку с меню, причём очень грубо, на них резко обернулись соседние столики. — Я всю жизнь за тебя расплачиваюсь! Мразь! — доводит её до истерики, Силия непрекращая рыдала, закрыв своё личико красной тканевой салфеткой, пытаясь хоть как-то отгородиться от Тома. — Сколько твоих менструаций я пропустил? — продолжает издеваться. — Ты скулишь как сучка, если тебя беспощадно драть в эти дни.       — Потому что ты делаешь мне больно! — почти кричит на него.       — Ты тоже постоянно делаешь мне больно, — спокойно выдохнул, сожалея, что делал ей больно. Ему её неимоверно жаль, он отчётливо понимает, что она его никогда не простит и никогда не вернётся.       — Всё! Я так больше не могу и не хочу! — встаёт с места, а на них смотрят редкие посетители полупустого зала.       — Ты красивая, — делает ей комплимент, видя, что её это не трогает, хочет остановить Силию, не хочет с ней расставаться. — Ты очень красивая, — хватает её за руку, насильно удерживая, не давая ей уйти, не удосужившись даже встать со стула. — Ты самая красивая, — не знает, что она хочет услышать. — Твоя щель сводит меня с ума. Как и твой рот. А вообще у тебя красивые глаза, волосы, задница и конечно же сиськи, — ему смешно в этот момент, но он говорил то, что думает.       — Ты больной! — наклоняется к нему, с ненавистью это говоря как можно злее, но спокойнее, чтобы не привлечь больше внимания. Она ранит его этими грубыми зверскими словами.       — Я заплачу тебе, — не может перестать издеваться над ней. — Я перепишу на тебя завод в Англии, — смеётся ей в лицо, целуя в руку. — Я куплю тебе дом, — говорит это громче, желая, чтобы все подумали будто Силия эскортница и содержанка. — Я отправлю твоего сосунка-сыночка в дорогую школу-интернат и буду тебя трахать. Буду отсылать ему наши колдографии по праздникам.       — Пожалуйста, — снова расплакалась, запищала от негодования и ничтожности, — отпусти меня. Хватит. Хватит мучить меня!       — Я думал, что ты умерла, — резко отпускает её. Официант принёс им заказ. — Пожалуйста, — просит теперь он, — останься, хотя бы на ланч, — он был серьезен, задумчив и уныл. — Мы можем молчать, — хватает её за руку снова, видя, что Силия все равно уходит. — Я не знаю, что мне сказать, чтобы ты осталась, — сознается, смотря ей в заплаканное лицо. Силия вырывает свою руку, он слабо улыбнулся, понимая, что это было её искреннее решение. Его всего защемило, прищемило, защипало, весь его пыл почти завял как цветы без воды, он и есть перехотел, и даже жить. Все было зря. Он продолжил слабо улыбаться, а в глазах прискорбное и затянутое молчание. Она ушла. Он видел, как она скрылась за поворотом. Том не знал, что ему делать, ведь ему нечем платить. Он начал оглядываться в поисках богатой одинокой дамочки, не считая свой поступок жалким или неправильным. Он развалился устало на стуле, понимая как опустошён морально, как негибко его состояние. Скорее всего у него прихватит сердце вновь, причём в самый неподходящий момент и его лицо окажется в салате.       — Том, — кто-то кладёт ему руку на плечо, он медленно приподнимает голову. — Это ты мразь! — он улыбнулся, потому что понял, что она сделала большой круг по залу, чтобы вернуться, чтобы напугать. И она напугала, а еще она переоделась. Она врезала ему по лицу, но села напротив, уже совсем не заплаканная и растекшаяся, а потрясающая и великая. Отправляет ей воздушный поцелуй, придвигаясь поближе, кладя руку ей на колено, чувствуя, как его аж всего передернуло. Силия прикурила и уставилась на своего никчемного и убогого отца. Он пальцами раздвигает её колени, а она ослабляет их сама, чуть пошире расставляя.       — Ты придурок, — чувствует своё превосходство, выдыхая ему в лицо сигаретный дым.       — Твоя кожа имеет медовый вкус, — чем дальше его рука уходила под стол, тем больше он сам под этот стол и скатывался.       — Ты придурок, — повторяет это более серьёзно.       — Ты так пахнешь… мне кажется, я чувствую запах твоих выделений, — она пнула его больно по ноге, он резко отстранился, приходя в себя.       — Ты ненормальный.       — Силия, я скоро умру, — давит на неё, видя, как ей не все равно, у неё даже взгляд изменился. — Я болен, — начинает обольщать своим складным враньём, а она уже берет его за руку. Он почти довёл её снова до слёз.       — Что с тобой? — она в детстве была мнительной, такой и осталась, даже повзрослев.       — Последняя стадия рака, — сделал свой голос более слабым и усталым. — У меня болел живот, я пошёл в больницу. Думали аппендицит. Врачи вскрыли меня, увидели, что у меня почти нет живой печени, нельзя было, чтобы воздух попадал на поражённые участки. Но врачи не знали мой диагноз. Рак распространился, теперь у меня больны даже кишки, — он не сдержал смешка, смотря в лицо Силии, оно было таким наивным, что это просто не могло не вызывать эмоций.       — Не смешно! — вырывает свою руку, понимая, что он лишь смеётся над ней.       — Я просто не знаю как тебя удержать. У меня постоянный инфаркт, — сознается. — Не понимаю почему, но если ты уйдёшь, то это снова произойдёт. Я не буду лечиться, я умру. И ты будешь виновата, — шантажирует её не понимая, насколько сильно Силию пугают его слова, она не хочет его смерти.       — Давай, Том, продолжай меня притеснять, меня это заводит.       — Да, вас женщин нужно только трахать, — рассмеялся, вкладывая всю злость в эти слова.       — Поэтому между нами все кончено, — она сказала это так спокойно, так уверенно, не замечая, как уничтожила его этими словами, как попала в самое сердце, делая очень больно.       — Я отберу его у тебя, твоего ненаглядного мелкого засранца. Закрою в приюте. Ты вообще знаешь, каково там жить? Ты бы хоть раз поинтересовалась, а то живёшь и горя не знаешь, все у тебя так складно и легко. Я тебя засажу в тюрьму за изнасилование! Ибо то, что ты делаешь — сексуальное злоупотребление моим глупым ребёнком, — Том видел, как произнесённые им слова ввергали в шок Силию, она мгновенно испугалась и возмутилась. — Он же бесполезный ублюдок! — Том опустил глаза, съеденный ревностью и терзаемый обидой. — Он ничтожество. Ваши отношения — недопустимый мезольянс!       — У нас с тобой разница в семнадцать лет, но ты об этом эгоистично забываешь!       — Не надо сравнивать такие вещи!       — Ты находка для Фрейда, мой дорогой Том, — игриво улыбнулась, поддевая его ногу острым носком туфли. — Сколько раз и куда тебе надо, чтобы ты отстал от меня? — преисполненная омерзением и возмущением к нему, сквозь зубы процедила.       — Ты предлагаешь мне себя? — его растрогала вся эта ситуация, он был этим унижен и оскорблён, ведь ему казалось, что он так искренен с ней в своей любви, а она упирала весь разговор только в любострастие.       — Давай составим чёткий договор, в котором я обязуюсь трахнуться с тобой, после чего ты, — ткнула в него пальцем, обескураживая и продолжая надламывать, раскрываясь перед ним в непристойно-развязном виде, — обязуешься убраться из моей жизни. Навсегда! — она сказала это очень грубо, жадно и резко, хищно вцепившись в него взглядом. Том чувствовал, что потерял многое и продолжает бесповоротно терять, он неистово хватается за её ранимый и униженный им образ, не может перестать сожалеть. А она продолжила, трансфигурируя по мановению палочки салфетку в лист белой бумаги, а вилку в чёрную ручку: — Что ты хочешь? Наверное потискать меня там, — улыбнулась и что-то записала. — Ты обязательно сунешь в меня свой поганый язык, — усмехнулась, не поднимая глаз. — Сосать я тебе не буду, — поднимает на него взгляд, ухмыляясь на то, как побледнело и вытянулось от потрясения его личико. — Разрешаю тебе трахнуть меня один раз… или два… — она задумалась. — Пусть будет два, — безотрывно записывала сказанное. — Не откажусь засунуть тебе пальцы в задницу, — снова записала. — И то, что ты кончишь от этого на полминуты быстрее — твоя проблема. Акт будет считаться завершенным, а условия выполненными. Я обведу пункт с сексом в рамочку, то есть только он в приоритете, остальное можно пропустить, но палец в твою жопу я все же засуну, — она говорила это с очень серьёзной и деловой интонацией, хотя лицо её подрагивало от насмешки. — Вот, — передаёт ему листок, — ты должен это подписать, — но знай, там внизу все же стоит приписка, что после выполнения данных условий ты обязуешься убраться из этой страны, не преследовать меня и не чинить препятствия моей личной, прошу заметить — вольной, жизни!       Том посмотрел на эту расписку, рассматривая не слова и не предложения, которые складывались в подпункты, а в её почерк. Он был далёк от каллиграфического, но у неё чрезмерный наклон в правую сторону, размашистые острые буквы и безотрывный почерк, все слова понятны, но неприятны глазу. Том считал, что его дочь занимается псевдоюридическими глупостями, которых понахваталась в Конгрессе, ей это не идёт, она продажная как и вся политика Америки, Силия готова строить из себя бизнес. Он не повелся на её детскую шалость, из которой сквозила нелепая обида. Том разочаровался и как будто в одночасье перегорел и остыл. Он смял этот листок, слушая, как хрустит бумага под его пальцами, он был обижен. Она плюнула ему в душу. Сначала тем, что родила этого ребенка, затем бросила его одного в тюрьме и не попыталась даже ни разу с ним связаться, потом якобы умерла, а ещё она бессовестно ему изменяет.       — Ты забываешься, — его голос стал холодным и пугающим. — Ты забываешь кто я. Кто я тебе. И даже не столько твой муж, сколько твой отец, — он увидел, как изменилось и напряглось её лицо, он словно напомнил ей что-то очень важное. — Ты мне не нужна. Ты мерзкая. У меня есть другая женщина, я пришёл попрощаться, — разбивает её вдребезги, ведь Силия моментально опустила глаза, затрепетала и тихо заплакала, стирая слезы пальцами.       — Я оставила тебе записку, которую мог расшифровать только ты, — выдаёт обиженным тоном. — Я забрала твои мемуары и перечитывала, потому что пыталась тебя понять. Мне не хватало тебя, — она встала с места и повернулась к нему спиной, Том смотрел, как сжимаются её плечи, как трясётся её тело от прорывающейся печали.       — Потанцуй со мной, — протягивает ей руку.       — Мы же ничего не поели, — возмутилась она.       — Не могу ничего есть, пока не прикоснусь к тебе, — с тяжелой томностью опускает свой взгляд, беря ее за руку. Дотрагиваясь до неё, Тому становилось хорошо, он переставал терзаться и ощущать себя душевным калекой. Смотрел на неё и был сам не свой, прилив сильной нежности размазывает его мысли, его взгляд лоснился, а ещё он готов был рыдать. Встает, тянет ее за собой, насильно, но как можно более романтично жмётся к отстраняющейся дочке. Он впитывал её как губка влагу, он сливался с нею так невербально, запуская свои невидимые руки прямо ей в голову. Хотел бы владеть тем, что с такой помешанностью сжимают его пальцы внимают уши и глаза — её. Он как расплавленный металл вылился на неё, обжигая и намертво застывая, каждый раз вынуждая.       — О, Том, ты такой олень! — игриво хохочет ему в лицо, чем дольше его отрешенная холодностью вырисовывалась у него на лице, тем больше это смешило Силию. — Я спала и сплю с нашим сыном! — заявила это с такой гордостью, будто это достижение — так сильно хотела обидеть папу в ответ, питая к нему неушедшие нежные чувства, что так старательно прячет под личиной безрассудства. Без резких движений, без резких и лишних слов он приблизился к ней, не меняя своего безэмоционального лица. Прижимается к ней всем телом, вбирая волнующий трепет тела и тепло жизни. «Милая Силия…», — все его мысли спотыкались и падали, грандиозно разбиваясь на мелкие кусочки отрывочных чувств. Он видел в ней желание продолжать их ядовитую любовь поэтому и только поэтому она спала с Янушем и ни оправданием больше.       — Фу! — единственное что выдавил из себя в ответ на её заявление, ловя во взгляде Силии взбудораженность и девичью симпатию. Она любит его и он без слов это понял, особенно как податливо её тело в его руках, как краснеют её щёчки, как утомленно она дышит, уставившись ему в губы и почти стонет от желания впиться кровожадным поцелуем. Поцелуй кобры. Том касается своими губами горячего лба Силии, практически насильно заключив в своих объятиях. — Это очень скверное поведение, — трется о её лицо своим, чувствуя себя цельным.

      Это была помпезная шикарная ретро-гостиница где-то в сердце Верхнего Ист-Сайда, в котором расположились уже чьи-то нескромные особняки и припаркованные, начищенные до блеска Кадиллаки. Он наблюдал, как Силия с несвойственным ей детским удивлением рассматривала убранство дорогого гостиничного номера. И он с радостью закрыл за ними дверь, наслаждаясь и практически увядая в своей просто невыносимой страсти к этой женщине, а особенно, когда она открывала рот и что-то начинала говорить. Ей было свойственно какое-то особое осуждение, не лишенное очарования, от такого порицания он весь вытягивался где-то внизу, не зная, как контролировать радость от долгожданной встречи с ней. Весь взгляд Силии порождал в нем сильнейший стресс, все внутренности скручивались, отдаваясь ломкой во всем теле. Больше всего он хотел встретиться с Силией и вот теперь, когда одно желание Тома было исполнено, оставались не менее важные. Силия смущается его и Том это видит, она всегда смущалась — у неё это не проходило. Опьянен ее присутствием и хочет расстегнуть свои брюки, но вместо этого зажимает свой неугомонный и сверхчувствительный конец, который всегда был на шаг впереди его мыслей. Силия подошла к большому окну, кажется, она не могла поверить в то, что находится в отеле, имея свою собственную квартиру. Имея дом, она платит за съем этого номера, потому что Тому захотелось, чтобы занавески в их номере были исключительно золотыми. Касается кончиками пальцев нежной тюли, рассматривая белоснежные дороги и бесконечный серый Манхэттен. Она думала о том, как странно находиться в подобной ситуации — с Томом, в отеле. Это было забытье, которому она бездумно отдалась, предвкушая содрогающий разум экстаз, на пороге которого уже стояла, не в силах остановить свою развращенную скованную натуру. Он смотрел на нее издалека, вроде бы, любуясь, а вроде и задумывая бесчестное нападение со спины, ненавидя ее сильнейшим образом, ведь он заметил, что она сняла обручальное кольцо. Она либо специально этим светила перед ним, либо забыла о том, что они вообще когда-то были женаты.       — Сколько себя помню ты клеил меня, — заговорила очень неоднозначно. — Даже когда я была маленькой, а потом, — она нервно улыбнулась, оборачиваясь, ожидая его бурного возмущения или оправданий, но этого не последовало. Он скрестил руки, и будучи в закрытой позе, глядел на неё с неоспоримой уверенностью в себе и без капли любого раскаяния. — Ты мыл меня и щупал, — продолжает любоваться его невозмутимостью и просто наглейшей уверенностью в себе. — Ты вылизывал меня и совал пальцы и я сколько живу, помню это отчётливо. И знаешь, я не ненавидела тебя. Недавно только рассуждала как тебе это удалось. А потом я поняла. Ты ведь был как курица-наседка — всегда возле меня, держал за ручку, вытирал слезы, не давал ни обо что удариться, не давал познать других детей и общение в целом. «Папе можно так делать, это признак того, что я тебя люблю» — это то, что ты мне внушал с детства. Очень умно. Очень, — медленно приближается к нему, еле сдерживает свою злость, затем вцепляется в него. — Зажимал свой мясистый хобот между моих бёдер или в колене и терся, — у неё голос аж подрагивал от озвученных воспоминаний, её всю сковал какой-то неистовый жар. Силия опустила глаза. Она не могла сказать, что осуждает его. Она не могла даже представить свою жизнь как-то иначе, считая их отношения великими. У Силии всплывало в воспоминаниях лицо Тома в тот момент, он так стонал, ей маленькой казалось, что папе больно, она его жалела, не понимая зачем он доводит себя, после чего оставался гнусный осадок причастности и виновности. У неё аж все интимные мышцы в одночасье сладко сжались, от ярких картин прошлого, чуть не заставляя сознаться в собственной похоти. Он никогда не скрывал от неё своих намерений, сколько бы лет ей не было. Он почти в открытую говорил ей: «мы муж и жена», ввергая в этот интим. Силия знала, почему её отец так самоуверен, ведь она помнила тот раз, когда впервые дотронулась до его члена самостоятельно. Том считал себя непричастным ни к чему подобному, ведь его аргументом могло бы стать, что он не заставлял её вылизывать ему член, трогать и гладить. Никогда. У неё возникла ненормальная привязанность к одному его виду, к его этому поганому отростку. И Силия считала, что Том просто не дал ей выбора, не дал отказать ему.       — Я не преследовал мысли сделать тебе больно. Я этого всячески избегал. Но ты сама хороша, ты облизывала его и дрочила, — на этих его словах она отстранилась маленькими шагами назад, а на лице растерянность и мучающий вопрос. Он делает к ней пару встречных шагов, загоняя в тупик. Она спотыкается и валится на кровать, для мистера Реддла это был знак судьбы, это значило, что он все делает правильно. Нападает на неё сверху, только сильнее волнуя, припал к её губам отчаянным поцелуем, а сам чуть не плачет, трогая в эту секунду ее согнутую в колене ногу. Силия вся растворяется с ним в забвении страстного поцелуя, сдавливает его с обеих сторон коленками, гладит щеки, неотрывно разглядывая глаза своего Тома. Силия думала, что её отец ни на один день не изменился, не считая того, что выглядел нездоровым, морально истощенным и безлико ожесточенным. Приятные ноги, обтянуты тесными чулочками, Том ведёт рукой ещё выше, чувствуя подвязки, ведёт дальше, только чтобы как можно скорее ухватиться за разделяющую его от проявлений любви ткань трусов.       — Нет. Не надо, — Силия мило отпирается. — Не нужно, — продолжает его просить, пока её дорогой Том уже обнажил заветную и самую страдающую часть Силии. — Не нужно, — она повторила слабым шёпотом, без капли агрессии, ей было непомерно и горестно, и стыдно. Стыдно, что он хочет и будет любить её после всего произошедшего. Силия считала себя уродливой, очень кошмарной и недостойной, как бы плохо её папа не поступал, но она больше думала о нем даже после стольких трудностей и перипетий. Он смотрел на её лицо в тот момент, когда его рука вторглась, расшевелила и прижалась к ней там, она распахнула глаза, которые в секунду заполонились слезами. — Я так ужасна, — моргнула она слабо и из её глаз потекли две блестящие слезинки. Том сморщился, не понимая что с его дочерью не так, что она хочет ему сказать? — Папа, пожалей меня, — обнимает его, томно и тихо поскуливая, прикрывает веки от блаженной постыдной близости. Том был тронут, но так и не понял, что от него хотела Силия, почему она вообще расплакалась. Она расстёгивает свою светлую нежную блузу, прижимая Тома к своим грудям, сдавленно выдыхая. Он не стал сдирать с них бюстгальтер, он поцеловал Силию в каждую грудь, проходя языком по тесной и знойной ложбинке прямо к шее, а сам уже весь полз вниз, потираясь о Силию всем телом. У него прихватывало дыхание и заливал жар, думал, что сойдёт с ума прямо сейчас. Задирает её тёмную юбку почти на живот, открывая обзор на то, что всегда скрыто. Он считал это своим. Все что там было. Приложился лицом, в благоговении прикрывая глаза, тая в нежном моменте, признаваясь Силие в горячей и страстной любви. От одного её вида у него тут же встал.       — Мамочка, — смотрит туда, не сдерживая почти детского, млеющего счастья. Том опять разговаривал с ней там, шатко и нежно доводя себя до болезненного влажного и клейкого возбуждения, которое тонкой струйкой уже стекало по нему. Томился и изнемогал от её вида, не мог пресытиться запахом, пробуя её на вкус, зацеловывая, говоря страстные признания, облизывая и лобызая с неприличным обожанием. Силия протяжно мычит, посмеиваясь над его любовным сдвигом, не понимая насколько ему было это важно. Важно увидеть её, соприкоснуться, ведь он думал, что Силия умерла. — Я влюблён, — положил ей голову на тяжело вздымающийся живот, расслабленно закрывая глаза, обнимая Силию очень крепко.       — В мою срамную промежность? — злобно расхохоталась, унижая то, что так лелеял и целовал Том.       — В тебя, — поднял на неё свой очень спокойный и необиженный взгляд, от чего Силие резко стало не смешно, она почувствовала к Тому тоже самое.       — Прости меня, — берет своего папу за руку, сплетая их пальцы.       — Как ты хочешь? — расстегивает и приспускает свои штаны, боясь даже прикоснуться к себе. Она перевернулась на живот, скинула с себя блузу, задирая юбку на талию, вставая на четвереньки, стараясь не казаться пагубно падкой на близость с ним, но у нее не получалось это скрыть, ведь ее заводит то, что он подумает о ней.       — Быстрее. Быстрее, — негодует, расставляет ноги чуть шире, не зная то ли ей прогнуться, то ли лечь грудью на кровать, но она не хотела думать ни о чем, постоянно подгоняя его в собственных мыслях. Не хочет с ним разговаривать. Он нежно трогает ее спину, оглаживая талию, пробираясь внутрь с невыносимым диким голодом, слишком поспешно, Силия вскрикнула, после чего он не смог остановить себя, это было выше его. Жадно вторгался, с безумным восторгом трахая ее нежную сердцевину, ему кажется, что он ощущает какую-то слабую боль. Протяжно, с замиранием она застонала, с надрывом обрывая недовысказынный стон. Он ощутил её вновь, ощутил всем нутром, он был уверен, что Силия ждала его, это выдавала её измученная щель и тоненький, почти пищащий голосок. От любви, что наконец обрела плоть, Тому казалось, что его дух волнуется как морская волна, что голова его от напряжения взорвется, потому как жар он испытывал просто невыносимый и давящий. Наконец-то они слились очень правильно, долгожданно, плавно, но резко набирая обороты. В чем был главный ингредиент его мироощущения и ощущений тела в тот момент? Он считал, что это любовь. Не лишенный чувств к ней и к действиям, что совершал с ней, Тому хотелось умереть от переизбытка гнусного личного счастья.       Силие хотелось воскликнуть что-то сверхгрязное или пошлое, чтобы выплеснуть эту сдерживаемую волну пламенного и растекающегося столь медленно и приятно по всему телу, экстаза.       — Ты старый! Господи, ты невероятно… — стонет при каждом своём слове. — …старый! — утомляется, но продолжает истерично охать. — Засунь его в меня вместе с яйцами! — опускается в лихорадочные судороги, выжимая из постельной обивки все, не озвучивая и половины той грязи и пошлости, что рождалась в её голове каждые секунды. Том делает это сильнее, будто очень хочет пробить насквозь, все мысли Силии резко сузились, ровно как и набор слов в голове, она думала только о его члене внутри себя, желая, чтобы он пялил её во все дырки. С губ срывается вымученный, почти по-детски тоненький стон, от того, что он ударился о неё, прямо надавливая до конца, так быстро и даже жестоко. Она хочет сделать ему комплимент, разжижаясь в нежности к нему. Силия вскрикнула, а потом, дав волю этому всплеску свершиться, не смогла заткнуться, отчаяннее повышая голос, и чем громче она кричала, тем грубее и быстрее он её тормошил. Помимо того что она отчётливо ощущает только то, что происходит между её ног, тело так приятно изнемогает от усталости, такой тянущейся тонкой струей напряжения, если рай и был, то он был между её напряжённых длинных ног. Силия вся горит, особенно лицо, опускает его к холодным простыням, роняя на них потекшую слюну. Том держит её за бёдра, не давая упасть всем телом, Силия даже терпит надоевшее изнеможение от затекания конечностей, потому что с каждым скользящим и жестоким проникновением, его член выделывал что-то необыкновенное, разбивая её хрупкое сознание. Силия делает вид, что ей стыдно, ведь это её заводит. «Он мой папа», — закрывает глаза, понимая, что только в момент сексуальной сцепки чувствует эти слова на коже, чувствует эти слова внутри своего тела, раскладывая по полочкам, насилуя смысл сказанного. Иногда, из-за того что он столь быстро и безжалостно впивается в мокрую Силию изнутри, — проскальзывает под каким-то странным углом, причиняя мгновенную малоприятную боль, от чего Силия робко вскрикнула пару раз, это было похоже — на если бы палец укололи об остриё игры. Боль мгновенна и тут же забывается, Том так старательно в ней елозил, что влезал почти во всю свою длину, такое бывает не часто, а это значит: у Силии самая интересная фаза цикла, в которой дикие соития приобретают накал фейерверка. Ему не нужно было марать свои руки, дабы шлепнуть её, потому что Силия уже чувствовала, как он бесцеремонно надругался над ней, это вызывает похотливо-ласковые чувства — хрипло заливисто стонет, не в силах это остановить.       — Хочу, чтобы ты на меня пописала! — резко ущипнул Силию. Она выпучила глаза, сдерживая стон с лёгкостью, потому что удивление от сказанного перекрыло все испытываемое до нынешнего момента. Ничего не ответила, да и не успела бы, потому что Том придавил её от услады завершения, коим стало раскрепощение. Он излился внутрь, прямо разгоряченно выдавливая себя до последней капли, все с таким же протяжным стоном, вцепляясь в Силию, даже целуя в плечо, признаётся всеми своими действиями и прикосновениями в своей неординарной и немного кривой, разносторонней и непредсказуемой любви. Оглаживает, после того как не смог совладать с напряженными сжиманиями нежно-филейных частей, от чего Силие, откровенно говоря — больно. Дышит ей в волосы, сцепляет руки на груди, не отпуская, боится все потерять, ему проще держаться подле, чем потом страдать от извращённого приобретения вновь.       — Неужели я сказал это вслух? — томно растягивает свои слова, продолжая целовать, только на этот раз затылок, потом висок, даже не думая слезать с неё.       — Да, — она поворачивается на бок, пока Том сполз напротив, освобождая из-под оков тяжёлого веса. Силия набирает побольше воздуха в лёгкие, чувствуя напряжённую боль в области груди и живота, все из-за того что он придавил её. — Ты сказал это вслух, — она посмотрела на него, а он улыбался, даже немного смущённо, но все же бестактно.       — Почему ты так поступила?       — Я ненавидела тебя. Мне был не нужен Януш. Мне хотелось побыть одной. Без мерзких вас, — она говорила ровно, лицо её было мило изнуренным от страстного пылкого счастья.       — Не бросай меня, — он вцепился в неё объятиями, сильно сдавливая, чувствуя, что сейчас заплачет. Он был потрясён всем, из-за того что пережил, она ему была так нужна все это время. Страшно допустить мысль, что она уйдёт, а Том это предчувствовал, потому и горел в огне страха. Силия тяжело выдохнула, она понимала, что её мечте не суждено сбыться. Ей не стать свободной от навязчивой и прилипчивой страсти со стороны её отца, со стороны сына, а она, в какой-то момент этого очень желала. Силия посмотрела на Тома, содрогаясь всеми струнами души от того, насколько сильна её привязанность к нему, но она считала, что Том вынудил её. Вынудил себя полюбить. Собака, может быть, и не прочь вырваться из будки, да вот только повязана она крепкой веревкой. Вольная жизнь, эти краткие месяцы, пока не прибыл её сын с немного ошалевшим и потрепанным видом. Мешал ли ей сын? От подобных мыслей у неё на глазах вновь выступили переливающиеся слезы, она всхлипнула, не зная как сдержать выбивающееся изнутри горе. Януш был самым любимым и ненаглядным. Он нежен, раним, заботлив и очень в ней нуждается. Силия без конца будет любить его, даже то, что он дементор не играло роли, потому что он её единственный ребёнок. Ей невыносимо печально и больно, ей кажется, она его недолюбила, хочет заняться с ним сексом, хочет любить так, как ему будет приятнее.       — Я не могу, — растерянно признаётся Силия, а слезы хлынули из глаз, поворачивается к Тому, сильно сдавливая, обвивая и удушая своими ласками. Она думала о каждом из них, когда их не хватало рядом.       — Что ты не можешь? — он знал её ответ и был опечален, но хотел это услышать.       — Я не могу бросить тебя. Хотела, но я страдаю пуще прежнего. Я страдаю и сохну по тебе, — мягко целует ему грудь, трогая плечи. Она обескуражила и выбила своего отца из колеи, когда вместо слов о невозможности быть около него, она озвучила совершенно другие мысли. — Я никого и никогда так не любила, — шепотом признается. — Ты всегда у меня первый, — не может унять навязчивое влечение, не согласная более и дня прожить без такого человека как Том.       Из лихорадочного любовного забытья в реальность их вырывает скромный стук в дверь. Том медленно отлепился от Силии, которая с затуханием смотрела в окно, не в силах устоять перед тем счастьем, которое вырисовывало на её губах вялую улыбку. Она не слышала, как Том открыл дверь, она услышала только его вопрос:       — Шампанское будешь? — Силия быстро пришла в замешательство, постепенно оторвалась от кровати и с недоверием изогнула брови, ведь она ничего не заказывала. — Это подарок на Рождество от отеля, — уверяет её и снимает этикетку, с глухим хлопком срывая пробку с бутыли, разливая игристую золотистую жидкость в два бокала. Он протянул один ей, и Силия, прикрыв в усталости глаза, прижала прохладное стекло ко лбу, ощущая опустошение и эмоциональную сонливость от перенесённого долгожданного наслаждения. Она смотрела на Тома и думала только о том, как сильно любит его. Обнимает его, когда он оказался рядом, слыша, как Том делает большие глотки и опустошает прозрачный бокал.       — Он похож на тюльпан, — Силия говорила о бокале, одной рукой его держа, а другой поглаживала своего отца, прижимаясь к его плечу щекой. Он весь такой был обмякший, тепленький и очень спокойный, молчаливый, где-то даже задумчивый. Она бы любовалась им бесконечно, но она немного устала и ей было не до того. Делает медленные глотки, утоляя огненную жажду, с осторожностью выпивая кислое газированное шампанское, кончиками передних зубов зажимая плавный краешек фужера. С силой прикусив, тонкое стекло негромко треснуло, Силия увидела короткую трещинку, после чего виновато отставила бокал в сторону, припадая в нежном поцелуе к губам своего Тома, лелея и нежась от встречи их губ. В её голове рационализм уступил детскому романтизму. Она поглаживала его гладкую щёку, зарываясь пальцами в жёсткие волосы, совершенно забывая, то возмутительное, что между ними было до их непростительного интимного соединения. Гладит его шею, обхватывая ее пальцами полностью, ладонью упираясь в кадык, находя эту часть тела невероятно эротичной. Ей захотелось бросить всю выстроенную жизнь и сбежать с мистером Реддлом куда-нибудь и никогда не возвращаться к старой жизни. Когда она была с Томом, то забывала обо всех, даже о собственном сыне, но когда она была с Янушем, то не забывала Тома ни на секунду. Ласкает его губы своими, посасывая и полизывая, не желая прерывать этот полный блаженства момент, от которого сходит с ума безумное сердце и учащается спертое дыхание. Он дышит тяжело и глубоко и Силия это чувствует, Силия повторяет за ним, начиная вдыхать воздух одновременно с ним, мягко поглаживая и медленно расстёгивая пуговицы на его рубашке. Он нравился ей невероятно сильно, небывало страстно, его запах казался ей приятнее самой вкусной и свежей еды, на ощупь кожа его мягка и бархатиста — оглаживает его безволосую грудь, медленно отлепляясь от губ, с лаской и бережностью целуя ему грудь.       — Сделай мне подарок, — моментально заговорила, как только вспомнила, ярко горели её глаза, а надменным сделался голос.       — Все что хочешь, — целует её в руку, поглощая глазами, не отпуская ни миг.       — Просто отдай мне камень, — и она посмотрела на него с задорной ожесточенностью, от которой он ощутил себя нелепым ничтожеством перед ней. Он превознёс её до невероятных высот в своём сердце, сам не понял, как и почему позволил себе плениться, признаваясь себе только в одном: она великолепна. Голос, непонятные соблазнительные манеры, дивный притягательный взгляд и эти её мягкие длинные волосы цвета плитки шоколада, которые он без конца трогал. Между ними он чувствовал невероятной силы притяжение, которое невозможно описать или прочувствовать — это дано не всем. Ему ничего для неё не жалко. Ничего не жалко для родной дочери. Он не спускает с Силии глаз, в этот момент вынимая Воскрешающий камень из перстня. Остро пристыженный тем, что не отдал ей его ещё в детстве, он опускает глаза, когда её ручка оказывается зажатой меж его пальцев, он вдавливает Дар Смерти ей в ладонь, с тяжёлым упоительным вздохом зажимая его ее пальчиками, рассматривая тиранично-длинные лиловые ногти. Она его словно лукаво осудила, Тому было волнительно-приятно и неприятно одновременно. Приятно было довести Силию до прелестного гнева, ведь тогда она несомненно подарит ему незабываемую утонченную реакцию, у нее раскраснеются ее упоительные губы, а насмешкой будут полны звуки любимого голоса. У него страдальчески-сильно бьется сердце, стоит ей начать хоть немного ронять слезы. Неприятно от того, что совесть обвиняла его самого в ужасном и скупом поведении в отношении к ней. К женщине, которую он несоизмеримо любит, ненавидя за то, что она заставляет его испытывать глубокие страдания от тяжкого сильного помешательства. Пока он в какой-то момент не понял как ему с ней неприлично хорошо, какое это блаженство.       Силия заглядывает в окно, наблюдая, как ночь спустилась на Манхэттен, рядом с Томом она позабыла обо всем. А ведь большинство семей сейчас сидят за столом и отмечают Рождество. И тут Силию разморило чувство вины, ведь она обещала своему Янушу провести вечер вместе, они должны были впервые в его жизни что-то отметить. «Мой бедный мальчик», — она сразу же потянулась к прикроватной тумбочке, на которой стоял телефон. Снимает трубку, а пальцы просто не могут начать крутить злосчастное колесико на позолоченном корпусе телефона. Ей невыносимо от самой себя, она тихо заплакала, глотая частые вздохи. Том замечает её скрытую тянущуюся откуда-то извне печаль. Он обжимает её всю со спины, пристально оглаживая внутреннюю часть бедра. Силия с тяжёлым сердцем выдыхает, понимая, что ничего не нужно менять. Януш обязательно поймёт. Когда послышались монотонные гудки, она молила все на свете, только бы Януш не брал трубку. Том пролез своей рукой только глубже, теснясь и подслушивая, домогаясь и раздевая её.       — Алло, — Силия услышала голос своего сына. Она резко перестала давиться слезами, внушая себе, что Янушу вовсе нет дела, он пойдёт гулять с друзьями.       — Сынок, это я… — сделала голос как можно более живой и непринужденный. Она не видела каким стало лицо Тома в этот момент, ведь он все без слов понял, сжимает её внутреннюю и разгоряченную часть бедра, но Силия как-будто не замечает. Сейчас она была только для сына. Том вновь воспылал душной обидой и начал лизать своей дочери плечо.       — Мама, ты где? — у него был заведомо печальный и тоненький голос, Силия поняла, что её мальчик на грани от того, чтобы расплакаться, ведь он все понял.       — Мама сегодня не придёт, — опускает глаза на вьющийся провод трубки, начиная заигрывать с ним, вплетая свободный палец.       — Почему? — он вытягивал из неё каждую фразу, делая только невыносимее, а Силия так хотела, чтобы он отстал со своими давящими вопросами. Том несильно вонзил Силие в плечо свои зубы, вклинивая между её плотно сведённых и согнутых ног свою кисть.       — Я остаюсь ночевать у старого знакомого, — решает безжалостно его добить и разбить влюблённому мальчику сердце, расцветая от ощущения полной власти над его чувствами. — Мы сегодня как раз встретились. Случайно.       — И что вы будете делать? — в его голосе проскользнуло раздражение. Он не сказал Силие о том, что хотел сходить с ней поужинать, прогуляться, провести время вместе. Хотел сделать ей подарок.       — Трахаться, — бесчувственно оскорбляет его нежные и цветущие чувства. Ей стало нравится происходящее, особенно, когда Том просунул в неё пальцы, говоря шепотом: «Передай привет своему маленькому любовнику». Затем она услышала, как сдерживается и захлёбывается в слезах её милых маленький сын. Ни во что не поставленный и с лёгкостью променянный на кого-то доселе неизвестного. Силия поняла, что зашла слишком далеко, когда Януш перестал с ней поддерживать диалог.       — Любимый, не плачь, возьми денег, погуляй, — фальшиво пытается утешить, целуя своего отца в губы, приспуская бретельки шелкового лифчика, обнажая одну грудь, к которой тот сразу же незабываемо присосался, называя вздорной женщиной. И Силия находила всю эту ситуацию и комичной, и романтичной, и вопиюще пошлой. Вспоминает, как Януш сосал и ласкал её соски. Она тяжело гулко завздыхала, поворачиваясь к своему отцу. А потом этот тихий всхлип на другом конце провода, Януш пытался скрыть свою уничтожающую ревность.       — Хорошо. Я понял, — тихо продрожал его голосок.       — Может сходишь с друзьями потусоваться? — надменностью преисполненная, злобно ухмыляется, продолжая накручивать провод от телефона. — Я разрешаю тебе взять машину. Только не надо в ней курить и нюхать наркотики, — задорно сообщает, не сдерживая смех, прерывая его сладкими поскуливаниями от любовных ласк, раздвигает перед Томом ноги, опуская его голову ниже. Она наблюдала его седую шевелюру между своих бедер и не могла перестать смеяться, а потом его язык заставлял её сладострастно возмутиться. Она уже еле сдерживала свои стоны Янушу в трубку, не замечая, что он давно перестал плакать.       — Зачем ты так со мной? — это единственное, что прозвучало от него ровным тоном.       — До завтра… — повесила наспех трубку, вполголоса постанывая и томно выкрикивая имя своего отца. Отгоняет от себя Тома, торопливо подкладывая подушку себе под поясницу. Через раздвинутые ноги, он снова пополз к ней, Силия схватила его за край полурасстегнутой рубашки, с силой дёрнула на себя, вытаскивая оставшиеся пуговицы из плена хлопковых петель. Стягивает ворот, освобождаясь одно его плечо, с неукротимым желанием оглаживая ему руки, грудь, шею и живот, наслаждаясь всеми ощущениями, что ей были доступны. Он был как самая приятная вещь, которую она осязала, самый превосходный шум, который она слышала, самый приятный вкус, который она пробовала и божественно красивый, красивее него она не видела никого за все свои долгие жизни.       — Вставь мне, — притягивает его к себе ближе, предвкушая трение задней стенки влагалища, которым она в данную минуту просто похотливо бредила. Он нажмёт на неё посильнее, отдавит там все, придавит и начнёт массировать, сводя с ума пленительными фрикциями, задевая передний тканевый бугорок, доводя Силию до лихорадочного, сотрясающего все тело, наслаждения.       — Я не хочу детей, — целует её в приоткрытые налитые пунцом горячие губы.       — У меня стоит спираль, — тяжко отрывается от его губ, прислоняясь к его, покрытому испариной виску, мягко целуя. Он глухо шипит ей что-то на ухо, не попадая в нее с первого раза, она так и норовит выбросить его из себя, вытолкнуть не только из своего тела, но и гостиничного номера, поэтому мистер Реддл вцепляется в нее очень сильно и больно, слушая ее частое и умопомрачительное дыхание. Она прижимает его лицо к своему плечу, бессильно обнимая, стыдливо отворачиваясь и закрывая глаза, не в силах справиться со своим неконтролируемым косоглазием, когда он надавил на нее и с каждым толчком проникал все глубже. Она немного обиженно всхлипнула, наслаждаясь властным подчинением, она расслабилась до предела, а затем обхватила его поясницу ногами. Что-то вяло завывая от щемящего чувства восторга, пока ее Том продолжал безжалостные движения и ее это возбуждало только сильнее. Силия не могла отделаться от ощущения, что она между ног живая, очень чувственная и трепетная. Силия сходила с ума, поэтому сквозь страстные вздохи шептала лишь слабое: «Ещё… Ещё…» и так тихо — еле слышно. Когда-то давно Том бессердечно растормошил её, пробудил и разбудил. Силия невероятно сильно изнурялась эмоционально от всех этих похотливых горячих ярких чувств и эмоций. Он врывался в неё по-разному, по разному толкая, но почти во всех случаях это вызывало незабываемое наслаждение. Силия захлёбывается в страсти, трогая и обжимая его, помогая собственному телу, изнурённому плотским огнём похоти найти выход. Он перестал входить в неё до конца, специально вклиниваясь только в самую возбужденную и ноющую часть. Силия ненавидит его за это, не может найти себе места, стискивает пальцами одеяло, она чувствовала, как непроизвольно напрягается там, как не хочет расслабляться, слабо сокращаясь вновь и вновь. А затем он дошёл наконец-то до конца и Силия устало улыбнулась, ведь его грубый толчок отозвался у неё во всем теле. Она хотела, чтобы он перестал её мучить и бесстыдно продолжал эти зверства, ей хотелось и не хотелось это терпеть, терпеть его в постыдной глубине себя, где-то там, куда учили с детства не пускать никого. Том её этому не учил, видимо, чтобы не воспитывать сковывающее интимные мышцы ханжеское поведение. Она вспоминает, как он приперся к ней бесшумной поступью в спальню и пролез в постель. Не может сказать, что восприняла это как-то плохо — нет, просто она его боялась, а потому и чувствовала, что в его штанах сидит монстр, который дождётся своего выхода. И ей было не столько больно, сколько грязно, щекотливо, неприятно, ведь он её отец, но Том говорил, что так надо, что так делать хорошо. И она до сих пор не может перестать с ним это делать, лелея его развратительные и опустительные слова-оправдания. Он ведь её обнимает, он ведь её целует и сам порой стонет ей в ухо и говорит о своём счастье. Силия только недавно поняла, что её дорогой Том ставил себе целью воспитать её так, чтобы без особых проблем взять. Силию скорчило, она сонно приоткрыла глаза, внимая его прикосновениям и поцелуям везде. У неё очень сильно перенапряжены ноги и если она попытается на них встать, то их тонко натянутая нить сразу же оборвётся с характерным звуком и Силия рухнет на пол на дрожащих ногах. Она воскликнула от испуга, когда Том схватил её за волосы, он жестоко в ней ударился раза три, а на остальных весь заходил ходуном, выстанывая что-то на змеином языке прямо ей в волосы. Когда он отцепился от её спутанных волос, Силия все ещё пребывала в какой-то красочной нирване. По всему телу разливались тёплые волны любви и наслаждения, в голове только мысли о великом оргазме, эйфории, а в теле мелкая дрожь и ей очень сильно захотелось спать, но не менее сильно все это повторить, а затем снова повторить и так без конца.