Множество

- Сегодня вы прекрасно выглядите, месье. Он приходит каждую ночь уже как год. А в вазе, вечно наполненной водой, меняет маки. И часто смотрит на своего возлюбленного, сверкая из темноты алыми глазами. Он как тень, смерть, призрак с топором, с кровавыми по локоть руками, он улыбается, куря сигареты. Руфус уже не просыпается от табачного дыма, наверное, привык. - Но вы скоро доиграетесь, и вас казнят. Руфус знает, что за ним следят, и безмятежно спит. Кровавые волосы разметались по подушке, тёплое одеяло полностью скрывает худое тело. Он знает, что жить ему осталось недолго. Такие люди умирают рано. Ну конечно - приближенный Короля, интриган и тактик, отправивший на смерть тысячи. Еще вопрос, на чьих руках больше крови - Палача или его, Бармы? Но сейчас он спит, и строгое выражение лица растаяло, оставляя лишь смертельную усталость. На шее каждое утро нарисованы штриховые линии чёрной краской. Он давно запомнил, где будет рубить. Потому что знает - эту работу дадут ему. Единственному палачу, который с радостью казнит человека, сумев сладко заговорить ему зубы, мол, смерть не страшно, ты переродишься. И потом рубил, голова отлетала, люди молчали. А он тихо смеялся. Под чёрными ногтями, бывало, оставались засохшие комки крови. Он старается смыть её с себя, раздирая кожу ногтями и мылом. Сигарету в окно, рукой проводит по щеке, почти целует и уходит через парадную дверь - она всегда открыта. Кажется, именно для него. Барма просыпается каждый день в семь часов. Не думая о том, какое же утро станет последним. Барма не боится смерти, а, скорее, воспринимает ее как нечто необходимое и совсем не страшное. Он отличается от большинства людей хотя бы этим, а еще цинизмом и холодностью, жестокостью. Иногда, по пути на своё место, Палач хватает Барму и тащит за угол, а там целует. Недопустимая наглость, непозволительная дерзость! Так и сейчас. Он следит за Руфусом, который быстро идёт, задумавшись, и за руку тащит в тёмную подворотню. И там вновь целует. Слишком нежно, это не привычно для него, а руками обнимает. И всё. И некоторые в городе это видели, но даже не имели понятия, с КЕМ этот палач-мясник целуется так свободно, словно собственность или продажную даму. Палач выше его. Совсем на чуть-чуть, если Барма надевал сапоги на каблуках, что довольно приветствуется в высшем обществе. - Вы так сладко целуетесь, я схожу сума, - шепчет в губы. А на губах острая улыбка. Он словно исчезает, а на двери мясного отдела звенит колокольчик - убежал туда. И главное, Барма ничего ему не сделал ещё ни разу. - Не смей больше так делать, - шипит ему вслед Барма, словно бы рассерженная кошка, и облизывает губы, еще сохранившие привкус меда. Он никогда и никому не признается, что ему это даже нравится, и даже позволил бы обнять себя, прижать к стене, будто даму. Но, все же, как справедливо считает Руфус, этому не бывать никогда. Палач никогда и никому не выдавал своего имени. Он служит герцогам, служит Пандоре, служит полиции, королю, он совершает приказы на убийство преступника. И это забавляет всё больше. Но чаще он убивает тех, кто стоит на пути Баскервилей. Он бы даже смог убить Барму, если бы не любил до сумасшествия. Если бы не желал целовать его раз за разом каждый день, не обнимать и чувствовать тепло, не видеть мутные серые глаза, в которых чёрным закатом тонут зрачки. Он будет продолжать свои действия, будет наглеть и хватать за руку, утягивая, будет залезать в привычно открытое окно и будет пытаться сказать о своей любви через ненависть. Но однажды Руфус все же узнает его имя. - Кевин Регнард, я прав? - холодный, сухой голос у герцога. Ему не нужно говорить громко, чтобы его слушали, и тем более необязательно кричать. Оппонент и так молчит, и, даже против своей воли, слушает. Руки и в этот раз в крови. Кровь та принадлежала бедному молодому крепкому быку, которого зарубили два дня назад. Пальцы сжаты. - С чего бы это? - Этому свидетельствует один документ. Но на деле все документы были сожжены, Палач сам видел пламя, стирающее его прошлое. Или же всё-таки что-то проскочило в руки главного информатора? - О, и какой же? - улыбка искажает бледные губы и голова поворачивается в сторону своего возлюбленного. Кевин не смотрел в глаза, смотрел чуть ниже. - Это не столь важно, Кевин. Из-за имени хочется дрожать, из-за тона, с коим произносили слова, хочется вышвырнуть от сюда. Раздражение мурашками бегало по коже и отдавало пульсирующей дрожью на концах пальцев. Палач... Боялся? Боялся, что его нашли, что его казнят? Или боится, что ему запретят подходить? - Мне лишь нужно твоё личное признание, - а Барма так же холоден, и глаза так же холодом блестят при тусклых свечах на стенах. И о ладонь тихо стучит стальной веер - извечное оружие герцога. - Признания не будет. Признаваться не в чем, - и слышится ехидный хриплый смешок, к карминоволосому поворачиваются спиной. - Ты лжёшь, - опять несостыковка. Опять ему лгут, та ложь видна. Кевин вёл себя иначе, чем прежде при подобном раскладе событий. Опять он не может доказать хотя бы себе, что прав, что тот, кто целует его раз за разом, является жестоким убийцей на этом веку - Кевином Регнардом. В этом городе часто повторяли одно и то же: Алоглазый призрак придёт к нам, Алоглазый призрак ещё убивает, Алоглазый, Алоглазый. Там, тут, везде. Алые глаза, вспарывающие тьму и наводящие ужас, бледная кукольная кожа, она словно сверкала при луне. И тихие, осторожные движения, шаги, бег, удары по жертве и без криков - смерть. Его боялись. Подозревали всех. Некоторые складывали жуткие легенды о его появлении, другие о его личности, третьи, более разумные, почему он это делает, зачем, что с ним стало не так. Сам Кевин знал все поговорки и легенды про себя наизусть. Он прекрасно делал вид, мол, сам тоже опасается быть убитым и не выходил на улицы после погашения в городе света. Сидя за столиком в кабаке, наблюдал за всеми. Именно в том кабаке когда-то Призрак и заметил аловолосого юношу со стальными холодными глазами и такой красивой внешностью. Сначала хотелось его ударить по голове и утащить, потрогать, казалось тогда, твёрдые кукольные щёки, порезать одежду и кожу, вывернуть кишки. Затем же пошло всё наоборот. Хотелось всё больше смотреть на него, как на красивый цветок с других, более тёплых стран. Хотелось трогать, шептать на ухо и смотреть, что выражает его лицо. Может страх, а может неприязнь. Их первая встреча была залита кровью и мясом. Регнард чуть не попался в руки королевской Лисе, чуть не был рассекречен и замечен. Его дело в организации было пополнено цветом волос и голосом, таким хриплым, прокуренным и словно мурлычущим на ухо ночью колыбельную. В ту ночь Руфус следил, желая найти виновника кровавой резни. Руфус вычислил примерное место следующей жертвы и не ошибся. Сердце вынуто и проколото несколько раз. Руки альбиноса по локоть в крови. - Браво, Призрак. Ты попался, - и алые глаза глядят на тот самый Цветок, который видел в пабе. Его окружили сотрудники Скотлонд-Ярда, было некуда бежать. Но на пролом удалось, ведь один испугался и упал назад, давая шанс убежать. И Кевин бежал, оглянувшись пару раз назад. Так ярко. Так красиво выделялись на серо-синем фоне города карминовые, алые волосы незнакомца. И холодные стальные глаза смотрели в душу. Кевин больше не убивал. Кошмары терзали его каждую ночь и заставляли не спать, сидеть часами в углу и смотреть в одну точку. А на лице нет ничего. Кевину было страшно. Баскервили. Они были легендой, но они существовали. - Кевин. Я хочу, чтобы ты служил нам, - однажды обратился к нему беловолосый мужчина, сев перед альбиносом на карточки. И улыбался. Настоящий безумец, который не может жить без веселья. - Смотри. Это твоя работа, - и один из людей в плаще подносит ему топор палача. И Кевин долго смотрел на оружие, думал, сидел, качаясь из стороны в сторону. И молчал. Немой ответ был дан спустя полчаса. За это время Глена угостили чаем, и альбинос так ничего и не сказал. А алые глаза всё блестели. Ему нравилась идея быть палачом. - Но запомни, друг мой, пока ты верен нам, ты будешь спасён. Кевина Регнарда больше нет. Есть безымянный Палач. У тебя нет больше прошлого. Мы уберём все напоминания о тебе, Кевин. Никто никогда не узнает твоего имени,- и улыбка всё шире. Леви знал, что делает. И знал, что теперь этот человек будет ему верен, будет слушать его, подчиняться. - Я в вашем распоряжении. - Отлично. Хлопок забинтованными ладонями и всё. Баскервили, что были в его доме, исчезли без следа, оставив топор для новой работы. - Господин, - Кевин стоял в главном доме и кого-то тогда ждал. - Неужели вы ещё свободны? - голос ехиден и сладок, это привычно. Красноглазый прячет ободранные руки назад и улыбается. - Я тебя не понимаю, - и стальные холодные глаза сужаются. - Вы будете мертвы., - и в этот раз он словно выплёвывает слова, как кусочек льда, как выбитый зуб, или же просто что-то противное. Кевину эта новость не нравится. Его цветок должен жить. Но сам же Палач сделать ничего не может. - Ах, это... Меня заключает под стражу за день до казни. - Доигрались. А я говорил же. Страшно? - Отнюдь. И они не видятся больше в этот день. Кевину плохо. Его воротит от самого себя и воротит от новости. Ему не хочется касаться мясной работы и смотреть на свой любимый топор. Ему, наверное, сейчас страшно. Убить своими руками того, кого обожаешь - величайший страх. А в камере сыро и слышен писк мышей. Там темно. Кормят хлебом и водой. Руфусу непривычно. Руфус брезгует и ходит нервно по камере. Его руки дрожат. А в голове - пустота. Давящая, и заполнить её нечем. - Ну что же вы, как загнанный зверёк, мой гадкий герцог, - лоб и руки прижимаются к холодным прутьям камеры. И алые глаза блестят. А блеск тот ужасно яркий, ужасно горький и взгляд уставший. Регнард не спал всю ночь. - Зачем ты пришёл? - в этом взгляде видна надежда. Да, Руфус боится. Хоть сам себе доказывает обратное, но он, чёрт возьми, боится. И чувствует жуткую недосказанность. - А это запрещено? По-моему, ваша жизнь в моих руках. Я хочу увидеть вас в последний раз свободным, без оков. С вашими прекрасными волосами. Я схожу с ума, мой милый Барма, - и раздаётся неуместный смех. Он сходит с ума постепенно, по маленьким шажкам, ступая по лезвию и придумывая способы увести свой цветок. - Вот как. Что же... Тогда поцелуй меня, Регнард. Последний раз, - неслышно подходит к нему и кладет руки на плечи. Все такие же горячие, живые. И Регнард соприкасается губами его губ, держа ладонями холодную клетку. Так больно, так сладко. Руфус не может до конца насладиться поцелуем, ему все равно мало, и не отрывается, пока не закончился воздух. Он не хочет отпускать Регнарда, и отстраняться тоже не хочет. Кладет руки поверх его ладоней, таких холодных, будто ледяных, в тщетной попытке согреть. - На выход, Палач... Что ты творишь? - и поцелуй прерывается. Слышится опять смех. А волосы падают на глаза и скрывают их. - Ты о чём? - и тут же отходит, идёт к высокой каменной лестнице. Руфус молча провожает его взглядом, так ничего не сказав. Покусывает кровоточащие губы, еще жгущие огнем поцелуя, и возвращается в тишину и темноту камеры. Внизу толпятся люди, сливающиеся в единую черно-белую массу. Тихо звенят кандалы Руфуса - все такого же гордого и холодного, ничем не выдающего собственных чувств. Внутри звучат громовыми раскатами слова - истина. Его карминовые волосы были отрезаны, как только тот подходит к палачу, на которого натянута маска без четверти части. - Ваше последнее слово, господин Барма, - сиплый голос звучит радости и стало. Такая наигранность, он ломается. - Известно ли вам, достопочтенные господа, правда о резне в Сабрие? Наверняка нет, - гордая, злая улыбка искажает его лицо, - Я с уверенностью заявляю, что предатель, шпион, вербовщик, цареубийца - Джек Безариус! - бывший уже герцог резко оборачивается на короля, неровно остриженные волосы бьют по щекам, - и у меня есть неопровержимые доказательства анонимного летописца, нанятого самим королем, дабы запечатлеть собственные подвиги. Этот человек видел все собственными глазами, и записал все, что было на самом деле - скрыв шифром, - голос крепнет с каждой секундой, глаза горят, - Джек Безариус при помощи Эдварда Элрика напал на царскую семью и совершил революцию. А сегодня историю творю я! Раздается тихий свист. Король падает, а в шее у него дротик с сильнейшим ядом. Кевин слышит сзади неуклюжий шмяк и тихий вздох. Оборачивается, а король лежит. Приближённые подбегают к тому и проверяют биение сердце. - Мёртв! - кто-то говорит в тишину народа. И те шепчутся, говорят громче и громче. - Ты оставил нас без короля, подлец, - и на Руфуса наставлены ружья. О, его бы пристрелили. Однако же и Кевин не остался в стороне в тот момент. На сцене появляются его верные помощники в алых кровавых плащах. И против них никто не пойдёт. Леви ровным шагом подходит к одному, лишь касается его, как тот от волнения падает и дрожит, смотря на Глена. - Прошу прощения за волосы. Они были всегда прекрасными, мне жаль. - Не стоит. Убивший Короля был Баскервилем. И, казалось бы, пора праздновать победу. Хотя, сначала стоит объявить о том, что произошло и по-быстрому возвести в королевский сан Шерил Рейнсворт - единственную оставшуюся в живых представительницу этой династии. Кевин тянет руку к Руфус, дабы коснуться, словно прося прощения. Такой мягкий и не смелый сейчас, потому что знает - всё позади и его драгоценность, весь его мир жив и спасён. Но оглушительный слышится выстрел. Боль в затылке, наполняющая все сознание. Заволакивающая глаза алая марь. Звук падения. Собственное лицо встречается с дощатым полом. Больно. Страшно. И, наконец. Темно. Тысяча и одна мысль, на лице Палача один ужас и взгляд устремлён на мёртвое тело. Ноги подкашиваются, альбинос неуклюже падает назад, сильно ударившись. - Руфус... - ему самому страшно. Его тошнит и в глазах белые и чёрные пятна, их всё больше и больше, изображение меркнект и сердце бешено стучит. Нужно бы успокоиться, чтобы не потерять сознание, но ничего не помогает. Кевин всё же закрывает глаза и забывается в тёмном обмороке. Нет, ему жутко больно в груди. Ничего не помогло. А в этой темноте так спокойно и тихо. А человеку нужен человек. Кевину твердили это с детства, тот отвергал слова и вертел головой, мол, то не правда. И сейчас получит доказательство. Он стал постепенно сходить сума и скрываться. Стал кричать и бить руками стёкла в своём доме. А через два года его пришлось пристрелить, словно шавку, когда тот замахнулся на Глена с тесаком. Глен любил издеваться и понимал, что мог довести своего Палача. И всё же не остановился. Безумец не справился со своей работой.