Паллиатив

Эдди мчался. От всех его материальных благ, дарованных популярностью, у него остался только мотоцикл. Вот на нем он сейчас и мчался прочь от проблем. Ему надо было прийти в себя и собраться с силами. Медитации он уже попробовал, и они не помогли. Он слился с «Дукати» и наслаждался: его сердце стало мотором, мотор — стал его сердцем. Единственное, чего не хватало, так это рук Энн на поясе и ее длинных волос на губах. Но Эдди отогнал воспоминание и сосредоточился на скорости. Сколько себя помнил, Эдди любил скорость и ощущение ветра в лицо, горячего или холодного — ему было без разницы. Он любил трогаться в подрагивающем от жары воздухе или в звенящей от мороза утренней тишине, разгоняться до двухсот и задыхаться от нехватки кислорода в легких. Он любил риск. Риск был в нем сильнее обиды, несправедливости и мыслей о перенаселении с изменением климата. Риск не забивал мозги, как болтовня Экхарта Толле. Риск не позволял долго чувствовать себя самым последним лохом. Эдди оставил «Дукати» внизу, дошел до того места, где сделал Энн предложение, вынул кольцо, повертел. Энн права, она как всегда права: он сам виноват. Эдди повертел кольцо. Посмотрел на освещенные террасы «Фонда Жизни». Подумал. Сам виноват — сам и исправит. Заставит весь мир заговорить о себе. Что там такого наплела вчера странная очкастая докторша? Эдди достал телефон. — Дора Скерт слушает. — Я передумал. Расскажите мне все. Эдди домчался до дома, припарковал «Дукати» и стал ждать очкастую. Он был готов к тому, чтобы заявить о своей ненависти к Карлтону Дрейку на весь долбаный и прогнивший мир. Он был готов пойти на риск, и это его возбуждало больше, чем мысли об Энн. *** «Довыпендривался», — подумал Эдди, пока ноги сами несли его по коридорам и лестницам «Фонда Жизни». В лесу он думать перестал совсем. Его тело само выбирало направления, уворачивалось, наклонялось, прыгало то в сторону, то вверх, то вниз. Эдди чувствовал, что тушка временами теряет стабильность, меняет форму и вибрирует, словно пытается переделать себя изнутри. Но он старался не забивать голову лишними проблемами. Альтернативного варианта у него все равно не было, и Эдди предпочел мыслительному процессу автоматизмы и выбросы адреналина. Подумать он и дома успеет. Не горит. Сейчас главное спастись. Он отдался полностью скорости и инстинкту самовыживания. В голове стало пусто, как в вакууме — ни тревоги, ни страха. «Странно», — это была единственная мысль, которая промелькнула у него на самом краю сознания в тот момент, когда он, словно по волшебству, взмыл на вершину сосны. «Странно», — ОН поймал незнакомое слово нового носителя, синхронизировался с ним. Действительно странно. Носитель его принял, и ОН чувствовал себя внутри достаточно уютно. Но полного симбиоза не было. ОН решил усилить эквалайзинг. *** «Со мной что-то не то», — подумал Эдди. Он никогда не мог ВОТ ТАК взбираться на самые высокие деревья. И ему никогда раньше не чудились голоса в голове. А во время скачки по лесам и заборам ему как будто кто-то что-то говорил. Но вполне возможно, что и показалось. Дальше заниматься самоанализом Эдди было лень. Когда он очень быстро добежал до дома, его начало бросать то в жар, то в холод. Он оставил сообщение Доре на автоответчике, сумбурное и нелогичное, страшно захотел пить, потом есть. Потом его вытошнило всем вместе. Тут уж не до самоанализа. Эдди сел рядом с унитазом, вытер рот рукавом, отдышался и осмотрел руки, бока, колени, порванные вдрызг «сникерсы». Через дыры можно было рассмотреть зеленые промокшие носки и мизинец правой ноги. «Хорошо, что купил три пары.» Эдди поднялся, зашел в ванную и взглянул на себя в зеркало. Где синяки? Он практически лбом проломил дерево. Где кровь и ошметки кожи? Хотя, к едрени фени ссадины! Как он вообще еще ходит?! Во время погони он все списал на адреналин. Но, кажется, ошибся. Не иначе подцепил какую-то заразу в этой их сраной лаборатории. Эдди решил проверить склеры на предмет желтухи, но тут с изображением что-то произошло, Эдди шарахнулся, подскользнулся и грохнулся в ванную. Когда пришел в себя, подумал, что вылезти не сможет и пожалел, что оставил телефон на холодильнике. Самое время было набрать девять один один. Однако вылез из чугунного корыта сам, хоть и со второй попытки. Снова удивился. Ни боли, ни головокружения. В голове легкость и ощущение парения. Ебаный в рот. Такого не могло быть! У него должно было быть, по крайней мере, сотрясение и вывих плеча. Эдди дернул плечом. Вывиха там не было. Эдди взял телефон и стал перелистывать фотографии, сделанные в лаборатории. Но вопрос о том, что с ним такое творится, не оставлял его в покое. В голове Эдди пошел сложный процесс сложения «два плюс два». Не дождавшись результата, он отложил телефон и решил проверить догадки не логическим, а опытным путем. Размахнулся, зажмурил глаза и ударил себя изо всех сил в живот — подождал. Ни следов костяшек, ни покраснений, ни боли. Он ничего не почувствовал. Эдди подошел к дверному косяку и шарахнул по нему головой. Из глаз посыпались искры. Но плохо стало только косяку. От него отлетела здоровая щепа и трофеем упала к ногам. Не смешно. Эдди не был легковерным человеком. Не такова была его профессия. Он сломал себе ноготь, почти вырвал его нахрен из большого пальца — опять ничего не почувствовал и более того, ноготь вырос на его глазах и стал черным. Эдди сморщился и позеленел. Дело принимало трагический оборот. Может быть какой-нибудь идиот, вроде Дрейка, и порадовался бы обретению неуязвимости в обмен на потерю чувствительности, но только не Эдди. Это была самая плохая новость за последние шесть месяцев. Он ее не просил, эту пизданутую неуязвимость, и уж совсем нечестно было заплатить за нее такую высокую цену. Жизнь без работы он себе представлял очень хорошо, жизнь в бегах после сегодняшней вакханалии в лаборатории «Фонда Жизни» — тоже. Пофиг. С риском для жизни он мог бы прожить достаточно долго. Но потеря тактильной восприимчивости — это ставило жирный крест на всей его интимной жизни! На личном внутреннем барометре Эдди под названием «Говно случается» стрелка стремительно приближалась к отметке «паника». В тридцать шесть лет Эдди не представлял себе жизни без секса. В конце концов это единственное, что у него оставалось на высоте. А какой секс, когда ты уже ничего, совсем ничего не чувствуешь? Вам любой импотент скажет — никакого. Эдди сделал шаг к кухонному закутку - надо было выпить чего-нибудь китайского и горячего. Газ он зажег почти автоматически и подумал о газовых камерах. Угореть было бы лучше, чем жить до ста лет импотентом и неудачником. *** ОН открывал для себя новое и опасное. Долгое время ЕМУ внушали, что ничто во вселенной не способно причинить вред клану. Как он был по-детски доверчив! Нельзя верить всему, что говорят Старейшины! Мало того, что Земля была опасна наличием кислорода, на этой планете ЕГО, кажется, еще и траванули каким-то неизвестным животным ядом. Теперь эта дрянь активировала сенсорные отростки, которые давно уже стали рудиментами, и забила анализаторы. Яд что-то сделал с его тактильной индифферентностью. Хуже и придумать нельзя. Ох, не надо было залезать в кролика! Идея прилететь сюда казалась теперь все менее и менее здравой. ЕМУ очень хотелось разнести планету по камушку и забыть о ней, как о воплощении собственных ошибок. Но без носителя ОН не мог сделать даже этого. ОН посмотрел на лежащее в ванной идеальное тело идеального носителя Эдди и разозлился еще больше. Что за напасть! Яд мешал его разумным клеткам взять под полный контроль разум Эдди и вывести его из отключки. Оставалось только ждать. ОН сидел внутри экзоскелета и чувствовал, как у НЕГО начинает болеть шея, голова, плечи, задница. А ведь это были не его шея и задница! С каждой минутой чувствительность прогрессировала и делала ЕГО все больше уязвимым. Даже кислород по сравнению с этой чумой был не так уж плох. Его рудиментарные сенсорные отростки намертво слились с нервными окончаниями Эдди, ловили ощущения, а те будоражили и замутняли сознание. Желание поохотиться и поесть отошло на второй план. ЕМУ вдруг захотелось индивидуальности, имени, захотелось обустроить экзоскелет Эдди с комфортом. «Надо сделать из Эдди временный дом». Такая мысль никогда бы не пришла в анализаторы ни одному из его братьев, не пришла бы она и ему, будь он в здравом уме. Но он в нем не был. Поэтому нашел мысль привлекательной, она его позабавила и немного примирила с выпавшими на ЕГО долю неудачами. Но с чего начать? ОН начал с самоидентификации — если есть дом, то должен быть и хозяин. По правилам, давать себе имя самому было нельзя — ЕГО должны были назвать старейшины после большой охоты третьего цикла. Но ОН всегда считал: если нельзя, но очень хочется — то можно. Порылся в разуме Эдди. Там была такая помойка, что пришлось долго искать подходящее. Так долго, что он пропустил момент, когда Эдди пришел в себя, вылез из ванной и отправился в комнату. Пока Эдди пялился на изображения в телефоне, и пытался себя покалечить, ОН раскопал в нейронных сетях «веном». Слово понравилось. Оно точно описывало все, что с ним произошло на Земле и приятно ложилось на язык. Веном так Веном. ОН принял слово в себя и синхронизовался. Затем Веном решил, что настал черед разобраться с симбиозом нервных окончаний, проверить как это работает, насколько все плохо и как от этого избавиться. Для этого надо было провести эксперимент. Эдди стоял у плиты, ждал пока вскипит чайник, был совершенно поглощен суицидальными мыслями и не оказывал никакого сопротивления симбиозу. Веном высунул глянцевый подвижный отросток из пальца Эдди и дотронулся до голубого, равномерного мерцания над небольшим кругляком правильной формы. Для мерцания он нашел в помоечной голове Эдди слово «пламя». Синхронизировался со словом. Понял, что с чувствительностью дела обстоят очень и очень тревожно. После синхронизации в его разумные клетки стремительно ворвалось незнакомое ощущение. Веном не назвал бы его приятным. Оно заставило испытать тревогу, тоску, желание уйти далеко в вакуум и спрятаться. Но уйти он уже не мог: яд и кислород сделали свое дело, слишком много того и другого стало внутри и вокруг. Веном порылся в Эддиных мозгах, вытащил оттуда слово «боль» и тоже синхронизировал. «Никогда больше никакой боли», — решил для себя Веном. *** Мысли Эдди о самоубийстве постепенно приобрели более конкретную форму. Он пришел в ванную, достал бритву и стал внимательно рассматривать голубые вены на своих запястьях. Раньше бы он никогда не решился на такое. Став журналистом, он с удовольствием копался в грязном белье сильных мира сего и позаботился, чтобы его собственное прошлое стало безупречным. Прекратил шляться по барам для педиков, затариваться кокаином, колоться. Заодно походил к болгарскому нелегалу-психиатру, чтобы избавиться от суицидальных наклонностей и садо-мазо пристрастий. Помогло. Прошлое забылось. И вот надо же… Недаром говорят: «Пришла беда — иди все на хуй». Не было теперь у него ни работы, ни личной жизни, ни будущего. Значит и в прошлом никто копаться никогда не будет. Ни в прошлом, ни в его квартире, ни в его ванной. Теперь уже все было можно. И ничего больше не имело смысла. Эдди набрал воду, снял и засунул одежду под раковину, улегся, снова посмотрел на свои вены.