«We'll sing together And when we sing we'll sing together, not alone! We'll sing together And when we sing we'll sing together, not alone! All For One, and One For All! We'll sing together And when we sing we'll sing together, not alone!» © Blackmore's Night — All For One
25 марта 1979 года Реджина вприпрыжку бежала по запутанным коридорам Хогвартса. Всеми правдами, ухищрениями и легким изменением сознания мадам Помфри Реджине, все-таки, удалось заставить матрону выпустить ее из Больничного Крыла и перепоручить друзьям. Медиведьма долго ворчала, накладывая диагностирующие чары, подсовывала зелья и какие-то порошки из растений, которых ни в одном справочнике нет, после чего согласилась отпустить свою подопечную с миром. Как бы там ни было, но произошло чудо, и проклятье исчезло. Сириус, ухмыляясь, сказал бы ей, что от его насквозь темного семейства вышла, все же, какая-то польза, но его не спрашивали, списав всё на магию школы или на врожденный иммунитет Реджины. Что до Сириуса, то он всегда приходил к ней в палату далеко за полночь, обведя вокруг пальца вездесущего завхоза и попросту облаяв его мерзкую кошку. Призраки Хогвартса разлетались в разные стороны, завидев вестника смерти — черного Грима, а Бродяге только этого и было надо, он в несколько скачков преодолевал расстояние до лазарета и вваливался к Реджине, высунув язык и виляя хвостом. — Бродяга! Привет, плут, снова у тебя получилось, да? — смеясь, приветствовала Реджина и принималась чесать пса за ухом. А тот дергал задней лапой, тыкался мокрым носом в ладонь и пытался под шумок стащить печенье: щенячье счастье, как оно есть. Спустя час благотворной собачьей терапии Реджина выжидающе смотрела на своего полуночного гостя, и через пять минут к ней на кровать вместо веселого пса опускался хмурый Сириус. — Джина, как ты? — Ты чего такой уставший? Случилось что-то? — Полнолуние. Я отпросился у парней на пару часов, от тебя сразу к ним пойду. — Ну да, а завтра будешь спать на паре у Макгонагалл, — покачала головой Реджина. — Первый раз, что ли? Она уже поймала Джеймса в прошлом месяце, он прямо во время заклинания заснул, и посоветовала ему пить побольше кофе, — с улыбкой поделился Сириус. — Тебе надо больше отдыхать. И парням тоже. — Мы тебя видели, Джина, вернее не тебя, а Виксен, как раз накануне ритуала. Ты помнишь? Реджина всмотрелась в красные от недосыпа глаза Сириуса. — Смутно, помню, что зов стаи вытолкнул меня из того места, где я застряла. Какое-то междумирье. Я всё слышала и видела, но ничего не могла сделать. И вот, вдруг, я в лесу, вокруг снег, ребята и… ты. Мне так хотелось остаться, но прошла полночь, луна скрылась, и я вновь оказалась, где и была. А потом был ты, и был ритуал с призванием магии Рода, и со мной рядом оказалась черная собака, похожая на тебя, и просто вытолкала меня наружу. Сириус кивнул: — Это наш тотем, Грим, проводник душ и хранитель невинных. А, ведь, не скажешь, что Блэки обладают такой силой, и сила эта древнее, чем свет, тень и всё остальное. И еще, что бы ни случилось, ты навсегда останешься под защитой Рода, никакие проклятья не сумеют до тебя добраться. Что до моих признаний, Джина, то можешь не отвечать. Можешь, даже, вообще ничего не говорить, я просто хотел, чтобы ты знала. Даже у таких идиотов, как я, оказывается, бывают чувства, — Сириус растерянно почесал в затылке и сделал вид, что с интересом рассматривает свои кроссовки. Реджина молчала. Едва сумев оправиться от потери Дэниела и перехода в новый мир, она нос к носу столкнулась с Сириусом, и встреча эта пока что принесла ей больше поражений, чем побед. Да, он был первым ее другом на этой стороне, и в принципе, именно Блэк показал ей, что настоящая дружба существует. Он таскал ей гостинцы и выдумывал на пару розыгрыши, они вместе уговаривали Лили дать им списать эссе по зельям и зачаровывали метлу Фрэнка, чтобы та летала зигзагами, вместе же потом и убегали от разъяренного старосты. Вместе ели землянику и учились вызывать патронусов, вместе молчали, потому что не нужно было слов. Но у Реджины перед глазами по-прежнему стоял Дэниел, который обещал, что всё обязательно будет хорошо, а после — покинул ее навсегда. Закрывая Сириуса от Sectumsempra, Реджина понимала, что, возможно, к мир живых она не вернется, кто знает, что там навыдумывал изощренный и пытливый ум Снейпа, но этим странным для всех действием, она показала Сириусу, что благодарна ему за всё, что он для нее сделал, и в ответ на благодарность не пожалеет даже собственной жизни. Сначала пойдя против воли родителей и умоляя их о помощи впоследствии, Сириус тоже понимал, что ему не отвертеться. Ни от долга Главы, ни от покровительства Грима, ни от Семейной магии, ни от, как ни странно, Реджины. Провоцируя столь сильную связь, нужно быть готовым к тому, что связующего и связываемого всегда будет тянуть друг к другу, вопреки их на то желанию. Весь Род согласился отдать часть своей силы, чтобы принять под защиту новую Дочь или Сына, и тут, уж, придется пожертвовать чем-то, в данном случае — собственными чувствами. Сириус и Реджина, не хуже него разбиравшаяся в самой сути связи, обдумывали ситуацию, в которой оказались, молча и без тени раздражения. Блэк хмыкал про себя, что лучше оказаться навеки связанным с Джиной, чем, к примеру, скажем, со Снейпом. Реджина же слишком запуталась в происходящем, чтобы так сразу ответить на его чувства. Сказать, что она ничего не чувствовала к Сириусу, означало солгать самой себе. Чувств было много: раздражение, тоска, изумление, благодарность, непонимание, досада, радость, но что бы любовь? Была, пожалуй, ревность, но любви не было. Реджина про себя поставила галочку над «еще не было» и побежала по коридорам. В ее отсутствие жизнь школы текла своим чередом, в очередной раз доказывая, что незаменимых людей не бывает, хотя друзья, конечно же, твердили ей обратное, жаловались на скуку, непомерно длинные эссе, продвинутое зельеварение и подготовку к ЖАБАм. Реджина подмигнула пролетавшему мимо призраку Кровавого Барона, названного так отнюдь не потому, что он любил кровь, а скорее, из-за непомерной любви к помидорам, доведшей его до гибели. Но помидорный Барон звучало бы глупо, а каждое уважающее себя привидение, как известно, должно иметь за своими плечами пафосную и трагическую историю. Реджина завернула за угол, ведущий в комнату старост, и замерла в нескольких шагах, прислушиваясь. Из гостиной доносилась весьма умелая игра на гитаре и два голоса пели старинную балладу о трагической любви: - O ye'll tak' the high road, and I'll tak' the low road, And I'll be in Scotland afore ye, But me and my true love will never meet again, On the bonnie, bonnie banks o' Loch Lomond.* Потом в них запустили каким-то предметом, видимо, увеличенной в три раза подушкой, и Сириус обиженным голосом сообщил, что Лили ничего не понимает в любви в общем, и в грустных балладах в частности. — Я не в любви не понимаю, меня ваша песня уже достала! — тут же отозвалась староста Гриффиндора, — Ее уже вся школа знает, скоро призраки начнут распевать, один другого безголосее! Сколько можно, а? — До тех пор, пока Муни не встретит свою истинную любовь, — ответил за друга Сириус, повернулся в сторону двери и прикоснулся к струнам, — А я свою, кажется, уже встретил. Джина, стой там, где стоишь, сюрприз. И зазвучала песня, и Реджина, конечно, застыла в проеме, вслушиваясь.Над сонным лесом нависла полночь, над шпилем замка — луны оскал, Зеркальный узник, вздохнув, умолкнет. Реджина входит в просторный зал. Шуршанье шлейфа, суждений властность, опал в короне в луне блистает, Тепло во взгляде, сверкнув, угаснет, ведь верить в сказки ей не пристало. Огонь в камине во тьме растает, в тепле нет места для королев, Лишь жажда мести все возрастает, но где-то в сердце таится лев. Он встал на лапы, он верит чести, где благородство всегда в почете, Но королева не ждет известий, с ее надеждой она в расчете. Нет ведьме места в кругу героев, и счастья привкус — лишь звук пустой, Желанье света глухой мольбою навечно стало ее судьбой. И властным ведьмам бывает больно, когда сияет луны оскал, Блеснули слезы — какая вольность! Молчит пустынный, огромный зал. Ее не слышат, напрасны крики, а жажда мести не так сладка, Коня седлает, лишь гаснут блики, за лесом тает луны оскал. За милей миля, забыть героев, на свете много есть королевств, Дорогу вере! Так мир устроен, ведь где-то в сердце таится лев.
— А кто у нас лев? — входя в комнату, спросила Реджина, и через секунду оказалась в объятьях Сириуса. — Как это кто? Я! Гриффиндор, храбрость, смелость, верность и львы. — Ага, а еще скромность и безрассудство, — добавила Реджина, обнимая его в ответ. — Джина, ну не начинай, я же извинился! — надулся Сириус. — Это все слизеринское воспитание сказывается, — прокомментировал откуда-то из угла Снейп, добавил в котел последний ингредиент, полюбовался на бурый дым и вышел ко всем, — Рина, с возвращением! Реджина бегло окинула взглядом варево и бросилась к зелью: — Глаза тритона, быстрее, а то сейчас рванет! В возникшей суматохе сразу и не поймешь, кто куда ринулся. Сириус — спасать самое дорогое — гитару и Реджину. Ремус — на поиски одеяла, чтобы задержать прущую из котла жижу. Лили — на поиски палочки и за спину Джеймса. Снейп, убедившись, что с Лили всё в порядке, помчался спасать Реджину и остатки котла. И только Алиса и Фрэнк разбежались по комнатам искать все те же глаза тритона. Пандора с Ксено, к счастью, ушли дежурить и всего безобразия не застали. Жижа в котле все-таки взорвалась и смачно расползлась в разные стороны, напустив в гостиную дыму и вони. — Что ты такое варил? — прокашляла Реджина, пытаясь нащупать в темноте ручку от окна, но неизменно натыкалась на Сириуса. — Отраву для всех нас, — проворчал Блэк, на ощупь пробираясь к подоконнику. — Волчье противоядие, экспериментальный образец. Я хотел смешать волос метаморфа и аконит и посмотреть, что получится, — махая руками в разные стороны, Снейп переступил через поваленные стулья и разбросанные вещи, — Лилс, помоги! Зазвучали с разных сторон призываемые заклинания. — Ventus! — заклятье ветра. — Lumos! — заклятье света. — Accio тряпка! — Scourgify! — очищающее заклинание. И напоследок хитрые чары от Лили, по функции напоминавшие пылесос. Когда пожар был затушен, и всем предстало поле брани, старосты и Мародёры осмотрели друг друга и согнулись пополам от хохота: волосы каждого из присутствующих были окрашены в разные цвета. Желтый — цвет смущения — у Снейпа. Салатный — цвет радости — у Джеймса, Фрэнка и Ремуса. Оранжевый — цвет гнева — у Лили и Алисы. И розовый у Сириуса с Реджиной. Цвет взаимной любви.