Свободный

Сначала Джеймисон был «всейный», как он сам говорил. Бывало, в лагерь заглядывал кто-нибудь из далёкого города, привозил в основном еду и аккумуляторы, а любопытный Джейми тут как тут. Знай себе топчется вокруг гравимобиля, в пыльные колёса заглядывает, корчит рожи собственному отражению в хроме. И путник со смешком спрашивал: - Мальчик, а ты чей? - Я всейный! Вся община взяла на себя ответственность за каждую сироту. Их оказалось подавляющее большинство. Некоторые становились брошенными уже пост-фактум: их родители уезжали «за помощью» и не возвращались. Кто умер в дороге, а кто просто бросил всё и в страхе убежал. Более гордые жители с места не сдвигались. И не было понятно, почему: почему никто не бросит это место и не уедет. Почему не прибывает помощь из больших городов. Ни полиции, ни парамедиков. Никого. Только лишь сбитые с толку, потерявшие всё и опустошённые горем люди, до последнего сидящие буквально на собственных могилах. Джеймисон помнит каждое изнемождённое от усталости и болезней лицо. Испищрёное морщинами, ссадинами и волдырями. С сухими от постоянной жажды губами и с пустыми, съеденными безнадёгой глазами. Он не понимал, что могло быть иначе. Не знал, что люди живут по-другому, лучше. Едят трижды в день и досыта. Играют с целыми игрушками и спят в тёплой постели. Ходят в подготовительную школу и заводят друзей. Ездят на барбекю, таскают пушистых животных в руках. У Джеймисона ничего этого не было. Иногда он урывками вспоминал, что недавно жил в своём доме, у него были мама и папа. Вспоминал и плакал, сам не знал, почему. По родителям он уже давно не тосковал, ведь он был «всейный». А через пару лет Джеймисон уже стал ничей. Его и других детей будто пустили на вольные хлеба. Сдавшиеся взрослые доживали свои последние года и просто хотели тишины, а неугомонные дети всё носились по округе и таскали в лагерь всякую дрянь, разброссаную давно по пустошам тем злосчастным взрывом. Те, кто был ещё более-менее в состоянии, оттаскивали металлолом в ближайшие города и меняли его на нужное и ненужное: чистую воду, одежду, бинокли, дозиметры и куски мыла без отдушки. Естественно общность вскоре исчезла, и каждый клал всё себе в карман. Добыча металла стала новым промыслом для лагеря и первой работой в жизни Джеймисона. Один из взрослых брал его и ещё нескольких детей с собой. Со скромными запасами еды и инструментов они уходили из лагеря на день, а то и на два или три, в поисках чем бы поживиться в песках. Мальчик учился: где пережидать ночь, что есть можно, а что нельзя, с кем можно говорить и как. Чего не брать, куда не соваться, а где и как проще подлезть. Дети маленькие, худые и юркие, их было проще проталкивать под завалами и запускать в узкие тоннели. А ещё их организм бодрее сопротивлялся всяческим болезням и воздействиям. Радиационный фон их будто закалил. Худые они все, правда. В один из таких дней, взрослых было уже двое. В рейд внезапно для себя самого навязался молчаливый дядька с кислородной маской и гогглами на лице. Он тяжело дышал, страшно кашлял и страдальчески пыхтел каждый раз, когда дети затеивали на привале очередные игры. - Да брось ты сухаря корчить, - кинул своему спутнику «нянька», как звали его дети, - пущай мелкие бесятся. - От них шума больше, чем от движка парового локомотива, - мужчина глубоко вдохнул и снял маску, чтобы отпить из предложенной ему фляжки. - Мако, ёпт… Ты давно себя в зеркало видел? - А ты давно видел в лагере зеркала? - У тебя щетина. - И что? - У тебя СЕДАЯ щетина. Тебе ещё тридцатника-то не стукнуло. - Поседеешь тут… Переждав жаркий полдень в тени скал, группа двинулась дальше к руинам. В пятнадцати километрах уже начиналась бывшая окраина некогда родного им города. В засыпанном песком асфальте виднелись огромные трещены, и чуть поодаль, начиналась серия глубоких расщелин. - Мы на месте. Мелочь, не отходите от нас далеко, осмотримся. - Лотт, - раздражённо кинул Мако, - ты притащил нас на «растяжки». - Знаю, хули дальше? Ты тоже будешь как те дебилы из лагеря ссать, что тут опасно? Лотт картинно схватился за сердце и начал падать на колени, притворно завывая. - О боже, нет, радиация убивает меня! Помогите! Дети засмеялись и тут же облепили его, таская маленькими ручками; Мако было не до смеха. - Да расслабь ты булки, Рутледж. Тут всё чисто, понимаешь? На вот… Он огляделся в поисках чего-нибудь металлического. Взгляд упал на занесённую песком и колючками батарею, служившую когда-то зарядником для гравимобилей. Лотт подошёл к железяке и поводил вокруг дозиметром. Тот закономерно покряхтел, но табло не показало опасных цифр. - На, - мужчина сунул прибор прямо в лицо Мако, - видишь блять? Это тебе сказок нарассказывали, чтобы им больше досталось. Мелочь, пошли, на выходных будем хавать мороженое! Маленькие джанкеры гурьбой понеслись за своим нянькой. Один только Джеймисон остался стоять на краю широкой расщелины, как парализованный, не в силах зставить себя посмотреть вниз. Туда упала его мама. Он стоял и видел противоположный край и черноту, клубящуюся под тонким навесом красноватой породы. Он чувствовал тяжёлый сырой воздух, поднимающийся со дна расщелины. Слабо пахло картофельными очистками и горячим кварцем. Маленький Фокс пытался заставить себя хоть немного наклониться, попытаться рассмотреть, что там, на дне. Но до безумия боялся. Глаза неприятно щипало от подступающих слёз и необъяснимого чувства животного страха. - Бу! – Лотт резким движением хватанул мальчишку за лопатки и тут же крепко схватил поперёк худого туловища, закидывая себе на шею. – Что, напугался? - Пошёл в письку вонючую, ты, шакал! – завопил Джеймисон, немного истерично смеясь. – А ну вези меня теперь! Вези копать железки! - А ты настырный, Джейми, - Лотт ехидно улыбнулся, - далеко пойдёшь. - Я буду инженером, как мой папка, - с гордостью заключил мальчик, устраиваясь поудобнее худыми ножками на плечах у няньки. Мако молча и неторопливо шёл позади них. - Всё время забываю, что ты у нас сыночек умного дяди. Читать уже умеешь. А жопку ты сам себе подтираешь? - Нет, твоя мамка! - Ха-ха-ха, чтоб тебя, язва малолетняя! – Лотт довольно засмеялся, неуклюже потрепав мальчика по светлым волосам. Ругаться и хамить, собственно, Джеймисона приучил он. А вот грамоте мальчик научился сам, когда посыльный молодой туземец из дальнего города загрузил ему на галограф букварь и пару видеоуроков для дошколят. Джеймисон был единственным среди всех детей в лагере, кто умел читать и писать... Фокс пугал местных взрослых своей находчивостью, не свойственой для семилетнего мальчишки. Так, ориентируясь только на «картинки» из старых чертежей отца, он смог выбрать из хлама искомые детали и собрать допотопную конденсатную камеру. А буквально за день до рейда он намерено скрутил с гравимобиля полицейских резонируюзщие катушки; копам пришлось идти в город пешком, оставив транспорт на растерзание жителям лагеря. Мелкий любопытный засранец. Лохматый, гиперактивный, громкий засранец. Лотт остановился недалеко от остова какой-то постройки, по-хозяйски упирая руки в бока. - Так… Показывайте, кто что натаскал, пока я нёс царскую жопу Фокса сюда. Пара ребятишек, мальчик и девочка, подтащили по песку мешок, несильно набитый обломками стальной обшивки. Нянька одобритально хмыкнул. - Покатит. Сейчас мы пойдём вон к той сраной халупе. Будем с дядей Мако смотреть, что там потяжелее осталось, а вы по мелочи, что сможете, оттаскивайте к мешкам. Пошли, мужик. - Нет, - пробасил Мако, чётко и твёрдо. - Что «нет», идиот? Я тебя не прохлаждаться сюда взял. Мако не шевельнулся. - Да и пошёл ты. Трус ебливый. Тряпка… Лотт продолжал тихо сыпать оскорблениями, приближаясь к остову постройки. Оставалось всего несколько шагов до заветной цели… Вдруг, он ощутил слабую дрожь под ногами. И не успел он посмотреть вниз, как под ним провалился затвердевший коркой песок. Дети испуганно шарахнулись назад и закричали. У Джеймисона перед глазами пронеслась вся его короткая и странная жизнь. Кажется, он вдобавок ко всему обмочился в шорты, но всё ещё находился на свету солнца, болтаясь над раззинувшей пасть дырой; она оказалась неглубокой, было отчётливо видно пыльное железобетонное дно. И окровавленное свежее тело, проткнутое остеклившимся после взрыва песком. Мако осторожно поставил Джеймисона на землю. От шока он даже забыл спросить, в порядке ли Фокс. Мако вообще не понял, как успел схватить мелкого за футболку и как та не порвалась. Сам же Джейми всё от того же шока даже поблагодарить его не смог. Воцарилась тишина. Обжигающая, душная, ничем не нарушаемая. Даже сыплящиеся где-то внизу мелкие камни и обломки затихли в один миг. Не было ни для кого в этом моменте ни трагедии, ни горя. Просто… Дурацкое событие, которое они попытаются забыть. И забудут. Сколько уже умерло людей за эти годы… Разными смертями. - Всё это место трещит по швам. Подземные коммуникации и пещеры не глубоки, но сломать шею, туда упав – это запросто. Кто ещё хочет тут лазать? Ответа ни от кого не последовало. Мако взял мешок, некогда принадлежащий Лотту, скидал туда ещё пару железяк и направился обратно к дорожке из кучи следов. Дети вереницей пошли следом. Домой. Не солоно хлебавши. В тот же день Мако застали за растаскиванием вещей Лотта. Вот так вот среди бела дня, молча, без объяснений. Какой-то пожилой мужчина (Джеймисон никогда не помнил его имени) пытался его остановить, увещать, что это неправильно и не по-человечески. Разговор был недолгим: Рутледж резко развернулся и ударил мужчину в висок обломком трубы. Коротко охнув, он упал с широко распахнутыми глазами и больше не шевелился – умер на месте. Он так и остался лежать, глядя мёртвыми глазами на Джеймисона. А мальчишка стоял и смотрел на растекающуюся из-под головы лужу крови. Медленно пропитывая песок, она ползла к пыльным ботинкам мальчишки, желая впитаться в подошву, как чума в здоровое тело. Фокс не шелохнулся, хотя ощущения в тот момент у него были весьма жуткие. Будто смерть ползла от одного человека к другому; она тянулась и за Мако. Нависла тяжёлым облаком над покрытой гренадёркой головой, как звон набата над церковью. В тот самый день, а может и даже раньше, Мако Рутледж тоже умер. Вместо него остался Родхог, но Джеймисон как-то позабыл об этом. Позабыл потом и самого Мако, напрочь, как в общем-то и тот его. У обоих были одинаковые причины не помнить многое – они оба давно кое-что потеряли. Только один потерял человечность, а второй – рассудок. Много чего Джеймисон забыл, но самые яркие моменты из жизни у него сохранились в памяти навсегда. Например, тёмная густая кровь, текущая по пыльной дороге.