«Come talk to me Don’t run away Don’t let the distance grow The door’s wide open Don’t ever think There is no way home» © Scorpions — Sly
Серые январские сумерки пыльным мешком упали на город. Снег сыпал из прохудившихся облаков, нагоняя мрак на и без того не самый светлый город. Ветер дул, как сумасшедший, задувал под воротник и пронизывал до самых костей. В такую погоду хорошо бы спрятаться в бревенчатом доме где-нибудь в аляскинской глуши, а не стоять на открытой всем направлениям набережной. Суета не покидала Сиэтл ни на минуту. Бродящие по улицам фрики, переулки, заполненные мусором, столбы, распухшие от афиш, и торговцы, стремящиеся всучить вчерашний хотдог по самой выгодной цене. Они напоминали Сириусу британских торгашей из Косого переулка, что частенько торговали полукниззлами перед Рождеством. Шальная Америка, плевать хотевшая на правила и протоколы, о да, — ему здесь нравилось! Но надо было вновь решать проблемы, искать выход, лавировать, притворяться и бороться за место под солнцем. Он поверил Голду, хоть в голове и продолжали роиться мысли, подобно растревоженному улью жужжавшие от малейшего движения. Он засунул в карман палочку, спрятал подальше сумку с волшебными вещами и оседлал мотоцикл. Как там называется бар? Курс на «У Рони». Местечко, расположившееся недалеко от набережной, вечно изобилующей машинами и спешащими куда-то горожанами, не бросалось в глаза, но уж если сумел рассмотреть, то так просто не уйдешь. Сириус оставил мотоцикл рядом с уже известным ему столбом для объявлений и подойдя к панорамному окну, занимавшему добрую половину стены — очевидно, риэлтор вломил когда-то приличную цену за подобный изыск, — заглянул внутрь. Она сразу приковала его взгляд. Дурацкое платье в цветочек, сапоги на высоком каблуке, кудряшки, разлетающиеся во все стороны, и его ожившая мечта — небрежно накинутая на плечи кожанка. Сириус хмыкнул и подошел ближе. Она носилась по уютно обставленному бару, то протирая стойку, то натирая стаканы, то расставляя по местам и без того безупречно расставленные бутылки. Внутри было уютно, хотя и дымно, повсюду горели лампочки-гирлянды, стены украшали картины местных художников-авангардистов и изображения мотоциклов, с потолка свисали вычурные лампы с черными абажурами, а в центре зала стоял микрофон, по-видимому, здесь даже кто-то пел. «Ударим роком по серой массе», — ухмыльнулся Блэк и взялся за дверную ручку, пора бы вытащить из закоулков памяти свой талант игры на гитаре и устроиться на работу по вечерам. Хозяйка бара оторвалась от протирания стакана и, не поднимая взгляда, пробормотала: — Простите, но мы закрыты. — Я знаю, но на входе висит объявление, что вам нужен музыкант, — сделав пару пассов рукой, Сириус лучезарно улыбнулся, а снаружи, действительно, появилось вышеозначенное объявление. Хозяйка бара несколько раз непонимающе моргнула. — Наверное, это моя официантка постаралась. Простите, видимо, всё вышло случайно, но раз так… — Дайте мне шанс, — подмигнул Сириус и прошел к стойке, краем глаза уловив, что стену за спиной его будущей начальницы украшает карта звездного неба, а конкретно — созвездие Большого Пса. — Проходите, раз так, я — Ронетта Реджинальда Миллс, — сообщила хозяйка бара, картинно закатив глаза, — Мои родители заморочились, не обращайте внимания. Можно просто Рони, как меня все здесь называют. — Очень приятно, Джина, — заявил Сириус, — Я Блэк, Сириус Блэк. Как видите, мои предки тоже заморочились. Рони фыркнула и пригласила его сесть, а через минуту поставила перед ним квадратный стакан виски. — За счет заведения, надеюсь, вы не забудете, как держать в руках гитару. Через два часа открытие, хотя, я вообще не планировала сегодня открываться. И да, давай на «ты». — Как скажешь, — Сириус оседлал стул и взял со стойки стакан. Голд предупреждал, что та Реджина, которую он знал, осталась где-то в закоулках памяти, если вообще осталась, новая женщина перед ним была той, и не той одновременно. Рони суетилась, роняла тряпку, посматривала на часы и проверяла счета. Рони, должно быть, каждый вечер выслушивала пропащих пьяниц и подпевала песням нищих музыкантов, рассчитывавших на бесплатную выпивку вместо жалованья. Рони журила официанток и пила с ними кофе по выходным. Рони больше не управляла городом и не несла на своих плечах прошлые грехи, одно осталось прежним — неясная печаль в глазах и горечь в смехе. — Сегодня пятница, ты всех клиентов распугаешь, если не будешь сегодня открываться. — Сегодня — плохой день! — отмахнулась Рони. — Так давай сделаем его хорошим, в чем проблема? — Понимаешь… Ай, не обращай внимания, плохой день и все. Сириус поймал Рони за руку и взглядом указал на стул рядом с собой. — Я исколесил полстраны, повидал тысячи людей, знаешь, как говорят: бродяги — это те же предсказатели, они помогают если не отыскать утраченный путь, то точно найти ответ на какие-то свои вопросы. Может, я смогу помочь? Рони пару минут молчала, после чего обошла стойку и села. — Скажи, Блэк, у тебя есть дети? — Есть. Сын. — И как часто вы с ним друг друга не понимаете? — Да почти всегда, это нормально. — А если бы он вдруг узнал, что неродной тебе и ушел искать своих настоящих родителей, как бы ты поступил? Сириус ни минуты не раздумывал. — Я бы любил его, как и прежде, и понял бы, что у него есть причины так поступить. — У моего сына уже у самого есть семья, он вырос и уже не в том возрасте, чтобы искать глупые ответы, но он ищет! Он нашел документы на усыновление и решил во что бы то ни стало разыскать женщину, что бросила его двадцать лет назад! — Но он же не сказал, что ты перестала быть его матерью. Он имеет право знать, почему его бросили, Джина, — начал Сириус, борясь со рвущейся с языка правдой о том, что всё это — не стоящая внимания чушь, навязанная проклятьем, и они с Эммой давным-давно подружились и перестали делить Генри, и прочее. Правда ей сейчас все равно не поможет. — Я понимаю, — вздохнула Рони, — Но где она была, когда я меняла ему пеленки и пыталась смешать молочную смесь в верных пропорциях? Где она была, когда у него резались первые зубы, и когда позже на эти самые зубы надели брэкеты? Ее не было, а теперь мой собственный сын обозвал меня монстром за то, что столько лет скрывала от него правду, собрал свои вещи, забрал гитару и убежал в неизвестном направлении! Что мне делать, скажи? — Дай ему шанс. Он вернется, объедет полстраны, будет голодать и не спать по ночам, спустит последние деньги на лотерейный билет, найдет эту женщину и уедет от нее без ответов, но вернется. Он всё поймет, Джина, когда станет старше, вот увидишь. Всем детям нужен кто-то, кто сможет быть рядом и просто любить, не требуя ничего взамен. У него есть ты, и он знает, что ты его ждешь, — Сириус говорил и говорил, а сам думал о Гарри, о той жизни, о дороге без конца и о себе самом. — Он даже не спросил, что я чувствую! Просто хлопнул дверью, и оставил меня расхлебывать последствия, переживать и искать музыканта. — Ничто не вечно, Джина, даже истерики наших детей. Давай откроем бар и забудемся в дыму и хорошем блюзе. Мы можем на один вечер позволить себе побыть собой, а не вечно переживающими родителями, — Сириус убеждал Рони успокоиться, а сам вспоминал, как еще сегодня утром послал Гарри патронуса, сказал, что переживает, просил беречь себя и держать его в курсе всего, что происходит там. Сказки, в которых ни слова правды, но ложь во спасение рассудка была нужна Рони, как никогда, потому она послушалась. А Сириус спрыгнул со стула и подошел к сцене. И словно не было двенадцати лет тюрьмы, не было потерь, не было страхов и боли. А была гитара. Был дым. И был блюз. Всем нам порой так нужен хороший блюз и понимающий друг. Он прикоснулся к струнам и негромко запел.Ты знаешь, детка, ничто не вечно, И твой триумф обернулся ночью, Растаял в небе тот звездный вечер, И стало время на жизнь короче. Ты знаешь, крошка, ничто не вечно, И капля крови блестит на сцене, Разлукой стала чужая встреча, И всё уйдет, что миг не ценит. Ты знаешь, солнце, ничто не вечно, Звучит гитара в притихшем зале, И блюз уходит в ту бесконечность, Что мы любили, что мы не знали. И тихо в баре, пусты подмостки, Совет бродяги стреляет метко, — Рассвет настанет, развеет блестки: «Ничто не вечно, запомни, детка».*