1.
Сколько людей вокруг! Сколько лиц! Мужские, женские, бледные, загорелые, с синими нитями вен на висках, с морщинами. Как много людей с этими лицами. Но у всех одинаковый взгляд — пустой. Их глаза блестят, у некоторых они налиты кровью, но все они смотрят пустым, бесстрастным взглядом. Всюду люди. В каждой комнате, в коридорах, на улице у здания. Всюду эти люди с пустыми взглядами. Они окружали Мирона последние несколько суток. Если честно, он не помнил, сколько именно дней он провел в этом здании, которое Сонечка называет притоном. От классического притона здесь нет ничего, кроме обилия наркотиков и алкоголя. Люди здесь танцуют под громкую однообразную музыку, бухают до того, пока не валятся с ног, трахаются и ширяются. И Мирон вращается в этом хаосе, в едином ритме со всеми остальными людьми. Мирон бросил в рот очередную таблетку, запил ее джином и поджег косяк. Соня сидела на его коленях и заливалась смехом, слушая какую-то невнятную историю незнакомого ни ей, ни Мирону мужчины, чьи зрачки были слишком большими. Мирон затянулся дымом и расслабленно откинулся на спинку кресла. Для него время летело с невероятной скоростью. Он не успевал понять, что происходит. Вот он сидит в кресле, куря косяк, вот целуется с Соней, гладит ее сильную спину. Вот она тащит его в центр комнаты, чтобы потанцевать. Мирон никогда раньше не танцевал, потому что считал, что выглядит глупо. Но под действием алкоголя и наркоты, он забывает обо всем. Он изгибается всем телом, машет руками в такт ритмичной музыки. Соня прижимается к нему, качает бедрами, гладит ладонями его шею. В мерцающем свете ее лицо кажется Мирону прекрасным. Вдруг Мирон обнаруживает себя в грязном туалете. Спиной он чувствует поверхность холодной плитки. Соня перед ним на коленях. Она умело сосет его член. Мирон задыхается от внезапной эйфории. Он закидывает голову и хватает ртом воздух, не в силах вдохнуть. А уже в следующее мгновение Соня оказывается стоящей к нему спиной со спущенными трусиками. Он входит в нее неосознанно, потому что этого требует его тело. Входит и сразу начинает двигаться. Соня выгибает спину и захлебывается всхлипами. Мирон хватает ее за волосы и тянет. Она протяжно стонет. Мирон слышит ее голос: — Не останавливайся. И он не останавливается. Он снова задыхается от электрических разрядов, проходящих через его тело. Кажется, он кончает, но не успевает этого понять. Когда он открывает глаза, то видит перед собой спящую Соню. Поправляет ее одеяло. На полу у кровати стоит бутылка с коньяком, Мирон делает несколько глотков из нее и падает на подушку, тут же отключаясь. Тьма глотает его. Густая, словно смола, она забирается внутрь него, в легкие, в желудок. Мирон ей захлебывается.2.
Сквозь густую тьму стали пробиваться вспышки света. В одно мгновение вся тьма исчезла, и Мирон вынырнул из вязкого ила. Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим на кровати. Уперевшись щекой в его плечо, рядом спала Сонечка. Мирон потер пальцами виски, словно желал размять свой мозг. Он не помнил даты, не мог хотя бы примерно определить, где находится. Стараясь не разбудить Соню, он сел в кровати и огляделся. На полу валялась полупустая пачка сигарет. Он подобрал ее и похлопал себя по карманам, надеясь найти зажигалку. Но ее нигде не было, Мирон встал на ноги и вдруг понял, что у него жутко болит живот. Сколько дней он не ел? Все это время он ограничивался лишь алкоголем, наркотиками и Соней. Он и сам не мог поверить, что способен на такой триповый марафон. Внутри у него все горело и ныло — организм требовал пищи. Мирон обошел немногочисленные комнаты чужой квартиры, но не нашел ничего, кроме пустых бутылок и спящих людей. У него не было ни бумажника, ни верхней одежды, а есть хотелось до сумасшествия. Когда он вернулся в комнату, где проснулся, Соня уже сидела в кровати и натягивала чулки. — Херово выглядишь, — заметила она, когда Мирон опустился на пол перед кроватью. — Видимо, многодневные трипы тебе не подходят. Ну ничего, сейчас я это исправлю хорошей травкой… — Сонь, я уже заебался. — Не понимаю, как от такого можно устать. — Я рискую сдохнуть от голода. — Ах, вот оно что. Соня поправила резинку чулка и встала на ноги. Пройдясь по комнате, она собрала свои вещи и быстро оделась, потом собрала волосы в хвост, взяла Мирона за руку и вывела из комнаты. Мирон стоял в прихожей и с удивлением наблюдал, как Соня ловко исследует карманы одежды спящих людей. Она делала это быстро и тихо. Вот в ее руках уже хрустели денежные купюры. Она хитро улыбнулась Мирону и надела свою куртку. — Идем, — весело позвала она. — Но я не знаю, где моя верхняя одежда. Кажется, я проебал куртку. — Ой, велика потеря! — она сняла с крючка первую попавшуюся куртку и протянула Мирону. — Вот, надевай. Мирон послушно надел слишком большую для него куртку и вышел из квартиры вслед за Соней. Ему было не до совестных угрызений типа «украл, как не стыдно», он слишком хотел есть. Сонечка выглядела вполне довольной жизнью. По ее веселому тону и улыбающемуся лицу трудно было сказать, что за последние несколько суток она и часа не пробыла трезвой. Она затащила Мирона в автобус, где все пассажиры любопытно на них поглядывали, а пенсионерки презрительно поджимали губы. Словно назло им, Соня обняла Мирона за шею и стала шептать ему на ухо какие-то глупости о прошлой ночи, поглаживая его в области паха. Мирон не мог сосредоточиться на ее голосе, ему становилось все хуже и хуже… Наконец, они вышли из автобуса на морозный воздух. Соня тут же уверенным шагом направилась к переулку. — Так куда мы идем? — окликнул ее Мирон. — Туда, где можно вкусно позавтракать в тепле и уюте, к Антону. Мирон вспомнил последствия последнего посещения этого заведения, и у него неприятно потянуло нижнюю челюсть. Антон встретил их приветливой улыбкой. Соня сунула ему деньги и попросила чего-нибудь по-каллорийнее. — Будет сделано, — подмигнул ей Антон. Соня села на стул у стойки, Мирон занял место рядом с ней. Его начало поколачивать, словно при высоком давлении. — Эй, ты в порядке? — обратился к нему Забэ. — Выглядишь болезненно. Соня оскалилась: — Я бы посмотрела на тебя после нескольких дней непрерывной пьянки. — Поверь мне, малышка, я бы выглядел все так же сногсшибательно. А вот он не привык к таким движам, ты бы его пожалела. — По-моему, он остался доволен, — она повернулась к Мирону и чмокнула его в висок. Забэ поставил перед ними тарелки с мясным рулетом, порции салата и кружки с пивом. Мирон тут же молча стал есть. Соня подвинула к себе салат и съела совсем немного, а потом вдруг попросила у Забэ сигареты и закурила. Она сделала несколько затяжек, и внезапно зажала рот ладонью, спрыгнула со стула и унеслась в туалет. Мирон продолжал жевать рулет, задумчиво глядя вслед Соне. Антон оперся локтями на барную стойку и спросил: — Что это с ней? — Не знаю, — ответил ему Мирон. — Плохо, видимо, стало. — Я бы на твоем месте к ней присмотрелся. Что-то в ней неладно.3.
Вечером того же дня Сонечка притащила Мирона на очередную вечеринку. И снова море алкоголя, громкая музыка, пьяные разговоры… Мирон лежал на диване, куря сигарету. Его уже тошнило от самой атмосферы пьянки. Он был здесь только потому, что где-то здесь была и Соня. Он не мог от нее уйти, не мог снова вернуться в пустую комнату… — Ты все еще здесь! — Соня нависла над ним, распространяя запах алкоголя. — Че грустишь? — Не грущу. Просто как-то скучно. Соня наклонилась и коснулась губами шеи Мирона. — Со мной тоже скучно? Хочешь, уйдем отсюда? — спросила она, не отрываясь от его кожи. — Хочу. Он снова шел за Соней. По пути к выходу она захватила две бутылки вина. У двери они надели куртки и вышли на лестничную площадку. Но Соня не стала спускаться вниз, она пошла по ступенькам наверх. На последнем этаже освещения не было — лампа безжизненно свисала с потолка. Кое-как различая силуэт Сони, Мирон шагал за ней. Она открыла тяжелую железную дверь, и в лицо Мирону ударил холодный воздух. Они вышли на крышу. Соня подошла к краю и села у ограждения, оперевшись спиной на бетонное возвышение. Мирон сел рядом с ней. Вкруг них шумел и сиял тысячами огней огромный город. Над ними нависало темное небо без звезд. Было холодно, и ветер бил по щекам. Соня протянула Мирону бутылку вина. Он взял ее и сразу же сделал несколько глотков. — Что ты чувствуешь? — спросила у него Соня. — Не знаю… Холод, наверное. — А вот я ничего не чувствую. Большую часть времени я просто плаваю в какой-то жиже и нихуя не чувствую. Иногда, очень редко, что-то мелькает, какие-то вспышки эйфории, а так — ничего. — Когда я жил с женой было то же самое, — Мирон сделал еще несколько глотков вина. Ему трудно было говорить. Он никогда ни с кем не говорил о жене. — Сначала мне казалось, что с ней я счастлив, что могу жить яркой жизнью, что могу любить. Но это ощущение быстро выцвело, а потом от него остались только скудные воспоминания. Я стал приходить с работы, ужинать, говорить с ней, спать в одной кровати, но ничего, абсолютно ничего не чувствовал. Сначала я думал, что это из-за того, что у нас не было секса. Однажды я попытался… Мы переспали, но я так ничего и не почувствовал. Она, видимо, тоже. А потом она ушла. Ей надоела эта бесполезная херня, или, может быть, она думала, что я стану ее удерживать и молить все вернуть. Не знаю. Она ушла от меня, а я даже тогда ничего не почувствовал. Ни злости, ни грусти — ничего. Для себя решил, что истратил весь запас своих чувств, и стал жить без них… Пока не случился нервный срыв. С темного неба, внезапно укрытого тяжёлыми облаками, посыпался колючий снег. Соня глядела на Мирона большими черными глазами, а он продолжал говорить: — Потом я встретил тебя. Ты ворвалась в мою жизнь, и какие-то провода во мне соединились. С тобой я снова стал чувствовать. С тобой я чувствую, я живу. Сонечка стиснула ладонями его голову и подалась вперед. — Мне никогда никто такого не говорил, — прошептала она. — Твои слова… От них у меня под ребрами щекочет. Мирон улыбнулся: — У меня тоже. Только не от слов. Я, кажется, влюбился. Он увидел, как дрогнули ресницы Сони, словно у маленькой девочки. Он сам обнял ее за талию под курткой и поцеловал. И в этот момент водная толща над ними сомкнулась, лишая их кислорода. Они опустились на самое дно, окутанные тьмой и холодом. Теперь их согревало только тепло тел друг друга.4.
Негласно они согласились закончить этот триповый загул. Они спустились с крыши дома и пошли по освещенным фонарями улицами к дому Мирона. С неба падал густой снег, ветер подхватывал его и нес к стенам домов. Мирон одной рукой обнимал Соню, а в другой держал бутылку с вином. Он не обращал внимания на бьющий по щекам снег, он был счастлив. Сонечка улыбалась и напевала какую-то песню, слова которой не то придумала сама, не то вспоминала их. Прохожих было очень мало, машины проезжали мимо, а они шли по тротуару и были, как им казалось, самыми счастливыми в этом огромном городе. Мирон начал декламировать стихи Маяковского, а Соня стала смеяться.Возьми и небо заново вышей,
Новые звезды придумай и выставь,
Чтоб, исступленно царапая крыши,
В небо карабкались души артистов.
Вдруг Соня согнулась пополам и затряслась в судорогах. Ее стало рвать прямо на белоснежный снег. Мирон подхватил ее за талию, не давая ей упасть. Ее все рвало и рвало. Мирон сжимал ее тело, боясь сломать. Что-то в ней дрожало и рвалось, Мирон чувствовал это сквозь ее куртку. Наконец, она прокашлялась и вытерла ладонью губы. Мирон помог ей дойти до скамейки возле какой-то аптеки и усадил на нее. Соня взяла из его рук бутылку вина и стала жадно пить, пока снова не закашлялась. — Что с тобой? — с тревогой спросил Мирон. — Все нормально, — голос Сони был слабым. — Может, вызвать скорую? — Нет. Мирон встал и пошел к аптеке, чтобы оттуда позвонить в больницу. Но Соня его остановила: — Не нужно! Я угашенная, ты видишь? Они ничем не помогут, скажут, что это передоз и накормят таблетками. — Но что тогда делать? — Отвези меня к себе, мне нужно немного отдохнуть. — Сонь… — Заткнись. Не надо этих соплей. Мирон замолчал. Он подхватил ее под руки и повел вдоль улиц. Попутно он проклинал себя за то, что не может быть настойчивым. Будь он таким, он бы отправил Соню в больницу без лишних разговоров.5.
За окном все так же сыпался снег. Он был такой густой, что за его завесой едва проступали черты стен высоток. Но город все еще был там, за снегом. И город жил. Одновременное гудение моторов автомобилей, шелест шин, тысячи голосов сливались в единый пульс городской жизни. Звуки этого пульса проникали в открытое окно. Мирон нервно докурил сигарету и, затушив ее об снег на подоконнике, закрыл окно. В комнате сразу воцарилась тишина. Не было слышно даже шума воды из душа. Мирон нервно провел по лицу ладонью и прижался затылком к стене. Он волновался за Соню. Он чувствовал, что с ней что-то происходит. Он чувствовал это в ее словах, движениях, взглядах. Дверь ванной открылась. Соня вошла в комнату. Мокрые волосы скользили по ее влажной шее. Она оперлась плечом на дверной косяк и слабо улыбнулась. — Видишь, мне стало легче, — сказала она. — Это все из-за усталости. Мирон подошел к ней и обнял ее мокрое теплое тело. — Я беспокоюсь за тебя, — проговорил он, вдыхая аромат шампуня. — Не стоит. Мирон посмотрел ей в глаза — большие и усталые, и ничего не сказал. Они легли в теплую постель. Соня устроилась на груди Мирона и вскоре задышала глубоко и ровно. А Мирон еще долго не мог уснуть, лежал, глядя в стену. Ближе к утру он встал с постели, так и не сомкнув глаз, подошел к письменному столу, достал рукопись. Кончики его пальцев приятно покалывало. Он сел за стол и начал писать.