Книга третья: Мой дорогой Том и Смерть-полукровка

      — Я опоздал. Я знаю, — раздался голос, который точно не ожидал услышать ни Том, ни Януш.       — А вот и мужик, который потрахивал другого мужика, — оскалился Том, посматривая на Смерть.       — Мне кажется, — обращается к Тому Смерть, — я тот самый мужик, которого не стыдно трахать. Даже ты меня трахал, — а Смерть во всей красе показывала свою убийственную самоуверенность, словно у неё был неприкасаемый запас уникальных фразочек и ответов на все случаи жизни. Язвительная, саркастична, самовлюблённая и не лишенная самоиронии — она заставляла Тома улыбнуться и все меньше её ненавидеть. Очень легка Смерть на подъем. С ней не существует рамок и стеснения. Этот мужчина или все же женщина? — возглавляет все свои каверзные и нелепые пороки, выпячивает их с комедийной гордостью, помогая себя обсмеять — спокойно удовлетворить негодование Тома, вместе с тем оставаясь неприкосновенной и величественной. Том её почему-то уважал, Том признавался в том, что Смерть пленяет и захватывает интерес, но она не должна об этом узнать. Никогда.       — Это случилось, потому что я долго раздумывал над подобным предложением, — Геллерт Грин-де-Вальд не остановился ни на мгновение, он даже не подозревал о сказанном Томом, ему было наплевать на разрушенную обстановку Большого зала, да и вообще на то, что здесь, могло происходить. — У меня так много дел. У меня просто не было времени, чтобы насладиться твоим обществом, дорогая, — обращается Геллерт к Смерти, что вызывает у Тома нервный смешок. Ни Силия, ни Том не потрудились встретить Геллерта хотя бы взглядом, особенно Силия, которая вцепилась в массивные низкие ручки своего стула.       — А вот и она — философия, держащая одну расу выше другой, — Смерть без прикрас провожала мистера Грин-де-Вальда беззастенчивым снисходительным взглядом. — Вот она — эта война, — она встает со своего места, вновь становясь высокой темной фигурой, а шуба на ее плечах запереливалась, залоснилась, Смерть вальяжно обходит длинный стол, скребя ногтями по гладкому дереву, явно не спуская глаз с Грин-де-Вальда, панибратски ему улыбаясь. Она шла на него очень крадущась, осторожно, при этом твердо, каждое ее движение — отдельное произведение искусства. Движения Смерти пластичны и текучи, она словно извивающаяся змея, она задирает подол своей мантии и Том замечает на своей маме черные лакированные туфли, а какой гигантский у нее размер ноги — прямо как у него, но нога заметно уже — прямо как у Силии. Это все было странно и непривычно осознавать. Том хотел знать какие-то вещи о своей маме, он бы солгал, если бы сказал, что не восхищается ею, но, все же — он предпочел бы никогда не знать кто она на самом деле. Его мучил один биологический вопрос, не давал спать долгие недели, голова разрывалась даже сейчас. Он смотрел, как его мама смотрит на Геллерта Грин-де-Вальда — и это было неприятно, Том испытывал детскую вспышкообразную ревность, ярость и негодование — он не желала, чтобы его мама встречалась с мужчинами. Том с интересом выглядывает на Геллерта, который, пораженный, неотступно идет к Смерти, пока Смерть сама с ним не поравнялась. Она выше Геллерта.       — Война на востоке! Война на западе! Война на севере! Война на юге! Везде война! Ох, уж эта война, — Смерть складно излагает, превращаясь в оратора. Подходит к Геллерту неспеша и практически вплотную. Она явно не чувствовала всего ужаса от сказанного, но тогда зачем она это говорила? Том без прикрас понимает мамин настрой, вставая с места, обращая к себе взор Грин-де-Вальда, который, кажется, даже в лице не изменился. Какая неожиданная встреча. Том даже не стал задаваться вопросом: а что здесь забыл Геллерт? Том даже не побоялся услышать от Геллерта гневную ругань, связанную с его бесчестным побегом — нет. Том не чувствовал себя виноватым и уж тем более — обязанным.       — И до тех пор, пока не перестанет существовать разделение граждан на первый и второй класс — готовьтесь, — а Смерть сказала это с такой насмешкой, оборачивая к себе сидящую спиной Силию, пока та в ту самую секунду набиралась мыслей и эмоций. Януш, не прекращая следил за маминым лицом — оно стало таким издерганным, как будто то, что говорила Смерть — как-то ее не то что задевало — касалось и касалось очень напрямую.       — И пока цвет кожи значит больше чем цвет глаз. Мы говорим «война». Это война, — Смерть снова обратилась к Геллерту, говоря эту фразу уже конкретно и откровенно только ему, даже голос ее сделался томным и мягким, будто бы слабо побуждающим. Она подстрекает его и провоцирует. Она так много раз повторила слово «война», что взбудоражила всех присутствующих. И всех по разному: Тома радовало это слово, взрывало в нем бомбу тщеславия и жестокости; Силию ранило, оскорбляло и унижало — эта женщина не понимала к чему война? Зачем она там, где ее просто не должно быть. Геллерт Грин-де-Вальд же не переставая улыбался, восхищаясь Смертью, желая обзавестись ее благословением и поддержкой.       — Если не отведёте взгляд — то платите, мистер Грин-де-Вальд, — Смерть кокетничала с ним и Тому это было противно, он возненавидел Геллерта. Том видел, как Геллерт смотрит на его маму. Странную своеобразную маму.       — Я заплачу, — в той же манере улыбнулся Грин-де-Вальд, отвечая на ее провокацию.       — Иногда, — Смерть быстро охладела, закатила глаза, переставая согревающе улыбаться, отходя от Геллерта на пару шагов, — мужчина исключительно хорош, ему надо только… — Смерть сделала паузу. — Не открывать рта, — за ее романтичной и обволакивающей соблазнительностью потоком хлынула пассивная агрессия и неприкрытое пренебрежение. Она делала неприятно одной своей интонацией. — И любой приз у него в кармане, — поддевает дальше. — Но рот, все же, — открывается, — с досадой протянула, высмеивая Геллерта беспощадно и гнусно. Он приблизился к ней вплотную, она старалась скрыть все то, что испытывала в этот странный момент. Его задевали её слова, но ещё больше Смерть задевал его взгляд. Он хотел опуститься с ней в ритмичное мягкое покачивание, не зная от каких желаний тяготеть в первую очередь, ведь их так много.       — Да и к черту тебя, Грин-де-Вальд! Никогда тебя не любила, — из уст Смерти это прозвучало так странно, что даже Силия дернулась, будто, она испытала к Смерти томную тяжелую ревность, вспоминая, сколько партнеров у Дана было. Это так неприятно, когда ты не один, а вас много, складывалось ощущение, что такой как Дан никогда не оценит чувства и действия, обращенные к нему. Для него все вторично. Все игра, забава и манипуляция — выгода. Силия не верила в чувственность Смерти, но ее бесил и раздражал тот факт, что она испытала на себе то искрометное чувство жгучей агрессии по отношению к Смерти. Это было ответом на все действия Смерти, на всех ее партнеров.       — Это неизбежно, — на ходу провожает Смерть взглядом Геллерт, встречая в её лице ликование и некое темное одобрение. Он говорил о войне.       — Мне не нравятся войны, — она как бы снова невзначай подходит к Геллерту ближе, уже беря его под руку, выбирая его своим кавалером.       — Зачем война? — не выдержала Силия и встала со своего места, явно теряя все самообладание. На нее обернулись все, Януш пытается ухватить маму за ручку и обратно посадить на место, не понимая куда приведут Силию новые горизонты и честные высказывания.       — Американка? — Геллерт с неким сомнением осматривает Силию, находя ее лицо до боли знакомым. — Я вас где-то уже видел.       — У меня дома, — улыбнулся Том, облокачиваясь на стол, замечая, что только Януш остается сидеть в одиночестве — он здесь лишний. Он даже не понимает о чем говорят и спорят взрослые.       — О, Том, подлый ты трус, — Геллерт переключился тут же на него.       — Я не понимаю смысла войны. Как вообще у маглов мозгов хватает на это? — Силию заносит, она становится прекрасной в своем неистовом агрессивном амплуа. Она заходится, пытаясь выразить свои мысли, но каждый раз ее останавливает что-то внутри. Геллерт с выжиданием и откровенным волнением смотрел на эту не менее странную женщину, подмечая, как она и остальные члены ее семьи между собой схожи — они как с одной кальки переделанные. — Как они смеют? — у нее распахнулись в удивлении глаза.       — О чем она? — Геллерт интуитивно понимает к чему ведет эта женщина, но не уверен.       — Силия хочет сказать что если ты раб — то ты раб. Рабы не имеют права хотеть выбраться из своей касты и теснить господ, — Смерть даже не взглянула на нее, стоя к Силие все еще спиной. — Она консерватор из хорошей семьи и жертва колониального патриархатного строя, причем очень эмансипированная.       — Die grausame Frau! (Жестокая женщина!) — не прекращая дивиться, улыбается Геллерт, разглядывая Смерть под таким невероятным углом. Она словно вся блистала и играла на свету, а ее эта шуба… он слово разговаривал с королевой.       — Да! — вскричал Том, вызывая у Смерти недоумение и улыбку стыда на лице. — К черту цветных! К черту всех, кто отличается! — он был наполнен возбуждением, речи его вибрировали в самой грудине от напряжения и того восторга, с которым он это все выплескивал. — А что? — Том нашел взгляд Смерти раздражающим его самолюбие. — Я идеалист!       — Ты хоть бы постеснялся так в открытую… Это не демократично, — Смерти стало невыносимо неловко.       — Изменим понятие «демократия»! Историю пишут победители, — Том был словно не в себе.       — Эгоманьяк, — охарактеризовывает собственного сына Смерть, находя его вызывающим и излишне откровенным. Он как мальчик, который снял с себя трусы и бегает среди толпы людей, — юный эксгибиционист.       — Я плохой человек и горжусь этим, — Том был неподражаемо дерзок, вся магия его обволакивающего голоса была в том, что он правда верил в то, что говорил. — И не вздумаю поменяться, хотя бы на зло вам всем, — он осмотрел всех с ненавистью, считая, что они его не понимают, унижают и оскорбляют.       — Ах, Том, опять выкатил свои достоинства, — Смерть улыбнулась Геллерту. — У него большой потенциал. Но он параноик. Ревнивый и опасный. Люди говорили, что он трудный ребёнок, а я отвечала, что они ошибаются, что Том запросто может исправиться. Наверное, надо было еще в детстве ему сказать: «Ещё один фокус и я вырву тебе руки и похороню заживо». Как думаешь, это бы подействовало? — ну и улыбочка у нее на лице взыграла.       — Нет. Не думаю, — Геллерт воспринял сказанное за плохую несмешную шутку, но глаза Смерти в момент откровения очень страстно блеснули.       — Да, ты прав. Поэтому я этого и не говорила.       — А зачем? — а Том искренне не понимает, отчего и злится только больше. — Это не изменит того, что черные хорошо будут смотреться в качестве моей прислуги. Силия, когда вернемся в Литтл-Хэнглтон, то мы обязательно и принципиально наймем на работу двух чернокожих женщин и двух чернокожих мужчин. Я клянусь, что буду платить им хорошие деньги и никогда не обзову, не укажу на их некрасивый цвет кожи, а также на их некрасивые лица и волосы, даже запах проигнорирую, — Том в фантазии по-детски непосредственно разошелся. — Они будут работать с восьми утра до шести вечера. Они могут даже не готовить мне — они нужны мне просто так — потому что они черные. Я хочу черную прислугу! — это был наивный, но очень принципиальный каприз. — Я хочу, чтобы они обращались ко мне как «Господин», — он обиделся на лица всех остальных, когда увидел там столько недоумения и насмешек — его никто не понимал.       — Мы не вернемся в Литтл-Хэнглтон, Том, — Силия ставит точку в этом вопросе, чем очень ранит, обижает и колет мистера Реддла.       — Как это?.. — Том был побежден этой фразой. Он и помыслить не мог, что больше не окажется в своей любимой Англии, в своем любимом Литтл-Хэнглтоне. Она разбила его детские восторженные мечты на тысячи осколков — как и разбила его самого. Том был в плену у своих желаний и чувства собственной важности — эти фантазии подарили ему так много ярких светлых чувств: что он и пара нигеров находятся под одной крышей, он просит черную служанку налить ему виски, пока другая на его глазах подметает пол — это смотрелось в его глазах немыслимым счастьем. Это было правильно. Так и надо. Счастье — что они убирают особняк в Литтл-Хэнглтоне. А теперь, получается, в особняке в Литтл-Хэнглтон не будут убираться чернокожие служанки? Зачем тогда они вообще нужны?       — Мистер Грин-де-Вальд, прошу, садитесь, — Силия указывает Геллерту на самое главенствующее место. Она сажает его во главе стола, смещая главенство Смерти, на что та никак не отреагировала. Геллерт с неким пренебрежением в лице все же пошел на поводу у этой странной мадам, чей вид был внушающим и немного бескомпромиссным, а наряд вызывающим, но деловым. И вот когда Геллерт встретился с Янушем, который, как бы это странно не могло показаться — сидел от него по правую сторону. Перед Грин-де-Вальдом открывался просторный, стелющийся глубоко вдаль узкий стол, — он видел всех и каждого. С одной стороны чета Реддлов: скорчившийся в недовольстве юный мистер Реддл, следом идет его не внушающая ни одной доброй мысли мамаша, после чего сам Том, у которого во взгляде все еще читалось недоумение и нерешенный ранее вопрос, — бедный Том все не мог свыкнуться с мыслью, что Британия ему теперь не родина. Смерть, в отличие от всех остальных, сидела по другую сторону — противоположную — прямо на против уже чересчур самодовольной Силии.       — Я позвала вас, — дерзко бросает ему этот факт в лицо, чем непомерно оскорбляет и заставляет возмутиться — возжелать встать с места и исчезнуть из этого странного и заблудшего места, потому что, получается, Смерти он все-таки не нужен…       — Кто вы вообще такая? Укротительница тигров? — Геллерт старается не воспринимать эту девчонку всерьез, с особым садизмом высмеивая, вспоминая все выходки Тома, считая Силию виноватой во всем, что случилось с мистером Реддлом и его сыном. Что он нашел в этой особе? А какой же у нее непробиваемый — практически неживой взгляд — она была уверена в себе настолько, насколько это было допустимо в данной ситуации, и Геллерт пытался понять почему, ведь этому явно должно быть какое-то объяснение.       — Я представитель американского магического сообщества, — слишком много и нагло на себя берет. От услышанного выпали в осадок все присутствующие. Смерть немедленно поняла к чему клонит Силия, что заставляет ее пассивно прийти в ярость, тогда как Том с недоумением смотрел в профиль своей жены, задаваясь лишь одним вопросом: «Когда ты успела?». Януш поглядел на маму с самым настоящим испугом, необъяснимо поддаваясь сильнейшей давящей тревоге, он чувствовал, что Силия совершает что-то очень нехорошее и безрассудное. Геллерт еле сдержал свой злорадный смех, ни на грамм не веря этой сомнительной женщине. Она кто? Кто она такая? Тупая бабища.       — Глупое американское общество! — гневно выплюнул Грин-де-Вальд, наслышанный об объединении двух сообществ. — И что дальше? Разрешите смешанные браки? Зря ты схватилась за эту страну, девочка, — безошибочно все понимает, но так до конца и не осознает мотивов этой Силии. Какая же она необъяснимо отталкивающая и гнусная. — Какой представитель — такая и страна. Знаете, мне пророчат титул Кайзера Магического Мира, — а Геллерт был преисполнен злобой и ненавистью. — Вы боитесь войны. Ты пришла сюда, чтобы умолять меня не трогать твою любимую страну? — Грин-де-Вальд вскинул бровью, замечая, как выдержка Силии с каждым его выпадом все стремительнее падает.       Силия внезапно засияла, сцепляя пальцы в замок, чувствуя на себе тревожные взгляды, а затем Януш положил ей холодную ладонь на бедро — он очень волновался и это вызвало у Силии прилив нежных ответных чувств. Она была готова в порыве необузданной борьбы Эго вывалить все провокатору: начиная от внутренней политики, заканчивая внешней и похвастаться тем, что она Повелитель Смерти. Она была готова, ведо́мая тщеславным аффектом, раскрыть себя и свои политические планы, чем неминуемо выставит себя на посмешище и разобьет все свои мечты. И Смерть это видит, за что только больше начинает желать убить Геллерта здесь и сейчас.       — Смерь свой необузданный пыл, никто из вас не сможет ставить условия Повелителю Смерти, — Геллерт блефует и пытается ввести окружающих в заблуждение, особенно это резануло Смерть, которая, повторяя позу Силии — складывая руки в замок, повернулась к Геллерту только лицом, выжидающе приподнимая брови. Он учтиво уставился на Смерть, казалось, готов отдавать ей грязные приказы прямо здесь и сейчас.       После того как Геллерт, якобы случайно, обронил вызывающую наглую фразу, то Силию зараспирало желание выкрикнуть, что почетное звание Повелителя Смерти уже отдано ей! И она уже вся выпрямилась, подтянулась к столу, более явно выглядывая на мистера Грин-де-Вальда с ясным и напыщенным лицом, складывая руки в уже более прочный замок, в ожидании, когда же на неё снова обратит внимание сам Геллерт Грин-де-Вальд. И Геллерт почувствовал неладное, весь напрягся, бровь его дёрнулась и он неспешно стал оборачивать голову к Силие, ощущая вызов и скорый конфликт. Смерть резко бросает взгляд на Силию и, не переменившись в лице, вдруг говорит:       — Ищи-ищи, мой дорогой друг. Могу тебя заверить что Воскрешающий камень в Пакистане, — перетягивает все внимание Грин-де-Вальда снова на себя, не давая Геллерту даже взглянуть в интригующую сторону.       И Силия вдруг резко разочаровалась. Гордость осыпалась как песчаник под ногами, она рухнула со скалы собственного тщеславия и разбилась о ненужность и безызвестность. Силия не поняла зачем Смерть лишила её возможности громко бросить вызов саму Геллерту Грин-де-Вальду и заявить о себе.       — О Геллерт, пожалей меня, — явно и провокационно заигрывает с ним Смерть, пока на лице её горела коварная усмешка. — Что же я буду делать, когда надо мной будет стоять Повелитель? — она говорила как можно более непринуждённо, но соблазнительно, чем порождала странные чувства не только у Геллерта, но и у Силии. — А вот мантия-невидимка была отправлена паромом прямо на Аляску, мой дорогой друг. Так что я сделала тебе медвежью услугу, рассказав такое. Ты просто не представляешь, как я желаю твоей власти надо мной, — вводит Грин-де-Вальда в пьянящее страстное заблуждение. И вот, слушая Смерть, никогда не подумаешь, что она может врать, при кратком взгляде на неё могло показаться, что Смерть очень-преочень заинтересована в том, чтобы Геллерт нашёл эти Дары.       — Я был уверен, что камень у Тома Реддла, — Геллерт бросает вопросительный взор уже на Тома. И тогда настала тишина, Смерть перевела один только взгляд, совершенно не меняясь в лице. Том резко запнулся, когда на него посмотрели все вокруг.       — С чего ты это взял? — агрессивно и очень несдержанно бросает Том Геллерту в ответ, а Силия начинает что-то непонятное улавливать.       — Винда Розье говорила мне про некую чёрную пирамидку в твоём перстне, на которой был высечен знак Даров. Я не идиот, Том, а Винда просто не умеет молчать, — поражает всех присутствующих, особенно Смерть, в её выражении неуловимо проскакивает раздражение, которое взглядом было обращено к Грин-де-Вальду.       — Покажи ему свой перстень, Том, — не смотря на него, приказывает Смерть, рассматривая снисходительно и гордо Геллерта. Том впервые не стал перечить и возмущаться, он положил левую руку на стол и, проскользнув вдоль Силии, достигнув Януша — остановился, давая рассмотреть то самое кольцо. Геллерт вперил свой раскрытый и удрученный взор в руку мистера Реддла, начиная судорожно бегать взглядом по его пальцам в поисках другого кольца, ведь то самое было сейчас абсолютно пустым.       — В моем кольце никогда не было никакого камня, Геллерт, — ровным и спокойным тоном уверяет, на что Грин-де-Вальд сначала усмехнулся, но подняв глаза на Тома, его уверенность с каждой секундой испарялась. — Никогда, — Том словно внушал это не только Геллерту, но и всем сидящим за столом, что даже Силие в какую-то секунду показалось, что у её отца и вправду никогда не было Воскрешающего камня. — Винда это сказала, чтобы столкнуть нас лбами, — продолжает холодно и заумно Том, — или чтобы вести тебя по ложному следу. А может ей показалось. Она ведь хочет быть тебе нужной и полезной, — это звучало так убедительно, отчего и не менее пугающе. Силия покосилась на Тома, смотря на него с изумлением и польщением.       — Я же говорю, — вторглась к ним Смерть, разрывая зрительный контакт между спорщиками, — камень в Пакистане. Думаешь, я заинтересована в том, чтобы мои родственники держали эти артефакты у себя? Нисколечко, — это звучало как самая неприкрытая издёвка. И все молчали, что вводило Силию в тяжкие глубокие раздумья от непонимания. Зачем? Почему? Почему все здесь врут Геллерту? Почему даже Януш не говорит о том, что Смерть лжёт? Для чего они все поддерживают эту игру? Неужели им не жалко Геллерта? Силия очень хотела заявить о себе вовсеуслышанье, а потом этот взгляд Смерти. Такой колющий вначале, а после щекоткой по всему тебе разбегается, как будто в преддверии оргазма. И тут она понимает, что это все делается умышленно и не для того, чтобы поиздеваться над Грин-де-Вальдом. Силия была не зла, а просто разочарована, посчитав, что они все не воспринимают её всерьёз, упуская главную мысль всего сотворённого.       — Том, — Геллерт вдруг сбросил с себя все агрессивное амплуа, теряясь в глубокой обиде, — почему ты бросил меня? — по Геллерту было видно, что он правда страдал и мучился от этой мысли, видимо, увидев Тома здесь и сейчас — решил, что просто проигнорирует прошлые обиды и непонимания, показывая, будто ему совсем нет дела до такого как Том Реддл. И Том усмехнулся, разглядывая искреннее непонимание и разочарование Грин-де-Вальда, которые, все же, выбрались в свет и наружу. Он что привязался к нему? Это вселяло Тому только желание мучить Геллерта дальше, переодеться Смертью и заставить делать Грин-де-Вальда какие-нибудь омерзительные вещи — Геллерт же сейчас так от обиды податлив и уныло спокоен. Том ничего не ответил, загадочно улыбаясь, отводя взгляд, делая вид, будто весь мир сейчас сосредоточен только на нем одном, а Геллерт продолжил: — Ты сделал это втихую. Прямо как вор или крыса. Ты сбежал! — из Геллерта вырывается гневный импульсивный упрек, даже Силия вздрогнула. — Я думал мы за одно.       — Это ты так думал. Это твои проблемы. Я не обязан оправдывать твои ожидания! — Том наконец-то заговорил, ощерился, чуть ли не палочку в Геллерта направил. — У меня была конкретная цель. Твои цели мне не неинтересны, — он был до ужаса откровенен, слышать такое было неприятно даже Силие — у Тома интонация уничтожающая и ужасающе холодная. Слышать это от того, кто стал дорог — невероятно неприятно. Силия украдкой взглянула на Грин-де-Вальда, видя его лицо во время этих слов, Том словно разбил ему сердце. — А еще у тебя придурошные последователи! — а Том кичился своей чрезмерной агрессией, бросая в Геллерта все, что он о нем думает. — Глупые идеи! На самом деле ты мне быстро надоел. А еще ты приставил ко мне свою белобрысую шпионку. А она влюбилась в меня и предала тебя! Не забудь ее убить кстати, — Том радостно открывал Геллерту глаза, с каждым словом набирая обороты жестокости только сильнее.       — Я ухожу, — Геллерт не сказал больше ни слова, не понимая что вообще здесь происходит. Он разочаровался по всем фронтам, а теперь еще чувствовал себя униженным идиотом.       — Том Реддл ваш сын, — непревзойденно цинично говорит Силия, желая остановить Геллерта, раскрыть Смерть, подставить Януша и шокировать Тома. Они все молниеносно посмотрели на нее. Смерть так разозлилась, что еле сдержала все свое необузданное желание придушить Силию голыми руками.       — Что?! — Том был невероятно разочарован, он взглянул на Смерть и ему стало так противно, он опустил глаза, поддаваясь на мандраж своего тела. — Она мужик! — растерянно ткнул в Смерть пальцем, не в силах высказать то, как ему противно.       — Том, дорогой, с чего ты взял? — обходительно берет его за руку Силия.       — Ньют сказал мне это. Изначально ведь она была мальчиком, верно? — Том расплакался, начиная кричать. — У неё внутри все другое, — продолжает истерично оправдываться. — Когда трахаешь её, то не понимаешь почему, — всхлипнул от досады.       — Том, у нас был гетеросексуальный секс, — смеётся над ним Смерть, замечая, как Януш и Геллерт все еще пребывают в глубоком оцепенелом шоке.       — Ну да, «конечно», — готов отвергать любое её слово. — Ты спишь и с гомиками! Я уверен! — злобно процедил сквозь зубы. — Смерть спит только с мужиками, — продолжает пугать всех присутствующих. — Она всегда пассив, даже если она гей.       Смерть сначала возмутилась, а затем нервно усмехнулась, явно собираясь ему что-то возразить.       — Это заблуждение, — начала она невозмутимо. — Если я так выгляжу, то это не значит что я пассив. Это вообще ничего не значит, — старается выдержать свой непоколебимый тон, а ее саму заметно в подступающей панике трясет, поэтому Смерть нервно сжимает пальцы обеих рук. — Когда я прогуливалась по ночной Франции, то меня поймал некий симпатичный молодой человек. Увидев моё лицо, он был уверен, что я мужчина. И знаешь, что самое интересное? Он попросил меня его отодрать, потому что он как и ты был уверен, что я переодетый гей.       Том на секунду замолчал, собираясь с мыслями, вспоминая свой последний день во Франции.       — Он подумал что ты — это переодетый я!.. — Том в ужасе разгадывает загадку Абернэти, чуть ли не вскакивая со своего места.       — Прошу, перестань, — просит Тома Силия, обхватывая его лицо ладонями, поворачивая к себе, желая, что бы он смотрел в данную секунду только на неё. — Не надо больше, — она сама расплакалась, не в силах поднять глаза на Смерть, ей было противно. Чувство, словно ею жестоко воспользовались.       — Но ведь ты же так похожа на женщину! Какой гомик будет спать с тем, что похоже на женщину? — а Том вырывается, восклицает и встаёт с места, видя во взгляде Смерти страх и разочарование — они ее угнетали.       — Латентный гомосексуалист или латентный гей-гетеросексуал — поверь мне, такое тоже бывает. О, поверь мне, со мной спят даже гетеросексуалы, — смеётся ему в лицо. — Меня любят все, — Смерть была очень самоуверенна и ни на грамм не обижена. — Даже когда они узнают, что между ног у меня не то что кажется. Им все равно это нравится, — у Смерти был пылающий гордостью взор, она преподносила себя как нечто великое и недостижимое.       — Дорогой, может быть все не так плохо? — держит Тома за руку Силия. — Ты не думал, что вместе с твоей мамой у Британии больше шансов выиграть на Евровидении? — она сказала это очень жалостливо и её поняли только Том и Смерть, однако ни одному не показалось сказанное смешным.       — Это все так странно, — прикрывает глаза рукой Том, продолжая плакать. — Я уже смирился, что моя мать шлюха, что я ей не нужен, но что она мужик… — всхлипнул задыхаясь в своих слезах. — Ты такая же сексуально озабоченная и бесчувственная как мужик, тебе не нужен ни один из твоих детей, у тебя нет этого чувства любви и привязанности, которое рождается между матерью и ребёнком, ты сделала и ушла — забыла, мы все лишь твоё продолжение, но не более… поэтому-то ты и не могла стать мне мамой. Ты мне даже ничего не выплачивала! — он истерил, периодически вырываясь из объятий своей ласковой жены, которая изо всех сил старалась его удержать от откровений. Она жалась к нему и сама плакала ему в шею, жалея своего дорогого Тома.       — Тебе мало того, что ты имеешь? — Смерть ни разу не раскаялась и ни в чем не стала оправдываться, чем ввела всех присутствующих в большее недоумение.       — Но как я… и оно?.. — Геллерт не понимал, как выразиться, сочувствуя Тому. — Я не знал. Если бы я знал… — прикрыл устало глаза ладонью.       — Да я уверен, что она сама не знала, что может так! — Том имеет в виду себя. — Это вышло случайно, она решила меня оставить, наверное думала, что я очередной дементор, — Смерть ничего не ответила Тому, она томилась от разочарования на лицах остальных. — Лучше бы я всю жизнь жил и думал, что мой отец магл, а мать обычная нищая волшебница! Вы испортили мне жизнь! — с осуждением буравит взглядом свою мать.       — Ты всегда будешь недоволен, сынок, я в этом даже не сомневаюсь. И ты сам носишь женскую одежду или это я привила тебе подобное? — Смерть резко заулыбалась, доводя Тома своим мерзким насмешливым лицом, она его даже не жалела. Она словно восхищалась его горем и готова была вбирать дальше и доводить своего сына. Том снова завздыхал, отчаянно плача от бессилия и полного игнорирования его проблем. Его покалеченных ранимых чувств.       — Она, то есть он или оно… — Геллерт пытался собрать все мысли. — По ней и не скажешь, что она не женщина.       — Почему же? — возмутилась одна Силия, оборачиваясь к Грин-де-Вальду. — Да мужчины с древности наносили макияж, вспомни хотя бы Древний Египет. В античности юбки носили все, независимо от пола, мистер Грин-де-Вальд, — Силия с радостью смотрела, как злится Геллерт, как нечего ему сказать, потому что все уже сделано. — А мантии носят в мире волшебников тоже независимо от пола.       — К чему вы это? — не вытерпел Геллерт.       — Просто не надо отпираться! — её вымораживал один вид Грин-де-Вальда. Она хотела сделать ему неприятно.       — Позволь поинтересоваться, — голос Геллерта слегка просел, а обратился он к Смерти: — а с кем у тебя был гомосексуальный секс?       Смерть прищурилась, а с её лица не сходила нервная усмешка, однако они на неё давили со всех сторон и безжалостно и одновременно.       — С Абернэти! — ткнул в неё пальцем Том, чем обидел, Смерть повела недовольно бровью, стискивая посильнее зубы, выдавая гримасу превосходства, молча, но очень ярко давая понять о их некомпетентности и наглости. Препарировали её словно лягушку.       — С Николасом Фламелем… — Геллерт сам все сказал, будучи где-то даже разочарованным и милосердным.       — Мне кажется, что и с дементорами тоже, — вклинился Том, заставляя молчаливую Смерть ненавидеть его. А Том уставился на Януша, который возмутился, кажется, сильнее всех. — Куда вы там в неё всовываете? — его голос звучал так бестактно и так повелительно, как будто речь шла о чём-то ничтожном.       — А я не знаю, — Януш возмутился, одарив Тома презрением. — Напомню, что я ничего не вижу в этот момент. Мы все её куда-то… — тактично замолчал, прикрывая глаза рукой.       — Да со всеми вами, мальчики! — Смерть смеется. — Почему вы гадаете? Со всеми.       — Да брось, Том, — Силия берет за руку своего сына. — То что происходит между ними в том состоянии явно не делится на подобные жанры! — она считала, что то, что делал Том и Геллерт — нечестная провокация.       — Но почему с мужиками? — Том не отступал, все больше разочаровываясь в своей маме.       — Потому что это быстрее, — отвечает ему Смерть, загибая один палец. — Проще, — загибает ещё один, — энергичнее и веселее, — она непринуждённо издевалась над ним, а потом оскалилась и почти рассмеялась. — В них больше нерастраченной сексуальной силы. И если бы не Геллерт, то у меня не появился бы ты! А вообще надо было слушать! Я рассказывала об этом! — злобно прошипела, как будто упрекала Тома за его появление. — Неблагодарный, заносчивый, наглый и бессовестный кретин, — осаждает весь его пыл, ругает как самого настоящего ребёнка. — Да с таким как ты жить невозможно! От тебя любая мать откажется, Грин-де-Вальд просто ещё не знает, что ты за чмошник такой. У меня просто рука не поднималась прикончить тебя. Ты принёс в мой мир только хаос и разруху. Самонадеянный истукан, ничего от тебя полезного, ни одного доброго слова. Ты животное. Да и чтобы вы тут все не вздыхали, я напомню: я ещё и какая-никакая женщина! — огнём страсти сверкнули её глаза. — Я почти не жила в образе мужчины. Никогда. Как я могла быть мужчиной, если у меня родился сын? Или вас интересует форма моих гениталий в этот момент: вытянутая или втянутая? Вы придурки или да? — смеётся над ними, а затем касается своего лица, закрывая ладонями, скрывая его полностью и медленно, растягивая секунды, ведет руками вверх, окуная собственные пальцы в волосы, начиная их задирать.       И Силия узнаёт это лицо. Это тот самый мужчина, который мучил её во снах. И как всем в одночасье стало неудобно и неловко, Силия взглянула на Тома, который таращился в неверии на Смерть с открытым от ужаса ртом. И нависла тишина. Страшная роковая тишина. Том смотрел на него, лицо Тома непроизвольно нервно дергалось, Том хотел в какой-то момент плакать, а в какой-то ударить сидящего напротив. Они были похожи, так неприлично и сильно похожи, что у всех присутствующих было много вопросов к собственному восприятию. Все сидящие хотели отрицать родство Смерти и Тома. Все. И будут хотеть отрицать всегда, и при любой возможности уцепятся за те факты, что ложно бы доказывали их чуждость. Смерть все же не человек, Дан другой, он похож с Томом, но не клон и не копия, у каждого из них были свои неповторимые особенности. Том в изобилии от упадочных, гнетущих душу, чувств, — они его топят. Он осознает увиденное — они неприлично похожи, преступно похожи. Том его рассматривает и в шоке регрессирует, чувствует, как моментально глупеет, каким несерьёзным ему хочется быть. «Это происходит не со мной. Не со мной. Это происходит с кем-то другим», — вторит с надеждой и фальшиво успокаивается, все ещё не моргая разглядывает этого мужчину. Он правда мужчина, он не мальчик, не подросток, не существо неопределенного пола, — он мужчина. Томный, странный, молчаливый, пугающий, неподвижный в телодвижениях, нерасторопный. Он смотрит на Тома безэмоциональным простым взглядом, холодным и несерьёзным, — Тому это неприятно вдвойне. И вот Смерть шелохнулась, показывая, что он все же живой, а не каменное бесстрастное изваяние, он подпирает лицо рукой, всем своим видом показывая непотребство и скуку. Они с Томом держали зрительный контакт очень долго, и вот, наверное, если бы тот сейчас перед Томом извинился и проявил хоть каплю заинтересованности, сострадания и эмапатии, то Тому бы не хотелось умереть или расплакаться. Том смотрел на его руки — у этого мужчины рука Смерти, те же ногти, те же пальцы, то же лицо, только без грима и волосы в стрижке типичная для многих «британка» зачёсанные на английский пробор — все, а в остальном они одинаковые, — у Дана очень чёткое деление на мужское и женское. Их встреча была губительным разочарованием, Дан никогда не хотел этой встречи, ему это было не надо и не нужно теперь, просто из-за этого у него сложилось стойкое отрицание Тома, он казался ему гадким и нелюбимым отродьем. Жалкая случайность — подражатель, конкурент. Лучше бы его никогда и не было. Дану стыдно, ему не нравится то, что он испытывает, смотря на сына, но он чётко осознавал, что является Тому мамой. И Том сейчас, кажется, очень хочет в истерике снова расплакаться, но он этого не делает, только становится неестественно красным, особенно его влажные блестящие глаза. Не жалко — нет. Дан его не жалеет, он ничего к нему не чувствует, кроме отторжения и дурацкого чувства стыда, переводит взгляд на Силию, которая тут же опустила глаза, а сама вся затряслась, и он это видит, — ему втройне неприятно. Смерть вообще не думала, что сможет когда-либо ощутить муки совести, неловкости и стыда. Том — это стыд. Мужчина — это тайна. Член — это сокровенное. И вот все это, и тысячи других мыслей вертелись у него в голове. Она бросит его. Силия бросит его. Он ей не нужен. Смерть ей не нужна. Он не понимает что с ним, его будто как одежду вывернуло, а теперь он мучается. Мучается в праведном огне их предосудительных взглядов, стыдясь себя и своей жизни, и он уже не знает, как от этого избавиться. Все потомки на него откровенно и сильно похожи, ему это приятно, он чувствует какую-то непонятную гордость, признаваясь в любви каждому из них, а особенно — единственной женщине. Она ему так необъяснимо и неприлично нравится, что он сгорал от желания не быть в её глазах ужасным непотребством. Он её так хочет, что ревнует и иногда желает убить сыновей, что стоят на пути. Но он не хочет быть плохим, осознавая, что, вроде, любит своих мальчиков. Это было так невообразимо сложно, а Том все ещё смотрел, и когда Дан повернулся на него снова, то Том не сдержался — заплакал. Так тихо, сдержанно, тут же стирая со щеки набежавшие капельки. И маму бы Том любил, она просто не дала ему этого сделать, потому что сама не любила его. И он плакал от того, что понял это, увидел и прочувствовал.       — Но я ещё и самый настоящий мужчина, — Смерть заулыбалась, наблюдая их жалкие никчёмные лица. — А вы так можете? — в каждом слове сквозила провокация. — Нет, потому что вы просто жалкие люди, — теперь уже он был зол на них и готов оскорблять.       — Как не старайся, все равно есть в тебе что-то бабское! — Том сжимает пальцы, что ногти почти дырявят кожу в ладонях.       — В начале начал сам эмбрион закладывается двуполым, — и он опять заговорил, его мимика как у Смерти, даже улыбка, даже голос.       — Я не понимаю, как это происходит! — Силия чувствует, что сходит с ума из-за того, что сила ее желания познать настолько велика, что это даже разрушительно. — Тестикулярная феминизация? — Силия хочет разгадать загадку Смерти, но на ум приходят только человеческие синдромы. Дана это очень трогает за живое, а все что ниже пояса — пускается в пляс. Он ей интересен, ему не обидно, когда она пытается ставить ему диагнозы — когда пытается его разгадать. Он был ей благодарен, он чувствовал в ней дорогую и долгожданную отдушину. Протягивает к ней руку почти бесшумно, с нападающим резким взглядом, касается её ведущей руки, притягивает к себе и с упоением прижимает к щеке, а затем, обхватив двумя руками, целует её в тыльную сторону ладони. И он казался в ту секунду обманчиво покорным, романтичным, понимающим и благородным. Именно: Дан кажется благородным и очень неприступным, преступно холодным.       — Она дрочила мне этой рукой! — а Том не удержал злорадства, с выжиданием и интересом весь трепетал, ожидая поцелуй Смерти. Том знал, что все будет именно так.       — Не удивительно, что у тебя никогда не было друзей, — Смерть незамедлительно отвечает ему, не расставаясь со своим непробиваемым красноречием, спокойствием и уверенностью. — И никогда не будет, Том.       И Тома это задевает, он вспоминает и отчётливо ощущает, что стрела боли бывает двухсторонней, и вот прямо сейчас он получил ответную пощёчину. Невероятно страдая от того, что все его изъяны, оказывается, видны невооружённым глазом.       — Друзей легко переоценить! И они отбирают кучу времени, — сразу же находит, как оправдаться.       — И у вас схожий запах, если бы ты не сказал, я бы и не понял.       — Неправда! Том смердит! — Януш был оскорблён словами Смерти, как можно вообще найти схожесть там, где её нет и не было? Запах мамы очень приятный, душистый и бархатистый, слабый, а в некоторых частях тела более резкий, но сносящий разум — этот запах будоражил мышцы и возбуждал. Том же пах как паленая резина. — Я хотел бы стать человеком, — после долгой натянутой и слегка гнетущей паузы отозвался Януш, обращаясь к Смерти, наблюдая с раздражением то, как он бесцеремонно и на виду у всех посмеивается над ним.       — Нет! — хватает сына за руку Силия, порицательно поедая взглядом, чем вселяет недоумение и смешанные чувства у всех присутствующих. — Я против! — Силия не могла остановиться, она безумно сильно любила то, что породило её чрево, пусть даже оно дементор. А та нежность и забота к нему в том состоянии просто плавили и размазывали Силию по стенкам собственного здравого смысла. Она так привязалась к дементору, которым был её сын, что отказывалась воспринимать высказанное всерьёз. Он юный и ничего не понимающий, резкий в своих решениях и желаниях — мальчик. Ведь это значило, что Януш больше никогда не прикоснется к ней своими хилыми огромными ручищами, не заговорит с ней на своём смешном языке, не окутает воздушными чёрными полами своего наимягчайшего плаща, не заморозит все в округе от выплескивающегося наружу оргазма, а ещё он брал её с собой и отрывал от земли. Они занимались сексом прямо под потолком, Силия иногда в порыве страсти царапала побелку, а потом приходилось выскребать её из-под ногтей. А какой у него член…       — Это невозможно, — Смерть ядовито улыбается. — И никогда не было возможным. Ты не человек со способностью становиться дементором — нет. Тебя зачли уже дементором. Слившись с Силией, мы породили нечто уникальное — и это ты. Лицо, повадки, мысли — от твоих человеческих родителей, но ядро у тебя моё, — Смерть говорила эти слова заумно, хлестко и очень самодовольно, упиваясь собственным голосом и присутствием.       — Но ты же лишала меня человеческого лица… — Януш не хотел верить.       — Да. Я могу снять с человека болеющего ликантропией маску волка. Отделить одно от другого. Излечить от расщепленной личности психику. Но не содрать с человека человека. Маски — это слои. Ты — дементор, сынок. Прими это. Ты моей крови.       — А что поможет против кровожадных вампиров помимо чеснока глубокой тёмной ночью? — вклинился Том, считая свою мать невыносимой всезнайкой.       — Да много чего. Например Люмос солем.       — Почему Силия не умирает от поцелуев дементора? — но Том с азартом продолжил.       — Иммунитет, — Смерть непринуждённо гладит столешницу, улыбается, безотрывно пялясь на Силию, хватая её под столом за ногу, царапая длинными ногтями колено. Силия растерялась; рядом со Смертью у неё было невыносимо грязное чувство, особенно после всего услышанного. Связь с подобным созданием обильно её порочила в собственных глазах, но ей нестерпимо нравилось нравиться ему. Силие нравилось, как Смерть на неё смотрит, как Смерть ищет с ней встреч, как совращает её каждый раз и настойчиво сокращает расстояние. Но Силие было противно, она была на стороне своего мужа. Она не знала, как назвать то, чем является Смерть. Силия не могла принять нетаких, её бесил и раздражал взгляд этого существа, ведь оно очень сильно хочет её, оно готово пойти на многое. Их отношения Силия отчасти считала гомосексуальными, а еще она считала его гомиком, что раздражало ее только больше. Сильнейший магнитизм исходил от Смерти, он вынуждал не бросать её, но мисс Реддл приняла бразды Повелителя Смерти и её неимоверно сильно возбуждало все, что между ними происходило, а от обилия грязи и ненависти, непринятия Смерти такой, какая она есть, — Силия таращилась на него в ответ, желая уединиться с ним. И он снова опустит в мерзотный чан своих предпочтений. Силия помнит, как невыносимо Смерть добилась её, какой опустошённой и вялой она была после их близости. Такое надо ещё уметь пережить.       — Я заберу её у тебя, Том, — угрожающе говорит Смерть и резко хватает Силию за руку уже с силой, обескураживая и пугая Тома.       — Нет! — Том в ярости выходит из себя, дерзит этому мужчине.       — Мама! — Януш вцепился в Силию, краснея от навернувшихся слез. Они его боятся.       — Хоть что-то хорошее ты сделал в этой жизни, — Смерть говорила о его дочери.       — Это абсурд! — вскакивает с места Том, разрывая их руки, с ревностью смотря на уставшую от борьбы Силию.       — Без него, — указывает она на Смерть, — мне ничего не добиться, — она как будто унижено раскаивалась. Смерть коробят эти слова, но он с виду не придаёт словам значения. Силия будто вынуждено принимала все случившееся, только бы достигнуть своих целей.       — У этого мальчика два папы? Я все правильно понимаю? — добавил масла в огонь Грин-де-Вальд, говоря о Януше.       — Мечта каждого педика! — обозлился Том, поворачиваясь к сыну, стыдясь его и отвергая вновь.       — Ну вот видишь, Том, многие об этом мечтают, а у тебя уже есть, — Смерть не оставляет попыток подбить самолюбие Тома. — Наша сперма совместима — накладывается друг на друга как слои. В моем предспермии лучше живут твои сперматозоиды.       — Ответь мне: как? — прерывает их Геллерт, обращаясь к Смерти, рассматривая ее настоящее лицо, ощущая себя преданным. — Я сожалею, но я имею право знать, — он видит, что ему неприятно, но все равно просит. — Ну должны же быть хоть какие-то преимущества от того, что я часть этой семьи.       — Геллерт, Том, смотрите внимательно и развивайте свою соображалку, — Дан заговорил уже непринужденно, затем вытянул пустую руку и в ней тотчас очутился желтый спелый изогнутый банан. — Силия, Януш, закройте глаза и уши, — он так посмотрела на Силию, что в неуловимый момент на лице Смерти проскользнуло сожаление и стыд. Смерть не хотела, чтобы это видела и знала Силия. Только не она. Пожалуйста, Силия, отвернись. Но Силия этого не делает, упрямо рассматривая то Смерть, то банан в его ладони. Банан был достаточно крупным и красивым.       — Ну хорошо… — Смерть соглашается с игнорированием с их стороны, закрывая на это глаза, с болью в сердце соглашаясь с их мнением. Давая им право выбора. — Посмотри, сынок, — взглянул Дан на банан. — Это было примерно вот так, — он отламывает зелёный упругий черенок, начиная стягивать кожуру в одном месте. Затем, улыбаясь, дёргает за другой край плотно прилипшей кожуры, сдирая её. Банановая кожура болталась как завявшие листья, оголяя свежий почти белый банановый плод. Дёргая за третий кожурчатый лепесток, Смерть полностью оголяет съедобную часть, делая это с каким-то величеством, саркастично вздыхая и жеманно оттягивая свои поясняющие речи. Смерть вынимает съедобную часть, переворачивая кожурку, держа её так, чтобы та безжизненно болталась в воздухе.       — Сынок, это ты, — протягивает ему съедобную очищенную часть, а Том, нахмурившись, и в недоумении берет этот банан и начинает есть. — А это, — трясет наглядно кожурой, почти смеясь, оставаясь в своём отталкивающем несгибаемом амплуа. — Это мой член, — он признался в этом, после чего перестал улыбаться, бросая кожуру на стол. — Именно это мне пришлось пережить, — Том даже замер, пережёвывая банан, пытаясь убедить себя в том, что он что-то не понимает. — Иначе — ты бы просто умер. Ты бы не родился, — Смерть уже говорила нежно, обходительно, очень мягко и с любовью, вспоминая его ещё совсем малышкой, улыбаясь на его глупый вид. — Ты бы застрял. Задохнулся. Так бы и не увидев свет. Если тебе станет легче, то знай: я очень страдал. Рожая тебя, я думал, что мой член взорвется как петарда. И, думаю, ни о каком материнском инстинкте упоминать не стоит. Он тут неуместен.       — Очень важная для меня информация, — разобиделся и возмутился Том.       — Я это к тому, на какие жертвы мне приходится идти. И знаешь, я не имею привычки упрекать людей в том, что делаю по собственному желанию или усмотрению. Родить тебя было полностью моим решением, несмотря на все ужасы этого процесса, поэтому тут нет виноватых. Но также моим решением было бросить тебя в приюте.       — И я благодарен за это! Уж лучше там, чем с тобой. Там хотя бы были настоящие люди!       — Но как? — сморщился Геллерт, все еще переваривая увиденное.       — Оно выходит оттуда же, откуда и заходит, — поясняет спокойно раздраженная Смерть, явно ненавидя эту тему, оправдания, и те взгляды, с которыми они на неё таращились после услышанного. — Если ты засунешь себе что-то в рот и проглотишь, то оно попадёт в пищевод. А потом выйдет из твоей задницы в виде дерьма. Верно? — Смерть раздражена. Дан очень зол, он не мог посмотреть в лицо своему младшему сыну и внучке — было слишком тяжело. — Пищевод — по-сути прямая сплошная. Просто рот и анус — две двери одного помещения. Понимаешь?       — Это не совсем то… — Смерть пугает Геллерта. Путает.       — Мои гениталии — вход и выход в репродуктивную систему. Ты уловил суть? — Смерть гневно щурится, считая, что Геллерт недостоин этого знать, а Том не должен был этого узнать, а Янушу с Силией это ни к чему, а ему самому от этих воспоминаний неприятно.       — А я думал, ты это через жопу делаешь, — отозвался злобно Том, продолжая насмехаться над ним.       — Том, вот только не надо приписывать мне пенетрацию в анальное отверстие. Это не мой вид секса. Это просто тебе не с чем сравнить — у тебя другого выхода нет. Мне даже иногда мужчин жалко. Хотя… наверное, это все индивидуально…       — Куда?! — Януш впервые не сдержался и вскрикнул, понимая, что он больше не в силах выдерживать такой поток омерзительных вещей.       — Януш, сынок, не обращай внимания, — обращается к нему Силия, переживая за своего сына — он сильно побледнел, хотя шея у него была вся красная и горячая. — Закрой уши, — пытается ему их собственноручно прикрыть, но не успевает — он вырывается.       — Вы что совсем сумасшедшие? — они его довели.       — Ты — никто! Ты не смеешь меня осуждать! — Том высказал свою затаившуюся злобу только Янушу, что заставило того возмутиться. Януш даже не понял, что имел в виду его отец.       — Дорогой, ты всегда можешь попробовать это на стороне, — Силия улыбалась, смотря на своего сына. Все они вгоняли Януша в моментальный шок, он хотел протестовать. Слишком много информации. Информации, которая шокировала и отвращала. Они как поток ледяной воды. И с каждой стороны колкая провокация. Януш даже не понял за что они так с ним, ведь ему сейчас хуже — мир в его глазах очень сильно исказился. Он захотел не знать того, что узнал.       — Не советую, — передёргивает Смерть, а Януш моментально перевёл свой дикий испуганный взгляд на него. — Наше строение члена… шипы очень чувственные, их нельзя передавливать. Ты перетрешь себе все и будет потом болеть. Сами фрикции будут приносить странные чувства, — он заботливо улыбнулся, касаясь его блеклой щеки.       — А что будет с принимающей стороной? — Силия взглянула на Смерть, а тот весь в смущении засиял — ему было немного неловко говорить об этом перед ней и с ней.       — Ну-у-у-у. Думаю, они надолго запомнят какая штучка в их жопе побывала. Предполагаю, что это либо больно, либо неприятно. Но всегда есть те, кто любят унижения, дискомфорт и боль, — Смерть говорила это очень лукаво, с какой-то несерьезной насмешкой, пряча открытый взгляд. Дан практически признавался в своей редкостной садистичности; признавался в том, что все зная — намеренно делал кому-то неприятно; терпел собственный дискомфорт ради причинения его другому. Доказывал своё половое превосходство.       — Как ты можешь так говорить? — Януш потянулся к маме, искренне удивляясь её жестокости, её намеренному наплевательству. Она видела его реакцию, его состояние, но вместо поддержки решила посмеяться. — За кого ты меня принимаешь? — Силия даже не сразу поняла о чем он, конечно, она ведь уже отпустила сказанные в порыве сарказма мысли. А он их запомнил. Ему был противен Том, противны разговоры об этом, но ещё противнее были слова мамы: «ты всегда можешь попробовать это на стороне». Это прозвучало для него как оскорбление, как плевок. С чего она вообще решила это сказать? Она думает что он как эти?.. Ему стало так неприятно, он даже ощутил подступающие слезы, а ещё он видел мамин взгляд. Он был взволнованным, но она все ещё его не понимала.       — Ну жопу на член поменяй — какая разница? — а Том не сдержался и немного в смехе зашелся, даже нездорово краснея. — Одно и тоже — все равно пидрила! — у него был такой красивый, но жуткий, пугающий смех.       Силия чувствовала некое успокоение, когда Том оскорблял Смерть, ей было приятно это слушать, ей нравилось видеть, как Дану это неприятно, она с нарочитым интересом наблюдала за тем, как его лицо вырисовывает мимолетную реакцию, которую он тут же подавляет. Так ему и надо, — Силия была готова пуститься в бездумный раж и лично с ним поквитаться, но она не могла — с одной стороны она жалела его, признаваясь в тягостной симпатии, с другой же стороны: она хороший тактичный человек. Это у Тома нет тормозов. Как хорошо что Том есть. Том был как голодная агрессивная сторожевая псина, которая высказывала все таящиеся мысли обиженной и униженной Силии, и которую Силия спускала с поводка. Она хотела, чтобы ее муж говорил, и говорил бесконечно много. Он озвучивал ее оскорбления, опережал в агрессивных всплесках — вываливая все без разбору. Силия не могла понять почему так ненавидит Дана. Ненавидит безумно сильно, но страстно завидует ему, иногда желая быть с ним ближе, чем это есть сейчас.       — Это верно! Ты все правильно говоришь, — Смерть указывает на Тома, принимая его оскорбление, что моментально заставляет Тома заткнуться — его оскорбление обесценилось и вовсе не производило должного эффекта.       — Силия, ты спала с этим недоразумением? — Том увидел лицо собственной жены. Силия возмутилась на признание Смерти, могло показаться, будто ее это расстроило, тронуло и полностью уничтожило, словно было что-то такое странное и непонятное, очень редкое и такое, чему еще не придумали название. Название ее смешанным чувствам. Название их отношениям со Смертью.       — Э-э… нет, — не отрываясь от Смерти, отвечает Силия Тому. — Конечно же нет, — копирует саркастичный смех Тома, распаляясь только ярче и жарче, наблюдая, как Дану это неприятно — его задевают ее слова. Ее это «нет», но ведь — «да». Силия стыдилась и не могла сознаться в том, что между ней и Смертью что-то было. — Ты посмотри на него, Том, — Силия важно поворачивается к своему мужу. — Мы друг друга просто не можем интересовать. Я пришла к твоей маме только за одной единственной целью, — она говорила достаточно громко, нервно, постоянно смеясь, то и дело поглядывая на Смерть — он отрицательно мотал головой, при этом ничего не говоря, выпучив в недоумении глаза — он не ожидал, он был не готов к такому от Силии.       — Что ты головой сидишь мотаешь? — обозлился на Дана Том, желая его ударить.       — Том, заткнись, иначе я тебя ударю, — а он отвечает ему, тем самым ненадолго затыкая своего сына. — Я думаю. Я думаю, что я все же, не люблю женщин, — он бесстрастно посмотрел на Силию. Чувствовалось, что он глубоко разочарован. — А вы не знали, что у нормальной гетеросексуальной женщины будет отвращение к гомосексуалистам? И это не удивительно, одни у других постоянно отнимают партнёров, — он словно оправдывал ее, пытался найти ей оправдание. Ну почему? Ну почему ты обо мне так говоришь? — Они конкуренты изначально. Все мужчины перверты, — берет вину и на себя, не спуская с Силии взгляд, все еще не понимая ни ее, ни себя. — Мужчин рождается больше, но по выживаемости они уступают. И конкуренция ведёт к борьбе за место под солнцем. Я считаю, женщина не должна быть с мужчиной, — Дан подводит шокирующий всех итог, кажется, он был в шоке сам от себя. Его еще никто так не вдохновлял, как вдохновляла женщина. — Мужчина женщину не достоин. Он — перверт. Вот и пусть варится в своей перверзной клоаке. Так что я не понимаю Библию и её первородный грех, исходящий от женщины. Грех всегда рождён в мужчине первичнее. Это мужчины склоняют женщин к извращениям и разврату. Так устроена наша слабая психика, — его голос с каждой фразой становился все тяжелее и тише.       Силию поражает его безвозмездная и откровенная критичность к самому себе, что рождало в ее глазах его неоспоримую мудрость и способность отслеживать собственные поступки, поступки окружающих и вынести сухой беспристрастный, возможно оскорбительный, вывод, основываясь на одном лишь опыте и наблюдениях. У него было так много времени, чтобы подумать, все взвесить — что теперь он приходит к открытиям по щелчку пальца. Он казался необъятно гениальным, Силию распирало желание любить его, вместе с тем и ненавидеть — ей стало противно от себя и она возжелала в раскаянии расплакаться.       — Ты сам мужчина, — Силия осторожно и бесшумно приблизилась к нему, напирая на стол, разглядывая его опущенный под ресницами взгляд, его красиво изломанную в статичности руку. Он был просто бесподобен именно в ее шубе.       — Вот поэтому я это и говорю, — он поднял свой взгляд наконец-то на нее. — Я умею делать рефлексию и изымать опыт, — он подтверждает все ее домыслы, что только добавляет ему поразительной адекватности и чуткости в ее глазах. — Умею быть критичным. Я самый проницательный и умный мужчина, — сверкнули его глаза наигранным самодовольством. — Я самая сексуальная и опасная женщина, — он говорил красиво и гипнотично, словно его сейчас снимало с десяток камер. — Я неповторимый. Я твоя ходячая провокация, — он улыбается ей, вызывая в ней гнев и неизбежное согласие.       — В тебя невозможно не влюбиться, — мысли Силии озвучивает шокированный Грин-де-Вальд, зарывающийся пальцами в свои седые лохматые волосы. Геллерт чувствовал те губительные и депрессивные чувства, особенно, вспоминая умирающего в немощности и одиночестве Николаса Фламеля. Этот путь — путь любви к Смерти — оказался безнадежным смертоносным тупиком.       — Это правда, — а Смерть без смущения с этим важно соглашается. — Только не говори, — обращается к нему, — что ты думал, будто у нас любовь. Ты ведь так не думал? — Смерти захотелось рассмеяться Геллерту в лицо, но Смерть его жалеет, отворачивая свою победную улыбку, рассматривая все время молчащего Януша. Кажется, этот мальчик больше всех сопротивлялся и больше всех ничего не испытывал к Смерти.       — Я думал, что у тебя после меня точно никого не было… — Геллерт прискорбно опускает глаза, ненавидя себя за вылетевшие слова. Это было так глупо с его стороны…       — После тебя моей горячей любовью был господин Фрейд, — Смерть меланхолично вглядывается в пасмурный потолок Большого зала. — Мне еще никогда не было так странно, как с ним. Кажется, он писал мне, Силия, ты не видела случаем его имени на каком-нибудь конверте? — она отрицательно замотала головой, рассматривая Дана, не в силах воспринимать его как что-то единое. Все ее ощущения, мысли и чувства делились надвое. Силия мечтательно его заревновала. Заревновала к Зигмунду Фрейду, желая расспросить Смерть о их отношениях. — Он знал обо мне даже больше чем я сам, — добавляет спустя пару секунд вдумчивого молчания. На лице Смерти не отпечаталось никакой скорби и привязанности, ведь господин Фрейд уже давно умер. — Я говорил ему, что если он переедет из Австрии — то непременно умрет. Он умер в моем Лондоне, кажется, он не жалел об этом.       — Показушная пидрила! — Том взмахнул палочкой и на столе появился стакан с водой, он моментально и резко схватил его, Смерть не успевает опомнится, как Том выплескивает всю воду прямо ему в лицо. — Ну вот! А я думал ты растаешь… — с грустью отставляет стакан, счастливо улыбаясь, замечая, что никто не оценил его шутку. — Я просто проверял! — Том стал оправдываться, стоило Смерти яростно схватить его за ворот, казалось, Смерть сейчас ударит его лицом прямо о мокрую столешницу.       — Тебя нельзя бить, — Смерть нежно гладит его по щеке, — у тебя плохо заживают раны. Видишь? Я забочусь о тебе, — Том смотрел Смерти в разгневанные глаза, а вода стекала по его волосам, ресницам и подбородку, по ощущениям он был намного сильнее, Том даже испугался. И когда Смерть это видит, то отпускает Тома, вытирая воду со своего лица.       — Том, что тебя гложет? — приторный обволакивающий тон Смерти, он смотрит на него с долей кровожадности и нежности одновременно. — Ты скажи, я ведь могу возлюбить и тебя в твоё чувствительное скрытное местечко, — на этих его словах Том принял встревоженный вид, осмотрелся по сторонам, наблюдая за реакцией остальных на услышанное — настолько это было унизительно и вызывающе. Том был полон злобного возмущения, зарождающего в нем самую исполинскую ярость. Он хотел бы ударить Смерть в его лощеное рафинированное лицо, рассечь ему губу и сцепиться в самом откровенном мордобое. Проучить его, наказать, заставить молчать, заставить пережить унижение. Омерзительное существо.       — Что? — а Дан самоуверенный, голос его срывался, будто у подростка ломался. То едко женский, то внезапно гортанный мужской. Это пугало. Том смотрел на Смерть и сходил с ума. Она мужчина, но она и женщина. Это так ярко видно, это так заметно. Особенно теперь — в эту самую минуту. — От страха обосрался? — Смерть показательно насмехается, выжидающе вскидывает бровью, прищуривая глаза, а взор у него колючий, цепкий и беспринципный. — А я, оказывается, не всегда принимающая сторона? — и тут Том понял, что Смерть мстит ему, показывает, как он неправ, — доверяя притягательным стереотипам. И Дан в один момент потерял всю свою холёную женственность, агрессивно выталкивая из себя мужчину наружу. И теперь Том поежился от осознания, что все это время это был переодетый мужчина. Том был в этом уверен. И это его пугало, его знобило от мысли, что оно не поступится своими словами и легко надругается над ним. Том не знал, как можно после этого спокойно жить, ведь его заколотило от одной мысли об этом. — Да я могу поиметь тебя так, что ты после этого по частям собирать себя будешь, — и он озвучивает его страх, сгребает в себе всю ярость, всё пренебрежение — и в одночасье вываливает. — Я войду в тебя очень бесцеремонно и буду тебя теребить там. Я могу скользить медленно, — Тому аж дурно стало, он позеленел, у него закружилась голова, казалось, его сейчас стошнит. — Я не буду заходить глубоко, только по краешку и надавлю на твою переднюю ректальную стеночку. Возможно ты кончишь от частых интенсивных трений. Я надавлю и поглажу тебя там так, что у тебя неизбежно начнёт твердеть. У тебя произойдет определенная физическая реакция в виде пульсации вдоль всего пениса, визуально ее можно представить, как обхватившие тебя там кольца. Намассирую так, что он встанет и будет течь — выдавлю из твоей простаты весь застоявшийся секрет. У тебя, скорее всего, случится оргазм — ненормальный оргазм, потому что я спровоцирую его тебе изнутри. Силия так делает тебе, я знаю. Ты испытываешь любопытное, но как по-мне — неприятное ощущение. Ощущение задержки: как будто ты эякулировал, но в тоже время сперма осталась внутри — не выплеснувшись. Ради тебя я это сделаю. Признаюсь: я не любитель такого вида секса ни в какой позиции, но ради тебя я хочу поступиться своими рамками, — Смерть улыбается, понимая, что Том заткнулся надолго. Он прикрыл ладонью рот и выпучил глаза, положил ногу на ногу и весь зажался. Том переживал сказанное в себе, не в силах уйти от того неприятного ломающего его достоинство чувства.       — Калечаще, не правда ли? — Смерть все ещё обращается к Тому. — Так что, дорогой, ты оказался прав — меня трахают в член, — Смерти было неприятно об этом говорить, он перестал жеманно кривляться и юлить, и Силия Дана в своих мыслях пожалела, захотела обнять и поцеловать, сказать, что не расстанется с ним, но вместо этого Силия безучастно опустила глаза. — Прямо как гиену, — Смерть была переполнена ненавистью, говоря это. Силия вспоминает, какие муки Смерть пережила всего лишь производя Тома на свет и теперь Силие стало более менее понятно «почему», особенно та обходная безликая фраза: «я так не растягиваюсь». Её резали и резали без наркоза, должно быть это ужасно — просто невыносимо больно. Это как пропустить через узкое горлышко бутылки немаленький стальной шарик.       — Это невероятное наслаждение. Мне очень приятно. Я могу кончить от этого только как мужчина — из меня льётся предспермий. Мне это нравится. Они мне как будто интенсивно, мокро и глубоко дрочат. И я достигаю оргазма почти всегда как и любой мужчина. То что там у меня — нельзя назвать вагиной — оно другое, даже по ощущениям — по ощущениям оно каменеет, но я не могу это досконально изучить и объяснить. Знаю вас — людей, но не могу познать себя, — Смерть разочаровано досказывает, прискорбно опуская взгляд. Его ещё никто так не оголял.       — Мне противно. Я ухожу, — встал со своего места Геллерт, ощущая на себе глубокий грязный и порочный след.       — А я не удивлен, — разводит руками Смерть, уже будучи совершенно серьезным.       — Под этой крышей так много шлюх, что я еле могу дышать через зловоние их греха, — Геллерт вдруг резко сделался набожным, вспоминая свою покойную матушку — Германгарде фон Эссенбек, которая до самой смерти не снимала католический крестик. Она была англичанкой с исключительно немецкими корнями и строгим викторианским воспитанием. Если бы мама была сейчас здесь, то она бы ужаснулась, она бы сказала своему сыну, что ему воздается за совершенные ранее грехи. Мама бы отказалась от него, сгорая от стыда, узнай она, что Том Реддл его сын от эфемерной относительной женщины. Удивительно, но Геллерт только сейчас заметил, что Силия чем-то на похожа на его покойную мать, возможно этот взгляд, возможно голос, просто Геллерт уже так плохо помнил Германгарде, что она осталась в его воспоминаниях нежным силуэтом, лишенным четких контуров. Мама не баловала его своим вниманием. Никогда. — Эта жадность и похоть что движет всеми вами — разрушительна, а также и эта коварная сила обмана, которая покоряет, и заставляет тебя верить как ребёнка в любовь, преданность и обязательства. Вы все яркие, но вы все и тусклые, безликие и порочные. Ты должна быть мне благодарна, — Геллерт обращается к Смерти, — что я сделал тебя матерью, иначе бы их всех тут не было. Твоих странных потомков. Твоей вычурной династии. Ты бы остался одинокой никому не нужной сказкой — мифом.       — По крови они все Грин-де-Вальды. Без исключения, — Смерть надменно ухмыляется Геллерту в лицо.       — Верни мне австрийский Нурменгард, — он сказал это твердо, уверенно и очень медленно — чтобы каждый услышал его просьбу, которая звучала как требование. — Он мой.       Силия смотрела, как Геллерт тяжело встал со своего места. Он был несчастен, казался слабым, уничтоженным и очень-очень старым, словно он прибавил в возрасте сразу лет на сорок. Его идея-фикс оказалась только красивой на словах и фантазиях, в действительности все иначе. По нему было не понятно отказывается он от своей любви к Смерти и ее Дарам, зато было видно, как он опустошен, будто земля в одночасье ушла из-под ног, мир потерял былые краски, а главная цель неизгладимо и бесповоротно разочаровала. Силия разорвала то удобное незнание, в котором было комфортно и прекрасно жить. Она сожалела, но не о Геллерте, а о Томе, о Януше и о Смерти — им это принесло куда больший шок и разочарование, чем Грин-де-Вальду. Она проводила Геллерта взглядом до самой двери из Большого зала, пока тот окончательно не испарился в воздухе, словно мимолетно исчез. Настала убийственная и гробовая тишина, будто каждый о чем-то грустно вспоминал. Своим несдержанным выпадом Силия перевернула их жизни снова.