Свободный

С шестнадцати лет его начали брать с собой в группу для набегов. Нападали на всех: на соседние и дальние города и мелкие поселения, уходили ближе к побережью, чтобы ограбить транспортную колону из грузовиков. Не гнушались даже налетать на туземцев и немногочисленных маори, что так и остались жить на своём прежнем месте спустя столько времени. Обычно у них ничего и не было, но Стервятникам нравилось просто кого-то пугать. Аборигены давно уже не пугались, и продолжали игнорировать налёты панков, пережидая их, как стаю назойливых насекомых. Они всегда были недвижимы и молчаливы, сколько Джеймисон их помнит. Будучи совсем мелким, ещё при живых родителях, он помнит, как аборигены приходили в город и устраивали свои празднования вместе с местными жителями. Было очень весело и красочно. А особенно много было пламени, яростно танцующего в большом кострище на окраине… И даже тогда аборигены больше походили на безэмоциональные изваяния древних воинов, чем на людей. Такими они оставались и во время взрыва в омнии. Остаются и теперь, когда одному из них в бок Джанкрет нагло тычет собранным собственноручно гранатомётом. - Папаша. Гони ценности, а. Оглох или умер? Старик-шаман не отрывался от огня, продолжая дымить какой-то гадостью в широкой трубке. Словно правда умер. Пока его дружки обшаривали остальные лачуги, Джеймисон пытался добиться хоть писка от лекаря, нарезая вокруг него круги. Скорее, от любопытства, нежели в попытке добиться ответа. Устав кружить, как настоящий падальщик, Джеймисон сел и уставился в огонь, пытаясь понять, что там увидел абориген. Он не помнит, сколько они так просидели, но парень сильно напугался, когда к нему наконец-то обратились. - Ты ведь тоже видишь, мальчик. - Блять, батя, ты чего?! – Джеймисон подпрыгнул на месте. Его подхриповатый от частых криков и курения голос периодически переходил на истеричные визгливые ноты; от постоянных взрывов Джанкрет стал немного глуховат, и порой начинал орать или повизгивать, когда переставал слышать себя. Если это он ещё мог контролировать, то непрекращающийся тремор уже давно плохо поддавался контролю. Как и спонтанный смех. Вся его жизнь уже давным-давно не поддавалась никакому контролю. - Необузданая огромная сила, рвущаяся из недр земли. Она любит тебя, как своего господина. Она хорошо тебе подчиняется. Фокс не понял ровно нихрена, но был так вдохновлён речью шамана, что просто молча кивнул, не переставая смотреть на огонь. Так же он мог смотреть на горящие спички, пока не иссякал полный коробок. Уже давно Джеймисон страдал пироманией, но в его мире болезнью это совершенно не считалось. - Я дам тебе подарок, - внезапно невозмутимое лицо старика растянулось в плывущей, широкой улыбке. - П-подарок? Наглый и громкий обычно Джеймисон был тронут до глубины души. Ему никогда ничего не дарили, и такое внезапное откровение заставило его вовсе замолчать, изумлённо провожая глазами шамана. - А у меня день рождения ещё не скоро, - на всякий случай уточнил Джеймисон и тут же про себя выругался. Ведь после этой фразы старик мог передумать, и ему ничего не дадут. Не то что бы он не мог просто забрать весь скарб, растолканный по углам, просто… Это добровольный дар ему, Джеймисону Фоксу, без принуждения и практически без угроз. Снаружи слышались недовольные чертыхания и злая бубнёжка подельников – они опять ничего не нашли. Ни женщин, ни денег, ни какого-либо ценного имущества. - Джанкрет, ты блять где? - Да оставь, он поди опять нашёл какую-нибудь дрянь типа тушканчика, и гоняет его палкой. - Тихо что-то гоняет. Джанк! - Хули? – Джеймисон высунул красное от жара лицо на улицу. Стало немногим лучше. - Что ты там делаешь блять? Поехали в город! - Ща-ща, у меня видения, - длинный нос парня исчез в лачуге. Его дружки понимающе кивнули друг другу и покрутили пальцем у виска. Опять он чего-то обнюхался или нализался. Джеймисона осторожно тронула за плечо старческая рука, но тот больше не испугался, хотя дрогнул довольно сильно. Он реагировал так почти на любые прикосновения – терпеть не мог, когда его трогали… Если только, разумеется, это не проститутки или обычные развратные дамочки из Джанкертауна. Шаман протянул парню маленькую круглую армейскую фляжку. - Когда-то она принадлежала человеку, похожему на тебя. И духи велели мне сохранить её, пока не явится знак. Знак явился. Она твоя. Этот подарок был условно полезным: в таких условиях лучше всегда иметь с собой какой-никакой, но запас воды. Обычно провизией распологал кто-нибудь один из рейда, и это всегда был НЕ Джанкрет. А теперь, по крайней мере вода у него точно будет своя, и не нужно ждать команды или обеденного времени, чтобы попить вдовль. - Это самое… Типа… Спасибо. Мерси. Данке шён. Джеймисон обычно выражал такую благодарность крайне редко, будучи восторженный чем-то особенным или супер-крутым. Например, автографом известнейшего в городе бойца на мехах. Тогда список иностранных «спасибо» был куда длинее, и Джанкрета так переклинило, что он до вечера вставлял в речь арабские и китайские слова. Он мог показаться кому угодно идиотом и просто психопатом, не соображающим ничего, но помимо изобретательности Фокс в идеале владел как минимум четырьмя восточными языками, и бегло говорил на десятке европейских. Мамины лингвистические учебники, последнее, что он перепродал, были зачитанны им в детстве вдоль и поперёк. Маленький Джейми впитывал всё, как губка. В том числе и чужую злобу на мир, людей, омников и жизнь. Спохватившись, что он ничего не может дать взамен, Джанкрет растерянно оглядел своё полуголое тело, прикрытое только патронтажем с гранатами. В рваной кобуре на ноге болтался кукри, и парень решил поменяться с аборигеном. Всё равно он редко им пользовался. - Папаша, на. Это… Типа подарок тебе. За подарок. На блять, не беси меня! Шаман почтенно принял оружие, поклонившись. Джанкрет снова растерянно огляделся и тоже неуклюже отвесил поклон, широко улыбаясь. Дарить подарки оказалось очень приятным. Фокс считал себя частью уже давно несуществующего Освободительного Фронта Австралии. Он считал себя не бандитом и налётчиком, а талантливым прохиндеем и борцом за свободу. Точнее, за свободную жизнь. И он жил ею, наслаждаясь каждым её днём. Даже потеря конечности вскоре совершенно забылась, и возмужавший симпатяга во всю продолжал наезжать на различные городишки, охотится на случайно забредших не туда омников и просто прожигал свою жизнь. Веселился: дрался с подельниками, ходил глазеть на арену меховодов. Ухлёстывал за каждой юбкой в поле зрения. Неуклюже пытался строить из себя то романтика, то достойного партнёра, а через пару дней всё сводилось к дикому траху. Пока обоим не надоест. Обычно девушки сами уходили, и он целый день пил и выл о своей нелёгкой судьбе самого красивого парня в городе. А потом резко забивал хер и всё становилось на свои места. Иногда сам Джеймисон молча уходил, удостоив свою очередную «бывшую» коротким «заебала». К постоянству он как-то не тянулся, хоть и вечно сокрушался, что никак не найдёт свою единственную и неповторимую. Конечно же, до кучи Джанкрет бухал как не в себя, нюхал некачественный кокаин и плясал в барах до упаду. От жизни он хотел брать всё и прямо сейчас, пока была возможность и ничто не кусало за зад. Он отрывался по полной, даже когда за зад всё же ухватывались. «Драная крыса» умудрялся выходить сухим из воды во всех потасовках, в которых вольно или невольно учавствовал, но от единственной ошибки в жизни он уйти так и не смог. Джеймисон никогда не брал в долг. Ни у кого. Сначала считал это некрасивым, потом гордость не позволяла, а с приходом к власти Королевы он понял, что влезать в долги – себе дороже. Если раньше тебе могли дать кучу дополнительного времени, потому что знали, что ты всё равно отдашь, ведь из общины никуда не деться. То теперь каждый был вынужден платить Королеве процент от своего имущества. Такса за проживание в крепости Джанкертауна. Проценты взымались в один и тот же срок, иногда с особой жестокостью и даже убийствами. Поэтому тот, кому ты должен, мог тут же стрясти с тебя хотя бы ливер. Ведь если ты не вернёшь ему деньги, его самого могут убить. Джеймисон это прекрасно понимал – себе-то он не враг – и даже будучи в хламину пьяным не брал ни у кого не единого пени. Но близилось совершеннолетие, и Фокс хотел сделать для себя самого что-то по-настоящему особенное и дикое, что ознаменовало бы его переход во взрослую, ещё более шалопайскую и дикую жизнь. И Джеймисон захотел татуировку. Во всё плечо, отражающую его взрывную натуру, бросающую вызов, и главное, подчёркивающую его рельеф. Повыёбываться «банками» перед девчонками – святое. Сам процесс набивания не стоил ничего, а вот заказ на разработку эскиза обошёлся Фоксу в целое состояние. Можно было устроить пару больших рейдов, или пошерстить в своём хламе на предмет заначки. Но ждать или тянуть не хотелось, идея-то горит именно сейчас! И Джанкрет занял. Занял у давно знакомых ему парней, с которыми они всё детство прочёсывали пустошь. Занял под честное джанкерское слово и по старой доброй дружбе. Вот только другом его уже давно никто не считал. Не считали даже приятелем, предпочитая без необходимости не находиться с ним рядом. А то ещё рванёт, чего доброго. С добытыми баксами Джанкрет прискакал к мастеру и начал в красках объяснять, чего же он хочет. - Это должен быть череп! Такой полунастоящий, злобный донельзя, и чтобы полыхал по верхам, языки пламени такие прям чтобы вух! Как мои волосы! Джеймисон машинально пригладил торчащие обгоревшие патлы, пытаясь прикрыть кое-где проплешины, оставленные не единичным возгоранием дурной бошки. - Это всё? – без интереса спросил его распирсингованный парень, не отрываясь от планшета. - Ну… Нет! Ещё хочу динамит, с зажжёным фитилем! Два! Под черепом, скрещенные, типа как кости, только нихуя не кости, а динамит! - Ты его слышал, здоровяк? – кинул куда-то в тень подсобки парень. Из темноты раздалось приглушённое «угу». – Приходи через пару дней, приятель, я тебе набью всё в лучшем виде. Только сразу говорю, если облезет – деньги не верну, сам виноват. Счастливый Джеймисон решил заранее отметить своё новое приобретение в баре, где закономерно напился, переспал аж с двумя девушками, а на утро был не в состоянии соскрести прилипшее к барной стойке лицо. Ему было необъяснимо хреново, не только физически, но и морально. Как-то погано стало на душе от мимолётной мысли: она проскользнула всего на мгновенье, но больно ужалила в мозг и оставила проникать в сознание свои метастазы, подкрепляемые больной психикой и похмельем. Столько веселья вокруг, столько людей, возможностей, дорог. А Джеймисон один. Его нигде не ждут, никто не любит и никто не понимает. Некуда идти и не с кем поговорить. Наболело. Хочется орать. Орать и бить рукой по столу, до боли, до крови содрать кожу, чтобы хоть что-нибудь заглушило эти гнетущие идиотские мысли, никак не выходящие из головы. Джеймисон шёл не своими ногами, щуря глаза в белое небо. Воздух был тяжёл, но дождя ещё долго не предвиделось. В волочённой по песку канистре громко плескался бензин, норовя выскочить из незакрученного горлышка. Джейми шёл к «растяжкам». Чтобы пересилить себя и наконец-то посмотреть вниз, ему понадобилось почти шестнадцать лет. Как и ожидалось, дно ямы было совсем рядом, прекрасно всё видно. Там не было ничего, кроме песка и пары ящериц, греющихся в тусклом рассеяном свету. Ни мусора, ни железяк, ни останков людей. Пустая дыра, как и в душе Джейми. Джанкер расстегнул ширинку и с абсолютно каменным лицом помочился в яму. Потом он остервенело пнул канистру с бензином туда же, достал из кармана спички, закурил. Огарок бросил в яму. Внизу вспыхнул разлитый бензин. Джеймисон курил, без эмоций глядя на пламя. - Шлюха. По возвращению в город он снова напился. Взял в долг уже у бармена, лишь бы забыться ещё на день. Лишь бы это наваждение закончилось. Пусть проходит, и снова всё вернётся на круги своя, снова беззаботная свободная жизнь, неопределённое, но такое манящее завтра и совершенно забытое вчера. Это весь смысл для Джанкрета – веселиться и крушить, брать всё, что захотелось, здесь и сейчас. Жить этим, текущим моментом, настоящим, ярким. А остальные в рот пусть ебутся. Протрезвев и с упоением отметив, что наваждение прошло, Джеймисон наспех умылся в бочке с дождевой водой, что стояла на углу бара, и направился на сеанс. Понадобится или целый день, или несколько многочасовых заходов. Наверняка придётся много терпеть, но он верил, что его личный, индивидуальный эскиз того стоит. Не прогадал. - Твою мать, дружище, это просто охуенно! Это лучший ёбанный череп, который я видел! Фокс дрожал и пищал от восторга, как маленький ребёнок, приплясывая на месте с листком, на котором была набросана его будущая татуировка. Сам мастер довольно улыбнулся. - А то, здоровяк дело знает. Да, здоровяк? - У меня обед, - после этой фразы дверь в подсобку захлопнулась. - У меня обед, бе-бе-бе, - передразнил его парень, - ты скоро в дверь проходить не будешь! Кароч, пусть хавает, ну его нахуй. Сам справлюсь. Давай, чувак, падай в кресло. Пелёнку под жопу подстелить? - Команды ссаться от боли не было! - Вот это настрой, вот это я понимаю. На тату ушёл весь день. За всё это время обладатель голоса из подсобки так и не вышел на свет. А Джеймисон очень хотел его отблагодарить. Хоть он и слыл психованным гранатомётчиком, не жалеющим никого, но как-то машинально всегда добром отвечал на добро. Бывало это редко, потому он как-то и не задумывался, как себя расценивает. Нет, конечно же, как «отличный парень», но в понимании Фокса это могло значить вообще что угодно. Хоть каннибал-копрофил. Зажило всё уже к концу недели. Жители Джанкертауна вообще славились своей невероятной живучестью. Мало у кого были по-настоящему уродливые или глубокие шрамы. А более мелкие и не оставались вовсе. Сам Джанкрет об этом знал лучше всех. Ни один ожог за столько лет не остался на его теле, ни одна рана не превратилась в шрам, а просто затянулась и без следа исчезла. Тяжёлые, буквально чёрные гематомы сходили за пару-тройку дней, ломанные конечности срастались меньше, чем за месяц. Как-то ему даже вырвало серьгу из уха вместе с куском хрящя. Заросло. Затянулось. Резануло горящим куском металла по брови, даже сколов немного кости. Но шрам не только затянулся, но и заново оброс густыми светлыми бровями. Потерянные когда-то давно тоннели диаметром в двадцать миллиметров затянулись без следа за несколько дней. Видимо поэтому Джеймисон чуть ли не сам лез в эпицентры устраиваемых им же взрывов, в горящие магазины и дома, не укрывался от выстрелов. Хотя, последнее скорее – изъян его помутнённого рассудка. Джеймисон верил в себя, верил, что его жажда жизни делает его неубиваемым и даёт необычайное исциление… Вот только ногу себе Джеймисон залечить не смог.