Без причин и оправданий

— Встать. Суд идет. Громкий, довольно резкий и визгливый, голос разнесся по залу. Было раннее утро, многие еще не успели проснуться и сонно терли глаза, в попытках отряхнуть оставшуюся усталость и желание прилечь где-нибудь незаметно. Многие. Но не все. В боевой готовности, в идеально выглаженном темно-синем пиджаке в небольшую редкую полоску, выпрямив спину, стоял омега. Красивый, даже с насупленными бровями, сведенными к переносице, хмурым и ледяным взглядом медовых глаз, направленных на одного конкретного человека. Этого человека хотелось не просто убить, заморозить во льдах и после утопить в своем гневе. Омега был уверен в себе, а это — все, что ему нужно. — Прошу всех сесть. Раздались ровно два громких стука дерево о дерево. Назад дороги нет. — Ввести подсудимого. Аластора Миккаля Броуна. Государственного обвинителя и защитников прошу занять свои места. Всех присутствующих прошу записывать ход судебного заседания в виде конспекта по предложенному протоколу. В конце заседания протоколы сдать для принятия объективного решения по слушаемому делу. Начинаем судебное заседание. Слово имеет судья Майкл Дэвис. Прошу обвиняющую сторону приготовить… Из-под ног медленно уходил пол. Казалось, что вот-вот, ещё совсем немного и земля разверзнется под Кастиэлем. Заберет его к себе, лишь бы не заставлять переживать этот момент. Все тысячу раз отрепетировано, повторено и оговорено. Но руки все равно трясутся, будто его не раз прокрутили в стиральной машине и выкинули прямо в зал суда. Перед глазами все плыло, казалось, что сейчас он потеряет сознание. Сердце бешено заходилось в груди, самостоятельно вколачивая в себя осколки сухого страха. «Только не снова. Только не опять…» — Ох, да ты, главное, не волнуйся так, — медленно прошипело над ухом. — На тебя все равно никто даже взгляда не кинет без жалости. Так ведь? Как на тебя можно смотреть иначе? Ты же щенок. Побитый, поломанный щенок, выкинутый прямо в грязь… «Хватит» — И не подумаю. — медленно улыбнулся голос, обдавая ухо мнимым дыханием. — Чего трясешься? Это над тобой трястись должны. Ты же у нас великий больной, бедняжка, что со счеты сбилась, сколько просидела в подвале, подумать только, терпела домашнее насилие… «Оставь меня. Не при всех, не выставляй меня на посмешище» — А какой смысл? Так неинтересно. Я придумал, — протянул. — на сколько хватит Каси? Через сколько часов, нет, минут, наш Каси взорвется и выставит себя полным психом? Как думаешь? Я ставлю на десять…» «Уймись. Я. Я тобой управляю. Ты в МОЕЙ голове. Не заставляй меня это делать» — Делать что? — ответили молниеносно, как будто только этого и ждали. — Пить таблеточки? Давай-давай, покажи всем свою панику. Выхвати пузырек своими ручками-трясучками. На виду у всех. Покажи им свой страх… «Отъебись» — Фу, как некультурно. Каси, и кто тебя только воспитывал? Ах, да, точно… «Боже» — Нет никакого бога. Наконец наступила молебенная тишина. Она, спустившись, легла вокруг омеги, как спасательный купол, позволяющий отгородиться от всего. Только где-то на фоне, до сих пор, до него доносились отголоски внешнего мира. Ах, точно, суд! -…мы выслушали обвинения. Теперь, прошу обвиняемую сторону выступить в защиту обвиняемого. Кастиэль максимально напряг слух, лишь бы услышать, чем в этот раз будет крыться… Человеком его назвать не получается. «Он». Просто «он». Но, как бы омега не старался, усталость брала свое. Фразы слышались урывками, то и дело заполняя голову шумом лопастей вертолета, не позволяя сложить картину услышанного. Что-то про подставу. Про отсутствие улик. Про невменяемость пострадавшего. Про то, что он, Кастиэль, якобы спутал своего насильника с отчимом. Про, якобы, железное алиби и наличие свидетелей… «Что за бред? Господи, он даже не постарался придумать достойное оправдание. Какой же бред… » Послышалось громкое Габриэлевское «Протестую!» Затем опять ругань и обсуждение чего-то на повышенных тонах. Сердце стучало с каждым разом все медленнее, словно в замедленном действии, Кастиэль слышал, как кровь проталкивается в правое предсердие и, хлюпая, перетекает дальше. В ушах набатом било, а единственное, что пробивалось сквозь шум, иронично, был внутренний голос: — А чего ты ожидал услышать? Чего ты ожидал, Кастиэль? Твоя судьба была предрешена задолго до этого суда. И как же хотелось закричать. Кричать так долго, пока не порвется горло, заливая кровью всю эту до блеска начищенную дубовую кафедру. Ноги уже не держали, он тихо опустился на стоящий неподалеку стул. Он уже не видел, перед глазами стояла пелена, а на веках, словно выжженным образом, сидел он. Молча. Просто смотрел на него из-за решетки, наблюдая, выискивая, вспарывая своим ледяным взглядом. Его холодные карие глаза, давно забывшие доброту и сострадание, молча выковыривали из омеги остатки его жизненных сил, так бережно охраняемых и накапливаемых. Они расхищали последние крупицы желания жить, не оставляя Кастиэлю ничего. Звали, горели огнем графита и звали, манили, говоря все то, что с десятки раз до этого слышал Кастиэль. Оставляя его голым посреди всего зала, забирая последние крохи. Сердце бьется все медленней и медленней. И снова: «Протестую, ваша честь! Этому нет…» «Воды. Пожалуйста, я сейчас задохнусь…» — Воды, пожалуйста, передайте воды. Тут же ему протянули небольшую бутылочку, объемом чуть меньше полулитра, с предварительно оторванной этикеткой. Сушило, кидало в жар, то в холод, да что же это?.. А ведь еще с утра он почувствовал неладное: голова нещадно раскалывалась, перекликаясь то на звон, то на тихое поскребывание. Все тело огнем горело, а температура не поднималась. Дин заметил состояние мальчишки и даже думал попробовать объяснить все судье и попросить перенести слушание, в связи с его состоянием. Но омега настоял и сказал, что выпьет таблеток, ведь это дело, к которому они так долго шли и нельзя просто так сдаваться и кидать все из-за какого-то его плохого самочувствия. Колени отказали на выходе из дома. Таблетки он так и не выпил. — Ваша честь, в связи с предоставленными обвинениями обвиняющей стороны, мы вынуждены посвятить вас в одну очень интересную деталь. Сегодня утром наш человек сообщил, что брат Габриэля Милтона — Люцифер Милтон, ранее, а конкретней: девять лет назад был приговорен к лишению свободы на шесть лет за причастность к делу о поджиге и расхищении, подозреваемым к которому, первые несколько недель был Аластор Броун. Что доказывает излишнюю и далеко не сугубо профессиональную заинтересованность противной стороны к обвиняемому и делу, в принципе. А также, сегодня же утром, нам поступила информация, что три дня назад, так же как и два, Габриэль Милтон был замечен в доме у Дина Винчестера, где проживает Кастиэль Новак и не выходил оттуда до самого утра. Что мы можем рассматривать как… — Ваша честь, протестую! Это ничего не доказывает, тем более… — Слово обвиняемой стороне. — удар. -… непрофессиональную связь между пострадавшим и обвиняемой стороной. — Мнения услышаны. Прошу потерпевшего дать показания. Кастиэль будто из омута вынырнул, глотая воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Медленно поднимаясь, ноги его не слушали, все время норовили подогнуться. Смотреть ни на кого не было сил, а тем более говорить. Тихо встав перед своей кафедрой, поддерживаемый одним из охранников, он начал заплетающимся языком: — Я, Кастиэль Новак, семнадцать лет, пострадавшая сторона. Даю показания против Аластора Миккаля Броуна. — шумно втягивает воздух носом. Еще чуть-чуть и он упадет. — С возраста шестнадцати лет меня удерживали в подвале собственного дома без моего согласия на то. Все те… «И как не стыдно? Перед уважаемыми людьми стоишь» Сглатывает. — Я был подвержен физическому и психологическому насилию. Со стороны Аластора Броуна. В качестве доказательств прошу рассмотреть выписку из больницы, куда меня доставили сразу, после спасения из дома. — Галстук душил. Тело медленно покрывалось потом. — Так же, прошу выслушать меня. — начал он быстро. — Причиной моего заключения стало то, что утром седьмого сентября, — взгляд столкнулся с ледяным до боли знакомым из-за решетки. В тех глазах плескался гнев, затапливая всю радужку черным цветом. Колени задрожали. В горле стал ком. — Аластор Броун, по пришествию домой, — начал хватать ртом воздух. — был в бешенстве, в связи с неудачей при транспортировке товара… Мальчишка резко закашлялся, не в силах удержать себя на ногах, он схватился за край кафедры, в попытках отдышаться, но лицо заливало потом. Послышался гомон и до боли знакомый голос, ругающий всех по чем свет стоит. — Ваша честь! Ему плохо! Позвольте помочь! — Ваша честь, — раздалось с противной стороны. — прошу обратить внимание, что это Дин Винчестер. Человек, альфа, желающий оформить опеку над несовершеннолетним Кастиэлем Новаком. Но, прошу, заметьте, в каком состоянии Кастиэль пришел на судебный процесс. У ребенка явно проблемы со здоровьем, но противная сторона решила привести его на это дело, несмотря на его состояние. Уверены ли вы, что стоит передавать опеку над больным ребенком этому человеку в последующем суде? — Да как вы смеете… — вырвался тихий хрип из легких. Они наконец расправились, позволяя дышать полной грудью. Пускай и хрипя. — Ваша честь, протестую! — омега выпрямился, подняв голову и устремив взгляд четко перед собой, в глаза судье. Приятный, мужчина, с мягким прямоугольником лица, глубоко посаженными карими глазами и в цвет им волосам. — Я, Кастиэль Новак, омега, несовершеннолетний, могу взять на себя ответственность за свои слова и прилюдно объявить, что обвиняемого на данный момент, Дина Винчестера, оклеветали. И прийти на суд, в независимости от моего состояния — было моим решением, которое он, Дин Винчестер, не раз оспорил, пытаясь отговорить. Все эти два месяца и четыре дня, что я провел вне подвала, именно этот человек навещал меня и помогал мне, не являясь при этом моим родственником или знакомым. Несмотря ни на что, этот альфа заботился и помогал мне. Он позволил мне жить в своем доме, забрал из больницы и оплатил все лекарственные средства, выписанные мне моим психиатром. И именно благодаря ему я сейчас стою здесь, сытый, одетый и практически здоровый. Прошу учесть мое мнение при выносе вердикта об опекунстве на предстоящем заседании. Я не желаю быть переданным кому-либо еще, кроме него. Шумно вдохнув, омега, с позволения судьи, присел на стул рядом со своей кафедрой, и жадно вытягивал жидкость из второй по счету бутылки воды. В зале воцарилась тишина. Адвокат противной стороны, низенький, неприятный тип, Фергус Макклаген, но предпочитает, чтобы его все звали Кроули. Что-то вроде рабочего псевдонима. Все эти годы именно он вытаскивал Аластора из-за решетки, хотя, казалось бы, нес полнейший бред. Да, бред, точно… Допив до конца бутылку, Кастиэль посмотрел на уже севшего на свое место Дина, он нервно и с переживанием смотрел на мальчишку, взглядом спрашивая о его самочувствии. Кастиэль кивнул в знак своего спокойствия. — Ты глянь, как он о тебе печется то… Прям святой, эх, повезло тебе, идиоту, с такими мужчинами. «А я то думаю, чего это так тихо стало. А это ты заткнулся» — Ты бы поаккуратнее с таким тоном ко мне. Не забывай кто Я и что Я могу. Или хочешь по-второму кругу пройти свою трясучку, что и пару минут назад? «Так это ты?» — А кто ж еще? «Сукин сын» — Я сын, плод, твоего подсознания. Приятно, что ты осознаешь, что ты сука. — в ответ на усмешку мальчишки, мнимый подарил ему свою. И опять на омегу обрушилась тишина. Из-под купола было плохо слышно, что происходит в зале. Да и, в принципе, уже не особо интересно. Интересно, а камеру ему бы дали одиночную или общую? Пф, одиночную, думать нечего, у этого… Этого. Связей по всем штатам столько, что он может без проблем разгуливать по улицам голый, обвешанный героином и нелегальным оружием. И слова ему никто не скажет. Ибо связи. Этого кретина уже все знают и лишний раз не связываются. От греха подальше, вот так лишний раз ему гаркнешь, ощитинешься, а на следующий день — все. Баста, Телепузики, кончились ваши танцы! Приедут, бам-буц и нету тебя больше. И никто не докажет. «Смелое заявление, Кастиэль, только и сам ты знаешь правду» Потихоньку отпускало, но выходить из своего уютного купола омега, пока, не решался. Столько всего навалилось в последнее время. Суды-дела, дела-суды. И, как-то, домашние заботы он потихоньку стал переваливать на свои плечики. Ну, неудобно, что-ли… Дин его и вытащил, и кормит, и одевает, и таблетки покупает, а он сидит и все тут. Сначала начал готовить по утрам, потом и обед переложил на себя, поначалу было тяжело с непривычки. До этого готовить ему особо и не приходилось. Дин ворчал по началу, мол, нечего тебе лишний раз напрягаться, да и готовишь порой бурду какую-то. Кастиэль старался, честно. Пересмотрел целую кучу видео-уроков, рецептов перечитал, пробовал, готовил. Получаться-то — получалось, но вкус ничем не радовал. Дин молчал, бухтел, но ел все, что предлагали. Оно и да, сколько лет он домашнюю еду не пробовал? Только когда Сэм заваливался, но это не считается. Сэмми, заметить стоит, тоже неплохо так орудовал у железной печки. Даже свои рецепты придумывал и как-то, да получалось вкусненькое. Одна печаль Дину — никто из них так и не научился сносно печь его любимые пироги. Убираться никто не любил. Вот прям — «руби, но не притронусь к этой горе хлама и пыли!» Но, что поделать. Дин, взмахнув ручкой, улетает работать, а Кастиэль сидит в этой куче грязи. День, два, да и надоело ему это все. Пускай. Пускай уматывает к себе на работу, он и без него справится. Швабру искал долго и то, что нашёл, сложно было таковой назвать. Какая-то развалюха на палочке. С такими прическами иногда старые мадам ходят, ну, или новое поколение. Спутанные, грязные патлы, больше похожие на турецкое лакомство, уныло свисая, смотрели прямо в голубые глаза напротив. День первой уборки он запомнит надолго. Дин его после этого долго задобрял. И пиццу их любимую заказал и фильм включил какой хотел Кастиэль. А Кастиэль пошел в отрыв. Почуяв свободу, он теперь каждый раз давит на Дина и они смотрят то, что хочет он. А он, в силу того, что пропустил за последнее время, целую кучу любимых звездных войн и супергеройских фильмов, включал только их. А Дину и в радость. Он сам такое любит, но для виду все-равно побурчит. Винчестер старался устраивать такие вечера как можно чаще. Он понимал, что мальчишка никогда не сможет оправиться от произошедшего, но, видя в глазах того восторг, смешанный с радостью, стоит заиграть любимой заставке, он душу готов продать, лишь бы так всегда и было. «Как трогательно» Его мальчик Касси, так он называл омегу. Любил и привязывался к нему с каждым днем нещадно. Баловал, выводил гулять, подчинялся маленьким капризам… Как же он скучал по такому! Этот блеск шкодливых глаз, переливающих синевой. Смех и вкусный, хоть и подгорелый обед. Уютные вечера с кучей вредной еды и хороших фильмов. Все это напоминало ему одно. Их с Сэмом детство. Бесконечные разъезды всегда поганили настрой, но все вышеперечисленное было всегда. Он словно опять вернулся назад во времени и обрел еще одного младшего братика. Дин любит свою семью. Но, когда Сэм повзрослел, ему стало не хватать этой самой семьи. Стоит ли говорить, что счастью его не было предела с появлением в его жизни Каса? И вот, сейчас, Винчестер-старший смотрит на нового члена своей семьи. Переживает, но старается этого не показывать. Омега уже больше часа сидит и смотрит в одну точку, держа в руках, так и не допитую, бутылку. Он пытался его окликнуть, но попытки не увенчались успехом. Ну, ладно, вроде ему хорошо. Судебное заседание уже подошло к концу. Судья и присяжные удалились для заключения итогового вердикта в небольшую переговорную. Аластора все также держали под замком. И поделом ему. Дин видел, как ерзал от переживаний Габриэль, как тяжело нахмурившись сидел Сэм, тихо перешептываясь иногда с Бальтазаром. Было еще пару-тройку человек, вроде из органов опеки и больницы. Неважно. Главное, что их всех Дин видел впервые, хотя много с кем перезнакомился из этих сфер за последние месяцы. Когда у всех нервы уже начали сдавать. Дверь со скрипом открылась и по-одному стали выходить присяжные. Последним, с грузным видом, вышел судья. — Встать. Приговор. Кастиэль только сейчас одернулся, когда услышал громкий стук молотком о деревяшку. Сколько же он провел в отключке? Надо возвращаться к реальности. Уже почти все, еще чуть-чуть и они поедут домой. А там будет и пицца, и теплый чай с медом, к которому он пристрастился за последние пару недель. Осталось еще немного переждать. Он бросил взгляд на Дина и, получив в ответ улыбку, отвернулся обратно к судье. — Аластор Миккаль Броун. Обвиняемый в умышленном удержании в не воли и нанесении телесных увечий несовершеннолетнему омеге-пасынку Кастиэлю Джеймсу Новаку. Вердикт, вынесенный судьей Майклом Дэвисом, объявляется полностью оправданным. Два глухих удара эхом разнеслись по комнате.