Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      Он бесцельно смотрел в открытое окно, из которого редким потоком сыпались махровые снежинки и в легком вертлявом танце оседали на белом и шершавом, от тонкой корочки снега, полу. Ему еще никогда не было так неловко и холодно, но что бы он не делал — каждое движение приводило к очередному обледенению. Януш и сам весь посинел, дрожаще выдыхая, смотря на погасшие окна ратуши. Под уличным освещением можно было заметить, как расхаживал редкий народ, услышать рождественскую песню и слова поздравления. И он все это слушал, но не осознавал того, что происходит с ним в данную минуту, еще никогда ему не было так сосуще-одиноко, так утомительно и бесповоротно тоскливо. У него весь мир безнадежно и болезненно разрушился, но Януш старался верить в лучшее, желая угомонить свою мечущуюся зазря душу. Может быть у его мамы случилось что-то очень важное и неотложно-срочное, поэтому ее уже нет второй день с ним? Раньше они каждый день были вместе, не расставаясь. Он мусолил ее низкий томный голос из трубки телефона в своей голове, от чего не мог сдержать эмоциональных слез. Отказывался верить в то, что Силия могла вероломно бросить его, но даже не предательство пугало, а то, что она забыла и покинула. И это, кажется, навсегда. Он все истекшее время думал о том, что между ними было и обвинял себя за каждое слово и каждый жест, пытаясь найти то, из-за чего его можно было бросить — искал причину. Не мог отвести глаз от открытого окна, почти полностью заледеневший и редко вздыхающий. Он так ее ждал, ждал и по сею минуту, впервые в жизни что-то ощущая к смерти. В нем пробуждалось странное и ни с чем несравнимое, ничем неукротимое желание уйти из жизни и как-нибудь громко, как-нибудь красиво, чтобы мама увидела это и чтобы в скорби плакала над ним, сожалея. Чтобы она поняла, что потеряла, но будет уже поздно. Тогда она оценит его. Обязательно. Он неимоверно сильно переживал из-за того, что не мог понять: что же он сделал для нее не так, им ведь было так хорошо вместе. Он подносит окоченевшую руку к лицу и стирает наплывшие слезы, а они окрашивают его белоснежные пальцы и белки в чернильно-черный. Эта угольная, но прозрачная красящаяся чернь застилает глаза, пытаясь ослепить, особенно сейчас, когда его выдержка так нежна, так расшатано-слаба. У него еле укротимое желание снять человеческий лик, отбросить возможность видеть и броситься кромсать всех живых, которые попадутся ему на пути. Хочет ощутить любовь и тепло, утонувший в собственном принудительном оледенении.       Насильно приковав себя к одному месту, Януш ни разу не отошел, ни разу не отступил от своих внутренних законов. Ему изменила Силия, но он не позволит самому себе поступить с собой также. В квартире давно погас любой свет, еще в тот же день, когда припадок слепой ярости чуть не вырвался вихрем наружу. Януш жалел. Жалел, что поверил Тому, жалел, что не убил его. Но Януш был так счастлив, так уверен в себе и своих отношениях, что и подумать не мог, что такой червь как Том способен что-то прогрызть в их идеальных с мамой отношениях. Том Реддл был просто недостоин этого в глазах Януша, и тогда, он взвинил себя за свою доверчивость, за желание верить в то, что ему говорят окружающие, за желание помочь, ведь Том именно этого от него и добивался. Он был неприлично пьян, растрепан, грязен, а язык у него был слюняв. Он был не лучше, чем все те маргинальные посетители того мрачного и неприятного заведения. Никто и понять не мог, как трудно играть под лязганье стаканов, под гогот и неугасающий смрад алкоголя и дешевых сигарет. И этот постоянный-препостоянный смех. Януш знал, что он достоин лучшего, достоин большего, а не жалкой траты своего таланта в погребе Гарлема. У него абсолютный слух и наичистейшая игра, идеальный ритм, но все это недостойно того омерзительного заведения, где его даже никто не слушает. Такого же омерзительного как и жизнь обычных людей. Когда люди прикасаются к нему, у него ужасное ощущение запятнанности, особенно после того, как на его глазах упиваются низменными суррогатами счастья. Януш думал, что, наверное, завидует им, ибо не понимает и просто не может ощутить тех радостей, которые давят на центральную нервную систему обычного человека. Чтобы насладиться и впасть в дурман блаженства, ему приходиться впитывать людскую душу, от чего нерушимые муки совести толкают Януша к тому, что его место у стен Азкабана. Но у него была мама, она стала как луч света, она оттеняла всю ту боль, гадость и мерзость, которую он внимал, довольствуясь жизнью людей. Это было не его. Он ощутил свое вселенское одиночество, эту никчемность и никому ненужность с голосом Силии, когда она нагло выбросила его, не скрывая пошлости в интонации и грязных стонов ему в трубку. Черные слезы продолжали застилать глаза, пока Януш их тщетно стирал, перепачкав все обмороженные руки. Он чувствовал боль. Чувствовал ее всегда и особенно теперь, особенно в данную минуту, когда физическая смешалась с душевной. Если бы он мог умереть, то умер бы не задумываясь, попадая в забытье, растворяясь и переставая существовать. И так было, пока он резко не открывал глаза, прямо как после неудачного кошмарного сна.       Лязганье ключей, резкий поворот головы в ту самую сторону, а затем радостный наиомерзительнейший голос Тома Реддла. Януша всего передернуло, он застыл в одной позе, рассматривая происходящее через мрачность сумерек.       — Что-то здесь очень темно, — это был Том, но Януш услышал стук каблуков своей матери, а затем Силия положила ключи на тумбочку при входе. Она всегда это делала, а еще он всегда отличал именно ее мелодичные повороты в замке. Сегодня открывала не она. Януша сразу же угрюмо перекосило от одной интонации собственного отца. Какой же он мерзкий и ублюдочный. Сжав посильнее пальцы, Януш считал шаги до приближения.       — А еще здесь ужасно холодно, — голос Силии, а затем две яркие серебристые вспышки. Под ногами хрустел толстый иней, Силия чуть не поскользнулась, Януш зажмурился от столь интенсивного света, напоминающего убийственный и обжигающий Патронус. — Что ты здесь наделал? — Силия разочарованно взмахнула палочкой и распахнутое настежь окно резко захлопнулось, снег в секунду потаял, а в кухне загорелся свет. Когда Януш посмотрел на маму с папой, то они оба выразительно ахнули от ужаса. Он был бледен и обморожен настолько, что на его ресницах и бровях образовалась ледяная корочка, а лицо все перепачкано странными темными разводами. Том, глядя на него, нервно усмехнулся, ведь быть настолько жалким — это талант.       — Здравствуй, деточка, разве тебя не учили спрашивать: «Кто там»? — с порога поддевает его Том.       — Кто там? — несдержанно и, сжимая кулаки, харкнул ему эту фразу в лицо.       — Спрашивать: «Кто там?» — уже поздно, — с непревзойденной нарочитой издевкой отвечает ему. — Ведь ты меня уже впустил. А еще, — не мог угомонить свою импозантную изысканную издевку, — когда хорошие дети встречают своих родителей, то они говорят что очень рады их видеть.       Януш так старался изо всех сил быть спокойным, покорным, честным и ради чего? Чтобы пришел отец и даже одним своим видом начал его оскорблять и унижать? Тому всегда все не так. На Януша накатила такая необъятная ярость и злость, которой он еще никогда не чувствовал и не ощущал. Кожей испытывал это колючее унижение. Януш не знал, что можно так сильно кого-то ненавидеть, так сильно, что руки сами тянутся придушить, глаза не видят ничего кроме конечной цели. Он мечтал держать на руках тело мертвого Тома Реддла, а потом бесстрастно выбросить его с окна. Януш моментально ослеп от своей разрушительной ненависти и, разъяренно зарычав, бросился на своего отца, который, в какой-то момент, даже с неожиданности испугался и сделал пару шагов назад. Но отступив, Том скидывает с себя шубу прямо на пол, заходя гордо на кухню, поднимая несерьезный взор на огромного черного дементора под белоснежным потолком, тот моментально кинулся на него и тогда Том без промедления угрожающе выставил палочку перед собой. Наткнувшись на нее, Януша обожгло, он завыл, но не перестал нападать, тянув к своему отцу длинные черные руки.       — Силия, — обратился к ней Том, даже не оборачиваясь, тыча в дементора палочкой и посмеиваясь над тем, что это его сын, — он говорит мне, что убьет сначала меня, а потом изнасилует и растерзает тебя, — очерняет Януша, бессердечно врет и запугивает свою жену. — Он так зол, что стал просто невероятно опасен, — черные пальцы неожиданно сомкнулись на палочке и разъяренно отбросили ее, оставляя Тома безоружным, но даже это не подкосило самоуверенности Реддла старшего. Януш налетел на него и стал душить, присасываясь к его губам, Том не переставая улыбается, и даже расслабляется в его гигантских руках, плотно смыкая губы, пытаясь отвернуться. А дементор такой необъятный, но хрупкий, а еще Том почти одного роста с ним, в черном сплошном плаще и даже непонятно за что его хватать. Он делает Тому больно, протыкая шею длинными обломанными когтями. Том вцепляется в его капюшон и пытается стянуть, резко дергая назад, а он не снимается, но голова дементора резко отстранилась — ему больно. Януш выл, Януш ныл, в облике дементора он был невероятно туп и озвучивал все свои мысли наперед. Том слышал, как этот дементор зовет мамочку, как говорит с ней все это время, как любит ее и это просто выводит из себя Тома. Это так нагло, это так умилительно и разрушительно, что заставляет мистера Реддла желать смерти собственному сыну.       — Уродливое создание! — хватает его за тощую сухую шею, да столь сильно, что прощупывает редкий пульс этого убогого существа и всю рельефность тонкой трахеи. Озверев от импульса неистового бешенства, со всей силы вталкивает его в стену, от чего та пошла трещинами, сильно ударив, кажется, слышит, как похрустывают его кости. Остервенело вцепившись, снова бьет его о стену, осыпая с потолка побелку, а со стены повалились фотографии. Дементор издает мучительный писк и Том слышит голос Януша, что только подталкивает его к жестокости. Бьет его снова и снова, выбивая в человеческий облик, отшвыривая от себя, когда дементор испарился и снова перед Томом появился ничтожный мальчишка.       — Мама, — оборачивается Януш к ней, ища спасения и поддержки, но натыкается только на заинтересованность и безжалостную иронию. Ей нравилось наблюдать за тем, как ему делали невыносимо больно, Том переломал ему хрупкую спину.       — Поздно мамкать, — подходит к нему Том, безрассудно хватая за грудки, с остервенением всматриваясь в милое детское лицо. — Встань! — снова швыряет его на пол, причиняя одну лишь только боль.       — Сынок, а не кажется ли тебе, что Том вершит самосуд? — Силия заговорила с ним сама, а интонация ее была такой же как тогда по телефону. Януш понял, насколько маме на него наплевать, она не питала к нему даже каплю жалости, а ведь она мать, но какая-то неправильная. Какая-то холодная.       — Он накинулся на меня, какой самосуд? — возмутился Том, смотря на Силию, а она игнорировала его, смотря только на своего сына, что побуждает Тома схватить палочку и рассечь Янушу грудь и наблюдать, как кровь пропитывает всю ткань светлой рубашки.       — Перестань! — Силия злится на Тома, поднимая на него резко взгляд. — Ты знаешь почему мне не жалко тебя? — она присела на корточки, а ее шуба возлеглась на полу. Януш виновато и отрицательно покачал головой, смотря только на маму, начиная страшиться и ее, у Силии был такой дикий взгляд, она и не скрывала, что хочет продолжения. — Как ты посмел решать за меня? — она была ужасна в ту секунду, когда произнесла это, она пугала его.       — Давай, сознавайся, — подталкивает Том, пиная Януша. — Это же ты украл ту записку. Ты все скрыл. Ты решил все за нас, — не мог больше выносить этот тупой и невинный взгляд. — Ты все подстроил! — не выдержал Том и схватил его за шиворот, вынуждая встать на ноги.       — Вы просто нашли виноватого, — отпихивает от себя Тома, смотря то на маму, то на папу, понимая, что они пришли его мучить, это доставляло им особое, ни с чем не сравнимое, удовольствие. Он не стал перед ними оправдываться, считая, что его ход мыслей не поймут такие малодушные и дикие люди как они. Раз Силия приняла Тома обратно, значит ее уже не спасти, это ее выбор — быть под деспотичным Томом. Януша это разочаровывает до той поры, пока его взгляд не падает на мать снова. Он протягивает к ней руку с обездоленным несчастным взглядом, прощая и не собираясь держать на нее зла. Только на нее. Именно на нее. Том видел это и в какую-то секунду он даже сам отчаялся, наблюдая реакцию своей жены. Он не желал признавать то, что Януша можно любить после всего произошедшего, да и вообще после его сомнительного зачатия. Том хватает тряпичную салфетку со стола и швыряет ее Янушу в лицо, на что тот моментально среагировал и обернулся к нему снова.       — Я вызываю тебя на дуэль, — шокирует одну только Силию. — Но так как ты не умеешь пользоваться палочками, да и Авада Кедавра на тебя не действует, значит, будем действовать по старинке, — странно улыбнулся. — Ну? Принимаешь вызов? — не может перестать задевать его, швыряя в него еще одну тряпку, наблюдая, какой сдержанный у него сын. — Я или ты? — страстно и завораживающе произносит. — Наконец-то у тебя появится шанс избавиться от меня, — подкупает Януша этим, давая надежду. — Принимаешь вызов? — нетерпеливо бегали его глаза. — Ну? — давит на него.       — Да, — отбрасывает еще одну салфетку, которую в него швыряет Том.       — Томас Реддл научил тебя стрелять, — как бы невзначай начинает, обращая предметы на столе в два одинаковых пистолета и несколько пуль. Открывает патронники каждого, моментально заправляя, не переставая элегантно ходить ходуном от предвкушения стрельбы. — Я все это делаю ради тебя, любимая, — поднимает глаза на Силию, грустно ухмыляясь, швыряя заряженный пистолет Янушу. — Не забудь снять с предохранителя и передернуть затвор, — искоса смотрит на сына, усмехаясь, заряжая другой пистолет. — Почему ты не останавливаешь нас? — Том с интересом поднял на свою жену глаза, не переставая ею восхищаться. Она смотрела на них с тем арсеналом презрения и самодовольства, который имелся только у нее. Силия была неповторима, особенно в этой шубе и Том хотел бы стать единственным мужчиной в ее жизни кто наденет на нее эти меха, кто сопроводит ее, кто трахнет ее и от кого она родит ребенка. Раздался очередной щелчок — Том передернул затвор своего пистолета, снимая с предохранителя.       — Мне приятно, что вы так подсуетились, — улыбнулась самой дьявольской и непосредственной улыбкой, на которую только была способна, в глазах ни тени страха — одна уверенность. Том видел в ее глазах недосказанность. Силия не просто пытается усидеть на двух стульях, она еще и уверена, что везде успеет, везде отхватит и возьмет. Она не верит в смертельный исход, не придавая действиям Тома никакого значения, выбирая поистине ошеломляющую гордость тактику. Он был ошибочно уверен, что Силия бросится между ними и будет реветь, а он все равно бы вынудил Януша выйти из их семьи. Но действия Силии не расстроили Тома, ему даже как можно скорее захотелось увидеть ее реакцию на гибель родного сына. Сына Смерти.       — Мам, — Януш так посмотрел на нее, что чуть не сбил ее непробиваемую маску отстраненности, но Том непременно заметил, что она дала трещину. Силия страдает за своего сына, да так сильно, что это вызывает зависть, ведь за своего мужа она нисколечко не переживает. — Мама, я просто все делал ради тебя, — мило сознается ей в своей любви. — Хотел и хочу быть с тобой. Но я оказался неправ, — он сказал это на разочарованном выдохе, упуская то, как Силия чуть не расплакалась. — И я не собирался насиловать или убивать тебя, Том все вывернул наизнанку, — злобно посмотрел на отца, который потерял былой азарт и веселый настрой, будучи подозрительным, тихим, от чего и не менее лютым, опасным, свирепо смотрел на Януша исподлобья.       — Я знаю… — Том увидел, что Силия готова остановить поединок, поэтому он резко нацелился на Януша, притягивая его взгляд к себе, не давая своей жене договорить, вынуждая ее послушно замолчать одной только мыслью. Делает пару шагов назад, не доходя до стены. Расстояние между ним и его противником было примерно с метр.       — Как у тебя со зрением? — Том странно улыбнулся, когда на него в упор смотрело дуло пистолета.       — Нормально! — сквозь зубы процедил озлобленный Януш, глядя на Тома, крепко держа пистолет тоже в левой руке.       — Удивительно, — съязвил напоследок, — особенно исходя из того, что в прошлой жизни ты носил очки, а в облике дементора и вовсе слеп, — он рассмеялся над ним холодно и бессердечно.       — Заткнись, Том! Заткнись! — выходит из себя, желая убить своего отца, отрубить голову, выпить его мозги вместо завтрака. А ещё Януш еле сдерживал слезы, в жажде плакать навзрыд.       — Ты первый, — уступает, уверенный, что Януш промажет, а Том уже целился ему в самое сердце. Януш не стал отпираться, он еще раз передернул затвор, что самоуверенно улыбнуло Тома. Указательный палец упирался в курок, совсем скоро раздастся заветный фатальный выстрел, Том специально встал боком, не предупреждая своего сына о том опасном положении, в котором тот стоит, открывая свою грудь для смертельной встречи с пулей. Том все молниеносно обдумал: как только прогремит первый выстрел и не важно куда, и не важно как будет больно — он выстрелит следом и пробьет грудину заносчивому и зазнавшемуся мальчишке. Чтобы было легче свыкнуться с мыслью об убийстве собственного сына, Том стал отрицать свою причастность к Янушу, приписывая полное отцовство Смерти. Чужих детей убивать не жалко, но вот своих… Мистер Реддл услышал давящие муки совести, ведь он не просто убивает собственного брата, сына и внука, но еще и возлюбленного своей дочки. «Как твой дедушка я хочу многому тебя научить. Как твой отец, я хочу помогать и гордиться тобой. Но как Том Реддл я хочу изничтожить тебя!».       Януш был готов выстрелить, он почти нажал на курок и спустил пулю в своего отца, как перед этим обернулся на свою мать, отстраняя пистолет от Тома, выстреливая без угрызений совести в потолок, из пробитой маленькой дырочки которого посыпалась побелка, но, кажется, пуля застряла где-то внутри, после чего Януш все же опускает пистолет.       — Какой ты благородный, — Тома аж всего перекосило от избытка неприязни. — Как жаль, что я не такой, — резко и почти бездумно жмет на курок, будучи под властью варварской страсти. Раздался еще один выстрел, а потом крик. Силия наконец-то выходит из принудительного оцепенения и чрезмерно болезненно бледнеет, хватаясь за дверной косяк, сползая на пол. Том уловил этот последний взгляд собственного сына. Такой неверящий, такой разочарованный, а еще в его глазах было полно надежды, а с уст хотели слететь какие-то напутственные слова. Пуля молниеносно и без промаха достигает бьющегося сердца, пробивая все телесные покровы молодого мальчика. Януш тут же погиб на месте, стоило пуле войти в его сердце, он, наверное, даже и понять ничего не успел, а потом бездыханно упал на кафельный пол, только тогда Том ощутил дурманящую победу на самых кончиках пальцев. Они в счастье дрожали, лицо расплылось в блаженной улыбке, да — немного грустно, но все это меркнет на фоне того, что первенство теперь принадлежит ему и неважно насколько добропорядочно, но опрометчиво поступил Януш, он ведь теперь мертв. Мертв из-за своей джентльменской бескорысти. Мистер Реддл не мыслил рыцарскими сказками и притчами, он шел за победой и не важно чего она стоит. Такие самонадеянные и все из себя благородные погибнут от беспринципной и не дрогнувшей руки таких как мистер Реддл.       — Ты убил его… — тихо и с ужасом всхлипнула Силия, которая не нашла в себе сил даже, чтобы встать, она принижено поползла к трупу своего сына. У нее неверящие распахнутые ошеломленные глаза, она была похожа на умалишенную гонимую и разорившуюся кинодиву. Она словно в один момент обнищала и сама умерла, вцепилась в Януша, стала разглядывать его сухими и безумными глазами, не в силах сформулировать хоть какую-то мысль. — Он же не стрелял в тебя… — потерянно и жалко звучал ее голосок.       — Ты трахалась с ним, — твердо и без сострадания выпалил, кладя пистолет на стол.       — Я не просто трахалась с ним… — перестала понимать с кем разговаривает и где находится, пока что не теряя саму себя, уходя глубоко в свои мысли и чувства, рассматривая лицо своего мальчика. — Я хотела от него детей… — гладит его по щеке, понимая, что все же не уберегла его, что зря прятала и скрывала их отношения. Поступила так не подумав, пойдя на поводу у Тома, на поводу у собственных разрушительных амбиций и эгоистичных эмоций, чем и сожрала своего ранимого и утонченного мальчика. Силия в момент забыла обо всех планах, желая уйти следом за ним, только бы не сосуществовать бок о бок с сотрясающей ее нутро тяжелой убийственной трагедией, с этим тянущим одиночеством. — Милый, прости… — теребит его волосы, потрясённая и морально разрушенная, — Мы просто ужасные родители… Особенно я, — берет вину на себя, не переставая раскаиваться и отматывать мысленно вереницу времени. Хочет любыми способами вернуть все назад. В тот момент, когда её роскошный и замечательный мальчик был жив. Он гордо снес подобное унижение, пав жертвой своего милосердия и чести. В её глазах он был маленьким принцем, Силия хотела, чтобы так было всегда, но теперь её мечты умерли вместе с единственным сыном. Как? Как такое могло произойти?       — Вот что бывает, когда эгоистично рожаешь ребёнка, который был и не нужен вовсе! — агрессивно отозвался Том.       — Перестань! Он в тысячу раз лучше тебя. Ты и рядом не стоишь, — гладит Януша по бледной холодеющей щеке. — Я любила его, — касается простреленной груди, не переставая мучиться от того, насколько ей жалко своего сына, от того, насколько она презирает саму себя. Затяжной всхлип вырывается у неё из уст, Силия сжимает пальцы, притягивая к себе смертельную пулю, чувствуя в руке ещё тёплый металлический шарик. Она узрела смерть своего сына, он моментально погиб на её глазах, когда Том прострелил ему сердце. Так безжалостно, так бесповоротно и бездумно, ни разу не раскаиваясь и не сожалея, не питая к убитому и капли нежных чувств.       — Мерцай, мерцай, звёздочка, — запела дрожащим голосом Силия, а сама разжала пальцы и увидела окровавленную металлическую пулю, которая остановила бьющееся сердце её единственного ребёнка. — Ты так высоко, над всем миром, — прикасается к его посиневшим губам своими, еле сдерживая дрожь в голосе, не желая обрывать детскую песенку. — Ты как алмаз в небе. Когда солнце заходит, когда ничто не сияет, тогда ты тихонько светишь. Мерцай, мерцай всю ночь… — поверила в его необратимую смерть, забывая обо всем. Сила её горя разрушила все рамки и стёрла тщеславие, Силия перестала быть в своих думах вообще кем-то кроме матери. Вцепляется в его спину, ощущая, какой Януш стал тяжёлый, какой бездыханный и холодный прямо как каменная плита. Она залила ему всю шею своими слезами, то и дело разглядывая его убиенное лицо. Он такой молодой. Ужасно молодой. Невероятно красивый и такой несчастный. На его губах застыл вопрос, а в глазах страх. Силия прикрывает ему веки и ей кажется, что её мальчик просто спит. — Я просто необъяснимо сильно тебя люблю, — страстно целует его в губы, томимая от желания заняться с ним сексом, лезет ему мертвому под рубашку, поглаживая холодеющий живот. Ведет рукой выше, задевая острые холодные соски, из ее уст вырывается странный любовный стон, больше похожий на всхлип отчаяния.       — Какая ирония, — начал Том, не выдерживая своего затянувшегося молчания, наблюдая за тем, что творится с его детьми, — сначала ты пела ему колыбельные, а потом раздвинула ноги, чтобы дать его шершавому другу кончить в тебя. Он вернулся туда, откуда начал своё зарождение — в твою вагину. Даже сейчас. Я чувствую, как ты его хочешь, — с чувством добавил, ловя волну незабываемой страстной ярости. — От тебя смердит им! — взял вазу со стола и швырнул её на пол, наблюдая, как Силия от испуга вздрогнула и жалко зарыдала ещё громче.       Она признавалась себе только в одном — Януш её смысл жизни и менять его она не собиралась. Он ласковый и нежный, опасный и неотразимый, при этом всем невинный и по-своему добрый. Силия не могла понять откуда он у них такой взялся. Она стала хаять себя, оценивая то, что Януш делал для неё. Он избавил их от Тома, и Силия оценила это только в ту самую минуту, когда сидела с ним мертвым в обнимку на полу.       — Сначала ты кормишь его с вилочки, а потом берёшь у него в рот! — а Том продолжил, не зная, как смерить свой гнев. — Ты носила его в себе, чтобы потом он совал в тебя свой поганый член! Ты ради этого хотела ребёнка? — на этой фразе он доводит Силию только больше, принижая и окуная в чан с помоями.       — Нет! — взревела, одурманенная безумным возмущением. — Я не хотела этого… — тихо добавляет, смотря на Януша. — Но я не жалею, — шепчет, адресовывая эти слова исключительно ему.       — Я видел, как его красного, сморщенного и мокрого достала из тебя Смерть. Он был похож на освежеванную тушку, а ещё он не сразу заорал. Я понадеялся, что он уже родился дохлым! — с особой ненавистью выговаривает каждое слово, а самого аж трясёт и потрясает увиденное между ними. Януш и Силия напоминали цветок и солнце — один постоянно и безнадёжно тянулся к другому. — Он стонал твоё имя. Он звал тебя. Он постоянно плакал и звал тебя, — взбудораженный, Тома отпускает остервенелое неистовство и ему становится на какой-то краткий миг очень и очень жаль. Он склонил голову, зажал глаза пальцами, озлобленно пытаясь подавить рвущиеся слезы. Ему жалко Силию, ему жалко Януша, он невероятно сильно сожалеет о его гибели. — Какого черта ты валяешься?! — раздраженно крикнул Том, стирая слезы с красных глаз, уставившись на Януша. — Ты можешь провести свою мать, но не меня, — тычет в него пальцем, после чего Януш наконец-то томно выдохнул, криво ухмыляясь.       Силия отстранилась, как только ощутила его ровное дыхание, а потом чья-то рука приобняла её со спины. Она заглянула в его глаза, находя в них своё потерянное отражение. Ему было так приятно испытывать терпение каждого из них, а теперь, он особенно был уверен в том, что мама его не бросит. Она с ним так плохо поступила, но её горе заставило простить ей все грехи, а её этот дрожащий любящий тоненький голосок, которым она пела ему песенку — просто заново покорил его. Он гладит Силию по щеке, улыбаясь, наблюдая за ее потерянностью какие-то секунды, а после, ощущает её губы своими. Она целовала его безумно го́лодно и пылко страстно, делая ему где-то даже очень больно, сжала свою руку на его груди, впиваясь ногтями.       — В Даллас шестьдесят второго года поедем мы с тобой, — Силия оторвалась от него с хлестким влажным чмоком, теряя былое скорбящее лицо, начиная снова пугать той озлобленной гримасой. — Весь Техас придёт поприветствовать, — она с особым чувством и восторгом начала описывать тот день, — люди будут аплодировать и махать, стоя в десять рядов на тротуарах Далласа. Энтузиазм толпы будет расти с каждым следующим кварталом. Президент и Первая Леди наслаждаются столь тёплым приемом. Любые беспокойства по поводу возможных инцидентов растают под тёплым солнцем Техаса. Но все эмоции стихнут, когда в Далласе штата Техас будет произведено три выстрела по кортежу президента прямо в центре города. Президент Кеннеди будет серьёзно ранен, — прижимается своим лбом к его, не выпуская Януша из своих крепких объятий. — Мы спасём президента Америки. Ты станешь Кеннеди, а я его женой, — она затараторила, глаза её бегали по его лицу, — в то время, пока настоящий президент и его жена будут в безопасности, — она исступлённо впилась в его губы снова, больно посасывая и кусая. — Тебе прострелят голову и грудь, — радостно констатирует, приводя Януша в шок и обиду, ведь мама решала за него. — Твои мозги будут стекать по мне, а осколки черепа разлетятся по кортежу. Я буду рядом с тобой, — успокаивает, видя его обиженное и напуганное личико, а сама умирает от грязного пошлого желания. — Я закрою тебя собой и ты будешь лежать мертвый у меня на руках. Затем, когда я удалю пулю из тебя, — выбрасывает металлический окровавленный шарик, а он с протяженным раздражающим звуком куда-то покатился, — ты воскреснешь. Пресса будет сгорать от догадок. Магический Конгресс наградит меня за такую жертву и укрепит свои права в политике Америки, — она вся сияла, не желая даже думать о том, что простреливать голову — очень больно. — А клан Кеннеди будет пожизненно мне обязан. А те, кто захотят сместить власть поймут одно — это не в их власти, потому что сама Смерть на моей стороне.       Януш посмотрел на Тома, ища хотя бы в его глазах поддержку, ну хотя бы самую малость, но тот только усмехнулся, явно радуясь, что и мальчишке нашлось применение.       Силия в момент будто опустела, отстранилась и села за стол, подозвав каждого сесть рядом с ней. Януш с опаской посмотрел на бледную и заплаканную Силию, что была прямо посередине, между каждым из них. Они то и дело молча поглядывали на неё, пока она была где-то глубоко в своих мыслях. Она кусала ноготь указательного пальца, напряженно витая в облаках.       — Силия, — позвал её Том, она тут же повернулась к нему.       — Что с тобой? — спросил Януш, берет маму за руку, после чего на него неодобрительно взглянул Том, быстро возвращаясь к своей дочери.       — Я так долго думала, — признаётся она. — Осмысляла своё желание. Оно такое сильное, что это ни с чем не возможно сравнить. Я так люблю вас. У меня нет слов, чтобы описать. Но есть это желание, — она все медлила.       — Чего ты хочешь? — взял её за руку Том. Силия посмотрела на каждого из них и тяжело выдохнув сказала:       — Я хочу ребёнка, — на этих её словах Том закатил глаза, ужасаясь. — Хочу мальчика, — Януш был в шоке, он смотрел на Силию жалея её. — Мы можем завести ещё одного? — распереживалась, понимая, что они не в восторге.       — Нет! — хором ответили ей.       — Оу, — вырывает из их пальцев свои руки, — как жаль, — пожимает наскоро плечами, делая вид, что ее совершенно не задели их слова. — У меня такое сильное желание обзавестись ребеночком.       — Это пройдёт, — гладит её по плечу Том. — Подумай о своих грандиозных планах. Ты не сможешь и половины выполнить, если у тебя будет еще одна обуза, — Том старался говорить как можно более убедительно, а самого трясло от любого упоминания о маленьких детях.       — Я тоже так думаю, — грустно улыбнулась она. — Вы ведь не бросите меня? — Силия раскаивалась за своё странное нелепое поведение, за принуждение и за то, что ей просто-напросто страшно стоять на пороге нового мира. Безумно страшно, как бы она не ликовала и не улыбалась. Вся её злость и самоуверенность — временное и напускное, просто она не желала тратить время на уговоры и доказывания своих идей. Том бы посчитал их идиотскими, нереальными и запер бы в психушке, только теперь, когда он все видел своими глазами, он понимал, что Силия не уступит в упорстве даже Геллерту, а её молчаливость и покорство — опасная засада.       — Мам, — Януш не выдержал и заключил Силию в объятия, — я не виню тебя. Я бы не отказал тебе, но ты так пугала меня.       Силия чувствовала поддержку и нерушимую преданность только от своего сына. Она поглаживает его по спине, а в мыслях утопает от сладкой приторной любви к нему, выбирая его своим сегодняшним партнером, кладёт его руку себе на ногу, крепко чмокнув в губы, поворачивается к, все это время не сказавшему ни слова, Тому. У него был хитрый коварный прищур, губы тонкой полоской рисовали опасную и омерзительную ухмылочку. Он смотрел на Силию и она поняла, как опрометчиво поступила, что не стоило давать слабину при нем.       — Так мы нужны тебе? — Том сложил руки в замок, улыбаясь только шире.       — Прошу, перестань, — отрезала Силия, понимая, какой у неё гадкий и неисправимый муж. — Я тебя не держу. Уходи, — стирает слезы, поворачиваясь на него, наблюдая, как подкосило его это побуждение. — К Геллерту, в Англию, да куда хочешь. Просто знай, что я не буду играть по твоим безумным правилам. Мы либо одна семья, либо ты отдельно, Том, — она готова была его отпустить, ей хватило бы и одного Януша.       — Ну и как ты собралась выполнять ту часть плана, которая принадлежит мне? — все ещё старается доказать свою незаменимость и нужность, показать то, что он непревзойденный манипулятор.       — Я найду кого-нибудь другого, кто потянет эту роль, — она сказала это очень спокойно, но в глубине души вся тряслась от обиды и страха, презирая Тома Реддла. — Я не дам тебе жизни здесь, Том, — обиженно и с чувством превосходства это высказывает. — Поверь мне, ты вылетишь отсюда навсегда и без права переступить эту границу. Тебя найдут и вышвырнут. Я тебе обещаю. Тебе навсегда будет закрыт въезд в Штаты, — она была убедительна в своей твердости, она была красива в своём горе, он восхищался ею с каждой секундой все больше, сильнее привязываясь. Берет её за руку и целует в тыльную сторону ладони, ведь он довёл Силию до слез. Затем переворачивает и целует в саму ладонь, на которой проступали следы от вдавленных ногтей, должно быть, они болят. Но он не сказал ей всю правду, не сказал слов о ласковой любви, не произнёс и звука, который бы говорил о его безумном желании ей подчиниться. Только не при Януше, только не при этом засранце, только не сейчас, когда она так разбита и изранена. Она осаждала его так будоражаще и так умело, что он готов был опуститься перед ней, только бы не быть изгнанным, только бы иметь возможность быть рядом. Тома сгибали навязчивые любовные мысли, хочет снять с неё туфельки, смыть чёрные затеки туши, да и саму косметику, уложить на кровать и лечь рядом, наблюдая, как Силия спокойно уснёт. Но вместо этого с языка так и норовят политься нечистоты. Всему виной этот Януш, — Том потирает ладони, внешне оставаясь абсолютно бесстрастным. Он не мог даже понять, что должно произойти, чтобы ему захотелось изменить своей дочери. Он так сильно уморился в её любви, что просто не представлял себя в объятиях другой женщины, ведь он ничего не чувствует к другим людям, практически никогда.       — Я утомился, — выдохнул Том, заглядывая в мрачное окно, разглядывая редкие снежинки.       — Иди в ванну, — улыбается Силия, поглаживая его по ноге, сокрывая неоднозначность своего взгляда, выдавая, дрожащим от мнимой угрозы и смеха, голосом. А ее прикосновения дарят ему мурашки, а потом она приподнимает свой взгляд из-под ресниц. — Тебе стоит отдохнуть. Можешь открутить лейку душа и сесть на шланг, — смеется. — Я настоятельно тебе рекомендую прочистить свою выхлопную трубу.       — Мама, о чем ты? — Януш не отрывает от нее глаз, находя в этой фразе скрытый подтекст, который не понимает. — У папы есть машина?       — Да, сынок, — не сдержала своего смешка. — Я присоединюсь через пару минут, — повернулась она к Тому, в ее голосе опять эта пугающая, но воодушевляющая неизвестность. Она не проводила Тома открытым взглядом и даже не обернулась, уследила за ним только боковым зрением, чувствуя, с какой силой в нее вцепился все это время молчащий и терпеливый Януш. Он ее ревнует сильно и очень серьезно, при этом не показывая своей ярости, как это привык демонстрировать его отец. Он с такой силой не хотел походить на него, что никак не мог осознанно перенять его манеру и игру чувств, оставаясь неповторимым собой.       — Прошу, не усложняй мне жизнь, — Силия дождалась, когда Том закроет за собой дверь и оставит их вдвоем. Она смотрела на Януша с такой болью и раскаянием, сожалением и мягкостью, начиная утешать прикосновениями к его красным и саднящим от слез щекам. — Я никого из вас не держу, — это было самое жестокое заявление, которое она извергла из себя, да еще и с таким видом, словно это они перед ней виноваты. — Я всё пойму и приму, — неизвестностью заводит своего отчаявшегося сына в эмоциональный тупик. — Я сказала это твоему отцу и скажу тебе: уходи, — нежит и услаждает своим ласковым голосом, говоря, просто, разрывающие на части душу, слова. — Хочешь жить по-другому? Считаешь себя обделенным или обиженным? И ты будешь прав, — смотрит на него так влюбленно, а в ее влажных глазах он видел свое несчастное и молящее выражение, его взгляд бегал по каждой черточке ее лица, словно пытался запомнить. — Я не смогу выбросить нашего отца из своей жизни. Никогда. Ни ради тебя, ни ради кого-либо другого. Мы с ним слишком долго вместе, чтобы что-то менять, — она сознается ему, а у самой слезы бегут по щекам, которые Януш бережно стирает, отрицательно мотая головой, сопротивляясь каждому сказанному слову, не принимая. — Но если ты не уйдешь, то потом будет сложнее. Это болото затянет и тебя по самые колена, по горло. И я боюсь всего того, что ожидает нас впереди. Безумно люблю тебя, — целует его в красные глянцевидные губы, с тяжелым всхлипом обрывая усладу. — Но так нельзя. Нельзя принуждать. Я не хочу твоих страданий, но их не избежать, — продолжает свой надрывной монолог, смотря на то, как с каждым ее словом он только ближе подсаживается к ней, заключая в объятия. — Если тебе станет легче, то я сама не в восторге.       — Мне не может быть легче от твоего горя, — не понимает, как Силие пришло в голову подобное. — Я не хочу уходить, — упирается подбородком в ее плечо, чувствуя ее щеку своей, а так же сильное сбивчивое плаксивое дыхание мамы.       — Я тоже не хочу, чтобы ты уходил. Ты часть меня. Причем самая лучшая, но когда-то давно я мечтала избавиться от нашего отца. Это было так давно, — она вся обмякла от его расслабляющей и надежной близости. Януш такой статичный, такой спокойный, уверенный и очень душевный. — Не хочу, чтобы я становилась твоим жестоким надзирателем. Тома не жалко, но ты не Том. Поэтому, я сейчас уйду и дам тебе время все обдумать. То, что будет говорить Том — неважно, его мнение осталось в Нурменгарде, вот пусть там и остается, — натягивает ткань рубашки с его плеч, сжимая пальцы посильнее. — Ты вправе уйти и навсегда забыть сюда дорогу. Забыть обо мне и вершить свою судьбу без оглядки на свою мать и без постоянного злопамятства на все действия нашего отца, — хочет покинуть его объятия, вот только он не дает — не отпускает, вцепляется в ее шубу. — Подумай. Хорошо подумай, — все же выпутывается, оставляя в его руках густые тяжелые меха, которые он прижимает к своему красному лицу, наедине с душевным грузом Силия бросает Януша одного.

      Отворяя дверь ванной комнаты, Силию возмутил разобиженный и нахмуренный вид Тома, он изо всех сил хотел показать ей, как ему не нравится, как он обижен, но то, что там думает Том — дело последнее. Одна его холеная физиономия сводит челюсть от непередаваемого раздражения и неконтролируемого животного влечения к нему. По этому мужчине сразу видно, что он жертва собственного темного и беспросветного прошлого. Натянуто улыбнувшись, делая глубокий вдох и такой же глубокий выдох, Силия подходит к нему, видя, что он специально игнорирует ее присутствие, не в силах справиться с ядовитой злобностью на ее отношения с Янушем.       — Не надо строить из себя манерную сволочь, — сложила руки на груди, подражая ему, обращая к себе всё внимание и весь его высокомерный недовольный взгляд. — Повернись ко мне своей попкой, — делает к нему шаг, спешно и, приобнимая сзади, оплетает руками поясницу, завозилась с ремнем, чуть ли не выдергивая пряжку. Руками поскользила вдоль его бедер, залезая прямо внутрь, нетерпеливо стаскивает с него штаны, обнажая, а он весь облегченно разулыбался, а затем резко свел брови вместе, слыша, как Силия выдавливает себе на руку прозрачный вязкий лубрикант; в полном молчании растирает по своим ладоням и пальцам, закидывая свою руку Тому через плечо, прошлась назойливым прикосновением указательного скользкого пальца по всей его длинной переносице. Ничего ему не говоря, дождавшись, когда лубрикант нагреется, она требовательно разводит его ягодицы, размазывая всю эту скользкую жижу по его межъягодичной впадине.       — Мой красавец, — произносит почти по слогам и с таинственной сексуальностью в голосе. — Ты не представляешь, как мне приятно что мы супруги, — ласкает ему слух и засоряет голову розовыми и приторными комплиментами, от чего он расцветает подобно весеннему бутону. — Как же я люблю тебя, — мягко нажимает на его спрятанное между ягодицами сморщенное отверстие, а оно у него тугое и упругое, плавно проникая пальцем внутрь, упираясь в переднюю стенку его кишки, скользя и надавливая, после чего Тома всего расслабило и он упёрся руками о бортик ванной, от мимолётной усталости присгибаясь, давая себя взять ректально. Давая ей залезть себе под кожу, лишь бы стать еще ближе, помогает ей унять то непростое чувство, от того, насколько он ей по всем показателям близок. И она удовлетворяется только тогда, когда соединяется с ним, это доставляет ей невыносимое удовольствие. Пальцами другой руки Силия ползёт по его промежности вперёд, заползая глубоко между ног, а затем назад, внимательно слушая, как громко Том дышит.       — Я тебя чувствую, — почти воскликнула, достигая мимолетного удовлетворения, когда нащупала мягкое желеобразное уплотнение губчатой ткани, от этих её слов с его губ сорвался стон. — Тебе больно? Я могу прекратить, — издевается над ним, заканчивая все стимуляции. — Скажи это, любимый, — целует его в поясницу.       — Мне не больно, — она его злит, вынуждая стыдиться собственных чувств и захватывающих ощущений в этот момент.       — Как бы я хотела трахнуть тебя, — прошелестел ее низкий голос и в эмоциональном влечении она вся засияла, краснея от прилива стучащей в висках крови. — Что ты чувствуешь? — она ощущает, как его задний проход периодически сокращается. — Отвечай мне, — целует его в спину снова, осторожно приминая и теребя.       — Оргазм! — срывается на неё. — Вернее, самое его начало и очень долго, нескончаемо. Протяжный как твои стоны, — после чего он сам заныл.       — Я люблю тебя, Том, — монотонно и ненавязчиво, сквозь его тихие мычания внушает это ему, представляя, как от зависти оторвёт ему член прямо с куском прямой кишки. Лелеет его и внутри и в промежности, вырывая из его глотки сухие ругательства. — Мы с тобой как одно целое, — приговаривает, чувствуя, как Тома расслабляют и укачивают эти слова. — И мы правда одно целое, — сгребает пальцами его мошонку. — Ты бы хотел от меня отлучиться? — провоцирует его, пугает и мнёт.       — Нет, — доводит чуть ли не до слез. — Нет, — повторяет снова, боясь, что она не услышала. — Сильнее. Сильнее, — сквозь зубы шепчет.       — Мазохист, — бросила ему в ответ, выполняя его просьбу, слушая, как Том сладострастно ноет.       — Ты… ты не понимаешь, — приглушённо добавил.       — Ах да, ты же у меня особенный, — расцеловывает ему выгнутую спину, а затем бездушно и молча вытаскивает из него свой палец. А за его спиной моментально раздался звук бьющихся друг о друга металлических шариков, это заставляет мистера Реддла напрячься и в какой-то момент он ощущает, как натягиваются все его гладкие мышцы в самом низу. Оборачивается к ней.       — Да-да-да, — Силия выпускает их из своей ладони, ухватываясь указательным и большим пальцами за основание большого кольца на нити. Это были милые бусы с совершенно страшным контекстом. Шумно сглотнув, но в насмешке закатив глаза, странно улыбаясь, он выполняет ее некий приказ.       — Только не заставляй меня долго с тобой сидеть тут, меня ждет сын, — отстранившись, вставила она пробку в стеклянную, мерцающую в свете, ванну, выкручивая краны, из-за которых хлынула приятно-теплая вода. От ее этих слов, Тома всего сжало от возмущения и злостной ревности, он не хотел знать о том, что ее кто-то там ждет. Когда они были вдвоем, она дарила ему ощущение полной отдачи, радушно вкладывала себя в его руки и ни разу не заикнулась о этом своем сыне. Поворачиваясь к нему, она показательно засовывает всю нить из этих шариков себе в рот, каждый раз поражая подобным зрелищем, а затем Том тянет за кольцо, свисающее с ее губ, слыша, с каким смачным звуком она давится, вытягивает их из ее слюнявой глотки.       Смазывая свои руки скользкой бархатистой смазкой снова, Силия встает позади Тома, опуская на выпирающую лопатку Тома свою ладонь, начиная убедительно его прогибать в спине, а затем молча и без предупреждений проталкивает первый шарик прямо внутрь него, не видя, каким стало лицо Тома в этот момент, но он слегка дернулся, а губы его задрожали, от того чувства, которое он проглотил вместе с этим шариком. Он слышит ее грязные мысли, которыми она портила его превосходный и блистательный образ, рассказывая о том, какой он непристойный и гадкий. Задирает его рубашку, стоило ее руке коснуться его скованной каменной брюшины, как Том сразу же напрягся в области пресса, Силия ощущала, как каждое прикосновение вводит его в какой-то мучительный транс, а еще она растирала по нему эту нагретую густую смазку. Силия, перебирая пальцы, мелкой поступью ползет своей рукой вниз, бережно оглаживая его спереди, растопыривая пальцы и прижимая их полностью к раскаленной натянутой коже, касаясь самыми кончиками его подрагивающего паха; не выдерживает — опускает ее руку ниже, принуждая себя там взять, что несомненно веселит и возмущает Силию, и она, с особым восторгом и неким огнем в глазах, который ускользает от Тома, надавливает на еще един шарик, проталкивая нить глубже, потесняя первый.       — Кажется, они стукнулись внутри тебя, — тихо посмеивается ему на ухо, крепко обхватывая его член, слыша, как сдержанно вздохнул ее папуля, целует его в шею, прижимаясь всем телом со спины, заглядывая за его плечо, а у него аж щечки порозовели, на лбу волосы взмокли и губы пунцом застлало. Сжимает и дергает его член, вместе с тем проталкивая еще один шарик в его порочную задницу, выбивая из него сдавленный полустон-полувскрик, приходя в соблазнительное возбуждение от его вида и от того спокойствия, которое у него было на грани. Неимоверно сильно любит его в этот самый миг, ведь он с ней так честен и так скромен, особенно, в такой уникальный момент. Трет ему член, а потом скользит пальцами вниз, бережно поглаживая, искренне не понимая зачем Тому яйца, если они не дают ей желаемое. Никто ей этого не дает, даже Януш. Почему они все умирают? Злится Силия, обхватывая его, такого плотного и твердого рукой, снова, оттягивая и натягивая горячую шелковистую кожу, вслушиваясь в сотрясающееся дыхание Тома.       — Это еще не конец, — шепчет ему на ухо, проталкивая самый последний, от чего ее Том весь скривился в лице. — Но и это еще не все! — злобно выдыхает ему на ухо, помня, с каким лицом он пустил смертельную пулю в их сына. Дергает за торчащую из его анального отверстия нить с кольцом, резко вытаскивая то, что пару секунд назад проскользнуло в него, при этом, не останавливаясь ни на мгновение, другой липкой рукой растирает его уже заметно скользкий член, размазывая по нему же его собственный предспермий. Дергает за нить снова, а затем снова и снова, делая это с особым садизмом, представляя, что выдергивает из него кишки, наслаждаясь унизительными вскриками и вздохами своего пожизненного насильника, наблюдая, как Том в агонии кончает — зажимает резко его член у самого основания, не давая сперме выплеснуться, заставляя Тома в конвульсиях кончить всухую. Бросает злосчастные анальные бусы в полунабранную ванну, а они с громким плюхом утонули в воде, освободившейся рукой обнимает его, кожей чувствуя, как мышцы пресса Тома каменеют в спазмах и он весь рябью исходит, прямо как водная гладь. А Том, потрясенный и экстазом покалеченный, стонет как нечто раненое и умирающее в лихорадочной муке. Силия упирается щекой в его лопатку, чувствуя, как Том весь дрожит и дышит, дышит, дышит через рот и через раз, кажется, даже всхлипывает и что-то неразборчивое бормочет. Силия прикрывает в сладкой озабоченности глаза, ослабляя сдавливающую хватку, а этот член все еще стоит у нее в руке, такой весь красный, горячий, измученный, но очень внушительный. Провела рукой вперед, нажимая на его переднюю часть большим пальцем, поглаживая, словно непослушное животное. Находит на его внутренней стороне, ровно посередине маленький узелок гладкой ткани, восторгаясь этим членом, представляя, что это ее собственный, после чего Силию накрывает череда коротких мучительных и даже болезненных спазмов прямо внизу, мягко кусает Тома в плечо, слушая его взрывной стон облегчения.       — А представляешь, что бы было, оторвись хоть одна бусина? — не оставляет попыток довести его еще сильнее. — Она бы осталась в твоей прямой кишке. Как думаешь, Акцио бы помогло нам избавить тебя от нее? — специально держит его член за самый кончик, продолжая нежно растирать, заставляя уретру Тома плеваться спермой прямо в набранную для него ванну, в душе посмеиваясь от того, что сделала такую гадость, резко склоняет его голову, пробираясь пальцами в волосы, все еще слушая, как он медлительно и тяжко отходит от пережитого. Упирается рукой о его поясницу и, поглаживая, резко спускается ниже, хватая за бледную голенькую ягодицу, бесцеремонно впиваясь в ее мягкость своим прочными ногтями, другой рукой поглаживая Тому напряженный живот, наслаждаясь тем, как он сладко утомлен, после чего резко отстраняется, оставляя после себя приятное ощущение тепла, а его тело все еще помнит где и как она прижималась к нему. Каждое соприкосновение, которое дарило нескончаемый рай безнравственности, пошлости и разврата. Оставляет его одного, отдаляясь, после чего он, потрясенный, выпрямляется и на дрожащих ногах поворачивается к ней, наблюдая, как тщательно она моет свои руки, даже с какой-то излишне-выпяченной брезгливостью, улыбкой выдавая свое неоспоримое и авторитарное превосходство, которое просто не обсуждалось.       — Куда ты? — растрогался, растерялся, немного обиделся и даже испугался. Он думал, что она останется с ним и они вместе испытают эту теплую воду своей кожей, прямо как это было в гостинице. Он хотел бережно намыливать ее волосы, тереть спинку и омывать тугими струями.       — Никуда. Я здесь, — хитро и очень двойственно улыбается, после чего все с той же брезгливостью скидывает капли воды в раковину, хватаясь за полотенце, наблюдая, как ее отец жалок и прекрасен одновременно. Со спущенными штанами, удивленным и расслабленным лицом, которое внимало горе от принудительного расставания. — Ты накончал в воду. Я в нее не залезу, — и это была отговорка, так как она не сбросила с себя коварства саркастичной усмешки, оборачиваясь и полностью удаляясь, скрываясь за плотно закрытой дверью.

      На ходу Силия расстегивает свое платье без чьей-либо помощи, вытаскивая руки из облепляющих ажурных рукавов, стаскивая и выгибаясь прямо на ходу, будто снимая старую кожу, сбрасывает прямо на полу. Стягивает нижнее белье, при этом еле разбирая силуэты в полумрачной квартире. Силию заставляет насторожиться только чье-то глухое спертое дыхание. Не останавливаясь заходит в свою спальню, включая только витиеватый торшер, накидывая на свое обнаженное тело шелковистый приятный халат. Чье-то присутствие черным пятном на мгновение запугивает Силию и она оборачивается в сторону двери, наблюдая непроглядную темноту. Снимает с себя туфли, срывая чулки, желая покинуть все, что так стесняло и зажимало ее все эти долгие часы в Конгрессе. Выдергивает редкие шпильки из своих волосы, бросая это все на пол, медленно делая шаги в сторону темного дверного проема, бесстрашно улыбаясь. Она знала, что он ее ждал также сильно как и она его. Это чувствовалось даже за закрытыми дверьми и толстыми стенами, он ее звал. Томно и терпеливо. Стоило ему подойти к ней ближе, как она опускает показательно глаза, начиная походить на обиженную девочку.       — Прошу, вот только не надо быть героем для меня. Будь здесь только ради меня, — Силия протягивает к сыну руки, начиная нервно поправлять ворот, а они у нее дрожат, но Януш даже не обратил на это внимание, он был поглощён ею. Он мыслями весь погряз и увяз в ней, а она его так обидела своими словами, своими легкомысленными действиями, одновременно с тем, — потешив его самолюбие, давя на свойственную в его юности своевольность, предоставляя серьезный тяжелый выбор. Она настоятельно вынуждала его бросить ее, бросить эту квартиру, тот дом в Англии и скрыться где-нибудь в холодной Финляндии или близлежайших странах, веря, что чем дальше, тем меньше соблазн. Все это время он видел мамин опущенный взгляд, но вот она начала медленно поднимать свои глаза, такие же грустные как и у него самого, что только подчёркивают склонившиеся темные реснички. Кажется, будто мама все время плачет. Она выше его на целую голову и Силия придавала этому большое значение, признаваясь ему, как ей нравится, что он ниже.       — Моя дорогая, — теряется в столь влюбленных комплиментах, что так желает высказать. У него немыслимая тяга к ней, ощущение, будто он наконец-то дорвался до чего-то, что всегда было нельзя. Она такая обманчиво неспешная, немного вялая, но упорно резкая, Януш уверен, что её движения по его телу опасны, а еще великолепно и уморительно пластичны, а взгляд провокационно притягателен — просто не отпускает. Чувствует к ней какое-то вихреобразное инстинктивное безумие, словно всегда так ждал именно её, будто пережил горе от потери, но сейчас все предельно хорошо, потому что он снова обрел маму. Хочет её невероятно сильно — это где-то на неприкасаемом уровне инстинктов. Она стала наскоро расстёгивать несколько пуговиц на его вороте, срываясь на мягкий нежный всхлип, когда он объятием вжимается в нее всем телом, при этом — виновато отворачивая лицо. Ему просто невыносимо от себя же, потому что не решается сделать первый шаг, испытывая непобедимое и теснящее смущение, ведь в другой комнате не просто ее муж, но и их отец. Силия притягивает Януша к себе, страстно и с прихотью прикасаясь к его губам в поцелуе, только постоянно разгоряченно тлея от той неописуемой близости и тех смешанных необъяснимых чувств. Она редко с ним разговаривает, почти всегда молчит. Как только он чувствует вкус её губ, обременённо делает на нее шаг, прислоняя к стене потеснее, с ужасом ожидая, что она попытается выбросить его снова, приходя в истомное страдание от того, насколько узко стало у него в штанах от всего, что происходит и произошло, от всех сказанных и проглоченных слов. Хочет умолять её прекратить и просто дать ему возможность убежать от неё, но тем не менее не уходит сам, а она только больше мучает, делая каждое прикосновение соблазнительно медлительным, даже собственное плечо оттягивает неспеша. У Януша ощущение, что он невинный и непорочный, сколько бы раз он не трахался — все время робеет как в первый, а еще эта совесть и переживания. Силия стягивает с него брюки, закидывая на него одну ногу, прижимаясь спиной к стене плотнее, продолжая гладить и, высовывая язык, зовуще облизывает ему лицо, тянется другой рукой вниз, хватая прямо за нежный приятный член, Януш взволнованно и как можно тише, от неожиданности и томления, замычал. Она обнимает Януша только сильнее, начиная успокаивать, видимо, представляя, что он все ещё её крошечный грудничок. Том не давал Силие спать с ним вместе, принуждая отселить от себя ребенка в другую комнату. У неё по пальцам разбегается его склизкая черная слизь, которую если хорошо натереть, то она немного вспенится. Силия думает, что её сын чудесен, он так сильно в неё влюблён и так молод, что у него постоянно стоит. Он напоминает ей Тома. Эта слизь сползает все ниже, падая каплями на пол, думает, что сынок испачкает себе штаны. Проводит пальцами по всей длине, вслушиваясь в его тяжкий зовущий стон, похожий больше на плачь. Закидывает на него вторую ногу, подтягиваясь на стену выше, давая себя схватить, загадочно рассматривая его лицо от каждого нового действия, а он посильнее вцепляется в нее руками и всеми пальцами. Он был не здесь, он казался очень слабым. Силия испытывает, как его полутеплый член мягко входит в неё, размазывая по ее влажным и эластичным внутренностям черную слизь. Трогает Януша за шею, начиная судорожно дышать, смотря в его глаза. Он заползает в её горячее нутро тихо и неожиданно — как змея, но Силия почему-то представила, что это был речной угорь. Его ловят на плоть и мясо, ибо угри хищные рыбы. Она сразу же взвизгнула от переизбытка душного трепета и какой-то тёмной насмешки, представляя, как он обглодает её изнутри.       — Ты лучше меня, — признаётся ему Силия, завидуя и ревнуя.       — Это не так, — целует её, начиная резко и с чувством толкаться в нее, от чего она прерывает их поцелуй, начиная изнеженно долгожданно страдать, хватаясь руками за шкафы и комоды. Стискивает ей бедро, другой рукой лезет на грудь, обнажая, хочет поцеловать её в розовый мягкий сосок. Хочет быть с ней всегда, считая — нет смысла ни в чем. Смотрит на неё, думая, что Силия пошлая и грязная, она порочит даже его, сводит с ума отца и хочет заморочить голову Смерти.       — О, как приятно, — с надрывом стонет ему на ухо, обнимает его плечи, слушая, как скулит и дрогнет все ее чрево, как унизительно раскалились все нервные окончания, вводя в бестолковый наркотический кайф. Она почти забирается на Януша как паучиха на свою жертву, все не может успокоиться и стерпеть те гнетущие душу и тело ощущения, что дарит подобная близость, а он чувствует, как её всю слабо знобит и ворошит от любострастного измождения изнутри. Силия откинула голову к прохладной стене, прислушиваясь только к своим меркантильным эротическим позывам, в блаженной томности прикрывает веки, у нее аж шею в моменты перенапряжения от страсти сводит, переходит на неплавные нервные взрывные вздохи в такт своему сердцу и распирающим проникающим движениям, нежась его близостью и доступностью, мимолётно шепча о том, как ей с содроганием хорошо. До такой степени, что это сводило её с ума и в какую-то минуту она хотела крикнуть, чтобы он прекратил, но при этом, чтобы он не вздумал останавливаться наяву, а только в её голове, но она услышала, как Януш тихо что-то зашипел. «Моя прелестная изменница», — уморительно сипит ей в шею, а затем жадно вбирает мягкую кожу влажными приоткрытыми губами, слюняво присасываясь, жалит своим частым кипящим дыханием, заставляя Силию мгновенно раскаяться и прочувствовать всю несправедливость происходящего на себе. Измена — это несправедливо. У Силии отказало сердце справедливости, а у Януша было сердце обличителя.       — Мой милый, — целует его в ухо и волосы, приходя в отчаянный сентиментальный пик на грани истощения и великого наслаждения от одной только мысли, что его затягивает их близость, развращает и не отпускает. Силия любит, когда он ей что-то поёт на своём темном языке, она ощущает все эти странные звуки прикосновениями к своей душе. Она не понимала что он конкретно говорит, но понимала его мысли, они сказаны на международном языке фантазий. В ней это вызывало приятную любовную боль, прямо как от плача ребёнка. Чересчур привязывается к своим детям, что к маленькому Тому, что к Янушу, испытывая околобредовые романтические чувства, которые наполняли всю брюшину и до самого сердца. Хочет, чтобы Януш перестал скорее плакать свою томную шипящую песенку. Он устал, у него сводит спину и ломает все мышцы, Силия гладит его по позвоночнику, хочет, чтобы он ее отпустил, а он этого не делает, опускает ее на гладкий комод, резко хватаясь за ее согнутые в коленях ноги, резко дергая на себя, а из Силии вырывается хриплый стон. Она чувствовала, как в какой-то момент Януш просто всем телом кричит о том, как ненавидит именно ее. Януш раскрывает покровы шелковистого пеньюара, поглаживая Силие живот, а затем наклоняется и с причмокиванием целует, моментально выскальзывая из нее, начиная наскоро потераться о мамино обнаженное гладкое бедро. Она потянула к нему свои растопыренные пальцы, пугая, особенно, когда схватила его там всего такого горячего и мокрого, Януша даже сладко передернуло от столь противоречивых чувств. Зажимает его между своих обслюнявленных обласканных интимных впадин и складочек, наблюдая, как Януш на все это с детским восторгом смотрит.       — Что ты со мной делаешь? — не может понять себя, настолько обуревает его жадное влечение, а потом она так быстро притягивает его к себе, дергая за налитую аппетитную мужественность.       — Ты запал мне в душу, — сжимает его у самого кончика, разъезжаясь пальцами вниз по основанию, обращая внимание, как Януш взрывается подобно бомбе, показывая ей что у него на уме, лихорадочно дернулся, объятый содроганиями всего тела, хватая Силию под бедро, сжимая по мере наступления обуревающего все мысли, наросшего и прорвавшегося наслаждения. Она выбивает из него вязкую сопливую взболтанную струю признания своей чертовски-дьявольской привлекательности прямо себе на оголенные растормошенные прелести и напряженный живот, а сам Януш с хриплым грудным стоном зовет ее «мамочкой» и целует в согнутое колено, кладя ее ноги себе на плечи, нежной поступью из поцелуев покрывая ее шелковистый голень. А затем этот резкий и грубый стук в дверь.       — Делаешь вид что все в порядке? — Том ворвался к ним в комнату, бросив только краткий презрительный взгляд. Януш моментально отстранился и натянул на себя штаны, а Силия, ничего не говоря, окунула пальцы в черную густую слизь на своем животе, разгоняя по всей плоскости и та потекла по бледным бокам. Силия обратила внимание какой у ее сына взгляд, он чувствовал себя ужасно виноватым перед Томом, что не могло не позабавить ее. Быть таким наивным и совестным мог только Януш, даже если, в глубине души он и понимал, что Тома нет смысла жалеть — все равно сожалел.       — Милый, — хватает своего сына за подбородок, соскакивая с комода, насильно поворачивая его взгляд к себе, ведь все это время Януш пялился в недоумении на Тома, испытывая невыносимую гурьбу разнообразных чувств, их спектр брал начало у ненависти и заканчивался где-то у истоков мук совести. Он испуганно посмотрел на маму. — Набери нам теплую ванну, — сгребает его губки, сдавливая щечки пальцами, мягко целуя, после чего он моментально убежал, искоса оборачиваясь, боясь, что за все свое блаженство ему придется отплатить.       — Ну и что теперь? — схватил ее за лицо точно также подлетевший Том, делая больно, с ненавистью и обидой вглядываясь в недовольство, граничащее с ненавистью, на ее глазах. — Пойдешь засунешься в него? — у него были мокрые волосы, по вискам стекали остывшие капли, все лицо у него распаренное, мягкое и матовое.       — Нет, — отрицательно мотает головой, наблюдая за тем, как он прижимает свои и ее, когда-то разбросанные по полу, вещи, — он их бережно собрал, прикрытый только одним единственным халатом. — Только в тебя, — Силия приподнимает брови и пытается улыбнуться, но он резко и больно дергает ее на себя, а она даже ощутила, как у нее онемела челюсть. Она опустила глаза, не желая больше смотреть в ту нездоровую обиду на его лице, у Тома даже вена на лбу проступила, а шея покраснела — настолько он был зол. Трогает его за напряженную руку, после чего он одернул ее как ошпаренный, оттолкнув Силию от себя, бросая вещи на кресло, подходя к стеклянной двери балкона, разглядывая успокаивающий зимний вид улицы.       — Тебе нельзя заниматься сексом по меньшей мере двенадцать часов после того, что мы сделали, — подходит к нему со спины, целуя в одно плечо, поглаживая другое. Она не видела, как его разморила и раскрыла ее близость и та ласковая нежность, но он ничего ей не сказал, да и не успел бы, потому что она ушла.

      Он бестолково пялился на то, как вода заполняет пустое пространство ванной, вливает неразборчиво и импульсивно пены для ванной прямо в сильный поток воды, все еще прокручивая в голове произошедшее. Неужели так можно жить? Это приносило Янушу слишком странные и тяжелые ощущения полной виновности и причастности, а ведь он просто хотел любить Силию. И сейчас он в полном шоке от того, куда привела его эта неразборчивая любовь к ней. Расстегивает рубашку, скидывая ее на пол, следом сбрасывая брюки, нижнее белье и носки, все еще разглядывая, как вода помешивает пену и неравномерно разносит по водной глади. Краем глаза он замечает, как Силия потеснила его своим присутствием, легкий шелест и она скидывает с себя все атласные покровы, оставаясь обнаженной, подкрадывается со спины и в этот момент у Януша мурашки по коже разбежались. То ли от страха, то ли от блаженства, особенно, когда она чуть касается своими ногтями его предплечий, опускаясь по рукам вниз до самых кистей, а затем обратно вверх, доставляя расслабление и невыносимую опасную щекотку. А потом все прекратилось, она без колебаний важно залезла в ванну, окунаясь в теплую воду полностью, выныривая и посматривая с улыбкой на него.       — Иди ко мне, — тянет к нему влажную лоснящуюся руку, а он хватается в ее пальцы и забирается к ней, все еще думая о том, как плохо он поступает, но чем дольше проводил времени с ней, тем быстрее забывались и стирались те воспоминания.       Силия бережно трет ему плечи и спину, прижимаясь своими мягкими грудями к его выгнутым лопаткам, обнимает со спины и прижимается собой полностью, мыльными ладонями елозя по его груди и животу, целуя в плечо, не находя слов, чтобы объяснить, что чувствует в момент такой интимной близости к нему. Хочет быть около него, защищать, заботиться и страстно любить. Выдавливает несколько тягучих капель шампуня, начиная втирать ему в волосы, массируя кожу головы, замечая, как вызывает своими действиями одни только мурашки и слабую дрожь. Он тихо блаженно скулит, вытягивая шею, а она натирает ее ему своей мыльной рукой, обтирая всё и везде, омывая как заботливая мама-кошка. Пена течет по его лицу, Януш набирает воды в ладони и освежает себе лицо, сгоняя весь натекший налет. Силия выдергивает пробку из водостока, включая воду вновь, смывая всё мыло и весь шампунь со своего сына, прижимаясь к нему и целуя в мокрые слипшиеся волосы, которые по цвету были чернильными. Гладит его шею, огибая выпирающий кадык, это вызывало у нее особое нездоровое влечение, пока в это же время Янушу казалось, что мама его задушит — столь сильно нажимает на горло подушечками пальцев, прямо вдавливая, от чего он даже хрипло закашлял, пропуская каплю в рот.       — Ложись, — выключает воду, вставляя пробку в ванну снова, не давая воде убежать полностью. Укладывает его на спину, а сама налезает сверху, обтираясь о его влажное горячее и мыльное тело, тянется к нему лицом, целуя мягко и сочно в губы, наглаживая его сосок пальцем, опускается ниже, неперставая облизывать и целовать, медленно опускаясь на грудь. Нежно ласкает его грудную продолговатую, рассекающую живот, впадинку, целуя грудь, подбираясь к его маленьким розовым соскам. Упирается кончиком языка и мягко давит, а затем прилизывает, а Януш проводит рукой по ее спине и щипает, следом стонет. Она мучает его соски до красноты и твердости, а затем улыбается, проводя пальцем по ярко-красным губам своего сына, какой он весь у нее чувственный, тактильный и залюбленный ухоленный мальчик. Целует его, нежно царапая грудь. Хочет, чтобы ее сын навсегда оставался таким. Хочет быть его мамочкой.       Обтерает его насухо полотенцем, ерошит мокрые волосы, а он улыбается и вытирает ее в ответ, останавливая свой взгляд на обнаженных грудях Силии. Прильнул к ним, прижимаясь и слушая как стучит живое сердце, и как спокойно ему в один момент стало, а Силия убаюкивающе гладит и ласкает прикосновениями, окрыленная тем, что Януш все-таки жив. Она не могла представить что будет, если лишится своего чудесного милого сына.       Их обдает холодным воздухом, стоило выйти из душной ванной. Януш недовольно уставился на отца, который лежал в кровати и читал газету. Том возлежал на месте Силии, а Силия ему ничего не сказала, она собрала свои мокрые волосы и натянула короткое ночное атласное платьице, забираясь в кровать к Тому, придвигаясь к его бесстрастному лицу, целуя в щеку, после чего он поворачивается к ней и вплетает в грубый топящий поцелуй. Он на нее все еще злился, но стоило его взгляду упасть на Януша, как Том отмахнулся, посмеиваясь над тем, какой же, по его мнению, Януш жалкий и глупый, а еще и очень маленький. Не выдержав, Януш хватает свою пижаму и собирается бежать в другую комнату плакать, не в силах смириться, но Силия, выбиваясь из тугих объятий Тома, хватает сына за руку.       — Останься, — у нее испуганный взгляд, она хотела, чтобы Януш был подле нее, убеждая возлежать рядом. Бок о бок с ними.       — Мне надо переодеться, — не хочет делать это при них, испытывая стеснение и отвращение к Тому.       Он чувствовал себя очень дико, пришибленно и странно, забираясь к ним в одну кровать, потому что каждый смотрел на него со свойственной только ему исключительной насмешкой. Том следил за каждым его движением и посмеивался Силие в волосы, а она радостно наблюдала за неловкими движениями своего сына. И в какой-то момент Януш хотел сорваться и убежать, не выдерживая столь пристального напора, но когда он залез и полностью накрылся одеялом, то Силия приблизилась к нему, прижимая к своему сердцу, таща за собой назойливого Тома. Том трогал ее также прилипчиво и с обожанием. Они стали похожи на тесный шевелящийся змеиный клубок.

      Шаг, один, еще, прямо туда, где средь темноты белеет под неяркой звездой освещения чей-то отворенный огромный прямоугольный гроб. Он настолько большой, что Силие кажется, будто там лежит сразу несколько человек. Она не спешит делать шаг, переполненная различными навязчивыми страхами. Вцепляясь в свои волосы, начинает судорожно и с ужасом оборачиваться по сторонам, а вокруг непроглядная тьма. Нет ничего. Ни стен, ни земли, ни небес. Нет границ, но все равно чувствовалась какая-то замкнутость, среди тьмы которой, Силию притягивает к себе как магнит единственная зримая вещь. Силия делает шаг, сокращая расстояние, желая заглянуть в ту тайну, которая будет похоронена, которую обязательно погребут под землей. Ей предоставилась возможность проститься с этой гигантской и мрачной тайной. Заглянуть под завесу этой неизвестности — за крышку гроба. Белый лакированный словно невеста, прямоугольный и широкий будто одноместная кровать, глубокий как колодец — чей-то саркофаг. Силия никак не может смириться с возрождающимся страхом перед мертвыми, особенно, если они ходят. Ей некуда бежать, она даже не знает, куда попала и что будет дальше. Мучается, представляя, как увидит кучку гниющего смердящего мяса, которое умерло по когда-то ее вине. Чем ближе она подступала, тем отчетливее видела забелённое и ярко-накрашенное лицо. Свое забальзамированное лицо. Она пахла формальдегидом. Эта Силия умиротворенно, но абсолютно в полном одиночестве лежа в красивейшем гробу, Силия рассматривает богатую вельветовую обивку, которой отделана вся внутренняя часть посмертного ящика и крышки. Тот, кто выбирал для нее это пристанище — знал о ее предпочтениях. Силия кладет руку на плоский край гроба и проводит рукой по приятному глянцевому дереву, начиная медленно идти вдоль своей опочивальни, разглядывая изысканное одеяние на своей усопшей фигуре. Самое паршивое, что эта Силия совершенно не выглядела как живая, она скорее напоминала разукрашенную куклу. Ритуальные услуги переборщили с наличием пудры и туши для ресниц, а еще румян. Силия улыбается, посматривая на окоченевшее мертвое тело, ощущая себя все-таки предельно живой, рассматривает золотые ручки и наконечники гроба, трогая распахнутую крышку. Казалось, что эта мертвая Силия кого-то ждет. Ее холодные руки с яркими длинными ногтями сложены на животе и Силия замечает на безымянном пальце левой руки два обручальных кольца. Одно ей надевал Том, но вот второе было совершенно незнакомым. Силия точно помнила, что у нее нет других колец, которые бы она носила, а тем более таких. Она вообще с особым трудом носила всякого рода украшения, считая, что они отяжеляют и сковывают каждое движение.       Отчетливый, эхом разнесенный, звук приближающихся шагов и тогда Силия с ужасом осмотрелась по сторонам еще раз, но куда бы взгляд не пытался приткнуться — везде беспроглядная черная бездна, а шаги все ближе и ближе и не понятно откуда они доносятся и как быстро настигнут и зачем, и кто? Из самых темных закромов, прямой быстрой уверенной походкой вышел некий мужчина, который со страшной силой напугал Силию. Она не могла объяснить что такого в нем ужасного. Напротив, он неприлично привлекателен, но было в нем что-то непонятное, что-то отталкивающее, неизвестное и жутковатое. Он вышел прямо из темноты, из ниоткуда. Здесь не было никого, кроме них двоих и трупа Силии. Он не посмотрел на Силию ни разу, он направлялся к той, что лежала в гробу полностью бездыханная и неживая. Сам он весь в ритуально-черном, прямо как и это место, сам весь бледен, а волосы его приятного темного оттенка, намного темнее чем у Тома. По его лицу невозможно ничего понять, он был то ли прискорбен, то ли даже доволен. Он напоминал Силие Тома, что не менее отпугнуло, ведь это был совершенно не он. Касается мертвой Силии, которая обречена истлеть в земле, берет ее за руку. Тогда сама Силия только сильнее вцепляется в поверхность гроба, без опаски наблюдая за тем, что делает этот жуткий человек. Когда он искоса, якобы совершенно незаметно, посмотрел на нее саму — Силию прошибло током, волосы на затылке встали дыбом, по позвонкам пробежались холодящие мурашки. Он сдержал неуместную ухмылку и наклонился к той, что почивала одиноко и забыто в гробу, притягиваясь к ней, целуя ее холодную уже синеющую руку, как вдруг Силия в ящике распахивает глаза, от чего настоящая Силия вздрогнула и сделала шаг назад. Неужели этот труп все это время был жив? Она находилась в одной комнате с живым мертвецом? У Силии навернулись слезы страха, настолько тема смерти пугала и выворачивала ее. Мужчина в черном погладил открывшую глаза по щеке, стирая с нее яркие и неровно размазанные румяна, улыбается ей мягко и очень тепло, так, как будто он очень сильно любил ее. Но кто это? Силия никогда не встречала этого человека. Живой труп даже не моргал, а потом он поманил ее к себе и она послушно приподнялась, полностью лишенная своей воли и дыхания. Он неаккуратно, в какой-то мере даже жестоко присасывается своими губами к ее ярким и холодным, пока наблюдающая постепенно и очень осторожно делала шаг за шагом, удаляясь. У Силии появилось какое-то странное грязное чувство под воздействием происходящего, он так ее целовал, что, кажется, у него даже встал. Он положил ей руку на грудь и оторвавшись от губ, уложил обратно в гроб, закрывая резко крышку, следом поворачиваясь к Силие, а у него на губах ее яркая посмертная помада, а глаза чернее бездны — Силия моментально заверещала, прекрасно понимая, что этот человек все это время ее видел. Она моментально обернулась, не понимая в какую сторону ей бежать, а потом эта рука, которая насильно закрывает рот. Он прижался к ней так плотно, что она прочувствовала его там — внизу, от чего заверещала только громче, но ей как можно сильнее зажимали рот, поэтому приглушенный разъяренный рев был вынужденно подавлен. Зажал ей нос, Силия не может дышать, не может кричать, а какой он оказался сильный.       — Хватит… — шепчет и задыхается. — Хватит… — и он отпускает ее, а Силия обессиленно валится на черную плоскость, понимая, что она очень твердая и, как будто, стеклянная — больно ударяется локтем, моментально оборачиваясь к тому странному мужчине, который стоял над ней и мрачно высматривал. — Трахни меня, — тянет к нему руку, ощущая, как не может противиться своей, ничем не объяснимой, мрачной симпатии. Он молчит и склоняет голову слегка на бок, словно высматривает что-то в ней, а затем она видит на его безымянном пальце кольцо, причем такое же, которым окольцовывался палец мертвой Силии. А еще у нее было неописуемое страстное чувство к нему, она словно знала, как ей хорошо будет с ним в момент интимной близости. Она однозначно видит в нем злую и потустороннюю червоточинку, но не менее сильно ее это и тянет заняться с ним сексом. Он покорил ее своим отношением к одному только жалкому трупу, — лукаво улыбается, скрывая свой страх за наглостью и самонадеянностью. Она словно слышит свои собственные издыхающие в страсти стоны, а затем его рука грубо хватает ее за бедро и требовательно сжимает и Силию пробирает необъяснимая волна удовольствия и похоти, ей кажется, что они с ним уже знакомы, просто она не может вспомнить, но вот ее тело однозначно его не может забыть. Оказывает на нее всю какое-то необъяснимое сексуальное давление. Берет ее на руки и только тогда она с опаской замечает: какой он высокий, поворачивает к себе его лицо и не может понять: кто этот загадочный мрачный мужчина. А он умиротворенно прикрывает глаза, ощущая ее прикосновения к себе, а кожа на ощупь у него невероятно приятная, словно запудренная, но на ее пальцах не остается ни единого отпечатка декоративной косметики. Не успевает ничего понять, как он относит ее обратно — к гробу и тогда Силия с непередаваемым ужасом вцепилась в него, понимая, что он хочет с ней сделать. Она истерично и очень протяжно закричала, когда он начал ее опускать прямо в тот самый гроб, который уже оказался пустым. Вцепляется в плечи его черного одеяния, а он опускается вместе с ней, начиная что-то неразбочивое нашептывать, расстегивая свои брюки. Силия была согласна возлежать в этом страшном гробу только если он сгинет вместе с ней. Ему нравится, она в этом уверена. «Мой дорогой Том», — думает о нем с неподдельным животным трепетом. Лениво укладывается на черный бархат, желая быть с ним в данную минуту и унять наконец тяжкий интимный груз. Но стоило ему коснуться её ноги, как в Силие взыграл огонь неприступности и ненависти. Она резко передумала, но он этого не видит. Он физически не понимает ее чувств. Окрылённый и опьяненный уже во всю расслабляет свой ворот, мучается от взыгравшего в нем жара. Снимает с нее кроваво-красные трусики, смотря в глаза немного неадекватно.       — Я не Том, — наконец-то заговорил с ней, а Силие кажется, что она уже слышала этот голос. Не может противиться своему животному страху, резко отказывая, считая этого человека своим убийцей. — Я похороню тебя под американским флагом, — лезет ей под шелковистую ночнушку, больно хватая за ногу.       — Нет! — пихает его ногой, переворачиваясь на живот, начиная в страхе уползать, вцепляясь ногтями во что угодно. От каждого его прикосновения внутри неё словно что-то лопалось.       — Пошли со мной, влюбись в меня — оно того стоит. Наполни меня своим женским пороком, — он вовремя её схватил, навис сверху, задирая плотную материю её нежной, прилегающей к телу юбочки, шепча эти слова ей на ухо. Резко и очень грубо, Силия испугалась, но ничего не сказала, ей было непомерно страшно, она не знала выхода из подобной ситуации. Он коснулся её бёдер, щупал их очень жадно и нежно, не упуская возможности разглядеть её обнаженные ягодицы. Он высунул язык и опустился к ней, Силие было жутко стыдно и очень волнительно, она слегка слышно в сопротивлении закрыла глаза руками и заплакала, стоило его языку коснуться трепещущих нежных мест и вместе со всхлипами полились и отчаянные стоны раскаяния. Все равно рядом с ним она не чувствовала своей власти, один лишь страх и неизвестность.       — Какая у тебя великолепная задница, — слышит Силия его голос, чувствуя на своих бёдрах его пальцы, которыми он щупает и раздвигает её. А затем он трется своим мокрым тёплым языком между натянутых ягодиц, надавливая и проникая самым кончиком внутрь. А Силия только обильнее плачет со стыда и страха. Лижет ее всю и целует в промежности, не оставляя ни единый участок тела в покое. Его тёплые слюни, они забрались ей в каждую интимную складочку, в каждый сгиб, и Силия чувствует, как они неприятно стекают по ней. Ей грязно щекотно и очень мокро, тянет руку назад, нащупывая его волосы, давит на темечко ладонью, хочет, чтобы он отлип от неё, а он настырный и очень своенравный, что доводит Силию до возмущённых слез и рыдающих стонов.       — Приподнимись, — дёргает её вверх, а затем судорожно прилизывает по всей промежности, хватаясь руками в её согнутые в коленях дрожащие ноги, доходя языком до самого копчика и начиная вылизывать позвоночную впадину. А Силия так тихо плачет, так всхлипывает, что его это заводит. Ей было противно мокро и очень грязно внутри.       — Успокойся, — надавливает ей на поясницу, заставляя снова улечься в собственном гробу. — Я ничего вкуснее тебя не пробовал. Я под впечатлением, — его голос был ровный, очень спокойный, а вот руки его были влажные, скользкие и горячие, не мог оставить ее в покое — постоянно теребил. — Ты первая, кому я показываю свое лицо, — слышит его усмешку. Она сразу же сглатывает вязкую слюну, в которой утопает её язык вновь. Она вся вытянулась, попыталась выползти, плотно сжимая ноги, переставая плакать, внимая его странным словам и необычному голосу, все пыталась понять, как они связаны и что между ними общего. Трогает ее, поспешно проникая рукой под ночную рубашку, с облегчением расслабляется, ощущая ее приятную кожу живота. Зажимает Силию коленями, садясь на нее, не желая выпускать.       — Ты меня убил? — резко задает вопрос, не желая, чтобы он заходил дальше, у нее было необъяснимое предчувствие, которое говорило ей, будто это тоже чей-то труп.       — Нет. Я тебя бальзамировал, — целует ее волосы, придавливая и лишая возможности сдвинуться. Проникает в нее пальцами, от чего она взвизгнула, и в борьбе приподнялась. Ласково берет ее руку и засовывает себе в штаны, не выдавая ни единой эмоции, но пока она не видит, отдается во власть блаженной слабости, неохотно стонет от непередаваемой радости, ведь она трогает его член. У Силии вся рука была словно в мыле, он весь мокрый и прохладный, прямо как у Януша. От воспоминаний у неё все внутренности скручивает, а особенно внизу. Ей кажется — она страдает. Силия подумала, что это какой-нибудь ее очередной сын, а может быть это нерожденный и уже давно потерянный ребенок? Проникается к нему особыми чувствами, вытаскивая его член из штанов, она моментально дернулась, когда ей на горячую кожу упали склизкие клейкие капли. Его пальцы проводят от шеи по длинному позвоночнику, где прямо там располагается сильное напряжение. Щупает её ягодицы, снова поднимаясь выше к талии, огибая контуры тела столь требовательно и несдержанно. А какие у него мягкие прикосновения — создающие ощущение липкости и цепкости. Трогает её волосы, поглаживая всю словно кошку, вдавливая в опасную связь, давая ей то, чего она так необдуманно и на одном инстинкте запросила. Потопленная в какой-то сильнейшей зависимости, Силия отчётливо понимала, что сгорает от желания физической близости с этим её загадочным бальзамировщиком. Он словно сам жнец, который не отпускает и не выпускает изо всех сил. Она бы и мучилась вопросом: «Почему я?», если бы не изнемогала от той обглодавшей все мышцы ломки, от той высокой температуры, от того странного страха смешанного с вожделением и от той таинственной привлекательности своего несостоявшегося мужа, но он ею умело играет, вводит в щемящий томный, долгий и нудный эротичный саспенс. Бесчестно давит на ее инстинкты. Стягивает с нее атласные ярко-зеленые плечи, оголяя, Силия слышит этот оглушающий шелест собственной ткани. К коже проникает прохлада, Силия тяжко выдыхает, думая о том, как долго томилась, и не только в этой одежде. Он трогает её спину, которая слегка влажная от испарины. Резко дёргает ее за плечи, от чего она мучительно вскрикнула, стягивая плотные сплошные прилегающие рукава, обнажая ее грудь и предплечья. Силия приподнимается, чувствуя, что её плечи и грудь свободны.       — Ты под ним совсем голая, — он был польщен и неискренне удивлён одновременно. Высвобождает её бёдра. — Я бы засунул тебе в рот, но, кажется, у тебя уже все болит, — ему было весело. — Я тебя почти чувствую.       Силия прислушивается к тому, что происходит у неё за спиной, он раздевался для того, чтобы осуществить грациозный и исключительный акт загадочной темной любви. Она уже вся изнемогала от готовности принять в себя его потусторонний член. Тянет ее на себя, теряясь от желания сделать это как можно быстрее, но пускает все на самотек. Силия вцепилась в гробовое покрывало, сжимая до одури сильно.       — Как же это красиво, — смотрит на то, как Силия измученно принимает его в себя, аж вся втянулась, вытянулась, в попытке уползти. А потом ее страстный стон разбивает одурманенное сознание. Заскальзывает в нее рывками, натягивает и растягивает, не давая раздвинуть ноги, а эта ее борьба с таким положением сильно выматывает, упирается ему руками в колени, устало ложась щекой на обивку. Не сдерживает свой вымученный сдавленный вскрик, испытывая будоражащий оргазм только от сильного и грубого проникновения дальше, слыша этот влажный скользкий звук. У нее в голове все как в тумане, полностью перестает понимать кто она и что. Думает только о том, что он вставил в неё свой развратный толстый член.       — Дорогая, вот так приятно? — его слова расплываются у нее в голове розовым приторным облаком.       — О боже… — попадает под сильный дурман, сдаётся власти ощущений, не прекращая испытывать по всему телу мелкую неконтролируемую судорогу. Приподнимается на локтях, закрывает глаза руками, начиная постыдно кряхтеть, а у него все движения с сильной оттяжкой, ей казалось что она самая обыкновенная лошадь, на которой ездят.       — Согни одну ногу, — дает ей приподняться, а у нее все тело как ватой набитое, даже на локти опираясь, вся как от мороза дрожит. — То что тебе так нравится — массировать заднюю стенку влагалища и мочевой пузырь, — сказал это с каким-то бесстрастным тоном, чем заставил Силию покраснеть и запылать от внутреннего жара в смятении. Тогда он продолжил двигаться в ней, продлевая каждый миг сладкого и приятного удовольствия. Он снова был на ней и в ней, трогая её руки и, вроде бы, обнюхивая волосы. Бережно подтирает ей хлынувшую слюну. Силие тепло и дурно одновременно от того, насколько феерично это было. Понимает, что сходит с ума, когда признается этому человеку в сильнейшей любви:       — Я люблю только тебя, — хочет выразить свои ощущения и эмоции, но понимает, что нет такого слова, дабы признаться ему в том, что испытывает. Романтизирует его поступки по отношению к себе, даже не зная кто он. Пускает слюну на темный бархат, понимая, что не способна держать все под контролем в данную минуту. Хочет от него детей, ещё, больше, глубже, быстрее, — мычит и кричит, хочет, чтобы его было больше и чтобы они все её поимели. Хочет дать себя каждому. Чтобы она была одна, а их много. И каждого она хочет и каждого любит. Считает, что они с ним идеальная пара, стала думать, какое бы имя дала их следующему сыну.       — Да. Имей меня, — говорит это вслух, а потом его этот страдальческий возглас, вцепляется ей в напряженную вытянутую руку и что-то в беспамятстве шипит и постоянно елозит в ней и трясется, хватает ее за запястье, а Силия видит, как отрастают у него ногти, как становятся они красного цвета. Ее укачивает на волне опасного и дурманящего, пьянящего удовольствия, не понимает, что видит, считая это горячкой и бредом галлюцинаций. А потом он тискает ее за обнаженную грудь и его эти ногти, они слабо впиваются, оставляя следы, а другой мучает бедро и опять царапает, — теряет выдержку, а на Силию падают чьи-то длинные волосы, от чего она мгновенно и с ужасом закричала, пытаясь вылезти из-под него, но было поздно, оно влилось в нее также мокро и также обильно, заставляя Силию обессиленно разрыдаться уже от страха, после чего она ничего не видит и не понимает. Но ощущает, что не может двигаться, ее что-то удерживает за ноги и за живот. Яркая вспышка света, после чего Силия зажмуривает что есть силы глаза. А затем лязганье инструментов. Распахивает поспешно веки, а вокруг все разительно белое, да настолько, что светится. Перед ней тот самый мужчина, только теперь в больнично-белом халате, надевает на себя белые медицинские перчатки, радушно улыбаясь. Тугие ремни приковали ее к гинекологическому креслу, вынуждая обнажиться и раскрыться перед странным врачом. Он подходит и первым же делом натягивает ее и раздвигает, желая вглядеться как можно лучше.       — Вы врач? — ощущает себя предельно странно, немного, как будто, удушенной.       — Я и врач и политик, и учитель, и сотрудник ритуальных услуг, — гладит ее по вытянутой ноге. — Твоя девственная плева, — посмотрел на неё с воодушевлением. — Она не нарушена. Том очень бережно с тобой обошёлся — растягивал годами, — Силия чувствует тонкий латекс накрахмаленных медицинских перчаток на своих интимных местах. Вся эта стерильность и странный запах витал в воздухе, что никоим образом не успокаивало.       — Нарушь ее, — изнемогает от его загадочной и какой-то эротичной близости, а ещё у него обволакивающий и ласкающий слух голос и сияющие белоснежные зубы. Вводит в неё холодный расширитель, а Силия не отрывает глаз от лица таинственного врача. — Мы муж и жена? — не может спокойно сидеть.       — Пока нет, — ласково и бережно трогает её там. — Поразительно, ничего более прекрасного не видел. Такая развитая, что это даже крайне возбуждает, — вводит в неё палец и куда-то требовательно нажимает, мягко массируя. Силия удручённо завздыхала, подняла к белоснежному потолку скосившиеся глаза, тревожно и гулко вбирая воздух ртом. Её всю сковало от наступающего тихого наслаждения.       — Ууу, — нежно протягивает, не замечая, как он смотрит на неё.       — Ты даже лучше чем я, — вытаскивает из неё палец, обрывая гнетущую сладкую щекотку.       — О чем ты? — Силия наивно улыбнулась.       — А ещё ты опять готова, — потирает пальцы меж собой, резко их растопыривая, показывая ей какая тягучая и клейкая у неё слизь.       — Почему это происходит? — ей стало неловко. Ей стало стыдно, не по себе. Он вытаскивает из неё расширитель и Силия чувствует, как стягивается обратно, как докучливый тремор пробирает её по ногам от одного пламенного представления о том, как этот мужчина войдёт в неё снова.       — Это происходит всегда? — поднимает вопросительно брови.       — Том…       — Я не Том, — улыбается.       — Это происходит из-за того, что вы рядом или мой муж или сын, — наблюдает, как врач снимает перчатки.       — Милая Силия, это нормально. Рядом с тобой я чувствую тоже самое, — наклоняется к ней и целует, а её аж выматывает и терзает сексуальная страсть. — У нас одинаково сильный сексуальный темперамент. Поэтому-то браки с тобой не распадаются. Такое совпадение самое важное.       — Правда? — воодушевленно смотрит на него.       — Да.       — Это любовь? — прощупывает его твердую грудь, зазывая к себе. А у него выдержка была во много раз лучше чем у Тома или Януша.       — Это сильнее чем любовь, — отстраняется от неё и отходит. — Ты когда-либо занималась сексом с обычными людьми? — повернулся к ней спиной.       — С Томом.       — Нет, — усмехнулся, — Том необычный. Я имею ввиду не твоих родственников.       — Нет. Никогда, — задумалась даже над этим.       — А хотелось бы? — он был совсем капельку зол и ревнив.       — Нет. Почему ты спрашиваешь? — на этом ее вопросе он улыбнулся и повернулся к ней, показывая ей длинную полую трубку, похожую на шприц без иглы.       — Ну просто ты человек. Самый обыкновенный и хрупкий, — Силия видит внутри этого катетера чёрную жидкость. — Ты хочешь больше Януша? Или снова Тома? — задаёт странные вопросы, на которые она не спешит отвечать, зная, что он засунет этот стержень прямо в неё. — Януша. Ты хочешь больше Януша, — отвечает за неё, а затем указывает на то, что у него в руке. — И это проблематично, — запутывает все больше. — Его семя деградировало под дементорским началом. Знаешь, всё дементорское — деградация. Поэтому родить от него — большое везение. Просто у Тома и у Януша разная степень дементора в генетике, понимаешь? — она кивает, жутко боится его и одновременно пылает в ожидании экстаза. — Это я, — указывает на ту чёрную слизь. — Моя сперма и сперма твоего сына. Мне пришлось повозиться, чтобы дать нам жизнеспособное потомство.       — Я люблю тебя, — не может объяснить, как эти слова вырвались из её уст.       — Знаешь, у меня никогда не было жены до тебя. У меня никогда не было женщины. Она мне была не нужна. Никто не нужен, — гладит её внутреннюю часть бедра, растягивая пальцами блестящие розовенькие края Силии.       — Сделай это сам, — останавливает его, не хочет внутриматочное искусственное введение.       — Мне придётся это выпить, — смеётся.       — Ну и что, — берет его за руку.       — Тебе не будет противно?       — Отчего же? — улыбается. — Не будет.       — Если бы у меня были наружные яйца, то можно было бы вколоть это напрямую туда, — говорит ей какие-то сюрреалистичные и фантасмагорические вещи. Она с придыханием наблюдала то, как он выдавливает это себе в рот. На это было невероятно странно смотреть, но Силию это будоражило, он делал это ради неё — и будоражил и глотал искусственно выведенную сперму. Это был гибрид.       — Каково оно на вкус? — не переставая смотрит.       — Жидкая, холодная и безвкусная, — он начал поспешно расстёгивать молнию своих брюк и Силия в ожидании уставилась на его промежность, в предвкушении увидеть то, что её так сладко раздирало. Его рука скользнула в штаны, он вытащил оттуда бутон красной розы и кинул его Силие, чем обескуражил и сильно напугал. Достаёт ещё один и снова бросает в неё, начиная заносчиво смеяться, закидывая её этими, непонятно откуда взявшимися, цветами. — А у Тома соленая и немного кислая. Отдает ядреной хлоркой, — подходит к ней ближе, а его эти слова заставляют Силию хоть немного отойти от лучезарного забвения.       — Нет! Не трогай меня, — хочет сдвинуть свои ноги, а они пристегнуты. — Нет! Не надо… — снова заплакала, ощущая ни с чем несравнимое унижение, злость и отвращение, бьет его в грудь, не оставляя попыток сорвать оковы.       Последнее, что она запомнила — это то, как она закрывала себя руками и истошно кричала, от чего вздрогнула столь сильно, после чего вымученно и очень слабо приоткрыла глаза, а встретила ночную тьму и чужое дыхание возле себя. Силию всю потряхивало от пережитого потрясения. И как же она оказалась рада, что это был всего лишь плохой сон, что ничего этого не было. А тот странный человек больше никогда не тронет ее и не заговорит, но непобедимый страх проедал ей воспоминания даже в ту секунду, когда она спокойно лежала на своей кровати. Абсолютно живая и ни разу не одинокая. Одинок только тот загадочный человек. У него лицо необъяснимо пугающее и мистическое и он, однозначно, никогда не был человеком, никогда их не понимал и непомерно опасен. Но почему именно ей пришлось встретиться с ним? Это случайный сон или он специально проник в ее незащищенное сонное сознание? При нем просто невозможно вести себя адекватно, — вспоминает ту наркотическую ломку и абсолютный убийственный кайф от воссоединения с ним, что было ничем иным как самым нечестным унизительным давлением и манипулированием. Силия боится засыпать, трогает Тома, чувствует его спокойное дыхание и теплую грудь, понимает, что он жив. «Усни», — проводит ладонью вдоль его лица, накладывая сонное заклятье, даже не подумав о том, что, может быть, ее дорогой Том страдает от похожего преследования со стороны того странного черного человека. Силия почему-то решила, что тот мужчина это ее взрослый Януш, совершенно забывая, что у Януша такая же светло-лазурная радужка как у нее. Считает, что это он так мстит ей, поворачивается к своему сыну, который тихо и очень умиротворенно спал. Гладит его по щеке, успокаиваясь, принимая странное, но уже давно обдуманное решение — возвращение в Англию. Теперь у Силии был невероятный страх перед тем странным человеком, кто же защитит ее от него, если не сама Смерть?       — Моя малютка, — придвигается к нему вплотную, шепчет сладко на ушко, видя, как её сынок реагирует на томную близость. Он что-то нелепо кряхтит, немного сладко воет. Силия высовывает язык и медленно проходится им по его щеке, мягко поглаживая ему грудь. Елозит на нем, чувствуя приятную напряжённость между своих ног. Ненавязчиво и нежно совращает спящего, прикладываясь к его сомкнутым матовым губам жестоким кусающим поцелуем. Не хочет с ним расставаться, доверяет ему больше чем себе. Януш никогда её не предаст, никогда не помыслит сделать больно и никогда не поставит свои желания выше её. Силия это увидела и полюбила своего сына только глубже, готовая раскрыться перед ним духовно, пропустить его ожесточенное твёрдое и налитое кровью желание через себя. Он так спокойно дышит, но с каждым её прикосновением Януш все больше приходит в вялое и вынужденное возбуждение, а она не могла упиться им. Вцепилась в его голову, осторожно приподнимая, поворачивая лицом к себе. Приспускает плечо ночной рубашки, прикладывая приоткрытые и влажные от поцелуев губки Януша к своей мягкой приятной груди. Силия не могла и помыслить, что так сильно будет кого-то любить. Так терзающе нежно, так грязно и одновременно непорочно, с болезненной заботой, не лишенной похоти. Он присосался к её вставшему твёрдому соску, Силия подтягивает его бессознательное сонное тело к себе, смотря на него сверху вниз сквозь ночной мрак. Она слышала, как он причмокивает и постанывает от их тонкой истомной близости. Силия еле сдерживала свою пробуждающуюся страсть, смешивающуюся в густом горячем коктейле с концентрированной материнской любовью.       — Мой мальчик, — приглаживает его волосы, не сдерживая слез, что проступили на её глазах. Они падали крупными каплями на его бледное во мраке лицо, скатываясь, будто это были его собственные слёзы. Силия чувствовала со своим сыном невероятную родственную и брачную связь. Он был теми лучшими качествами, которые имелись у них с Томом, но которые благополучно затерлись и затерялись. Целует его в тёплый лоб, приходя в сексуальный транс от того, как он рефлекторно сосал ей грудь. У неё внутри, особенно внизу, все разбушевалось, заломилось и надломилось, вытекая горячей плотной слизью, которая облепила всю плоть промежности. Невыносимо сильно Силия возжелала зачать от него, не в силах бороться с этим мощным желанием, которое зародилось в ней из-за тесной любовной близости. Они с Янушем так давно вместе, их чувства так сильны и ни с чем не сравнимы. Она хочет быть матерью его детей, хочет заботиться о нем самом и тех плодах, что породит их чистая любовь. Её уносит этой романтичной негой в бескрайние блаженные дали, она укачивает своего единственного сына на руках, не желая расставаться с ним. Именно ему, а не Тому она поведала о своём намерении стать Повелителем Смерти, именно он отдал ей мантию-невидимку без задней мысли. Януш был неалчен и нежаден, терпелив и незлопямятен. Он точно был её сыном. Не Тома, не Смерти, а именно её. Хочет дарить ему наслаждение и судороги удовольствия и блаженства, хочет отдаваться и брать. Когда она смотрела в его кристально-голубые глаза, то ей казалось, что они принадлежат ей. Силия задумалась: почему и зачем все это делает? При безотрывном взгляде на него, при ласковых облизываниях её груди, она понимает, что готова пойти на многое ради своего ребёнка. Она хочет, чтобы Януш жил в безопасном мире, в том, в котором будет хорошо его маме и спокойно за его будущее. Он готов принять все, ему не с чем сравнивать, он ничего не потеряет, — гладит его, вплетая пальцы в густые волосы, оттягивая их назад. Массирует его голову, нежно трется, еле слышно напевая мотив колыбельной, стирая его натёкшие слюни со щеки. Медленно опуская свою руку по его обнаженной груди, продолжая укачивать, и оберегающе что-то колдовское нашёптывать. Запускает осторожно руку под одеяло, которым он был прикрыт, как только пальцы упираются в резинку штанов, её аж всю приятно передернуло. Не остановившись, она аккуратно поползла ниже, дотрагиваясь мягко и очень ласково в его самом беззащитном и необычном месте, Силия накрыла ему член своей ладонью, прикрывая от дурманящих прикосновений глаза. Он тихо и очень протяжно заскулил в её руках, выпуская мамин сосок изо рта, тогда Силия нежно поцеловала своего сына в лоб снова, приговаривая, что все хорошо и она его не обидит. Он слабо коснулся её, не раскрывая глаз и как слепой детёныш притянулся к груди обратно. Силия довольно улыбнулась, когда ощутила, как он растёт ей в руку, оттягивая ткань штанов и трусов. У него была сильная и мокрая эрекция. Одним пальцем проводит от самого кончика по корешку, до самого конца, чувствуя все набухшие неровности, сквозь тонкие тканевые слои. Он хочет стонать, но его рот занят. Она смотрит на него и не может перестать любоваться, прижимаясь к нему все ближе и страстно-тяжело дыша, оглаживая и натирая его там все сильнее, все быстрее и чувственнее, приходит в непосильное возбуждение сама. Хочет доставить ему радость, освободить от телесных мук. Он оттягивает её сосок своими губами, втягивает и щекочет языком, доводя её саму почти до блаженного полубреда. Силия признаётся в том, что ее заводит, когда он сосет ей грудь, сколько бы лет ему не исполнилось — он навсегда останется ее сыночком, ее долгожданным и выстраданным ребёнком. Подарком. Януш стал для неё сильнейшей и искренней поддержкой и тем, ради кого она хочет стать подобной Смерти. «Кончи мне в руку», — сладко мурлычет ему на ушко, сильнее сдавливая его твёрдый набухший член, чувствуя, как взмокла ткань и облепила. Она залезает ему между ног, массируя и растирая, пока не чувствует, как Януш весь сжался — снова накрыла его там своей рукой, доводя приятными безотрывными и беспрерывными частыми прикосновениями, слыша, как шуршит ткань. Он обливается своей же спермой, отрываясь от её груди и гулко всхлипывая, Силия моментально зажимает ему рот, боясь, что, все же, они разбудят Тома. Она уложила Януша обратно на подушку, взобралась на него сверху и стала поспешно сползать все ниже и ниже, прижимаясь к нему своими грудями, животом и бёдрами, на него спадали её чёрные в ночи волосы. Силия раскрывает его, оттягивая штаны, стягивая трусы, жадно слизывая все, что с него натекло, вылизывала как заботливое животное, одной рукой слегка царапая ему живот, от чего он не мог перестать хныкать и в сонном трансе что-то жалобно мычать. Нежной поступью из поцелуев спускается еще ниже, присасываясь к его члену и протяжно целуя. Не может перестать любить его, находя радость в подобной близости, которая опьяняла и сводила с ума. Немного стыдится своей голодной страсти, делая это под покровом ночи, от собственной гордыни застаёт и почти загоняет его в угол в спящем беспомощном состоянии. Ползёт по нему обратно вверх, теребя волосы, рассматривая умиротворённое и необремененное лицо, соблазнительно уверяя:       — Я вернусь ради одного тебя, — ценит все, что он для неё делал: как оберегал от Тома, как изощрялся ради сохранения тайны, как выстрадал все лишь ради того, чтобы воссоединиться с ней. — Ты идеален, — шепчет ему, оспаривая все ругательства Тома. — Я люблю тебя таким. Мне не нужен другой, — шепчет, а у самой слезы наворачиваются от той тоски, которая любовью вплелась, пронзив все тело и сознание.