Некуда ближе нам

Лука не ждал, что Элиотт побежит за ним. То свинцово-мрачное «Прости, я так не могу» было ничем больше, чем просто криком отчаяния. Вымаливать на коленях прощение и сыпать клятвами в любви — это не из их истории. Луке было нужно совсем другое. Немного ясности, правды и поддержки. Чтобы думать о будущем без липкого страха и груза на шее, который утягивает на дно. Он хотел понять, как жить дальше. Элиотт снова смотрел на него с улыбкой, но уже другой. Не тем светлым, легким лучом солнца, пробивающимся по весне. Рваной грустью, вытасканной из-под ребер, где живет темнота и холод. Луке удавалось пробиться внутрь, рассеять темноту и страхи, но всё прошло даром. Как будто прикладываешь к ране подорожник, пытаясь остановить кровотечение. Но рана слишком большая и глубокая, и ты попросту теряешь время. Может, Луке нужно было больше времени, чтобы разобраться? Может, всё было не так просто, как казалось вначале? Лука прижимается затылком к стеклянной двери, успокаивая сбившееся дыхание. Он поступил так, как поступает всегда. Позорно сбежал, скрылся из виду, как преступник. Если преступник он, то кто тогда Элиотт? Жертва? Лука больше не может его винить. Он скучал по его голосу, мягкому и обволакивающему. Он скучал по его едва уловимому запаху, который был его личным успокоительным. Он скучал по его улыбчивым счастливым глазам, из которых безошибочно считывал мысли и желания. Лука и раньше догадывался, что они хранят немало секретов, но медленно разгадывать их было только в радость. Он бы разгадывал е г о дни и ночи, неделю за неделей, месяцами. Долгие годы, лишь бы ближе к вечности. В какой-нибудь вселенной у них есть больше, чем целая вечность. Только они вдвоём. Вдали от чужих взглядов, требовательных и сердитых. Лука чувствует, будто кто-то к нему подкрадывается. Шагает осторожно, почти бесшумно. Наверное, Дафна или Ян. Он резко распахивает глаза и больно ударяется затылком о стекло. Почему Элиотт приносит ему так много боли — и душевной, и физической? Бинт усеян алыми пятнами крови. Теперь ещё и на голове будет шишка. Он думает о таких мелочах, что самому становится смешно. — Почему ты так со мной поступил? — Лука первым подаёт голос, сохраняя безопасную дистанцию. Лука знает, что Элиотт близко не подойдёт, если он не позволит. Ему хочется прикоснуться так трепетно и нежно, как раньше. Провести ладонью по волосам, коснуться губами к губам. Но мигающая картинка поцелуя в голове никуда не делась. Она все ещё в мыслях — жужжит, вибрирует, душит. — А ты? — у Элиотта красные от недосыпа глаза, но на губах привычная улыбка. Не искорки радости во взгляде — только горечь, смешанная с усталостью. Улыбка — это защитный механизм, вырабатывающийся годами. Он никогда ещё не подводил. Человеку можно с легкостью внушить то, во что он хочет верить. Элиотт внушил Луке, что «они» — ошибка. Что «вместе» — за гранью нормы. Что «любовь» — выдумка, которая со временем выветрится из сердца, не оставляя следов. Он выключал свои чувства, совершал безумные глупости, но в один момент всё вышло из-под контроля. Он не смог убедить себя в том, что Луке без него будет лучше. Они — навсегда. Вместе — целая жизнь. Любовь — их спасение. — Что ты имеешь в виду? — Лука поднимает на него глаза, полные слёз. Элиотт пошатывается на ногах, стискивая зубы от боли. Только он виноват в том, как себя чувствует Лука. Его злость, обида и слезы — вина Элиотта. Он должен был оградить, защитить от своего безумия, но Лука пострадал. Элиотт не решается посмотреть ему в глаза. — Ничего, забудь, — Элиотт цепляется глазами за его перемотанную руку. Что с ним произошло? Откуда эта рана? У него внутри не рана, а зияющая дыра. Элиотт выкромсал её ножом, не оставляя живого места. Он совершил огромную ошибку, когда позволил себе поддаться. Снова почувствовать то, что умерло рядом с Люсиль. Снова вернуться к жизни, выбравшись из мучительных кошмаров. Провести черту между реальностью и болезнью, которая живёт в его голове. Любовь — это тоже болезнь. Затяжная и опасная. — Говори, я хочу знать правду, — в голосе Луки чувствуется решимость. Его глаза застланы пеленой слёз, но он не позволяет себе сломаться. Элиотт восхищается им. Наверное, это полное безумие. Восхищаться человеком, которому причиняешь боль, — это не нормально. Элиотт никогда не был нормальным, и то, что Лука разговаривает с ним сейчас, — большая удача. Шанс, от которого Демори добровольно отказывается. — Мне нужно идти, — Элиотт поправляет лямку рюкзака на плече, отворачиваясь. Возможно, он пожалеет о том, что сделал. Возможно, Лука смертельно возненавидит его и не сможет простить. Но это будет лучшее решение для него. Луке нужна спокойная жизнь с человеком, который будет стабильным в своих поступках. Который сможет позаботиться о нём и одарить любовью. Элиотт может дать ему любовь, но остальное… Разум не подчиняется ему. — Ты любишь меня? — Лука выпаливает ему в спину то ли с надеждой, то ли на прощание. Это не просто вопрос. Это желание выжить. — Ты знаешь, — Элиотт останавливается посреди коридора, но не оборачивается. Он никогда не произносил трех заветных слов, которые стали уже шаблонными в последнее время. Ему не нужно было что-то доказывать и сворачивать горы: Лука должен был чувствовать. Лука знает правду. У Элиотта потеют ладони, а сердце будто вовсе не живое. Он почти не слышит его стука. Он почти не чувствует себя живым. — Не знаю, — Лука выдыхает обреченно и разбито. — Я совсем тебя не знаю, Элиотт. Как раскаленным лезвием полоснули по горлу. Несколько слов, и Элиотт больше не дышит. Жадно глотает воздух и рассматривает пустой коридор. Наверное, они пропустили урок. — Тебе и не нужно, — выдавливает он, делая шаг вперёд. Теперь это правильное решение. Лука не должен знать, кого полюбил. Лука не должен ломать свою жизнь из-за него. — Что? — одинокая слеза сбегает по щеке Луки, и он судорожно ждёт, что Элиотт вернется к нему. Вернется в его жизнь. Вернется в его мысли. Вернется в его сердце. Только там ему и место. — Прости, — Элиотт бросает с горечью, оставляя Луку одного. Луке больше не хочется плакать. Ему больше не хочется жить.