Заклятье забвения

Никогда не лги. Ведь правда рано или поздно всплывет наружу. Люциус Малфой знал это, но все равно каждый день, упорно и незаметно для остальных, продолжал лгать, высоко подняв подбородок. За его редкими светло-русыми ресницами скрывались холодные, как лютая зима, глаза, в которых ложь купалась как естественное дополнение. Она таилась, будто бы хищный зверь, и в его улыбке: таинственной, неземной, той, от которой люди напрочь забывали, что ложь вообще существует. Даже в каждом его движении, доведённом до автоматизма аристократическим воспитанием, скрывалась ложь — ведь не может быть человек столь идеальным. Ложь была броней семнадцатилетнего Люциуса, вечной спутницей, которая отчего-то не покидала юношу, а, наоборот, затягивала, соблазняла. Ее путы вились вокруг него, словно неотделимый ореол, словно крылья ангела, полной противоположностью которому являлся циничный и самоуверенный мистер Малфой. Когда люди смотрели на Люциуса — они теряли самих себя. Его породистый холод был раком, который разрастался внутри каждого представителя этого семейства. Он путался среди сосудов, сухожилий, укрывал кости и проникал в кровь — голубую, на самом-то деле. У этой болезни даже запах свой был — запах гуляющего ветра Северного моря, моря слез падших и побежденных, побежденных этой фамилией, в которую было вложено так много величия, что челюсти сводило и кричать хотелось. Кричать — раздирая глотку, срываясь на дикий хрип — кричать, потому что страшно… Сколько веков этим стеклянно-серым глазам? А платиновым, будто бы сединой вылизанным, волосам? А лицу, каждый дюйм которого на самом деле вылеплен из идеальных генов? Родовой лёд на этих чертах вечен, как сама жизнь: они, словно семейное наследие, с каждым поколением приумножающееся в разы, делающееся ещё подлинней, породистей. Никогда не смотрите Малфою в глаза — в них лёд веков, прошедших через это идеальное лицо. В самом Люциусе пустота такого размера, такого соотношения, что страшно становится. Заглянешь в глаза — не увидишь ничего. Мороз по коже, долгое падение и порхающие бабочки в животе. Жизни в этих глазах нет. Да и смерти, впрочем, тоже. Только бег веков — необратимый, как и само существование лжи. За спиной у семнадцатилетнего юноши — сотни жизней предков. Каждый из них смог оставить свой отпечаток. Малфой-мэнору было около двухсот лет. Это огромное, на первый взгляд, строение после длительной экскурсии стоило считать невероятно-огромным и принимать не как особняк, а как целый замок с надлежащими территориями: большим садом, переходящим в парк, тремя живописными озёрами, лесом, прямо примыкающим к огражденной территории, и внушительных размеров склепом, в котором были похоронены абсолютно все Малфои… Никак нельзя остановить бег времени. Картины в их доме висели на каждом шагу. Золотые, на самом-то деле, они таинственно сверкали в свете свечей, иногда маня, иногда отталкивая своей темнотой взор проходящего мимо… Скольких он обманул? Завлечь жертву. Очаровать. Вынудить подчиниться. Победить. Это уже не просто игра — почти смысл существования. В шесть лет юный мистер Малфой прочел свою первую книгу — что-то о путешественнике, а в тринадцать уже читал обширную работу по психологии. Девочки в школе становились в очередь, чтобы обмолвиться с ним хоть несколькими словечками, но со временем этого стало мало обоим сторонам, и все действо зашло в темные коридоры, закрытые туалеты и личные спальни. Ребята в школе шутили — переспать с Малфоем, как потрогать кроличью лапку на удачу. Колоссальное наслаждение Люциус получал, осознавая, как сильно отличается от невзрачной серой массы. Он часто носил черные строгие брюки, рубашку белее белого и пиджак с запонками из платины. Люди оборачивались на них с отцом — таких омерзительно похожих, что непонятный ком к горлу подкатывал. Поэтому сейчас, сидя в кресле напротив Абраксаса, юный Малфой смотрел в зеркало. Иногда это раздражало — быть копией другого человека, особенно когда эта копия тебе так ненавистна. Отец сидел за письменным столом, слегка наклонив голову, словно задумчивый орел на золотой жердочке в клетке. Волосы его были зачесаны назад, и казалось, вот-вот сольются с не в меру бледной кожей. Глаза, словно два пустых омута, бегали по каким-то важным документам. — Чай, кофе? — мистер Малфой отложил бумаги на край стола. Под лучом солнца, проникшим сквозь просвет между темно-синими шторами, сверкнул фамильный перстень. — Я похож на длинноногую журналистку? — даже с родным сыном этот мужчина не мог отбросить в сторону свои аристократические манеры. — В таком виде ты сойдёшь даже за первокурсницу, — Абраксас осмотрел сына, одетого в простую футболку поло и бежевые брюки. — Мило беседуем. — Мы могли бы все обсудить вчера, если бы ты не уехал на ночь глядя. — Я поэтому и уехал. — Люциус, хоть сопротивляйся, хоть нет, но тебе придётся проявить послушание. Два взгляда, будто бы отражения в зеркале одного и того же человека, сцепились в негласной борьбе. Часы пробили двенадцать дня. — Сын, твое будущее — это моя забота. — А я думал, будущее каждого человека — это его собственный выбор, — Люциус комично развел руками, покачал головой. Скрыл боль и обиду на отца. — Мне кажется, я и так предоставил тебе слишком много свободы. — Нет, тебе просто плевать на мои занятия, пока они не портят имидж семьи. Абраксас устало выдохнул. Под его глазами уже давным-давно залегли фиолетовые круги, щеки впали, румянец сошёл. — Я не собираюсь вновь с тобой спорить, у меня и так много дел. Скоро приезжают Эвансы. Будь добр, веди себя, как подобает. — А если я не хочу? — путей к отступлению, на самом деле, уже и нет. Есть слово главы семейства, которое в этом доме уважалось веками. Есть долг и правила, от которых уже тошнит. — Прилично себя вести? — Александр изящно поднял бровь. Издевается. А Люциус внутри содрогается от хохота. — Жениться на родной кузине. Проникновенным взглядом Александр взглянул в лицо сына и с таким же невыносимым пониманием ухмыльнулся. — Ты сам знаешь в какой ситуации оказалась семья Лилиан. Этот брак поможет ее отцу сохранить бизнес и положение. Вот он. Вот он, тот самый отвратительный и чёрный холод, который растекся по спине, клейко стек в живот, да так, что кровь, казалось, застыла в жилах. Еще чуть-чуть. Еще пара жизненно-необходимых секунд, чтобы попрощаться с тем, что до этого момента по-настоящему не ценил. Свобода… Она любит уходить незаметно. Так же, как от Люциуса Малфоя незаметно ушла частичка его прежней, сравнительно беззаботной жизни. — А тебе он поможет потерять меня навсегда. Как опуститься в воду с головой, без надежды вынырнуть. — Ну что же, Люциус. На войне не без потерь. Август, чистый как улыбка младенца, веселился в Малфой-мэноре с самого утра. Озорные лучики солнца то и дело заглядывали в витражные окна, искали своё место на сверкающем хрустале и бледных лицах, изображённых на портретах в золоченых рамах. Они были, будто бы живые, и, переговариваясь, гоняли шустрый ветерок по просторам всего поместья… Когда Люциус успел возненавидеть отца? Это грязное, липкое чувство росло в нем с самого детства. Абраксас дарит Министру Магии верного скакуна Люциуса, даже не спросив его. Абраксас поднимает руку на домовика. Абраксас топит камин магловскими книгами сына. Абраксас обещает, что сделает все возможное, чтобы поставить маму на ноги, но она не встает — умирает. Человек не властен над смертью. А она, порой, бывает так хитра, что забирает лучших из людей. Тиара Лестрейндж была светлым лучом в жизни обоих Малфоев. Она вышла замуж за Абраксаса, будучи семнадцатилетней девчонкой с кучей мечтаний и надежд. Брак с мужчиной в два раза старше нисколько не повлиял на юное сердце Тиары, наоборот, сам мистер Малфой стал чувствовать себя рядом с ней моложе. В те счастливые дни на лицо обычно хмурого Абраксаса вернулась улыбка. Он кружил жену на руках, узнав, что та подарит ему наследника, и горячо любил остальные годы после рождения Люциуса. А потом случилась вторая беременность, неожиданный выкидыш и море бессилия в глазах врачей. Слабая здоровьем Тиара ушла из жизни тихо в ночи, после себя оставив лишь воспоминания… Воспоминаний о волосах, золотистых, блестящих и тонких, словно паутина, бережно сплетенная пауком-волшебником. Воспоминаний о зеленых глазах, ярче и теплее которых, наверное, не было во всем мире. О светло-бежевой коже, мягкой, нежной, с еле заметными морщинками на пальцах и румянцем на щеках. О лице, которое, вероятно, было создано самой Морганой Ле Фей: выступающий вперед тонкий, островатый нос, изящный изгиб полных губ, чуть приоткрытых от еле-заметного вдоха, маленький подбородок… Навсегда закрытые глаза. Всего этого Люциуса лишил отец. Лишил семьи и дома. Ведь домом был не замок — домом была мама. Почему юный Малфой до сих пор был частью этой семьи? На его личном счету было море денег, знакомства помогли бы начать с нуля. Он мог уйти в любой момент, и даже уходил, но почему-то всегда возвращался. Как ни странно, в Люциусе жила вера — единственное, что досталось ему от матери. Он верил в свою силу и дар убеждения, верил, что решения отца обойдут его судьбу стороной. А теперь вся его вера рушилась, и Малфой опять задумывался о побеге, но передумывал — сломленный смертью жены, Абраксас никогда не сможет пережить уход единственного наследника, а точнее, свое фиаско перед аристократическим обществом. Поэтому теперь Люциус становился простой пешкой. Пешкой, которая сейчас медленно двигалась по своей шахматной доске, не имея права на отступление. Малфой встряхнулся. Да, утро было паршивым, но это не значило, что весь день будет таким. Тем более, выйдя из кабинета отца, он наконец-то развернул полученную ещё утром записку «Место встречи изменилось. Жду на Эбби-роуд. С.О.Б»

***

Сириус Блэк не знал слова стоп. Он любил гонки, драки, любил разноцветные вспышки от заклинаний. Его жизнь была наполнена красками — синими, зелеными, красными. Сириус вращался в калейдоскопе. У него было много друзей, и у каждого из них был свой цвет. Он сидел на краю подоконника и смотрел. Трава была слишком зеленой, а голубое-голубое небо вот-вот грозилось проглотить юношу целиком. Облака, будто бы куски белоснежной ваты, парили где-то вверху, играя в догонялки с солнечными лучами. Последние летние дни пролетели незаметно. Блэк слез с подоконника и поморщился от боли в перевязанной руке. Это лето было первым, которое Сириус провел в одиночестве — дядя Альфард укатил в кругосветное путешествие с какой-то маглой, а уже совершеннолетние друзья погрязли в семейных делах. Блэк и сам бы погряз, но ему довелось уйти из отчего дома еще в шестнадцать лет. Они с семьей тогда разругались в пух и прах, так что ни о каком существовании под общей крышей и речи не шло. Скандал назревал медленно, но неизбежно — обычная помолвка превратилась в настоящую битву. Минуты препирательств, оскорблений, побег и вот юный Блэк оказывается на улице с одной лишь волшебной палочкой. Было страшно и до боли обидно. Не каждый день лишаешься семьи. Таким был конец его истории детства. Теперь — безбашенная юность, полная приключений и интриг. Темной ночью дядя Альфард подобрал его с улицы как бродячего пса. Впустил в дом и обогрел. У Сириуса не осталось ни денег, ни каких-либо вещей, ни семьи. На следующее утро юноша собирался уйти, но старший Блэк не позволил. Альфард многие годы после смерти своей горячо любимой невесты жил один, и когда племянник оказался у него в доме, не смог отпустить. Именно тогда Сириус обрел своего настоящего отца. Юноша вышел из комнаты. Стена напротив была украшена гербом рода Блэк: серебряное повышенное стропило на черном поле, разделяющее две серебряных звезды и такой же серебряный меч. Несмотря на все беды, что принес Альфарду его чистокровный род, он не уничтожал семейные реликвии и не замазывал стены. Кому бы не понравилось быть королем? Над гербом сверкал девиз: «Toujours Pur» (Всегда чистый). Наверное, эта красота висела здесь, чтобы напоминать Сириусу о душе. Благо, сегодня он додумался помыться. Внизу раздавались какие-то голоса. Юноша прислушался. — Добрый день, мистер Малфой. Морти вовсе не ожидал гостей, хозяин Сириус не предупреждал о гостях... - проигнорировав лепетание домовика, Люциус вошел в прихожую. — Привет, Морти. Ты бы получше следил за часами своего хозяина, — а вот и язвительность, никогда не исчезавшая из голоса друга. — Он как всегда опоздал. - Не опоздал, а задержался, - обнаружил себя Сириус. - Успокойся, Морти, займись лучше делом. - Что прикажет хозяин? - Да делай что хочешь, - Сириус махнул рукой, - лишь бы под ногами не мешался. Морти тут же поклонился и исчез в воздухе. — Я так и знал что не стоило тебя пускать в это увлекательнейшее путешествие «Покажите короля народу простому». Исхудал бедняга. Лица на тебе нет. — Здорово, Блэк, — Малфой крепко и с радостью сжал его руку, а потом стукнулся плечами. — Ты тоже ни капли не изменился. Все так же плохо дерешься. — Пустяки, — Сириус махнул рукой. — Гремучая ива бьется больнее, чем этот сопляк. — Так ты его сделал? — А то, — Блэк деланно замахнулся рукой, потом второй, а потом скривился от неосторожного движения и ухватился за перевязанную руку. — Ау! Юноша словил на себе пристальный взгляд Люциуса. Иссиня черные волосы Блэка за лето отросли почти до плеч, черты лица стали выразительнее и грубее, фигура приобрела жесткие очертания. Знакомые Сириуса называли его драки ребячеством, но сам Малфой думал иначе. Ребячество — сохнуть по какой-то девчонке. А Блэк бился на смерть. За все лето он надрал задницы десяткам ублюдков. Он, черт возьми, не зря качался как вшивый бодибилдер все лето. Он победил. Наверное, старые забавы перестали давать Сириусу желанную дозу адреналина, потому что уже в начале лета он стал полноправным членом бойцовской организации. Все было предельно просто: каждую пятницу он и ещё несколько десятков людей собирались в подпольном клубе «Бордо» в самом центре Лондона, чтобы делать ставки. Веселье длилось до тех пор, пока Сириус не проиграл солидную сумму, и сам вышел на ринг. Бои насыщали Блэка свободой. Каким-то её странным оттенком. Выходя на ринг, он был уже не человеком — животным, чья единственная цель была выжить. И Сириус выживал. Карабкался, сдирая кожу, уворачивался, зарабатывая ссадины, но продолжал бороться, цепляться за последнюю ниточку, за жизнь. В первом бою юноша получил сильное сотрясение, во втором — переломы рёбер и ноги, в третьем заработал шрам на лице, а в четвёртом наконец победил. Эта победа была слаще всех испанских вин и девичьих улыбок. Эта победа была равносильна рождению нового человека. Получив ее, Блэк наконец перестал проматывать дядино состояние и кутить в клубах до посинения. У него наконец появилась цель — стать сильнее, и Сириус упорно следовал ей, будто бы драться было его жизненным предназначением. С тренировками ему сильно помогал Альфард. Он не по наслышке знал, как и когда нужно тренироваться, что есть, что пить, сколько спать. Блэк в свои семнадцать тоже был частым гостем бойцовских клубов, и его тело до сих пор носило отпечатки минувших дней. Шрамы, синяки, перекатывающиеся под кожей мышцы — все это украшало. — Как жизнь? — спросил Малфой. Комната Сириуса была светлой и просторной. Большая кровать с резной деревянной спинкой в изголовье, высокое окно, задернутое длинными бархатными шторами, большая люстра, из которой торчали огарки с восковыми сосульками, и платяной шкаф размером с три коморки Кикимера. Все помещение было заставлено исключительно дорогой мебелью из красного дуба и выполнено в цветах любимого Блэком Гриффиндора. Он лично менял цвет стен из изумрудного в насыщенный бордовый и завешивал причудливую лепнину на стенах плакатами. Здесь висели логотипы «Пушек Педдл», «The Beatles», «Kids of heaven», а так же вырезки из журналов с мотоциклами и голыми девчонками. Находясь в этой комнате, человек чувствовал себя между двумя столкнувшимися мирами — эстетически красивое оформление комнаты, дорогущая мебель и до блеска отполированный пол буквально тонули под красно-золотыми тонами, хаотично расклеянными плакатами и всеобщим бардаком. То тут, то там из полностью не закрытых тумбочек свисала одежда, все горизонтальные поверхности были завалены пластинками и недочитанными журналами, а под кроватью, как полагается, валялась кучка отвергнутых носков. — Я уж думал, родители изловили тебя и используют в роли домовика, — протянул Люциус, разлегшись на небольшой софе. Сам Сириус сидел на чужом расчищенном от всякого хлама столе и мотылял ногами. — Нет, если бы словили, то замариновали бы мою башку так же, как и эльфийские. Только висел бы я не в коридоре, а над матушкиной кроватью. Я красивый трофей, — Блэк улыбнулся той улыбкой, от которой девчонки впадали в беспамятство. —  Мерлин, Малфой, и как тебя земля только носит? — Кончай уже, Сириус. Я и так за лето наслушался: «Мистер Малфой, как ваши дела в Хогвартсе?», «Мистер Малфой, вы чего-то желаете?», «Мистер Малфой, вы не хотите трахнуть мою дочь? Ну, после свадьбы, разумеется!», — из сидячего положения Люциус плавно перекатился в лежачее и подкинул свою палочку вверх. — Будто бы меня волнует их мнение. — Я так понимаю, Флора теперь не будет с нами любезна. — Наши отношения с Флора всегда были, есть и будут дружескими. Тебе не понять. Нет ничего круче секса по дружбе. — Разве что секс с мужиком. Сириус подмигнул другу и засмеялся. Малфой схватил с пола не первой свежести носок и запустил его прямо Блэку в лицо. — Своими носками бросайся, — возмутился юноша. — Моими носками занимаются эльфы. — Морти даже заходить сюда боится. Наверное, думает, что здесь его сожрет один из этих плакатов. — Вот почему здесь такой срач, — на глаза Люциусу попался свежий выпуск Пророка. — Тоже видел? Нападение на Мистик Тру Получены срочные сведения из Мракоборческого центра! Как сообщает глава Мракоборческого центра, Генри Смит, вчера, ровно в 18:00, группой неизвестных лиц было совершено нападение на небольшую деревушку Мистик Тру, которая находится на окраине Хэмпшира. Нападающие скрывали свои лица чарами и разгромили весь поселок, в котором числилось около двух сотен человек. Когда мракоборцы прибыли на место, неизвестные уже скрылись с места преступления, оставив в поселке одного-единственного человека, который пожелал остаться неизвестным. Ужасное исчезновение двух сотен человек наталкивает на пренеприятнейшие мысли. Подробнее на странице 3… Что скрывало Министерство? Не так давно в пресс-службу поступила информация, предоставленная главой Мракоборческого центра, Генри Смитом. Он сообщил, что за последние полтора месяца бесследно исчезло или было убито больше сотни человек, большинство из них — маглорожденные. На вопрос, почему же Министерство так долго скрывало исчезновения, мистер Смит ответил так: «После первой же пропажи Министр Магии, Гарольд Минчум, запретил разглашение данной ситуации под страхом обвинения в государственной измене». Как выяснилось, последующие пропажи Министерские работники тщательно скрывали, пока не произошло нападение на Мистик Тру. «Скрывать ситуацию ради того, чтобы не сеять панику, стало бесполезно. Мракоборцы активно действуют и расследуют дела о пропажах, но и простые люди должны быть на чеку, » — говорит мистер Смит. Подробное описание пропавших смотрите на странице 5… — Пожиратели совсем озверели! — Жестоко — оставить в живых лишь одного. — Для них это великодушный поступок. Ребята замолчали. Сириус взглянул на друга. Слизерин был непроглядным туманом, а Малфой в нем — молнией. Безразличный к чужому мнению, гордый, циничный и величественный. Он являлся неотъемлемой частью этого тумана. Главным игроком — молнией, которая поражала, подчиняла и устрашала. Вычищенный генами до последней капли крови, наследник подонков с золотыми сейфами по всему миру, великолепный-помпезный-величественный до того, что челюсти сводит. Малфой. Он мог быть противнейшим из людей. Мог относиться к первокурсникам, как к личным рабам, мог унижать, игнорировать. Мог надираться в хлам, мог крутить с чужими девушками, мог прятать под подушкой наркоту. Мог делать все, что заблагорассудится. Он все равно оставался иконой, на которую молились. Поэтому о том, что отец Люциуса один из самых ярых Пожирателей, предпочиталось умалчивать. Знали все. Мало того, все ждали, когда Люциус наконец перестанет закатывать рукава своих рубашек. Но пока он сидел в футболке и молчал. Наверняка думал о том, о чем и Сириус. Что рано или поздно его руку тоже изуродует метка. И когда этот день наступит, его жизнь будет подчинена змеевидному уроду-расисту. Впрочем, как и жизнь семьи Сириуса. — Скоро в Хогвартс, — мечтательно протянул Малфой. — Уже не терпится порадовать МакГонагалл своим присутствием. Парни переглянулись и прыснули. В прошлом году они совершили одну из своих самых безумных шалостей — превратили Большой Зал в лесную поляну, трансфигурировав столы в деревья, а скамейки в траву и кусты. Преподавательский стол любезно «согласился» быть пещерой, в которой профессоров ожидал еще один сюрприз — пропавшая пару дней назад миссис Норрис. Спустившись утром к завтраку МакГонагалл обезумела от ярости, но три недели отработок стоили того, чтобы отомстить Филчу и его драной кошке за изъятие личного имущества в виде контрабанды из Сладкого Королевства. — Интересно, у Забини выросли сиськи? — У Фреда? А чем тебя старые не устраивали? — Поехали, выясним. — Еще рано. — Там будет Вера, — как бы невзначай изрек Люциус. После этих слов Сириус, вполне ожидаемо, отвернулся к окну и напряг плечи. Сложней, чем у них с Верой, отношений существовать просто не могло. — Да знаю я, — в руке Блэка клацнула зажигалка с черепом. — И что будешь делать? — Скажи мне ты, — раздраженно брякнул Сириус. Зажигалка в его руке все никак не хотела давать огня, а сигарета вот-вот должна была сломаться. — Она бы переживала меньше, если бы Франческа все лето не писала, как ты развлекаешься. Люциус еще немного понаблюдал за усилиями друга, а потом подкурил ему палочкой. Блэк тут же с наслаждением затянулся. Более блаженное выражение лица появлялось у юноши, только когда Вера перебирала своими пальчиками волосы на его макушке. — У каждого свой способ забыться. — Знаю. Но девчонкам его не понять. — Почему у баб все так сложно? — Фиг его знает, — Люциус пожал плечами. — Иногда у меня создается впечатление, что выедать самим себе мозги — их хобби. — Точно. Только зачем тогда плакать? — Они так выражают эмоции. — А может, слезы действуют как омолаживающий крем для лица? Глухой кашель, подобный рыку зверя, вырвался из груди Люциуса вместе со смехом. Он прикрыл рот тугим кулаком. В продуваемом всеми ветрами Малфой-мэноре не грех простудиться даже летом. Сириус с сожалением поджал губы. — С отцом все по старому? — Не хочу говорить об этом клопе, — Люциус фыркнул и отошёл к окну. Из третьего этажа, на котором жил Сириус, открывался вид на сад, немного запущенный из-за отсутствия хозяйки в доме. — Если он клоп, то ты тоже. — Мерлин, неужели это защитник обделенной аристократии? — Принц Гаррик Голубокровый, — Сириус отвесил шутливый поклон. Люциус коротко взглянул на часы. В их маленькой команде за время отвечал именно он. — Не соблаговолите ли вы поднять задницу и отправится в путь? Мы уже опаздываем, а я еще собираюсь уговорить Франческу найти тебе подружку для зализывания ран. Безудержные цветные искорки в глазах Малфоя заставили Сириуса улыбнутся. — Пфф. Я и сам справлюсь.