Тень прошлого

Меня закружило… Нежданная порывистость, чужие губы — настойчивые, но в то же время удивительно мягкие и податливые — выбили из меня дыхание, разбудили дремлющего где-то в подсознательном зверя. Того, что просыпался в моменты, когда я отпускал себя, отчаянно вбиваясь в Энрике. Вместо испанца я, мертвецки пьяный, представлял себе Алву, даже не мечтая когда-нибудь дотронуться до оригинала: это было невозможным во всех известных смыслах. Теперь же синеглазая тварь, тень моего мутного прошлого, собственной персоной, покорно и добровольно шла мне в руки. Нужно было остановиться. Заставить себя думать о том, что Ворон никогда ничего просто так не делает и подобный выпад ничего доброго мне не сулит. Оттолкнуть. Но… я не смог. Ни остановиться. Ни подумать. Ни оттолкнуть. Опьяненный не только вином, вдыхая едва ощутимый, почти забытый запах морисских трав, идущих от его волос, пробуя вкус его губ, на которых больше не было насмешки. Руки жадно шарили по чужой спине, сминая и стаскивая с него пиджак. Сползая с кресла на расстеленный по полу ковер, я с запоздалым беспомощным сожалением понимал, что остановиться уже не смогу, чем бы мне это впоследствии не грозило. Распаленное злой страстью сознание мозаично фиксировало отчего-то рассыпавшиеся по черному ковру длинные, антрацитово-чёрные шёлковые пряди, горящие неожиданным желанием синие глаза, искусанные мною едва ли не в кровь губы. Добротная ткань его рубахи трещала — я не церемонился с пуговицами, он и сам не заботился о целостности собственной одежды — и в свою очередь стягивал с меня взмокшую в считанные минуты футболку. Шипя сквозь зубы ругательства на так похожем на испанский языке, вслепую боролся с молнией надетых на мне джинсов… Все выходило совершенно не так, как мне думалось. Нелюбовь — такая очевидная и естественная в нашем случае — с каждым мгновением переплавлялась в обнаженную на грани болезненности страсть. Ни капли нежности — это было неуместно — только взявшее верх над разумом дикое желание. Наверное, со стороны это выглядело скорее дракой, борьбой за первенство; впрочем, он безропотно уступил мне его очень скоро — как только убедился в том, что я распалился настолько, что остановиться уже не смогу. Уступил, опустился на спину, запрокидывая голову, обнажая горло, тяжело дыша. Забирай все до остатка. Ровно так, как было оговорено. Уговаривать меня не пришлось. Сейчас я бы взял его, даже если бы не было очевидного взаимного желания, даже если бы он был против — особенно если бы он был. Остатки разума покинули меня, когда он застонал, насаживаясь на мои растягивающие его пальцы, влажные от смазки. Опыт у меня в этом деле имелся, и немалый, и кажется, это стало для него неожиданностью. Синие глаза подернулись дымкой, взгляд поплыл, а распухшие от поцелуев губы были прикушены до крови. Член его вздыбился, почти касаясь живота, пальцы лихорадочно цеплялись за мои плечи, оставляя на коже следы. Не отводя взгляда от его лица, я нащупал простату, легонько надавливая и вызывая очередной кажущийся бесконечно долгим стон, одновременно сжимая его член у основания. Не стоит торопиться, эр Рокэ, наша игра только началась… О том, что ему не полагалось никакого удовольствия, я уже напрочь позабыл. Как и о том, что вообще не собирался его трогать. Вообразить его таким я не смог бы никогда, даже имея самое богатое воображение в этом свободном для секса и полном разнообразных удовольствий мире. Думать о подобном в покинутой мной Кэртиане мне даже в голову не приходило — почти до самого конца я плавился, воображая подле себя нежнейшую и прекраснейшую из женщин. Теперь же, глядя в искаженное сладчайшей мукой лицо моего заклятого врага, покорного и покоренного, хотелось праздновать над ним победу бесконечно, выпивая его до дна. Не грубо, растрахав не знавший прежде подобного издевательства зад до кровавых трещин, а глумливо-неспешно, заставляя его скулить, подобно Энрике, умолять в голос, сходить с ума от похоти и желания излиться, а после этого… Потом хоть в сам Лабиринт. Хватило бы только выдержки… Входя в него — растянутого, горячего, влажного от смазки, — я едва удержался, чтобы не рвануть с места в карьер, с трудом подавив подкативший к горлу стон. Он к этому времени принял коленно-локтевую позу, но даже в столь унизительной позиции не выглядел жалко. Он умудрялся выглядеть потрясающе, лишая меня этим своим видом возможности мыслить, обнажая животные инстинкты и делая их основными. Кончили мы одновременно. Задохнувшиеся, мокрые, с дрожащими конечностями… Я упал на него сверху, долго не в состоянии обрести возможность связно мыслить, да что там — просто пошевелиться. Такого секса в моей отнюдь не бедной половой жизни ещё не было. Мы расплелись, я со стоном сумел наконец скатиться с него, вытянулся на ковре и наткнулся на его взгляд. Странный, совершенно неуместный сейчас, заставивший меня одновременно подобраться, протрезветь и испугаться. Синие глаза смотрели на меня со смесью смертельной тоски и вины. Так не должен был смотреть человек, только что переживший охуительный оргазм. Как угодно, но только не так… Прежде, чем я успел понять, что происходит, он вскинул руку, в которой серебристо сверкнула молния лезвия, и ударил меня в грудь. Боль не была сильной, так как тело ещё не оправилось после пережитого удовольствия, но в глазах потемнело мгновенно. Перед тем, как провалиться в темноту, ускользающее сознание зацепилось за его побледневшее лицо и единственное слово, произнесенное горьким шёпотом: «Прости».