Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      Она ощущает, как его ногти приятно скребут кожу головы, закрывает безмятежно глаза, боясь, что пена проскочит прямо внутрь. Он оттягивает ее волосы, продолжая взбалтывать и вспенивать шампунь до состояния мыльной, стекающей по его локтям, пены. Силия на ощупь набирает воды в ладони и омывает свое лицо, по которому уже засочился тонкий мыльный налет, жмурится изо всех сил, ведь ей кажется, что мыло попадет ей в глаза и больно обожжет. Все движения Тома были резкими, но очень приятными, он требовательно гладит ее кожу головы, медленно опускаясь к шее, с особой тщательностью промыливая волосы. Трогает ее плечи, разнося взбитую пену по влажной коже. Силия все еще ничего не видит, резкий шум включающейся воды, а затем все лицо затопили мягкие теплые струи из-под сильного напора. Пена поплыла на лицо, скатываясь по плечам, распуская колтунистые взмыленные волосы, которые влажными сосульками сползли по спине в самую воду, плавая на поверхности. Он продолжил натирать ей голову с особой тщательностью, от которой Силия не могла перестать томно балдеть, но все еще пыталась вырваться, ведь Том специально льет воду ей на лицо, от чего она все никак не может вздохнуть полной грудью, откашливая и выплевывая затекшую воду. Сильный напор теплых струй резко перестал топить, Силия уже хотела открыть глаза, но чужая рука легла ей на лицо и с силой прошлась от самого лба, огибая линию носа и губ до самого подбородка, сбрасывая лишнюю жидкость. Силия с легкостью выдохнула, открывая наконец-то глаза, рассматривая немного мыльную воду под своими руками. Глубокая белая ванна, Силия странно улыбается и касается обнаженной ноги своего Тома, которая была на самом дне, под толщей этой воды. Он выключил воду и тогда Силия повернулась к нему, ложась на его широкую мокрую грудь, непереставая благодарно оглаживать, не в силах подавить ту радость от полученного счастья. Не понимает, как все случилось, как повернулось в обратную сторону, однако, она небывало рада, ведь возлежала на толстой перине, сотканной из спокойствия и заботы. Рядом с ним она ощущала что все так, как непременно должно было быть. Силие не казалось, она видела то, что ее Том изменился. Тянется к нему и целует его мокрые от воды губы, чувствуя, как его пальцы, путаются в ее мокрых спутанных волосах, которые от влаги стали на три тона темнее, а влажные волосы ее отца показались Силие и вовсе черными. Она омывает его лицо и непереставая улыбается, а затем обнимает как можно сильнее и крепче, а их тела от сырости словно приклеивались друг к другу.       — Почему я нашел Януша в каком-то подполе Гарлема? — смотрит на ее лоснящееся глянцевидное от воды лицо, замечая, как оно в момент из игривого стало раздражительным и озадаченным. Том напомнил ей о том, что у Силии помимо него был еще и родной сын, про которого она с такой легкостью забыла и нарочно выбросила, вырвала из своей жизни. Ей бы могло показаться, что он ее осуждает или переживает за него, но это было далеко неправда.       — Так случилось, что по работе мы часто заходили в это место, чтобы провести время. Нас там уже знали. А Януш болтается без дела, — Силия быстро придумывает отговорку и пытается поставить своего сына в нелепое положение, над чем лучезарно посмеялся Том. — Поэтому он пианист у Гнарлака, — ухмыльнулась, приписывая себе заслугу за то, что устроила его туда. — Откуда ты знаешь? — лукаво смотрит и с тоскою и обидой выдыхает ему в губы, после чего он ее бесцеремонно целует.       — Я много чего знаю. Думаю, ему там самое место, — не имеет к своему сыну ни каплю жалости, яро высмеивая того за все подряд. — О чем тебя спрашивал тот мужик, с которым ты шла в Конгресс? — в его голосе проскользила раздраженная ревность, лицо его сразу же исказилось жуткой физиономией, что моментально пугает Силию и она начинает его успокаивать как маленького ребенка, расцеловывая шею и щеки, только бы заставить его улыбнуться.       — Та самая рождественская встреча двух президентов США пройдет сегодня в МАКУСА. Я сегодня несомненно пойду туда, мой дорой Том, — услужливо облизывает его и не убирает своего подхалимского тона, а затем снова ложиться на него сверху, расцеловывая и оглаживая ему грудь. — Такое просто нельзя упускать. Знал бы ты, как долго я подталкивала Госпожу Президент к этому, — загадочно произносит Силия, что вызывает у ее отца мимолетную оценивающую и одобрительную усмешку. Он не знал зачем ей это, да и не хотел знать, но ему было приятно видеть результат, ему нравилось то, какой она стала — не мог перестать приписывать все ее заслуги и регалии себе. — Ох, это просто великолепно, — поднимает она руку ввысь, а по ней заструились разбегающиеся капельки. — Ты пойдешь со мной? — делает предложение своему отцу. — Я представлю тебя как моего мужа. Уэльского виконта. Можешь сказать, что ты работаешь на Министерство Магии, — Том замечает, как заполитизировалась его дочь, что не могло не вызвать в нем ироничную ухмылку. — Иди работать в посольство нашего британского министерства, — гладит его шею. — Я могу тебе в этом помочь, а еще нам с этим поможет Альбус Дамблдор, — искусительно на него смотрит, без конца ерзая на нем своим голым влажным телом, словно водяная змея, взбираясь все выше по его телу, околдовывая и пленяя только сильнее и глубже. Он раскрывает свои пунцовые матовые уста, желая вобрать в себя ее ядовитый и опустительный поцелуй, чувствуя, как она массирует ему шею.       — Надо быть идиотом, чтобы не понять, что за тобой кто-то стоит, — смотрит на ее пошлое и вульгарное от разврата лицо, а она все не сцепляет их губы в долгожданном мокром поцелуе, вынуждая мистера Реддла мучительно томиться как на медленном огне.       — О чем ты? — усмехается, в тот самый момент ее тон стал неприлично властным, где-то даже несдержанным. — За мной никто не стоит. Я не шпионка. Я люблю Америку и хочу сделать все, чтобы мне и моим детям жилось в ней комфортно, — она рассуждала как заботливая самка змеи, которая откладывает свои яйца поглубже в пески или землю, скрывая и обеспечивая им полное спокойствие и выживание, а потом она как питониха обовьет эту кладку своим телом и начнет высиживать и согревать. Том усомнился в ее искренности, обвиняя свою дочь в примитивном эгоизме, который она сокрывает и покрывает, но ему не было до этого никакого дела. Ему нравилось то, что она делает, нравилось то, что она что-то замышляла, хоть и не говорила этого в открытую, но он это чувствовал. Смотрит на ее обнаженные мокрые от мыльной воды груди, прижимает к ним пальцы, не в силах отказать себе в радости их потискать и погладить. Она высовывает свой розовый язык, который он с особым вожделением обсасывает и мягко поглощает своими губами, втягивая в долгий грязный поцелуй.

      — Почему ты сняла мое кольцо? — Том завязывает хрустящий от свежести махровый халат, проводя рукой по своим мокрым темным прядям, зализывая их назад, а они все равно рассыпались.       — Я была не готова делиться своим семейным положением, — она вышла из просторной ванной в одном полотенце и начала сразу же промакивать длинные вымытые, насквозь мокрые, волосы. Он видел, как она согнулась, а ее пряди склонились над полом, им не хватало примерно семнадцати сантиметров для того, чтобы коснуться каменного пола спальни. Прозрачные, остывшие и уже ледяные капли падали и разбивались о поверхность плитки. — Много врала. Теперь все поймут почему, — бросила в него косой взгляд, отбрасывая полотенце и полностью выпрямляясь. — Потому что у меня такой неприлично-красивый муж, — делает ему самый простой комплимент, который глубоко берет его за душу. — Только представь, что они все будут думать? — насмехается, наливая себе бокал шампанского.       — Они будут думать, что я тебя трахаю, — говорит то, что не дает ему нормально существовать рядом с ней. Его тяга к ней просто невыносимая и безудержная, он подкрадывается к Силие со спины, сгребает ее мокрые и уже заметно посветлевшие волосы, бережно собирает их пальцами обеих рук и, наклоняясь, вбирает в себя их аромат. Он чувствует ее, а еще этот сульфатный запах шампуня. Они долго не спали, не в силах насытиться друг другом, постоянно в бредовой агонии что-то выстанывая, а затем сидели друг напротив друга, и попивая шампанское, молча разглядывали друг друга, не произнося ни слова. Он целовал ее ноги и без просьб вылизывал, а потом она делала ему массаж во всех местах, снимая застоявшееся напряжение, которое доставляло телу невыносимую боль. Она разогнала его тяжелые эмоции и Том уже смог забыть пережитый Нурменгард, жизнь с Янушем и Геллертом, — как страшный сон, соглашаясь простить даже Смерть, не желая вдаваться в подробности ее личной жизни. Они проспали с Силией на мягких перинах просторной кровати почти полдня, пропуская и завтрак и обед.       — Зачем ты поставила себе спираль? — возмутился Том, ему даже где-то в душе была неприятна та мысль, что Силия теперь точно не забеременеет, даже если у него получится случайно оплодотворить ее. — Ты никогда этого не делала, — он был потрясен и разочарован.       — С Янушем у меня бо́льшая вероятность зачать что-то, почти как это бывает у нормальных людей, — садится на диван, не замечая в каком ужасе Том. В неистовом возмущении. — Но все наши дети не похожи на людей, — на этих словах она спрятала от стыда глаза, моля Тома не спрашивать подробностей, чувствуя и видя его неоднозначную реакцию. — Не знаю с чем это связано, но я, потеряв одного своего ребёнка, не смогла допустить подобного снова, — заправила за ухо мокрую слипшуюся прядь, долго и неуверенно поднимая взгляд. — Мне больно. Это Януш виноват, он не слушал меня, — ей не верится в то, что она сознается в этом, без сожаления обвиняет сына в случившемся. — Там, в особняке в Англии, когда мы остались с ним вдвоём, он практически терроризировал меня. Знаешь, с твоим уходом мне стало где-то легче и хорошо, но с нашим сыном мне стало холодно и жутко, будто я на кладбище обитаю, — Силия нахмурилась и очень сильно напряглась. — Он такой леденящий. В нем твоя помешанность, моя молчаливость и непонятные мне мотивы. Нет, Януш не жестокий, но очень у себя на уме. Если ты думаешь, что мы жили и мыслили о том, как бы тебя посадить, сплотившись и придумав коварный план — это не так. Между нами не было отношений. Я не хотела их с ним. Не хотела… — слабо и тихо добавляет, опуская повинно глаза, понимая, что ее это «не хотела» не хотел никто слышать, — это случилось примерно после недели твоего отсутствия. Между нами был холод, непонимание и пропасть. Я не понимала, что ему от меня нужно, хотела избавиться от него. Когда он настиг меня… — сделала неуверенную паузу, а на лице ее проступила материнская жалость, Силия вцепилась в свое полотенце, которым была обернута, — он расплакался смотря на меня. Мы сделали это прямо на траве. Сначала он был собой, а потом обратился в гигантского страшного дементора. Это было больно, — признаётся. — Это меня и погубило, поэтому я умерла, — на этих ее словах Том еле слышно ахнул. — И я правда почти умерла. От его постоянных поцелуев. И когда я выбралась, сбросила оковы в Америке, то узнала, что у меня будет ребёнок. И мне хотелось родить, мне хотелось деточку, хотелось быть не одной. Но у нас очень странные дети… — она вдруг замолчала.       — Почему ты не пьёшь зелья?       — Тогда мы с ним думали, что между нами невозможен обмен генами. Мне так говорил Януш… А сейчас на это много причин. Начиная от того, что в Конгрессе не обязательно знать такие тонкости моей личной жизни, заканчивая банальной аллергией.       — Почему при последующих поцелуях ты не умираешь?       — Не знаю… я правда не знаю, — помотала головой.

      Когда она воссела на обтянутый белой кожей стул, то Том понял — время пришло. Время пришло надевать на нее корону, которою она все время с таким молчанием добивалась. Он никогда бы раньше не подумал, что Силия на что-то способна, в ее глазах он вылавливал странный властолюбивый огонек. По крайней мере, с каждым шагом, который сокращал его расстояние до ее отражения, в которое он загадочно смотрел, понимал, — что именно такой и должна быть его дочь. В один момент он разбил остатки Волан-де-Морта, сравнивая того с жалким червем, стыдясь всего того, на что пришлось идти. Зачем? Зачем он все это делал? И ради чего? Не из-за этого ли его родная дочь бежит из собственной страны, не в силах перестать видеть ту войну, переживать каждый раз топящие спесь воспоминания? Когда он смотрел на ее лицо в свете гримерного зеркала, у него сложилось ощущение, что Силия тащит его на что-то по-голливудски роскошное, что не может не уважить его тщеславия и самодовольства. Он мгновенно воспылал к ней еще большим уважением чем когда-либо, понимая, что это он нашел ее, потому что томился в невозможно-скучной обыденности, лишенный возможности прикасаться и любоваться тем, что является поистине его, но, возможно более изощренной и потенциально опасной частью. Она смотрит на него через это длинное зеркало, а перед ней этот столик, на котором куча различных палеток, тюбиков, помад, расчесок и лаков для ногтей. Силия без макияжа теряла свою кровожадность во взгляде и яркость, обнажая болезненно-бледное лицо, на котором одни только глаза выдавали всю вселенскую печаль, которую она пропускала через себя. Но даже такая она нравилась ему. Эта Силия, что была сейчас столь нежна, столь открыта и бедна напоминала ему о той девочке, которую он с такой строгостью растил. Силия имеет ее лицо и по сей день, лицо той маленькой обиженной когда-то им самим девочки. Силия хотела потянуться к своей палочке, которая лежала вперемешку со всей ее декоративной косметикой. Ничего не говоря, он останавливается только тогда, когда достигает ее плеча, требовательно положив на ее руку свою. Он не хотел получить суррогат, зная, что умеет делать красоту самостоятельно. Так давно не видел ее такой и как приятно подарить ей лицо. Странно улыбаясь, он берет один тюбик с этого столика, оборачивая Силию к себе, выдавливает чуть тонального крема, недрожащими пальцами касаясь ее лба, щек, носа и подбородка, плавными движениями разнося этот светлый, но более натуральный, с розовой живинкой цвет по ее безжизненному-млечному, лишенному загара лицу. У нее приятная ровная кожа, но стоит на нее нанести эти, придающие цвета краски, как верхний слой кожи становится приятно-бархатистым, само лицо перестает быть таким обездоленно-бледным с каким-то синюшным оттенком. Том всегда знал, что Силие идет синий, но не менее прекрасен с ней в паре и весь диапазон от фиолетового до сиреневого. Она всегда завивает свои ресницы горячими щипцами, что несомненно травмирует ее от природы прямые и опущенные реснички. У нее безупречный вкус в макияже, но мистер Реддл хотел сделать по-своему, нанося на опущенные внешние уголки ее глаз мерцающие темно-серые тени, прорисовывая угловатую стрелку, в чем-то, бессознательно копируя макияж Смерти. Покрывает подбровные дуги белыми матовыми тенями, берясь за жидкую черную подводку, не желая корректировать ее вялую форму глаз, а только больше это подчеркнуть толстой длинной стрелкой, острый кончик которой смотрит вверх, стремясь к виску. Аккуратно и очень осторожно прокрашивает внутреннюю часть глаза перламутровым белым карандашом, зрительно распахивая ее глаза больше, а следом берет белую матовую подводку, взболтнув ее пару раз, и сняв излишки с кисточки, проводит еще одну стрелку, огибая расширяющуюся к концу черную, конец которой заметно длиннее соседней угольно-черной. Он действовал импульсивно и так, как ему подсказывало его внутреннее чувство прекрасного, каждый раз после своего выбора он еле сдерживал ошеломленный взор и довольную улыбку, не переставая сокрушаться от того, насколько красива его собственная дочь. Когда его пальцы наконец-то вцепились в тушь для ресниц, то Силия захотела накраситься сама, боясь, что Том выколет ей от спонтанного приступа ярости глаз. А он не сказал ей ни слова, повторяя про себя, насколько красивы и роскошны могут быть женщины, от чего порой даже накатывает зависть, но и гордость, потому что невероятно-красивая Силия была готова идти рядом с ним. Сегодня она при всех объявит его своим мужем. Он не знал, как далеко продвинулась его жена, но он не переставал считать ее самой достойной и великолепной. Нисходил от злорадного эгоистичного блаженства, представляя, как ему будут завидовать все мужчины в зале, потому что ни одна женщина, по мнению мистера Реддла, не могла сравнится с его дочерью. Она была как прекрасная несуществующая женщина, быть настолько сокрушительной и изящной просто невозможно и опасно. Таких людей нет. Безрассудно быть такой безупречной. Очерняет ее и так несветлые реснички, причесывая ко внешнему уголку глаза, а нижние ресницы у нее были слегка закручены и достаточно длинны, ему особенно нравилось, как сияют эти нижние реснички. Ему сильно захотелось расцеловать Силию, но ее ждущий и уже утомленный взгляд наставлял его поторопиться, а он все никак не мог наиграться, желая в какой-то момент накрасить ее глаза по-разному, а потом злостно взвыть от смеха, испортив Силие весь настрой и настроение. Последним штрихом стала его любимая матовая лилово-малиновая помада, которой он обогнул ее изогнутые утонченные губы, наконец-то отпуская к собственному отражению. Он с ироничной улыбкой наблюдал и ждал ее реакции, ожидая: «Ты гений, Том!», берет расческу и начинает распутывать ее сухие волосы, бережно и не дергая, а они у нее очень послушные и гладкие, от пары заходов расческой — рассыпаются, покорно ложась на спину, не переставая отблескивать жидкой карамелью на свету.       Силия ничего не говорила Тому, но она была немного обижена, ощутила странное чувство где-то внутри себя. Смотрела на себя так, словно это не она вовсе. Это было педантично-ровно, идеально сочеталось между собой, подчеркивая все достоинства ее глаз, длинных изломанных бровей и удлинненных недовольных губ. Но смотря в зеркало, она не могла выловить то чувство, что крутилось у нее в голове, потому что оно пряталось за различные важные мысли, оставаясь незамеченным. Она подняла взгляд на своего отца, который был занят ее волосами, прямо как это было в детстве. Он вплетал ей ленты. Их цвет зависел от ее возраста.       — Ты сделал из меня себя, — злобно задевает все его старания, начиная усмехаться, не говоря ему и слова благодарности. — Смотрю и думаю о том, что я неприлично похожа на трансвеститку! — выплевывает ему это в лицо, видя, как ему неприятны ее слова. — Ты накрасил меня так, как хотел бы сам быть накрашенным! — не перестает обесценивать все его старания, возвращаясь в детство, когда не могла сказать ему и слова из-за страха.       — Если бы я хотел — я бы накрасился, — не понимает, зачем она говорит такие обидные вещи, ведь он действительно старался ради нее, он хотел это сделать с ней — придать красоты своими руками. В глазах Тома она выглядела приближеннее всего к своему истинному лицу.       Силию пронзила совесть, она поняла, что загрубела и очерствела, но Тома не жалко. Но он не отстал от нее даже после этого, выполняя свою странную и нужную только ему работу — муторно и с обожанием надевает на нее платье, а у самого аж дыхание прихватило, когда он коснулся ее горячей спины, медленно застегивая молнию. Она сама его выбрала. Том смотрел с ее правого плеча на отражение, в котором видел Силию в лицо, а она безотрывно смотрела ему в глаза, съедаемая легким коварством, пышущая каким-то опасным величием. Темно-фиолетовый ажур ниспадал по ее ногам, тогда Том пробрался своей рукой под глубокий вырез на ее левой ноге, чувствуя эти эластичные плотные чулки. Он с придыханием наблюдал за тем, как она натягивает их на свои ровные изысканные ноги. Поднимается руками выше, огибая изгибы ее талии, а под пальцами приятно шелестит плотная ткань, забывая про длинную прилегающую юбку до самого пола, его руки мнут и оглаживают ей живот, приподнимаясь выше, бережно проводя под линией груди, он засовывает пальцы одной руки ей в неглубокий вырез, другой сжимая одну ее грудь, кусая несдержанно за высившуюся ткань острого плеча платья, оттягивая ткань на себя и слюнявя. Силия вся была полностью закрытая, даже руки до запястий, но если прощупать и присмотреться, то можно увидеть, как нагло Силию можно раскрыть — хватает ее за ногу через глубокий вырез снова. Притирается к ней со спины, что Силия в какой-то момент обрывает, грубо скидывая с себя его руки, накидывая поверх своих плеч какую-то серебристую струящуюся плащ-мантию, которую мистер Реддл никогда, кажется, не видел и, присаживается на заправленную кровать, будучи почти в полной готовности заступить в Конгресс как самая вздорная и пленительная женщина. Она задирает подол, оголяя свои босые ноги.       — Хочешь надеть их на меня? — очень мягко, но побуждающе улыбнулась. Силия наблюдала, как ее отец потихоньку и нерешительно опускается вниз, берет одну ее туфлю и сначала долго и неуверенно рассматривает, как будто борется с чем-то внутри себя.       Приятная бархатная ткань, которой были обтянуты ее туфли несказанно сильно напоминала Тому бархатистость кожи самой Силии. Черная лодочка на высоком каблуке, которая приятно пахла, а еще она была большая. У Силии очень узкая, но длинная нога, нервно сглотнув то странное рабское чувство, он пытается подавить ту дрожь, которой исходит все его тело. Берет ее за одну ногу и притягивает к себе, надевая одну туфельку, приходя в щемящий горячий трепет от всего, что между ними происходит. Ему несказанно нравилось его положение, но мистеру Реддлу непосильно это признать, поэтому он замкнулся и стыдливо растерялся, зная, что все, что происходит между ним и Силией — останется только между ними. Обувает ее вторую ножку, но все еще не может выпустить из своих горячих потных рук, рассматривая все тонкости и изгибы, подъемы и плавные спуски ее голени. Прижимается лбом к ее ноге, не в силах противиться, и полностью покориться тому странному возбуждению, которое бьет из него как подземный ключ. Силия казалась ему прекрасной несносной женщиной, которую он хотел любить каждый раз по-разному, находя успокоение стоя перед ней в таком унизительном положении. Целует ее туфлю, медленно поднимаясь к щиколотке, зная, что Силия за всем этим меланхолично наблюдает. Она не говорит ему ни слова, что просто заставляет его рассыпа́ться от комплиментов и благодарностей, — настолько сильно ему с ней комфортно. Она не донимает его своим присутствием, не навязывает свои взгляды, не посвящает в свои планы, не перечит и не задает вопросов, не требует и не просит ничего. Пленительное игнорирование на грани милосердного понимания. Он не может насладится тем, что получает рядом с ней, а в мыслях оправдывается жалким: «Эта женщина просто меня достойна», в глубине души его съедал плотоядный червяк, который уверял, что это он с каждым днем все больше недостоин ее. Она оказалась такая сильная, она все стерпела и даже выбралась из той трясины, в которую ее утянул он сам, причем насильно и очень грубо, он желал разбить ее как хрустальный сосуд, а сейчас ему кажется, что это она топчет его своими туфлями.       — Встань, — резко выскальзывает у него из объятий, вставая в полный рост, начиная расхаживать с удрученным и задумчивым видом, а Том сосредоточен только на том, как стучат ее каблуки, постоянно мусолит в воспоминаниях тот момент, когда прикасался губами к ее туфлям и то, как это утоляло его внутреннюю ничтожность перед ней. Он не может признать себя виноватым, но странные мысли все больше сдавливают его в чувстве, которое чем-то схоже с раскаянием. Его уничтожает то, насколько недооценил он ее, ведь прямо сейчас хватает за ногу, слыша, как Силию это ввергает в веселый, нет — насмешливый хохот. — Да встань же ты, — продолжает смеяться, ведь он хватается за ее ногу, прижимаясь щекой к заостренному колену, думая о том, что больше всего на свете не хотел бы потерять Силию и те отношения, которые у него с ней завязались. А мистер Реддл вспоминал себя тем приютским брошенным и никому не нужным ребенком. Многих на его памяти усыновили, но только не его. А почему? Он ведь всегда отглаживал свою серую форму, заправлял скрупулезно кровать, хорошо учился, делал английский пробор и влажной расческой приглаживал волосы, — а ведь многое он делал и по сей день, но тогда — в приюте Вула его обошла не одна прекрасная семейная пара. «Старуха Коул постаралась!», — Том обиженно и внезапно кусает Силию в колено, пробуя на вкус этот тугой нейлон, от чего она от страха вскрикнула и продолжила звонко смеяться. Она коснулась его волос и стала пробираться сквозь густые пряди, мягко поглаживая и игриво взъерошивая, оттягивая и приглаживая, успокаивая и разжигая своего Тома. «Нам нужно тебя приодеть», — ее голос проносится у него в голове какими-то глухими обрывками, она разговаривала с ним то ли как с ребенком, то ли как с собачонкой.

      — Помоги мне надеть шубу, — он почувствовал запах ее парфюма, он отразился на его языке чем-то ванильным и приторным. Держать и прикасаться к ее нежным пушистым мехам стало для него в одночасье все равно что прикосновением к королевской мантии. Приятный шелковистый мех, а пальцы утопали глубоко в подшерстке. Шуба из арктической лисы или по-иному — песца, мистер Реддл был пленен этой длинной, напоминающей волчью шкуру, шубой, хотелось укрыться ею, зарыться и трогать-трогать-трогать, щекотать свои пальцы и лицо, вдыхать запах, который привнесла в эту вещь Силия. Незабываемый запах, в нем смешивалась горечь сигарет и сласть духов. А какой тяжелой оказалась эта шуба, — возгордился, когда прикоснулся к ней, представляя, что надевает на королеву ее накидку. Как только Силия просунула руки в длинные объемные рукава, она моментально вырвалась из приставучих объятий мистера Реддла, хватая наскоро сумочку, открывая дверь их номера, одной ногой переступая порог, Силия на полпути остановилась и обернулась на Тома, окинув его оценивающим взглядом, после чего лучезарно улыбнувшись, добавила:       — Приведи себя в порядок, я схожу оплатить номер, — она просунула пальчики левой руки в коротенькую бархатную перчатку, прикрывая за собой дверь, спиной чувствуя то обожание, с которым ее муж смотрел на нее. Он до боли сильно ее любит, да так, что от этого становится стыдно.

      Оживленный Бродвей и неугасающий даже в ночных сумерках гордый Вулворт-билдинг. Силия старается ступать только по расчищенной дороге, боясь поскользнуться на мещанских дорогах, которые совершенно не предназначены для той обуви, которую она безжалостно эксплуатирует не по погоде. Плотным покрывалом на ней мерцал и подрагивал в ночных фонарях изумительный голубой песец. Силия спешит и спешит, поворачиваясь к совершенно бесстрастному мистеру Реддлу, который наблюдал в красках ночной оживленный Манхэттен. Его притягивали зажигательные звуки ночного Нью-Йорка, которые как назло именно сегодня оглушали, не стихая ни на миг. Тут можно было внимать и хриплому джазу и разговорам прохожих и частому реву машин. Если приглядеться, то можно заметить, что Даунтаун полон изысканных и дорого одетых людей. Ну прямо Лондон с чрезмерно свободными взглядами на будущее.       — Я ведь не католичка? — Том услышал ее яркий вопрос, а еще она ухватила его под руку.       — И никогда не была, — возмутился изо всех сил, ведь мистер Реддл терпеть не мог католиков, считая их дикими и заблудшими людьми. Но он догадывался, почему Силия это спросила, ведь Мэри Реддл была католичкой. И да, при рождении Силии именно Мэри настаивала на крещении, но Том наотрез отказался и не пожалел об этом ни разу. Ни одна мысль не заставила его усомниться в собственном и немного своенравном жестком выборе. Силия потянула его по проспекту, не в силах унять свое любопытство и интерес, пока Том только догадывался почему для его жены так важно то, что сегодня будет происходить за стенами Магического Конгресса. Да, Джон Кеннеди и Серафина Пиквери должны найти новые точки соприкосновения, вывести Америку совершенно на новый уровень международных отношений, если так можно было выразиться. Но что это даст? Том упорно отказывался принимать столь странный и дикий ход — объединение двух общин: магловской и магической. Зачем? И кому вообще пришло это в голову? Начав копаться в собственной памяти, он не нашел удовлетворяющих данное событие воспоминаний, то есть в прошлой жизни ничего подобного не было. Мисс Пиквери оставалась упорно на своем, а после нее и ее приемник. Ничего из того, что происходит сейчас — не было. А это значило только одно — искусственные изменения истории. Мистер Реддл посмотрел с недоверием на Силию, осуждая, но он моментально отметает подобные мысли. Силия Реддл не может быть причастна к каким-либо изменениям на политическом уровне, хотя бы просто потому что должность ей этого не позволяет, она ведь все же по положению достаточно далека от внутренней политики. Но что тогда заставляет Силию рваться к Вулворт-билдинг даже по скользкой мостовой? — она ведь может сломать себе лодыжку. Портье, охраняющий стеклянную обособленную дверь, над которой распростерлась ширококрылая бронзовая сова, услужливо кивнул, стоило им подойти. И Тому показалось, что даже заграницей он очень известен, влиятелен и притягателен, поэтому этот старикашка в красном сюртуке говорит им: «Добро пожаловать», но весь мир мистера Реддла в одночасье ломается и осыпается как песчаная крепость, стоит портье добавить: «мисс Реддл». Это все было адресовано Силие и тогда Тома это сильно укололо, но вместе и с тем по нему теплой волной растеклась гордость. Гордость за собственного ребенка и неутомимая ревность к жене. Силия ослепительно улыбается и на секунду забывает о Томе, выпуская его из своей хватки, наспех отправляясь внутрь Конгресса. Возмущенный, но все же заинтересованный, он следует за ней, оказываясь в главном зале, в котором всего день назад успел побывать. А вот на том диване он встретил Силию, а потом она увела его по коридору куда-то в закрома, — рассматривает и вспоминает, совершенно не узнавая в нынешнем помещении старый конгресс-зал. Все изменилось по мановению многих волшебных палочек. Зеркальные стены и потолки мерцали как от солнечного света, где-то под куполом витал огромный сгусток золотого Люмоса, освещая все, придавая слегка интимную, но торжественную обстановку. Зал поделили греческие позолоченные колонны, от которых раньше тут и упоминаний не было. Несвойственная небоскребу помпезность с нотками викторианства сквозила от каждой новой картины, от той роскошной мебели, которая появилась. А вместо центральной лестницы теперь обрисовалась небольшая сцена, на которой расположились музыканты и акробаты, трибуна под флагом конгресса, а рядом примерно трехметровая мохнатая елка, которая вся сияла и пестрила разноцветными шариками и фигурками, среди которых Том Реддл не упустил волшебную палочку. Фуршетные длиннющие столы, распростертые до самой трибуны, а меж ними огромное пространство и всего лишь одна продолжительная красная дорожка. Барные стойки стояли чуть дальше сцены, Том видел только огромные треугольные эльфийские уши, что заправляли напитками, едой и обслуживанием приходящих и уже пришедших гостей торжества. Силия тут же отдает свою шубу в руки грязного эльфа, даже не посмыслив возмутиться, кажется, Том был убит этим только больше, сам он гордо стоял в своей чернобурке, назло решив пойти против правил и не снимать с себя верхнее величие. Силия обернулась к нему и с ее лица на секунду соскользнула улыбка, она утомленно и раздраженно осмотрела его и насильно сдернула с него эту шубу, злясь, что он специально все портит. А он продолжал разглядывать толпящийся и переговаривающийся народ. Фраки, яркие длинные платья, блестящие мантии — здесь собрались маги множества народностей. Презентабельны и блистательны все работники Конгресса, и вот, прямо там, под сценой в середине красной дорожки стояла Госпожа Президент. Ее облик вызвал у Тома недоумение и некий шок, он посмотрел на Силию, которая только гордо улыбалась и уже с кем-то поддерживала глупую посредственную беседу, оставив его одного. Серафина Пиквери, и как минимум четыре главы отдела, плюс-минус послы других магических народов, стояла в легком шифоновом струящемся белоснежном платье, напоминающим греческую тунику, ее светлые волосы были интересно уложены и то, что вызвало у Тома возмущение и шок — это то, что примостилось у нее на голове. Корона. Семиконечная корона, в точности копирующая корону Статуи Свободы, у основания, где у настоящей статуи двадцать пять окон, у Серафины Пиквери мерцали разноцветные крупные бриллианты. Свет падал на них и они отблескивали радужным сиянием. Все крупные, все строго квадратные. Госпожа Президент бросает Мистеру Президенту вызов. Ты моя страна, а я твоя богиня, — все переиначил мистер Реддл, придумывая все более новые и изощренные смыслы, находя во всем этом масонский заговор и опасное лицемерие, интерпретируя каждый жест Пиквери по-своему. Этот вечер напоминал какой-то неудавшийся маскарад. Госпожа Президент выделилась среди всех, заявляя, что она символ демократии и свободы. «Какая философия…», — задумался Том, разгадывая тайные послания Серафины. Может быть она заявляла магическому народу о выходе из заточения, о том, что она дарует всем свободу и безнаказанность? Его очень зацепил этот образ, ранил самолюбие, удивил, вдохновил, побудил к каким-то странным фантазиям. Но он однозначно отплевался, считая, что Пиквери совершенно не идет образ греческой богини, да и свобода из нее так себе.       — Том, где твоя палочка? — Силия расстегивает его пиджак и лезет внутрь, начиная всего трогать и щупать, что приводит мистера Реддла в скользкое возбуждение и странное смущение, он внезапно захотел, чтобы Силия надела на себя семиконечную корону и перевоплотилась Гекатой. Она вытаскивает его палочку.       — Что ты делаешь? — злится, не понимая для чего это нужно.       — Как это что? Сюда приедет сам президент США, ты думаешь тебе позволят иметь с собой оружие? — она возмутилась только больше, а ее интонация упорно склоняла его к тому, что он виноват и следует раскаяться. Силия куда-то убежала, оставляя Тома одного, а он смотрел на всех этих конгрессменов и министров, считая, что в Англии настоящее Министерство, а тут у них — за океаном цирк и театр абсурда! Палочку сдать! Как до такого додуматься могли? Том готов строчить жалобу за то, что его ущемили заграницей, как погано с их стороны. Это так унизительно. Отдавать свою палочку, словно достоинства лишили. И ради чего? Ради какого-то магла! Мимо Тома проносится левитирующий поднос с шампанским, Том, недовольный и униженный, резко выхватывает фужер, делая неудовлетворенную физиономию, стараясь всем своим видом показать как ему противно. Идти на соглашение с маглами. Что они соглашать будут?       — Здравствуйте, — к Тому обратился приторный женский голос, обернувшись, он увидел уже знакомую блондинку. Да, он уже видел ее, это именно она восседала рядом с Силией и ворохом бумаг. Но она была не одна, с ней какой-то низкий и толстый мужчина, видимо ее отец, так как черты лица у них были схожи.       — Здравствуйте, — первым делом Том протянул руку незнакомцу, натягивая приветственное дружелюбие, пожимая его хлипкую ручку с короткими пальчиками. Блондинка, дождавшись, когда руки мужчин расцепятся, протягивает мистеру Реддлу свою облаченную в длинную перчатку руку, требуя уважительного поцелуя, Том обращает внимание на крупные перстни, окольцовывающие ее пальцы. Вся эта женщина была в бриллиантах и золоте. Берет ее за руку, слегка кивая в знак приветствия, касается шелковой ткани губами, принимая предложение познакомиться.       — Мы встречались? — заговорила она, а как разулыбалась, как занервничала.       — Нет. Никогда.       — Это мой отец, — подтверждает догадки мистера Реддла. — Правда папа совершенно не поддерживает это мероприятие.       — Вот как? — Том с радостью переметнул свое внимание на мужчину. — А я полностью с вами согласен. Где это видано, чтобы волшебники сдавали палочки?       — Да-да, я вот тоже не понимаю, — старик поддержал брюзжание мистера Реддла. Кроме седины их еще объединяли и общие недовольства. — А то мы видите ли должны налегке, а господин Джон Кеннеди с оравой охраны. А если у них огнестрельное оружие в штанах? — расхохотался старичок, после того как напугал всех рядом стоящих. — Кстати, — посмотрел он на свою дочь. — Это Марта. Она не замужем, — он искоса посмотрел на нее, от чего Марте стало неловко.       — А вас как зовут? — Марта обратилась наконец-то к Тому сама, стесняясь присутствия старшего родителя.       — Том Марволо, — на выдохе произносит, делая глоток, не понимая где Силия.       — А я вас не помню. Вы с кем-то пришли? — продолжает его спрашивать, а Том хотел бы сохранить свою личность в секрете.       — Да. Он пришел со мной, — Том почувствовал, как Силия берет его за руку, а еще у нее был недовольный натянутый голос. Она взревновала. — Здравствуйте, мистер Кроткотт, — Силия улыбнулась и протянула руку отцу Марты, которую тот ласково чмокнул.       — Вы невероятно похожи, — ахнула Марта и снова заулыбалась, а Силию аж всю пробрало. — Вы брат и сестра? — задает наивный вопрос, после которого мисс Реддл готова стать снова «миссис».       — Нет, — улыбнулась она так же задорно в ответ. — Это мой муж, — взяла его под руку, облокачиваясь только сильнее, не замечая, как Тома заводит все, что происходит прямо сейчас, а особенно, когда Силия всем телом на него так напирает. А затем он заметил, как его дочь злорадствует Марте, правда, он пока что не понимал почему и в чем смысл, но мисс Кроткотт моментально покраснела и опустила стыдливо глаза, чувствуя всю неловкость произошедшего.       — Недавно расписались? — голос Марты приобрел совершенно другие нотки, на что Силия среагировала, Том не понимал эту тонкость женских прений, но между ними двумя была искренняя неприязнь. — Почему не позвала на свадьбу?       — Мы пятнадцать лет в браке, — Силия сказала это очень раздраженно, на что Марта только сделала такое лицо, будто выдавливала из себя положительные эмоции. Том понял одно — та женщина не верила Силие. И на этом их неудачная беседа прекратилась, тогда он посмотрел на Силию, которая не могла найти себе места, злясь и ругаясь.       — Марта самая настоящая охотница на богатых, почему она сидит одна, не задумывался? — начинает говорить с ним так, словно он в чем-то виноват, а тон у нее был такой, с которым обычно предъявляют претензии. — Да потому что она все выбирает себе получше. Но что-то все ни туда, ни сюда, — Силия выговаривала это по большей степени самой себе, тогда Том понял, что она очень устала, потому что работая в Конгрессе перетерпела кучу обзывательств, сплетен и это ее доводило.       — Чудно выглядите, — Том слышит очередной женский голос, уверенный, что это его оценили по достоинству, но обернувшись, он видит совершенно незнакомую ему женщину. Она ему совершенно не понравилась, да настолько не понравилось, что он хотел от нее как можно быстрее избавиться. Он старался всем своим лицом как можно более прозаично и наглядно показать то, как она его отталкивает. Но Том чуть не разбил бокал от удивления и досады, когда понял, что эта женщина подошла к Силие.       — Спасибо, — улыбнулась и очень вежливо ответила, а следом посмотрела на Тома, — Тина, это Том Реддл. Мой муж, — Силия впитывала всю реакцию своей коллеги с особой жадностью, просто преисполненная невыносимой гордостью и завистью к самой себе. — Том, это Порпентина Голдштейн, она один из лучших мракоборцев, работает под руководством героя войны — Персивая Грейвса. Однажды мы были вынуждены противостоять нападению в Гарлеме вместе, — Силия так много рассказывала и Тому было интересно, но вместе с тем его это очень необъяснимо бесило, потому что Силия будто бы постоянно хвасталась.       — Очень приятно, — улыбнулась Тина. — Но я вообще хотела спросить… — замялась она, не зная как подобрать слов. — Ньют Саламандер, не знаю как и что с ним, но он искал тебя. Я просто переживаю за него. Он пропал, — Том подметил, что очередная Голдштейн не в себе, ведь Тина была слегка пьяна, что, видимо, и развязало ей язык. Том с презрением оглядел алкоголь в собственном бокале, а следом и всех этих чиновников, мракоборцев и просто богатых выскочек, которые безмерно упиваются. Отвратительно!       — Он нищенствует, — злобно вклинился Том, а сам наслаждался тем, какую печаль и какое сострадание вызывают его слова у этой женщины. — Он никчемен. У него теперь даже больше нет палочки. У него ничего нет. Снимает комнатку в Аптауне над баром. Не знаю на какие средства живет, но он очень погружен в свои дебильные исследования! — Том чуть не расплескал свое шампанское, а затем увидел этот молчаливый, но испепеляющий взгляд своей жены, что только больше его раззадорило. — Голдштейн? А Куинни случайно не ваша сестра? — бесцеремонно издевается, выпивая бокал шампанского залпом и берет сразу же новый.       — Да, но… Вы и ее знаете? Что с ней?       — Она… — поднял задумчиво брови. — Она на стороне Грин-де-Вальда, — радостно огласил, внимая разочарованию на лице Тины, которое граничило с самым настоящим горем. — А еще она вас ненавидит, — нагло врет и не может остановиться.       — Вы встречались? — Силия не понимала как такое возможно.       — Да, было, — уклончиво добавляет. — Во Франции.       — Что еще она про меня говорила? — вцепилась в Тома Тина, готовая слушать что угодно, если это хоть на миг сблизит ее с утерянной сестрой.       — Она говорила, что вы ее раздражали с самого детства. Она обвиняет вас в том, что случилось с вашими родителями, — не может остановить поток гадкого вранья. — А вы не задумывались почему она пропала и больше не пишет вам? — Том знал истинную причину: Куинни боялась и за себя и за сестру, но Том вывернул это в другую сторону: — Она не может вам простить того, что вы не на стороне Геллерта, что вы ей не помогли. И вообще она отреклась от вас. И не хочет с вами знаться.       — Откуда ты все это знаешь? — возмутилась Силия.       — Я был ее личным психотерапевтом. Она платила мне за один сеанс неплохую сумму денег, — как бы невзначай добавляет. — Вы ужасная сестра по ее словам, — а Том вернулся к Тине, считая, что с нее еще недостаточно. Он хотел ее слез. — Что вы убийца ее счастья.       — Простите… — он доводит Тину до слез и она моментально удалилась, разочаровывая Тома, ведь он еще не все сказал.       — Как жестоко, — погладила своего мужа по плечу Силия. — Я ни разу не поверила в тот бред, который ты придумывал на ходу.       Он берет второй бокал шампанского и протягивает его ей, от чего она сразу заулыбалась. Они чокнулись и, смотря друг другу в глаза, сделали свои первые глотки.       В томительном ожидании зал прождал недолго, так как влетел некий министр и чуть ли не закричал на весь зал:       — Они приехали!       Народ сразу же забушевал, молва начала неуёмно переговариваться, смотреть по сторонам, Госпожа Президент достала свою волшебную палочку, что возмутило мистера Реддла, взмахнув ею — перед входом, прямо на широкой стене распростерлись два флага. Один принадлежал магловской Америке, другой магической и висели они друг напротив друга, ни один не был выше другого, ни один не был длиннее другого. Это олицетворяло двух глав, которые под красивым предлогом должны будут впервые встретиться в этой торжественной церемонии, в этом помпезном зале, который был стилизован под Белый Дом. Том немного напрягся, отказываясь вообще хоть как-то реагировать, но он не мог врать — Джон Кеннеди — то имя, которое он слышал не только в этой жизни, но и в других и прямо сейчас тот самый Мистер Президент зайдет сюда? Ступит в сердце Магической Америки?       — Кеннеди, Кеннеди, Кеннеди, Кеннеди, Кен-неди, — пропела Силия веселую песенку, которую не раз слышала по телевидению, а Том моментально повернулся на ее по-детски тоненький голосок, находя все происходящее странным. Откуда у его дочери такая любовь к американскому президенту?       Двери распахнулись и Силия ахнула, когда увидела мистера Кеннеди, который без опаски делал шаг за шагом прямо по красной дорожке Конгресса, проходя мимо глазеющих на него людей. Его окружало примерно с десяток человек. Темно-синий костюм был ему великоват, Мистер Президент улыбался всем своей жемчужной, озаряющей теплом, улыбкой, кивая каждый раз в ту сторону, где стояли зрители и свидетели сегодняшнего события. Силия вцепилась в Тома практически ногтями, когда президент посмотрел в их сторону. Подруку с ним шла его жена, которая старалась сделать вид, что данное мероприятие ее не напрягает, но Силия видела, как Первой Леди США совершенно некомфортно находиться здесь, как боязно и немного странно.       — Кто все эти люди? — презрительно смотрит им в спину Том.       — Смотри, — притянулась к нему, начиная шептать очень тихо, практически на ухо. — В центре Джон Кеннеди, рядом с ним его жена Жаклин. По правую руку от президента идет его брат и верный советник — Роберт Кеннеди. Позади них третий брат — Эдвард. Непревзойденные красавцы, — она восхищалась этими мужчинами, и не стесняясь, демонстрировала свое обожание, что на какую-то секунду разозлило Тома и будь у него палочка, он убил бы каждого из них. — Джозеф Кеннеди — отец семейства и один из финансистов и просто богатейший человек Америки, — указывает на худощавого седого старика в очках, — в свое время он был сенатором и пытался баллотироваться, но у него этого не вышло. Роберт Кеннеди — младший брат президента, — указывает на еще одного высокого и худощавого мужчину, у которого было самое смазливое лицо среди всех, — он был организатором избирательной кампании своего брата. Эдвард Кеннеди — самый младший из братьев, — указывает на того молодого парня рядом с Джозефом Кеннеди, — он руководил избирательной кампанией своего брата. Все они ирландцы и католики. Джон Кеннеди не только самый молодой президент Америки, но и первый католик, занявший пост главы страны.       — Я не понял, — возмутился мистер Реддл, опуская взгляд на Силию. — Какого черта их так много? И все политические деятели? — его скептицизм накрыло волной смеха, он хотел бы верить в то, что президент Кеннеди столь же амбициозен, как его описывают все вокруг, но стоит посмотреть на всех наряженных послов и министров, которые носили одну фамилию, как вера резко испарялась. Том считал это вопиющим и страшным. Вся страна в руках одной только семьи — это казалось безумием. Или монархией.       — О, Кеннеди — это целый клан, мой дорогой Том, — властно улыбнулась Силия, упиваясь разглядыванием президента.       — Прямо как у нас? — его интонация показалась Силие глупой и наивной.       — Нет, — краткий смешок. — Мы ничтожны как лысеющая шевелюра метродотеля по сравнению с ними. Хочешь спросить почему их семья лучше? Поверь мне, на это есть множество причин, начиная от отсутствия инцеста, заканчивая сплочённостью и многодетностью. Роберт Кеннеди не отходит от своего брата президента ни на шаг, понимаешь, что это значит? — повернулась она к Тому, не сдерживая меланхоличного восхищения. — Это значит что за страну взялась одна большая семья, где практически каждый мужчина герой или знаменит. Не вижу ничего прекраснее. Честолюбие — порок великих, мой дорогой Том. Прошу, внимай его — клан Кеннеди.       У него сложилось впечатление, будто Силия говорила не о реальных людях, не о реальных судьбах, а о своих куклах. Том медленно и неторопливо оторвал взор своих карих глаз от неё, нехотя и с опасной ужимкой перевёл взгляд на вошедших, не поднимая упрямых ресниц. Серафина Пиквери в окружении своих глав, сделала пару шагов по направлению к президенту и только когда они сравнялись, их взгляды оценили друг друга. Том был уверен, что Кеннеди в шоке от прикида Пиквери, однако, его тактичность была превыше всего, поэтому он даже сделал Госпоже Президент слащавый комплимент, говоря, что от такой Статуи Свободы не отказался бы и он сам. Она позволила мистеру Кеннеди поцеловать свою руку, гордо заявляя всем прибывшим:       — Добро пожаловать в Конгресс, мы гордимся своим домом, — из ее уст это прозвучало чрезвычайно самовлюбленно, будто она в сердцах все еще принижала магловский народ. — Мистер Кеннеди, с вашего разрешения объявляю торжество по вашему прибытию открытым, — она криво ухмыльнулась, а сам Джон Кеннеди в окружении своих родственников ступил на трибуну, начиная пламенную речь. Том даже не хотел слушать его обещаний, но держался Кеннеди просто невероятно. Он харизматичен, от него сильнейшая яркая энергетика.       — Я невероятно рад предстать перед вами, нашими братьями, которые вынужденны нечестно скрываться, — он говорил то, что каждый хотел услышать. — Считаю то, что происходит и происходило и моей виной — бесспорно. Ибо я за равенство народов Соединенных Штатов. Я хотел бы, чтобы вы все могли получать пособия, голосовать на выборах… — сделал паузу, а затем шутливо добавил: — за меня, — зал наполнился поддерживающими смешками. — Я бы хотел сделать вас частью нашего общества и оберегать как каждого гражданина своей страны. Я чувствую себя тепло и прекрасно, когда понимаю, что стану первым президентом США, который урегулирует все конфликты и сведет борьбу к минимому. Я многое обдумывал, и знаете, я бы очень хотел видеть некоторых из волшебников в своей партии. Только вместе и только сообща мы сможем выстроить идеальный мир. Думаю, вы со мной согласны, — он говорил с такой искренностью, что у многих слезы на глаза навернулись. Кеннеди охватил всех и каждого. Ему смотрели в рот и следили за каждым движением, за каждым поворотом головы.       — Господин Президент, — обратилась к нему Пиквери, властно прерывая его речь, от которой глаза публики светились, ведь это означало конец смертной казни за несоблюдение статута, конец запретам на межвидовые браки, конец страха в магическом обществе, — но семейство Бэрбоунов все еще ведет на нас охоту. Можете ли вы гарантировать нам безопасность и полное искоренение дискриминации и преследования со стороны Охотников на Ведьм? Понесут ли наказания те, кто состоял в этой преступной и античеловечной организации? — она говорила громко, невербальный Сонорус доносил каждое ее слово до всех присутствующих на этом мероприятии.       — Госпожа Президент, — его голос сделался очень обходительным и мягким, особенно при последнем слове, лицо Президента США расплылось в улыбке, которой он смущал каждую женщину, которой посчастливилось поймать его взгляд на себе, но только не мисс Пиквери — она была холодна и беспристрастна, — я хотел было сказать вам лично, но если вы так настаиваете, то я при всем магическом народе заявляю, что уже некоторые из представителей опасной секты были пойманы. ФБР расследует это дело. Мы думаем, что данная организация действует подпольно и это очень низкий поступок. Каждый, кто состоял в подобном и вершил самосуд — немедленно отправится в места лишения свободы, — на этих его словах весь Конгресс взревел овациями и словами благодарности, все больше и больше рук стали подниматься вверх, желая обратить на себя внимание Джона Кеннеди. «Мистер Кеннеди! Господин Президент!», — кричала толпа, пытаясь дозваться до невероятно обаятельного и демократичного президента, который в отличие от их родной Госпожи Президент вел себя с ними ласково и обходительно. Народ так страдал под гнетом варварских правил и все потому что страх и неверие надолго въелись в их умы. Том еще по Ильверморни помнил, что именно Серафине Пиквери выпала честь выбирать из четырех факультетов тот, в который она лично желала поступить. И конечно же это был Рогатый змей, прямо тот самый факультет, на котором учился и сам Том. Да, Том признал то, что Джон Кеннеди вызывает только положительные эмоции, он напоминал хорошего образцового отца, который обещал своим детям мир и процветание. Что-то внутри мистера Реддла перевернулось и ему захотелось пожать руку этому человеку, признаваясь в том, что его слова берут за душу, ведь мистер Кеннеди не был беспристрастен. По его загорелому лицу можно многое сказать, но то, что сам Кеннеди был в легком шоке — однозначно. Том видел, что Кеннеди считает, будто совсем скоро страна возьмет совершенно другие высоты. И нельзя было не увидеть желание всех присутствующих повысить качество жизни и не быть в стороне от того, что происходит в их стране.       — А сейчас, — Президент не мог перестать подогревать интерес публики, — я хотел бы спросить магический народ лишь об одном: разрешит ли он мне одолжить свою чудную Президент всего лишь на один танец? — это был самый неприкрытый и выпяченный флирт, с учетом, что жена Кеннеди была все это время в толпе зрителей и, попивая шампанское, натянуто улыбалась, убеждая себя в том, что так надо, что это всего лишь игра. Очередная игра ее мужа, потому что он всегда возвращается. К скучающей Жаклин моментально подходит Роберт Кеннеди и они что-то обсуждают, при этом их окружила толпа наблюдателей. Зал хором вскричал бурными овациями, отдавая свою Госпожу Президент в руки Господина Президента под ярчайший салют под стеклянными стенами Конгресса. Какой был бы хороший союз, — подумал Том. Муж и жена президенты, хотя это лишь на словах и он быстро отбросил эту мысль. А Силия взяла уже третий по счету бокал шампанского, на ее щеках проступил спелый румянец, а глаза выдавали игривое опьянение.       — Нет, мой дорогой Том, из них не получится пары, — прочитала его мысли Силия, поворачиваясь к нему. — Госпожа Президент не любит мужчин, — Том улыбнулся, подумав, что его жена шутит. А сам он наблюдал, как Серафина Пиквери, облаченная в Статую Свободы, прижалась к мистеру Кеннеди и они закружили в танце, вспыхнула музыка, заплясали акробаты в воздухе и на сцене, летали разноцветные ленты и мерцающее конфетти. Неутомимый задорный джаз, под который кружились, беседовали, выпивали и перекусывали свидетели торжества. Невероятное количество фотографов, которые следили за каждым поворотом танцующих президентов. Вокруг них закружили другие пары.       — Том, — Силия пихнула его в бок, отрывая от глупого разглядывания всего происходящего. — Миссис Кеннеди скучает, — протягивает она и странно смотрит на своего мужа, и глаза мистера Реддла забегали, он не хотел даже знать, к чему Силия это говорит.       — Ну и что?       — Представляешь как ей неприятно? — давит на него, приближаясь все ближе, искоса поглядывая на Джона Кеннеди, который моментально посмотрел на нее в ответ. — Ты очень красив, мой дорогой Том. И я хочу поделиться тобой — моим прекрасным обходительным мужем, с миссис Кеннеди. С Первой Леди США, — пугает и заводит его такой близостью и такими пошлыми речами, целуя его в шею, пробираясь рукой под его пиджак. — Один танец, Том. Я не прошу от тебя многого. Тебе невозможно отказать, — он уставился на нее, надеясь, что в какой-то момент Силия рассмеется и признается, что все это неудачная и плохая шутка. Но она только напористее смотрела на него, не выпуская бокал из рук. Ничего не сказав ей, он отставил собственный полный бокал и направился к Первой Леди США, пока Силия, закусывая губу, наблюдала за этим зрелищем. Жаклин была поистине прекрасна, строга, одета в романтичный розовый и стоило Тому подойти к ней, как она в неверии обернулась по сторонам. Силия не переставала посмеиваться и кичиться тем, что тот мужчина рядом с женой президента не кто-нибудь, а ее родной муж. Том был невероятно высок, выше самого Кеннеди и его братьев, а костюм его был ровно по фигуре, его самого с трудом не спутаешь с каким-нибудь кайзером или королем, а впрочем, Силия была уверена, что ее мужу как раз нужно идти к Виндзорам и жениться на какой-нибудь племяннице или кузине Елизаветы. Том стоял к Силие спиной, но она знала, что он что-то говорит Первой Леди США, потому что ее губы что-то отвечали ему и вот она — искренняя улыбка. Том не упускает возможность и протягивает руку Роберту Кеннеди, по которому было видно, что мистер Реддл зацепил и его. И вот они пожимают друг другу руки, а Силия понимает, что ее муж наплел им какого-то невероятного вранья, обольщая и затуманивая своей душной концентрированной аурой. Жаклин кладет свою ручку, покрытую атласной перчаткой в ладонь Тома и вот — они не менее прекрасно танцуют вместе. И Силия замечает, как на нее уставились коллеги, ведь уже многие были в курсе, что этот загадочный господин ее таинственный муж из-за рубежа, а те кто не знал — видел, как они романтично жались друг к другу. И вот, новая волна обрушится на нее, молниеносная известность в узких кругах Конгресса обратится и к ней тоже, ведь у нее такой замечательный и исключительный муж, которому под силу обольстить жену Джона Кеннеди. Силия берет еще один бокал шампанского, видя, как Господин Президент смотрит на нее и тогда она поспешно опускает глаза, делая вид, что что не заметила, а сама затеребила шелковистую мантию на своих плечах. Она поднимает глаза только в тот момент, когда слышит голос Президента, сталкиваясь с его взглядом.       — Мне кажется, — улыбнулся Кеннеди, — или моя жена кружится в танце с вашим мужем? — он был улыбчив, понурив взгляд на происходящее в светском обществе, осторожно глядя на женщину рядом с собой. Ему кажется, что она его бесцеремонно звала. Она не уступала ему в росте, ну настолько не уступала, что это даже завораживало, мистер Кеннеди ни за что бы не поверил в природную рослость этой тонкой изящной женщины, поэтому, оправдывая своё самолюбие, он спустился взглядом к её ногам, надеясь найти каблуки, но так и не разглядел их под полами длинного платья.       — О да, все верно, — заливается жаром и неимоверным счастье, которое выстреливает из неё как пробка из шампанского. Мистер Кеннеди… она так долго ждала встречи именно с ним. Потрясающий и обездоленный мужчина, которого она просто не могла упустить, получив шанс существовать бок о бок с ним в одном времени и в одной стране. Она одарила его оценивающим томным взглядом, который порождал только невыносимые вопросы, а затем и заинтересованные взоры окружающих. Президент был уверен, что эта женщина хочет его и он не ошибался, ведь все женщины хотели мистера Джона Кеннеди.       — Вы конгрессменка? — не может отцепиться от её томного взгляда. Какая мучительная и неловкая молчаливость рядом с ней — просто невыносимая.       Силия не знала, что ответить мистеру Президенту, ведь их конгресс вовсе не такой, каким являлся немаговский.       — Как вы догадались? — улыбается, поглядывая на то, как мракоборцы смотрят на них, как и некоторые представители охраны самого президента. — Может быть конгрессмен мой муж?       — Ваше лицо, оно кажется мне знакомым. Вам кто-нибудь говорил, что у вас глубокий взгляд и грустные глаза? — поворачивается к ней уже более свободно, улыбаясь широко и лучезарно, а Силия рассматривает мистера Кеннеди, подмечая его лоснящийся бронзовый загар, сожалея и желая сберечь весь клан этих притягательных людей. Она ощущала его поясничную боль, видя, как он улыбается сквозь неё, как жертвует собой и работает на износ, живёт во вранье и охраняет свою репутацию, которую так и норовят огрязнить. — Вы голосовали за меня? — он смотрит на неё снизу вверх, наблюдая, как Силия изо всех сил старается унять улыбку, которая предательски расползается на её лице.       — Я бредила вами с конца пятидесятых, — скандально кладёт руку ему на плечо, в открытую вплетая пряный флирт. — Я отдала бы все свои голоса ради одного вас, Господин Президент, — игриво, но очень низко пропела она, сжимая его плечо сильнее, видя, как мистер Кеннеди искренне приятно ошеломлён. — Но Атлантика и государства разделяли нас, не позволяя отдать ради вас голос, — вводит в недоумение. Он не понимал её, но очень хотел понять. — Я уроженка Англии, — она вскипятила этими до безумия странными речами.       — Англичане? Обожаю вас, — осмотрел её вновь, делая комплимент. — Я сам по крови ирландец, — улыбнулся он.       — О да, между нашими народами до сих пор конфликты. Это придает нашей беседе какую-то эротичность, — томно и соблазнительно протянула Силия, отставляя бокал, отходя немножко назад, скрываясь за мантией-невидимкой. Наблюдая за тем, как побледнел мистер Кеннеди. — Вы ведь не возненавидите меня за то, что я англичанка? А еще я просто не могу выносить эти взгляды, — раздвигает пространственные покровы, показывая свое хитрое лицо, вцепляется в лацкан его пиджака, затаскивая с собой под скрывающую ото всех мантию, резко и властно притягивая к себе, уже выдавая свою пламенную страсть и показывая истинную магию.       — А где именно в Англии вы жили? — подступает к ней на шаг ближе.       — Этот город вам ни о чем не скажет, — скромно, но с усмешкой заверила.       — Графство? Хоть это вас не затруднит?       — Норфолк… — приближает к нему лицо, дёргая резко на себя, впиваясь в его сухие тонкие губы, пробуя на вкус магла-президента. Напирает на него, обнимая за поясницу, мягко поглаживая, зная, что у него остеопороз. Резко разрывает внезапный и очень пламенный поцелуй, обнимая и кладя голову ему на плечо, агрессивно, но очень искусительно говоря: — Я вас люблю, Джон Кеннеди. Верьте мне, иначе умрете, — на этих словах он нахмурился и занервничал, думая, что сейчас им будут манипулировать. — Я знаю, что вы страдаете с детства. Я знаю, что вы больны и это большая тайна, — доводит его. — Но я могу вылечить вас, — забирается пальцами в его светлые сухие волосы. — Боль уйдёт навсегда. Никаких лекарств. Никакой пули. Никогда.       — Откуда…? — хотел начать то ли отпираться, то ли расспрашивать, то ли угрожать и звать на помощь. — Но мой диагноз неизлечим, — в отчаянии сознается, задушенный её объятиями.       — По одному моему слову Смерть отступит от вас. Вы проживете долго. Достаточно долго. Ваш недуг уйдёт, нужно лишь только получить поцелуй настоящей Смерти, — сокрушает, пленяет и пугает одновременно, до дрожи в коленях, ему никогда не было так страшно, если только этот страх, который она подняла, не был со времён детства.       — Что вы хотите? — понимает, что Силия вымогательница и спекулянтка.       — Никогда не смейте идти против Магического Конгресса. Никогда не сомневайтесь в моих словах и… — она резко замолчала и отстранилась, заглядывая в его распахнутые глаза.       — И? — подталкивает её, рассматривая каждую черточку лица, настолько оно было необычным.       — Понимаете, — втянула на секунду обиженно щеки. — Вы как никто должны понимать, что нет смысла вкладывать в то, что прогорит. Если я в вас вложусь, сможете ли вы обещать мне мир и процветание? — Силия сделалась очень грустной и честной, она хотела достичь той Американской мечты, чтобы мир остался таким и только таким. Плавал в стабильности без изменений. Никаких революций, никаких подмен ценностей, никакого кризиса и войн. Только Американская мечта и крепкий институт брака, — она мыслила как типичная жертва английского консервативного воспитания.       — У нас одни цели, — протягивает ей руку, считая, что перед ним Сама Смерть, ведь после прикосновения её губ, боль отступила или ему так показалось?       — Для меня это очень важно, — сделалась меланхоличной, чуть ли не плача, пожимая ему руку. — Джон.       — Джек, — поправляет её. — Я предпочитаю Джек.       — Хорошо, Джек, в Даллас вы без меня не едите, — он не понял о чем она. — Я вам все расскажу, — улыбается она, внезапно сдергивая шелковистый покров мантии, выходя снова в свет. — Мы заключим контракт, разорвав который, всё, что вы получите от меня — потеряете за секунду. Это так… — дерзко отмахнулась, — чтобы у вас было меньше поводов пытаться меня обмануть. Я обязуюсь сделать для вас многое, а вы — сделать Америку страной мечты. Никаких воин, никакой бедности, никакой коррупции, никакого уравнения и смешанных браков — просто у меня есть один небольшой недостаток: я нетерпима к другим расам. Но я изо всех сил борюсь с этим. Никаких вольностей, только рамки, традиции и демократия.       — Постойте, но как вы меня найдете? Как вас зовут? Как мне вас найти? — все что успела услышать Силия, а потом мистера Кеннеди снова окружил его верный клан, за которым миссис Реддл довольно наблюдала, ощущая, как притягивается взгляд Президента к ее собственной персоне. Роберт и Эдвард что-то говорят ему, Серафина Пиквери готова удалиться с ним и обсудить все тонкости соглашения за закрытыми дверями, а Президенту приходится резко перестраивать все свои мысли и вот мистер Реддл спустился в гущу клана Кеннеди, услужливо отдавая Жаклин в руки ее мужа, после чего Президент что-то спрашивает у Тома и Силию все это напрягло, особенно, когда они оба бросили на нее косые взгляды. Том улыбнулся, на что в ответ улыбнулся и Президент, отдаваясь политическим обязательствам. Силия чувствовала то, как ее отец негодует, он смотрел на нее с еле скрываемым презрением, разочарованием и желанием получить разъяснения. Он настиг ее и Силия ощутила запах другой женщины, исходящий от его одежды, в какую-то секунду это больно ударило по ней, но плененная его разгневанным взглядом, она прильнула к его груди, забираясь под пиджак, не собираясь рассказывать о Джоне Кеннеди.       — Ты хочешь маглотизировать магическое общество, — понимает все, к чему она так упорно и настойчиво, но терпеливо идёт. После его такого грубого оценивающего жеста, Силия отстраняется и начинает злиться, чувствуя невероятную усталость и в какой-то мере истощенность.       — Да, — делает глоток шампанского, бесстрастно смотря куда-то в центр зала, но ни разу не на своего отца. В глубине души она стеснялась своих желаний, особенно перед Томом. Каждый раз сомневалась в себе, но каждый раз находила повод почему это делает.       — Зачем? — распахнул глаза, приходя в недоумение и лёгкий шок от ее отрешенности.       — Да потому что это выгодно! — не выдержала и, моментально поворачивась, злобно прошипела ему это почти в лицо, раскаляясь от негодования. У них были совершенно разные взгляды и позиции на построение внутренней политики. — Как ты не понимаешь? В изоляции наше общество многое теряет. Но никакой изоляции, кроме психологической на деле — нет! Волшебники делят с маглами районы, города, штаты, графства, страну, любовь. Я хочу паразитировать на магловском сообществе. Сделать магическое сообщество более самостоятельным чем в остальных государствах. Способным влиять на то, что происходит в политике всей Америки. Маги — не мусор! Мне неприятно такое отношение к себе. Считаешь это парадоксальным? А я считаю твои взгляды ортодоксальными, скучными и невыгодными, убыточными, разорительными, обесценивающимися, — не сдерживается и злится, тыча ему осуждающе пальцем в грудь. — В Европе пусть орудует твой единомышленник — Геллерт. Здесь же решения буду принимать я! — ставит перед фактом, практически разъяренная. — Не нравится? Вали в Европу.       Она злилась, но та томность, с которой он не спускал с неё глаз — околдовывала. Силия безотрывно смотрит на него, подходя почти вплотную, делая глоток шампанского.       — Что ты им всем наплел? — не сомневается в его лжи. Её груди упирались в него, он ненавязчиво положил ей руку на талию, а Силия, улыбнувшись, приставила бокал к его губам. Не разрывая взгляда, она поила его игристым вином, а затем, отставив хрустальный бокал, положила ему ладонь между ног, слегка упираясь и начиная его там мягко тереть.       — То, что я сенатор Министерства Магии в Британии и скоро стану послом в Конгрессе. То, что я многое сделал для сегодняшней встречи и подобный бред, — ухмыляется, не переставая восхищаться своей женой. Она чувствовала, как его член растёт ей в руку и становится тверже, оттопорщивая брюки. Стиснув зубы, Том что-то пролепетал, явно унесённый резким блаженством этой неполной близости, его рука вцепилась ей в талию и он сильнее прижался к Силие, одурманенный не только её обществом, но и пьянящими прикосновениями.       — Как он мне нравится, — царапает через штаны, доставляя мягкую щекотку, Силия говорила это ему на ухо и очень тихо. Том прижимает её пальцы сильнее, испытывая обезумевающую расслабляющую дрожь, будучи ещё очень далеко от конечного экстаза. — А если бы у меня был такой же, — заговорила она провокационно и очень тихо, прикусывая его шею. — Что бы это изменило? — отстраняется и заглядывает ему с эгоистичным интересом в глаза, обжигая тем возбуждением, которое разожгла.       — Ничего, — целует её в шею, готовый лопнуть и в сладостном оргазме растечься.       — Я бы засунула его тебе в задницу. У тебя прекрасная задница, но ты на ней только сидишь, — ласково гладит по щеке, не отрывая взгляда от его лица, находя своего отца неприлично красивым. — Сосал бы мне и глотал мою сперму, — целует его в самые уголки влажных губ, но под напором мистера Реддла снова ввязывается в бешеную страсть, отдаваясь внезапному тягучему приторному поцелую.       — Что ты чувствуешь там, — кладёт руку ей на пах, — когда хочешь меня?       Силия немного растерялась, а затем оскорбленно и ревностно улыбнулась.       — Это примерно те же чувства, как когда ты входишь в меня, но они отягощающие — гнетут неудовлетворенностью, — у нее спокойный низкий голос и просто пленительная интонация и обуревающий страстный взгляд. — Это как сосущие и умоляющие слабые спазмы. Ждущие и медлительные, меня от них аж всю передёргивает, я не могу думать в такие моменты ни о чем, кроме члена, который войдёт в меня и утихомирит то, что хочет накатить. Чудным образом рассасывается моя утомляющая похоть, обращаясь в исполинское наслаждение. А ещё у тебя идеальный загиб члена.       — Сейчас ты это чувствуешь? — гладит её по спине, не отрывая своего истомно-заботливого взгляда.       — Да, — сознается, чем вызывает у него неукротимое дикое возбуждение и желание слиться вновь. Сделать ей хорошо и облегчить те утяжеляющие муки, отпустить её душу и утихомирить тело, монотонно любя. Когда он входит в неё в такие моменты, то аж весь чувствует всю ту горячую негу от воссоединения, которую доставляет ей. А какое у неё лицо в этот момент… Какое-то скорбящее, молящее и бесстыдно-жалкое. Она загадочно и молчаливо потянула его за собой, прямо в какую-то безлюдную скрытую ото всех арку, из которой горел приглушенный свет, с каждым шагом Силия игриво оборачивается, а ее губы расплываются в коварной улыбке. Смотря на нее, он признается себе в том, что она заставила его испытать и испытывать невероятные, доселе неизвестные эмоции, быть в тех местах, в которые он никогда бы не зашел самостоятельно, внимать тем вещам, которые абсолютно противоречили его собственным взглядам. Оправдывается, думая, что все дело в том, что она ему не чужая, иначе не удостоилась бы подобной чести, которую так щедро дарит ей мистер Реддл — собственное присутствие.       Узкий длинный коридор и много-много дверей, на которых висят позолоченные таблички, одну из которых Том успевает прочитать: «Глава демартамента магического судебного управления». Обернувшись, видит, как Силия отошла к какой-то другой двери и пытается в нее вломиться, но ручка не поддается. Делая пару шагов навстречу, ему в глаза бросается древнегреческая богиня из белого мрамора на роскошном пьедестале, глаза у нее были завязаны, а в руках она держала весы. Том протянул руку, дотрагиваясь до этих бронзовых и настоящих весов, перевешивая одну чашу, кладя на нее палец, а затем резко отпускает, наблюдая, как весы в руках каменной Фемиды заходили ходуном, прямо как часовой маятник. Он смотрел на статую совершенно по одной особой причине — на ней была та самая семиконечная корона, в которой шествовала и гордо танцевала Госпожа Президент в руках Джона Кеннеди. Шутки ради она короновала Фемиду, а сама ушла в более строгий дипломатический вид ради заключения договоров с Джоном Кеннеди. Но Том был уверен, что эта корона преследует его. Тогда, когда он увидел ее в толпе впервые, эта корона тоже заметила его, поэтому прямо сейчас она смотрит на Тома, инкрустированная этими пошлыми и вычурными бриллиантами, но не так богато сияя при приглушенном свете. Здесь должны быть тайные двери, — понимает Том, начиная трогать стену, уверенный, что где-то там может быть спрятан лифт. Услышав, как Силия недовольно вздыхает, он отрывается от своих бесполезных, но очень затягивающих дум, оборачиваясь к ней, готовый смеяться над ее ничтожностью.       — Ну что? Дверь не открывается? — безжалостно язвит, наблюдая беззащитность Силии.       — Да, оно затворено на заклятье, а палочки я сдала, — признается, отходя в сторону, боясь приближающегося Тома.       — Нет палочки? Открой без палочки, — вскинул бровью, продолжая издеваться, это бесстыдно заводило и возбуждало его.       — Я не умею колдовать без палочки, — наконец-то жалким сделался ее вид, а Том только этого и ждал, наслаждаясь тем, какая она глупая и никчемная, какая слабая и ничтожная. Делает к ней еще один шаг, не оставляя возможности иметь личное пространство. Почти не касаясь, поглаживает ее по щеке, оскорбляя и принижая в своих романтичных мыслях как можно более изощренно. Это был широкий диапазон чувств: от любви до ненависти, от страсти до равнодушия, от радости до отторжения. Силия недовольно сжала губы и отвернула от него лицо, прекрасно понимая, что он о ней думает. Думает о всем том, что она делает и кем является.       — Ну да, — наконец-то заговорил, смотря в ее обиженный профиль, с особым цинизмом домогаясь и лишая свободы, — зато ты умеешь околдовывать мою палочку, — она вопросительно на него повернулась, практически касаясь его носа своим, все еще будучи в неоспоримой и упрямой обиде на такие грубо брошенные нелестности. — Ту, что в штанах, — добивает Силию этими пошлыми, низменными словами, наблюдая, как она приходит в немую ярость, но не успевает вступить с ним в скандал, так как мистер Реддл хватается за ручку запертой двери и ничего даже не произнося, просто поворачивает ее, отворяя, показывая то, насколько велика его сила. Он моментально обернулся к той статуе, смотря только на оставленную словно ему в подарок — семиконечную корону — точную копию той, что гордо возлежала на голове Статуи Свободы. Том тянет к ней руки и с опаской, но почтением, лишает обездоленную Фемиду короны, похищая и разоряя очередную красивую женщину, которая имела смелость не защищаться в его присутствии. Он победно ухмыляется, проводя пальцами по отполированному темно-коричневому металлу одного из длинных лучей с проблесками золотинки. А камни, какие же на ней самоцветы, да еще и такие крупные. У мистера Реддла загорелись глаза, он воспевал эту тиару, приходя в неистовый раж от того, что прямо сейчас чахнет и вздыхает над этим великолепным изделием. Она нашла его. Она хочет быть с мистером Реддлом. Хочет оказаться в его коллекции. Диадема Кандиды Когтевран не могла сравниться с той королевской грандиозностью, которую излучала эта корона, она была в разы больше и выше. Она стала свидетелем события исторической важности. Она покинула гениальную строгую голову Серафины Пиквери, чтобы оказаться в его беспощадных руках.       — Мой дорогой Том… — слышит мягкий ласковый зовущий голос и в какой-то момент Тому кажется, что это семиконечная корона заговорила с ним. От наваждения его отрывает образ Силии. Том понимает, что остался в пустом длинном коридоре совершенно один, оборачиваясь резко в сторону открытой им двери, он видит, как оттуда сочится приглушенный тихий свет. Прячет корону за своей спиной, осторожно приближаясь к полуприкрытой двери, касается гладкого жесткого дерева и дверь со скрипом чуть приотворилась. Маленький кабинет с невероятным панорамным окном, за которым стояла темная-темная ночь. На чей-то рабочий стол облокачивалась Силия, с ехидством посматривающая на своего Тома, он осторожно захлопывает дверь, не отрывая от своей жены самозабвенного взгляда, любуясь тем как хороша она была, но ночь поистине нежна, ложась на ее изгибы пленительными обтекающими игривыми тенями, придавая ее полумрачному образу свое упоительное и исключительное очарование.       — Ты, наверное, задаешься вопросом о том, какие планы я преследую? Так вот, слушай: Оторву от Британии Канаду. Добьюсь того, чтобы ее территории стали частью Штатов, а следом возьмусь за Гренландию. Я расширю и улучшу все, что имеется сейчас, — Силия уже знала, как повлиять на развитие вечности, ожидая в засаде, и с предвкушением готовясь напасть. — Как ты планировал сохранять чистокровие волшебных семей? — поддевает его, наблюдая, как Тома всего передернуло. — Не проще ли дать магам размножиться? Возможно, когда-нибудь в будущем их численность превзойдёт магловскую, но на это уйдет время. Терпение и все пойдет само, постепенно. Что-то мне подсказывает, что маглы выродятся, стоит ввести магию в некий модный культ. Когда я доберусь до финансов, то первым же делом буду спонсировать генетические лаборатории — я хочу все знать о магической генетике и ее различиях с магловской, — она пугала Тома. Она говорила с такой интонацией, словно хотела всех убить и покромсать, огонек безумия плескался в ее очах ярче уличных фонарей, чей свет пробивался тусклым сиянием через ночную панораму. — Среди маглов быть магом будет престижно — поверь мне. Дабы избежать политических воин, следует заключить политические браки между маглами-политиками и волшебниками — дать ход династиям. Ты просто не представляешь насколько это лучше, насколько это реально. Я смогу поддерживать жизнь Господина Президента очень и очень долго, — ее голос сделался томным и приторным от борзой уверенности. — Снизится количество человек, зато увеличится срок жизни и качество. Поверь мне, мы доживем до того дня, когда все маги будут исключительно чистокровными, — она радостно хлопнула в ладоши и леденяще засмеялась. — Никакой загрязняющей экологию промышленности! — воскликнула и мечтательно закатила глаза. — Северная Америка станет чище Финляндии и Швеции! Объединив магию и научные умения — мы станем первооткрывателями в новую эру, пока другие будут у нас выкупать магловские, выходящие из актуальности, изобретения. Ты просто идиот, Том, — страстно перекинулась теперь и на него, — и даже этого не скрываешь. Я так подумала, — завибрировал ее голос, отягивая искусительными путами, — из тебя политик никакой. Ты будешь режиссером или актером. Будешь сниматься в Голливуде. Прославишься как первый актер-волшебник, — она говорила это с такой уверенностью, не спрашивая желает ли он этого. Силия все решила за него. — Пока я буду пробираться в конгресс и партию Джона Кеннеди, ты покоришь Мэрилин Монро, Френка Синатру и нашего земляка Хичкока, — Силия сияла тем самым огнем властолюбия и тщеславия, давая амбициям перерасти в эротичный деспотизм принуждения. — Том, мы станем знамениты. И ты просто не представляешь как! — из нее фонтаном хлестала мания величия, самолюбие, гордыня и высокомерие. — Ты станешь любовником Монро, — на этих словах он сжал плотно губы и сделал шаг назад к двери. — Кстати, знаешь, почему ее здесь не было? Да потому что Джон и эта актрисулька пока не должны видеться, я еще не все спланировала, — ее форс перерос в пугающий фарс, Силия будто бы посмеивалась над ним. — О тебе будут писать, — ласково промурлыкала, напоминая змея-искусителя. — Ты будешь докладывать мне все, что она будет говорить тебе, о тех политических деятелях с которыми спит. Наш Джон Кеннеди и его брат попадут под ее влияние, а также Федель Кастро. Чертовы коммунисты! — она невероятно хорошо разбиралась в магловской и внешней политике, готовая на нее влиять изнутри. — У меня есть планы даже на Жвалевского, Любимый, — называет ему неизвестную фамилию, только больше пугая. Том посчитал, что Силия сошла с ума и просто лишилась рассудка, а то пламя, которое горело в ее глазах, подогревало его необузданную яростную страсть к ней. Какая же она гадкая-прегадкая, холодная и расчетливая гадюка, даже ни разу не вспомнила про своего любовника — Януша, который, наверное, обревел все подушки в ее квартире и изморозил каждый сантиметр спальни, томимый неизвестностью и побочными страстями матери.       — Ты потрясающий. Ты невероятно творческая личность, — делает к нему неспешные шаги, продолжая укачивать на волнах своего претенциозного пикантного голоса. — Ты получишь то, что всегда так хотел — признание и всеобщую любовь. Ты сведешь всю Америку с ума, — она вскрывала его детские мечты, и с особой неотразимостью растерзала их в порошок, оголяла тайное, и бесспорно воздействовала сильнее чем всё, что было раньше. — Великолепный и блистательный Том Реддл. Хочешь — возьми псевдоним, — усмехается. — Ты также как и я будешь вершить судьбы и писать историю, — если был человек наглее Смерти, то Том считал что это Силия, ощущая, что между его матерью и дочерью есть что-то очень сильное, но пока нераскрытое и неясное. Силия чувствует за собой уверенность и это не просто так.       — Ты содержанка Смерти, — выплескивает обиду и посмеивается над ней, видя, как ее лицо изменилось. — Вы трахались? Так она все же мужик? — Силия моментально потеряла былой азарт и спесь, с ужасом рассматривая Тома, считая, что ее муж сошел с ума.       — Я просто умею делать вклады и играть на бирже, а не трепать языком как ты! — Силия все равно знала, что не приумножь она то, что дала ей Смерть, то не прожила бы долго в столь приятном районе. — А дай состояние тебе — ты все просадишь за один день, все сгноишь и угробишь, — она была в страстной ярости, продолжая делать к нему шаг за шагом, совершенно не спеша сблизиться. Его не злил ни один ее выпад в его сторону, наоборот он был готов доводить Силию, только бы она как можно больше говорила о нем, за спиной сжимает основание короны посильнее. Его грызла малоприятная ревность, потому что он видел в Силие много достоинств, при этом осуждая за все ее соблазнительные телодвижения, которые она дарила не только ему.       — Переживаешь, что у них дрочила лучше? — она продолжает вскрывать его без ножа и следствия, начиная беспощадно смеяться, чем унижает. В какой-то миг она сделалась весьма серьезной, отбрасывая нечестные манипуляции с его страхами и желаниями, приближаясь к его лицу вплотную и плотно вжимаясь своими губами в его, с долгожданным бурным стоном негодования, — настолько сильно он ее бесил. — Да, возможно он не вписывается в образцовый половой орган мужчины, но именно твой сводит меня с ума, — в беспамятстве сползает на колени, уткнувшись губами в его брюки, через которые она уже чувствовала его. Не может насытиться этой близостью, ранимая и влюблённая, потираясь и расцеловывая столь же страстно, не смотря на преграду, приходя в восторг от одного его запаха. Если это были не флюиды, то тогда что-то наркотическое и опасное. Силия с каждой секундой все больше теряет выдержку, впадая в любовную горячку. Пожевывает и слюнявит ткань брюк, мягко покусывая, оставляя следы помады.       — Я хочу, чтобы ты надела это, — сказал он, вытаскивая руку из-за спины, после чего Силия незамедлительно подняла глаза. Надевает на неё корону с семью длинными зубцами, имитирующую ту самую корону Статуи Свободы, после чего Силия незамедлительно встала с колен. Она предстала пред ним в совершенно ином свете, он весь сжался, напрягся и в исступлении опустил глаза, считая себя недостойным и грязно-порочащим ее одним своим жалким присутствием. Она в один момент облачилась в величие, распускаясь греческой Гекатой, которая весьма неоднозначно посматривала на него. На человека, который столько всего совершил. Он возжелал пасть пред её небрежно выставленным чуть вперёд угловатым коленом. Силия увидела его этот стыдливый раскаивающийся мандраж, Том сам на себя перестал быть похож. Перед ней стоял гадкий несносный приютский мальчишка, который игнорировал установленные правила, писал левой рукой и помышлял о расправе.       — Смотри на меня, — её голос отзвенел эхом в его голове, приобрёл показательность, властность и наглость. Потрясённый и уваженный вниманием богини Гекаты, он осмеливается поднять робко взор, сжимая от напряжения пальцы в кулаки. — Ты знаешь кто я? — приоблакачивается на стол, не переставая испепелять взглядом и виртуозной игрой интонаций. В её голосе было презрение, ненависть, власть и похоть.       — Великая богиня тёмной преисподней и дарующая мудрость греческая Геката, — не выдерживает её испытывающий взор, стоило её улыбке в насмешке прорисоваться, как он краснея, уставился в пол. А затем она одарила его своим звонким леденящим смехом, смехом унижения и смехом повиливания и вседозволенности.       — Да! — радостно воскликнула, возвращая себе его утончённый ранимый взгляд. — Я великая и ужасная. А ты? А кто ты? Ты жалкий червяк! — сложила она руки и заливисто расхохоталась вновь. А рогатая корона села как влитая, не шелохнулась и не дрогнула. Из-под нее сочились красивые длинные насыщенно-темные локоны, они ниспадали на плечи Силии, изящно обрамляя лицо. — Мой дорогой Том, будешь ли ты мне поклоняться? — ласково и мягко пропела она, вытягивая к нему руку, а он, ведомый, делает пару шагов вперёд, пока её ладонь полностью не ложится ему на грудь.       — Сколько себя помню, я всегда тебе поклонялся, — продаётся в милостивое рабство, берет её за нежную ручку, притягивает к своему горящему лицу и расцеловывает ей мягкую ладошку. У неё безупречная рука. Длинная, крупная, с длинными узенькими пальцами, длинными внушительными ногтями.       — Хочешь, чтобы я называла тебя Гнусным Червяком? — обнажает свои зубы в злорадном оскале.       — Нет, — отрывается от её руки, все ещё крепко держа, поднимая на Силию взгляд полный просьбы прислушаться к его желанию.       — А как мне тебя называть? — показательно фыркнула и жеманно отвернулась, а он разглядывал её чёткий острый профиль, находя его безумно элегантным и роскошным. А эта пиками торчащая корона словно была создана для неё.       — Папой, — делает к ней шаг, при этом не забывая, что перед ним грозная и своенравная Геката.       — Хочешь сказать, — скривилась в пренебрежении она, медленно поворачиваясь к нему, — что у такой богини как я, у символа демократии и свободы Соединённых Штатов отец жалкий и гнусный червяк, которого я сейчас вижу перед собой? — снова рассмеялась, доводя его до жаркого страстного помешательства.       — Да, — улыбнулся он, вновь оставляя поцелуй на её руке.       — О, Том, я вся горю, — изящно заныла, протягивая к нему вторую руку. Он прильнул к её красным горячим губам, набираясь утерянной уверенности, облегчая муки своих фантазий, засовывая свой склизкий язык ей в рот, чуть ли не пережёвывая её собственный. Под его пальцами пылает огнём её шея, которую он нетерпеливо обхватил, милый румянец проступил на её доселе бледных щечках. У неё с ума сводящее громкое дыхание вперемешку с глухими стонами. Она обхватила его лицо ладонями и с силой оттянула от себя, обрывая дурманящий разум поцелуй. Том вводил её в какой-то наркотический бред, доводя до сладострастного помешательства. Она растаяла от всех его взглядов, от всех его речей и томных покорных поцелуев, которые окунули её в неистовство влюбленности, страсти и желания — развращая. Она откланялась, а он все равно тянется, трогает её и непослушно напирает.       — Я хочу пустить тебя — Жалкого Червя к себе в площадь разврата и наслаждения, где каждый мой оголенный нерв испытает то, насколько ты жалок, насколько ты червь. О да… — теряет былую выдержку, вскидывая голову наверх. — Я хочу впустить в себя склизкого гнусного червя, которым являешься ты! — ногтями щекочет его спину, моментально поворачиваясь к нему спиной, сбрасывая со своих плеч мантию-невидимку.       — Как я посмел удостоиться такой чести? — еле сдерживает свой смех.       — Просто ты мой отец, — Силия мечтательно произнесла эту фразу, расплываясь в нежности и блаженстве, греясь тем внутренним огнём своего тела, что уже перерастал в обжигающий пожар, который норовил выжечь сотрясающиеся от желания чресла, выливаясь в раскалённую похотью жидкость прямо на сухую тёплую кожу.       — Мне трахнуть тебя как шлюху? Спиной к себе? — хочет побудить Силию к другой позе.       — Да, — упрямится, упираясь руками о гладкую пустую столешницу.       — Почему? — приходит в недоумение. Он хотел видеть её лицо и целовать в губы, в шею, в волосы в их сладкий момент близости, а не наблюдать, как её грязно корчит со спины.       — Потому что так толчки жёстче и сильнее. Интенсивность меня доводит и скорость, особенно в нужных местах, — она говорила очень заумно и беспристрастно, немного осуждая его брюзжание. В готовности задирает одну ногу на стол, пошло оголяя чёрный нейлон, что обтягивает её снизу, на подвязках, показывая вульгарный вертикальный шов-стрелку. Том видел её чудесный спелый фасад, он обхватывает тонкую щиколотку, а затем медленно поглаживает ей туфлю, другой рукой прижимаясь к напряжённой вытянутой ноге, которая удерживала Силию на полу. Рассматривает обтянутые трусиками, выпяченные ягодицы, поднимается рукой выше, нервно прикасаясь, размазывая и прощупывая столь манящие округлые формы. Силия тянет руку назад, бестактно вцепляясь ему в штаны.       — Да снимай ты их уже! — тут же приходит в ярость от бесконтрольного нарастающего возбуждения, каждый раз сама себя подогревает грезами о поспешном моментальном проникновении. Приходит в бессилие от собственной утомленности, она выгорала под натиском собственного тела, в силах думать только лишь об одном, её пальцы путаются в петле с пуговицей. Силия только в бешеном порыве вырывает заправленный ремень из петель, ни разу его не расстёгивая. Её рука снова вернулась на стол, Силия почти совсем упала на него, жалобно поскуливая от насыщенного сосущего жара внутри, прямо там, где расположилась её матка. Она услышала, как он завозился с брюками, Силия смотрела прямо в тёмное окно, видя нечеткое отражение Тома, видела, как он спускает свои штаны. От одного его копошащегося вида, Силию постыдно пробрало и она почти взмолилась, словно от этого зависела её жизнь, выпрямляясь к нему:       — Как можно резче, иначе я умру, — выгибает спину, говоря это ему на ухо. Интимные влажные прелести ощутили прикосновение к себе и тогда Силия от предвкушения чуть не задохнулась, у неё вскружилась голова и сузилось сознание. Силие казалось, что она невменяемо страстно мучается, а потом она испытала то, как Том постепенно вжимается в неё, растопыривая, проталкиваясь и мокро заскальзывая внутрь со смачным хлипким звуком в её горящую и взбудораженную, развращенную и неутолимую, вечно голодную дырку. Силию всю неистово пробрало, сознание сотрясалось, разливалось жаром по всем конечностям, а глаза не могли смотреть прямо. Она хватает его за штанину и тянет на себя с тоненьким страдальческим стоном, словно зовёт на помощь. Ей все мало.       — Не останавливайся ни на секунду, — у неё был такой голос, словно она плачет. Струны её души и тела забренчали и завибрировали, доставляя невыносимый, ни с чем не сравнимый пьянящий кайф. Она слышит эти влажные звуки от их соприкосновений и ей вроде и стыдно и гордо. Ощущает на себе его руки, как сильно он сжимает ей бедра, подтягивая к себе, как он вжался приоткрытыми сухими губами ей в волосы и одурманенный пыхтит практически над ухом, опаляя её кожу головы своим собачьим дыханием, а Силия поддаётся на каждый его безжалостный толчок, слабо завывая и дико вздыхая. Немного поёрзав под ним, ощущает, как он слабо задевает её чувствительную стеночку, от чего внутри у неё что-то сладко взрывается. Тянет руку назад, хватает его за рукав и тянет на себя, а он не понимает, а ей и говорить не хочется.       — Надави на меня там, туда вниз, — простонала, когда он прижал её собой, заныла, когда он беспощадно стал тереть её там. У неё было невыносимо сильное ощущение, что она лопнет от желания обмочиться, а потом это обманчивое чувство ослабло и Силия захотела пострадать о него снова, это приносило ей пыточное дурманящее наслаждение. А затем Том вышел из неё и Силия не поняла, как такое могло произойти, она разочаровалась в нем так быстро. Для неё время шло совершенно по-другому.       — Мне было так приятно, — хрипло и очень вяло опомнилась, стирая наплывшие слезы. — Я так сильно тебя люблю… — держит его за руку. — Это не передать словами.       — Перевернись, — грубо приказывает ей, чем ранит в такой интимный момент.       Она без пререканий ложится перед ним на стол, приподнимая ноги, тут же их раздвигая. Она раздвигает перед ним ноги, готовая впустить в свой цветок зла. Силия ухаживает и лелеет то, что было у неё между ног, всячески исполняя вожделенные страсти собственной промежности, у неё там все по-детски невинно и ухоженно, благородно, её там ничто не скрывает, не прикрывает, не накрывает, когда она раскрывается и её это ничуточки не смущает. Силия настолько хочет его в себя, что даже боится. Он смотрит на неё сверху вниз, раскрывает каждую складочку, похожую на лепесток, упиваясь похотью, видя, что она очень сильно его хочет, оставаясь у него на пальцах. Настолько хочет, что только палец в неё сунь — она кончит. Силия хочет пососать Тому, но обещает себе, что сделает это потом. Глубокие размеренные вздохи. Силия удовлетворенно улыбнулась, когда увидела, что он сейчас всунет в неё свой член, чтобы вновь соединиться с ней в акте волнующего и будоражащего чресла блаженства. Она все это время видит его вставший недомученный конец, Том переживал, считая свой член кривым, но ему так только казалось. Сжимает её ноги под коленями, делая выпад вперёд, чувствуя, как мягко она принимает в себя, насколько мокра её дырка. Силия сдержала свой вскрик, с грохотом роняя все со стола, а Том почувствовал, как по коже её ног забегали мурашки. Резко продвинувшись в ней, ощутил, как дрожит у неё все внутри. Силия слегка переворачивается на бок, словно в страхе желает отползти, он подтягивает её к себе, немного приподнимая ногу. Она мило стала кричать, особенно при первых движениях. При самых резких и быстрых, старается надавливать на неё изнутри.       — Продолжай под таким углом, — трогает его за руку, закатив глаза. — Я сейчас кончу… — вымучивает страстное признание, прося его продолжать в таком темпе и под таким углом. Она не может прекратить постанывать, млеюще ноя. Её всю резко сжало внутри, Том даже не смог понять ничего — моментально растёкся внутри неё, переживая странный любовный шок. Силия потянула к нему ручки, словно маленькая, хочет, чтобы он её обнял. Привязанность её выражалась в нежности и податливости объекту своих чувственных мучений. Силия думала о том, как сильно ей не хватало его. Она расплакалась, когда он лёг на неё, давая стянуть в объятиях. Силия поняла, что очень счастлива, что они с Томом ближе чем просто родственники. Она приняла его как своего отца, с ужасом думая о том: а если бы это было не так. Любит его за то, что у них такая странная семья, но без Тома это было бы невозможно. Не было бы ни её самой, ни Януша. Хочет признаться, что сделает для него все и будет выполнять любые просьбы, встанет на его сторону, будет участвовать в прениях или войне. Готова разделить с ним радикальную идеологию, понимая, что её отец ей любовник и что его слова действительно для неё закон. С неё с будоражащим звоном падает семиконечная корона. Силия чувствует, как Том дышит ей на ухо, она чувствует удары своего сердца, прислушиваясь к дыханию родного отца, признавая его своим идеалом, чуть ли не богом.       — Я так сильно тебя люблю… — только и смогла ошарашено произнести, все ещё будучи под аффектом собственных чувств. — Так сильно, что если понадобится, то я умру за тебя, — она тискала его волосы, запуская пальцы между прядями, поглаживая.