Тень прошлого

Темнота отступала так же стремительно, как нахлынула. Уже спустя несколько секунд я обнаружил себя стоящим в темной комнате, освещённой свечами и пляшущим за каминной решеткой огнём. И прежде чем я успел удивиться, мой взгляд упал на зажатый в незнакомых, слишком молодых для меня пальцах золотой перстень с кроваво-красным камнем. Твою же мать! Не может же это действительно оказаться правдой? Свободная от украшения рука скользнула по груди, куда ударил кинжал Алвы, нащупывая плотную ткань колета — застёгнутого, несмотря на духоту вокруг, на все вычурные серебряные пуговицы. Неужели я… Взгляд затравленно метнулся к стене, на которой, как и было положено, ухмылялись кабаньи головы. Я зажмурился. Живо вспомнилось всё, что случилось со мной, кажется, совершенно недавно: безумный, лишивший меня остатков ума секс, извивавшийся подо мной Алва, бесконечно острое удовольствие и последовавший за ним предательский удар. Распахнув глаза, я снова тупо уставился на зажатый в руке перстень с ядом. Перед глазами все поплыло, в коленях появилась слабость… Я слепо пошарил в воздухе, неосознанно ища опору. Перстень Эпинэ, ещё не открытый и зажатый как будто в чужих пальцах, хищно поблёскивал в трепещущем свечном свете. В тот же миг я почувствовал появившуюся из сумрака опору. — Дыши, слышишь, — произнес шёпотом подхвативший меня Алва, — теперь всё будет хорошо, Дик… Его голос позволил мне сосредоточиться и не рухнуть на пол. Он придал мне сил, возрождая задавленную шоком злость. Я резко дёрнул рукой, освобождаясь от его непрошенной поддержки. — Хорошо, говоришь? — очень медленно, испытывая приступ дурноты, я повернулся к нему, мимоходом удивляясь забытому звучанию собственного голоса. — Так ты считаешь? Его лицо было бледным и серьёзным, почти таким же, каким я его видел перед тем, как умереть. Только сейчас Алва снова был привычным: герцог, Первый маршал, одетый в чёрно-синий колет, шёлковую рубаху, при кольцах. И глядя на него, я был совершенно уверен — он так же, как и я, прекрасно помнит всё, что случилось с нами в Лондоне. — Я должен был это сделать… — его ладони осторожно легли мне на плечи. Меня мутило. Еще миг, и я испорчу ему дорогущий кэналлийский ковер. Хотя… вряд ли — я не ел ничего уже… Блядь, я даже не мог сказать сейчас, что и когда ел в последний раз. Учитывая время и место моего возвращения, вряд ли внутри меня осталось хоть что-то из выпитого или съеденного в Лондоне. От моей жизни на Земле сейчас вообще ничего не осталось, кроме, пожалуй, памяти. — Ты нужен здесь…. — продолжал уговаривать Алва, поглаживая сквозь ткань колета мои сведенные судорогой плечи… Я его почти не слышал. В ушах гудело. Он что-то говорил о новых шансах, о том, что всё можно переиграть заново, что мы можем избежать допущенных раньше ошибок. У меня же в голове крутилось сейчас только одно: «Какая же тварь! Не желаю ни видеть, не слышать!». Как только эта мысль оформилась во мне, оттесняя дурноту, и позволила вздохнуть полной грудью, я, не говоря ни слова, сбросил с себя его руки. И тут же взял одну из них, развернул ладонью вверх и медленно, словно в ретроспективной сцене одного из моих фильмов, вложил ему в руку не тронутый ядовитый перстень. После так же медленно поднял глаза к его лицу. Кажется, на тонких губах, искусанных мною до крови, но не сохранивших на себе ни единого следа об этом, мелькнула улыбка. — Дикон… Я не стал его слушать. Рука моя сама сложилась в кулак — именно так, как он когда-то очень давно учил своего глупого и наивного оруженосца, и всё так же, не говоря ни слова, я его ударил. В нос. А после, чеканя каждое слово, не дожидаясь, пока он придет в себя или остановит лившуюся из носа кровь, произнес: — Ты добился, чего хотел. Вот я здесь. — Говорил я спокойно, но хотелось кричать в голос, так, чтобы со стен попадали чучела. — Радуйся, отсталый, загнивающий и не имеющий будущего мир! Исторгнутый тобой Повелитель вернулся! — я перевёл дух, убедившись, что Алва меня слушает, а потом всё же не выдержал и закричал:  — Думаешь, я должен упасть тебе в ноги за то, что ты, ловко вывернув бытие, даришь мне еще один шанс? На хер иди, Алва! Я тебя знать не желаю! Так странно звучали эти слова, сказанные срывающимся на фальцет голосом молодого мальчишки, который был в подчинении у этой бессовестной твари. Но его юношей я больше себя не чувствовал. Что бы ни приключилось с моим телом, внутри себя я был тем Ричардом, у ног которого лежал другой, совершенно иной мир. А стало быть… — Пора заканчивать с этим, Алва. Надеюсь, ты в состоянии понять, что я не останусь при тебе больше ни дня? И насрать мне на то, освободишь ли ты меня от ёбанной присяги оруженосца. — Ричард… — кровь, заливавшая его лицо и ворот, выглядела как-то неестественно, как халтурный, слепленный недоучкой-визажистом грим. — Забудь. — Я развернулся на высоких каблуках и направился к двери. — Мы больше не должны ничего друг другу. Клятва оруженосца приносилась не на крови, так что я вполне переживу, если ты не вернёшь мне ее. Прощайте, герцог. И лишь когда за мной тяжело хлопнула дверь его кабинета, я остановился, подавляя озноб и только сейчас задумываясь о том, куда идти дальше. «Прощайте, герцог», — это, конечно, замечательно, но только на словах. А на деле-то что делать? Шаг, другой… Одно я сейчас знал совершенно точно: останавливаться не стоит, нужно уходить отсюда, пока монсеньор не утер кровавые сопли и не решил остановить зарвавшегося юношу любым из имеющихся в его распоряжении способом. Куда идти? Да шут его знает, лишь бы не останавливаться. Сбежав по лестнице и не говоря ни слова выскочившему мне навстречу Хуану, зацепив его плечом и едва не сбив его с ног, я выскочил из дома в сторону конюшен, удивляясь тому, что Алва до сих пор не поднял крик. Сбегать недостойно герцога. Но, блядь, теперь я не был тем герцогом, который скорее умер бы, чем уронил бы бегством собственное достоинство. Плевать я хотел на все фанаберии глупого юноши, замороченного предками, очарованного коронованной шлюхой и оболваненного старым пидорасом Штанцлером. Всё пустое. Сейчас я вообще был непонятно кем, и для того, чтобы разобраться во всем этом, мне нужно было время. И желательно — о-о-очень большое расстояние, разделявшее меня и Ворона. А потому бежать я мог лишь в одно место — домой, в подпиравший полуразрушенными башнями серое небо Надор.