Тень прошлого

Протягиваю ему кружку кофе. Сам я, почти как истинный англичанин, давно предпочитаю чай, иногда балуя себя изысками китайского, зеленого. Для меня, кэртианца в прошлом, вкус чая до сих пор кажется довольно специфическим, но это дело привычки, а вот шадди я не люблю. Хотя варить его у меня получается довольно прилично. Держу дома запас молотого колумбийского на случай, если привожу к себе любовника и позволяю ему остаться на ночь. Забавно — сейчас как раз такой случай, несмотря на то, что думать о развалившемся в моем кресле Алве как о любовнике до сих пор дико. Впрочем, то, что нам предстоит, любовью назвать не получится даже с очень большой натяжкой. Нелюбовь. Он принимает кружку осторожно, словно невзначай касаясь моей руки. Пьет сразу, обжигающе-горячим. Волнуется? Хорошо бы… Признаться, я до сих пор пребываю в легком шоке от того, что он согласился. Виду не подаю — даром, что ли, Голливуд предлагает мне контракт за контрактом? Вся штука в том, что я не понимаю, насколько готов к выполнению собственного же условия. Одно дело вообразить себе, как я со вкусом втрахиваю эту синеглазую тварь в матрац, намотав его длинные волосы себе на руку и заставляя прогибаться до хруста в позвонках, а другое — сделать это в реальности. Меня не тревожит возможность облажаться или не дотянуть до уровня Первого Любовника Талига — ни один из тех счастливчиков, которым было позволено остаться у меня на ночь, впоследствии не жаловался. Тот же Энрике не раз в порыве страсти скулил о том, насколько ему хорошо, и я уверен — деньги, которые я ему плачу за каждую ночь, здесь были ни при чем. Вопрос в том, что я, заварив эту кашу, изначально не собирался к нему прикасаться, уверенный в том, что Алва не согласится на подобное условие. То был злобный порыв, которому я поддался, желая избавиться от его персоны. Теперь же придётся как-то выходить из положения. Проклятый Ворон… Неужели ему так нужно? Настолько, что не грех и унизиться, лечь под того, кого совсем недавно ни во что не ставил, кого откровенно презирал? Тот последний взгляд, которым он смотрел на меня в том предавшем меня мире, словно я был последней мразью, я вряд ли смогу забыть — так не играют, он был честен, а потому, скорее всего, тоже помнит. Так зачем все это? Хочется спросить, но я воздержусь — честного ответа он мне не даст. — Превосходно, — он отрывается от чашки и поднимает на меня глаза, — если бы я мог предположить в тебе наличие такого таланта… Это он о кофе. Я зло фыркаю в ответ, не давая ему закончить: — Забудь, я был герцогом, а варить тебе шадди — удел прислуги. — Но сейчас сварил, — синие глаза хитро прищурились, и он с видом полного блаженства сделал ещё глоток. — Сейчас я не герцог, — снимаю через голову толстовку и, подойдя к бару, достаю для себя бутылку вина, очень похожую на ту, что пришлось оставить недопитой в пабе. Пробка поддается удивительно легко. Наполняю бокал и устраиваюсь в свободном кресле. Так символично — словно картинка из прошлого, вот только мы с Алвой поменялись местами: теперь он у меня в гостях и это он от меня зависит. Делаю глоток, за ним еще один… Понимаю, что на трезвую голову не смогу к нему даже прикоснуться: несмотря на всю его привлекательность, меня от него воротит. А откатить выставленное условие не позволяет гордость. Пью жадно, быстро, словно виноградный сок, и мечтаю скорее опьянеть. Тогда будет проще… Закрываю глаза, как тогда, в пабе, чтобы, не приведи Создатель, не выказать накатившей жалости к самому себе. А ведь мне совсем недавно казалось, что от прежнего Окделла остались только серые глаза да отцовский нос. Блядь… — Проблемы? — его голос, бархатный, как прокатившееся по гортани вино, обжигает и возвращает меня к действительности. — Никаких… — вру без колебания, я же актёр. — Признайся, ты не рассчитывал на мое согласие? — чувствую, как из моих рук забирают не совсем пустой бокал. Этот гад видит меня насквозь — даже то, что для меня самого ещё неопределённо. — Даже если так, это ничего не меняет, — открываю глаза. Он стоит рядом. Смотрит так, что меня тянет вцепиться ему в глотку зубами. — Насколько я помню, сроков мы не оговаривали. А стало быть, твоя герцогская задница может быть порвана и не сегодняшним вечером. — У меня мало времени, — замечает таким тоном, словно он на приёме у Фердинанда. Смотрит насмешливо и, поднеся мой бокал к губам, выпивает остатки вина. Не будь это гребаный Алва, я мог бы подумать, что он флиртует. Но нет, бред же… — Меня это не волнует, — замечаю спокойно, но тут же задаюсь вопросом: зачем я вообще притащил его к себе домой? Мог бы просто послать его на самых первых порах. — Я вообще ещё не решил, стоит ли игра свеч. Как человек неглупый, ты должен понимать, что мне нет ни малейшего резона возвращаться. Я умер там. У меня по возвращении даже имени не будет не то что доброго — просто законного. — Пусть это тебя не волнует… — Серьёзно? — я гляжу на него зло, выпитое вино размывает сознание и развязывает язык. — То, что я Окделл, не означает, что я клинический идиот. Кэртиане плевать на благополучие Повелителя Скал — даже если он будет до конца своих дней томиться в Багерлее, мир не рухнет. Отчего-то мне кажется, что прежде, чем сделать выбор, следует взвесить все плюсы и минусы подобного решения. Сейчас я на это не способен. Видишь, я пьян. — Ты обещал. — Разве? — я рассмеялся. Ему оставалось призвать на помощь лишь мою давно издохшую Честь. — Не ошибусь, если скажу, что ещё и пальцем к тебе не прикоснулся. К тому же наша договоренность была устной. — Слово герцога непреложно, — взгляд его глаз потемнел и сделался опасным. Всё наигранное благодушие, которое бывший монсеньор демонстрировал, попивая мой кофе, улетучилось. — Сварить тебе еще шадди? — фыркнул я. — Если ты запамятовал, напомню: я. Больше. Не. Герцог. Выбирай сам — либо ты даешь мне время на размышления, либо выметаешься и забываешь сюда дорогу.