1.
За окном едва занимался рассвет. Марк поднялся с постели и оглянулся на спящую Алису. Ее лицо было абсолютно спокойным. А внутри Марка все клокотало, словно в вулкане, из чьего жерла вот-вот хлынет поток кипящей лавы. Он аккуратно поправил дрожащей рукой одеяло, укрыв плечо Алисы, не обращая внимания на то, как внутри него кто-то презрительно хмыкнул. Он прекрасно понимал, что фатально потерян. Обратного пути уже не было. Теперь в Алисе, в ее теплом теле и ясных глазах, заключался весь смысл его существования. Марк подошел к окну. За стеклом перед ним расстилалась величественная панорама Горгорода. Первые солнечные лучи уже облизывали стены многоэтажек. Через пару часов должен был начаться пожар. Марк знал, что уже сейчас, в эту самую минуту, десятки людей, полные решимости, сжимают в руках холодные рукояти оружия. Они уже готовы. Этим днем Горгород должен был охватить огонь восстания… — Слишком заумная чушь, — Соня демонстративно зевнула. — Не для моего скудного умишки. Мирон отложил рукопись. Его тело била мелкая нервная дрожь, а в горле резко пересохло. До этого момента он никому не показывал того, что писал. А этим утром, лежа в постели, Сонечка попросила его прочитать вслух его «писанину». Творчество всегда было для него неким болезненным процессом, когда нужно вырывать из себя слова и сплетать их в сюжет, диктуемый воспаленным мозгом. Он писал до изнеможения, словно астматик, бегущий марафон — рискуя захлебнуться словами. Для Мирона творчество было напряженным трудом, в конце которого он чувствовал себя утомленным, но счастливым. Он и не думал, что для него так волнительно показать кому-то то, что он пишет. Но едва он начал читать вслух, тут же почувствовал, как в горле начало першить от сухости, а по спине уже медленно побежали мурашки. Во время чтения он несколько раз поднимал глаза на Соню — она слушала его с непроницаемым выражением лица. А потом она и вовсе остановила его. — От твоих сказок у меня голова заболела, — заявила она. — Где моя зажигалка? Мирон сел на постель и уставился на свои руки. Почему-то ему стало невыносимо стыдно. Он готов был выбросить эту чертову рукопись в окно… Но на такое ему попросту не хватило бы духу. Он наблюдал за тем, как Соня ходит по комнате, разыскивая свою зажигалку. Вдруг Соня привалилась в стене, цепляясь руками за гладкую поверхность. — Черт, — прохрипела она. Испуганный Мирон подбежал к ней и помог ей сесть на пол. — Сонь, что с тобой? — Голова закружилась… — Подожди, я сейчас принесу воды. Мирон бросился на кухню и там наполнил первый попавшийся стакан водой. Назад в комнату он едва ли не бежал. Он вошел в комнату и на мгновение замер: Соня лежала на полу с закрытыми глазами, бледная (мертвая?!). Стакан воды упал на пол и с треском разбился на несколько крупных осколков. Мирон схватил Соню за плечи и встряхнул. — Соня! Она не отвечала. — Соня! Очнись! Мирон обхватил руками ее голову, нащупал пальцами сонную артерию — слабый пульс. Паника заполнила все его сознание, но он собрал остатки разума и набрал номер скорой помощи. Он даже смог назвать свой адрес. На том конце его попросили ждать машину в течение получаса, но он этого уже не слышал. Он уже принимал к себе голову Сонечки.2.
Если бы Мирон знал хоть одну молитву, он бы стал повторять ее раз за разом вслух, пока не охрипнет. Больница. Стены были выкрашены в грязно-голубой цвет. В воздухе стоял сильный запах лекарств. Несмотря на то, что была глубокая ночь, никто не спал. В больнице никто никогда не спит по-настоящему. Больные, способные ходить, бродили по палатам, вяло переговариваясь между собой, а те, кто не мог или не хотел встать на ноги, лежали на койках и пялились воспаленными глазами в темноту. Медсестры и врачи тоже были на ногах, суетились и раздраженно делали замечания мешавшимся под ногами больным. Мирон ходил взад-вперед по пустому коридору. Изредка мимо него проплывали люди в белых халатах. У них были мрачные безразличные лица, никто из них не обращал на Мирона никакого внимания. А в нем в этот момент все дрожало от волнения. Он ничего не мог понять. Врачи почти ничего ему не объяснили. Сгребли Сонечку и, затолкав в машину с мигалкой, увезли. Ему они лишь назвали адрес больницы и бросили холодное: — Не волнуйтесь. С ней все будет хорошо. Мирон тут же прыгнул в машину и помчался вслед за скорой. В больнице он торчал уже битых четыре часа, и пока добился лишь того, что ему назвали номер палаты, где лежала Соня, но внутрь так и не пустили. Потому он оставался под дверью и едва не скулил от тоски, сжиравшей его изнутри. Около часа назад к нему вышла медсестра и с неестественной заботливостью произнесла: — Не волнуйтесь так. С вашей женой все в порядке, сейчас она спит. Вам тоже нужно отдохнуть. Но Мирон ее не послушал. Он продолжил ходить по коридору, не в силах успокоиться. В конце концов усталость его свалила, и он забылся каким-то болезненным сном, сидя на стуле возле палаты. Его разбудило чье-то прикосновение. Он открыл глаза и увидел перед собой все ту же медсестру. Она кивнула ему в знак приветствия и села рядом с ним. — Ваша жена проснулась… — Я могу ее видеть? — тут же спросил Мирон внезапно севшим голосом. — Нет, она пока еще слаба. Но она просила, чтобы Вы принесли ей ее документы и одежду. Вот, — медсестра протянула ему лист бумаги, сложенный в несколько раз, — Это она передала Вам. Мирон взял в руки лист и задумчиво на него уставился. Медсестра собралась было уходить, но Мирон остановил ее, схватив за локоть. Она уставилась на него с легким раздражением. Глядя прямо ей в глаза, он спросил: — Что с Соней? — Я не могу Вам сказать. Нам нужен ее медицинский полис и прочие документы, чтобы она смогла сдать анализы, и только тогда можно будет узнать точный диагноз… Мирон не стал ее слушать. Он пошел по коридору к выходу. Ему срочно нужно было покурить. Его ладони дрожали, а голова наливалась чугуном. Он знал, что это — верные симптомы приближения нервного срыва. Сразу за больницей находился небольшой сад, где обычно гуляли больные. Мирон пришел туда и остановился под лысым деревом. Тут он, не обращая никакого внимания на косые взгляды гуляющих по заснеженным тропинкам пациентов, закурил сигарету. Он вышел, не застегивая куртку, но холода, тут же сковавшего его тело, он не заметил. Когда в голове стало чутка яснее от никотинового дыма, он достал из кармана переданный медсестрой лист бумаги. Развернув, он прочитал написанные Сониной рукой слова: Ах ты, чертов паникер! Сдал меня в больничку. Это, как минимум, подлость. Теперь мне нужны деньги. Зайди ко мне домой и достань из комода нижний ящик, за ним, у стены, есть сейф. Пароль и адрес напишу ниже. Не подведи, дядь. Мирона не удивило то, что Соня ни слова не сказала о документах и вещах, которые нужны, чтобы пройти обследование в больнице. Это ведь Соня, она принципиально хочет подохнуть без медицинской помощи. Он обязан был ее уговорить, но пока не придумал ни одного достойного аргумента. Потому он отправился по указанному Соней адресу, надеясь во всем разобраться на месте.3.
Домом Сонечки была комната в общежитии на окраине города. Пропахшее алкоголизмом и нищетой здание, кажется, все еще находилось в периоде развала Союза. Стены с облупившейся краской, местами зияли голыми кирпичами; окна были грязные с гниющими рамами, некоторые стекла были заменены фанерами; двери с ободранной обивкой скрывали за собой небритых мужчин с синяками под желтыми глазами и беззубыми ртами, женщин с натруженными руками, обрюзгшими телами и вечно недовольными лицами, детей худых и злых, с чумазыми физиономиями. Всюду был сильный запах мочи и спирта. Мирона это место напугало. Он дошел до нужной комнаты и постучал в дверь, как ему написала Соня. Дверь открылась почти сразу. За ней стоял тот самый мужчина, с которым Мирон сталкивался на одной из вечеринок. Кажется, его звали Андреем. — Чего тебе? — грубо спросил Андрей. — Я от Сони… — От Сони?.. А, вспомнил, — мужчина прищурился, — Ты тот профессор, о котором она мне рассказывала. Мирон, верно? — Да. Она попала в больницу и отправила меня сюда, чтобы я принес ей деньги и документы. — В больницу? С ней случилось что-то серьезное? — встревоженно спросил Андрей, глядя на нежданного гостя с недоверием. — Надеюсь, простой передоз? — Не знаю. Она потеряла сознание, и я вызвал скорую. Теперь ей лучше, но нужно сделать анализы. — Ясно. Проходи и бери, что нужно. Андрей пропустил его в небольшую комнату, перегороженную поперек шкафом на две половины. По одну сторону стояла односпальная кровать, тумба и телевизор. С этой стороны был какой-никакой порядок, а вот с другой… На полу лежал матрац с кучей одежды на нем, большой комод, на котором стояла сотня разноцветных тюбиков и флаконов, на стене висело зеркало и несколько фотографий. Мирон подошел к комоду, аккуратно вытащил нижний ящик, в котором валялось несколько книг, пакетик с белым порошком и гонг для курения травки. За ящиком и правда была дверца сейфа. Мирон оглянулся на стоящего у шкафа Андрея. У того был недовольный вид, он пристально наблюдал за действиями Мирона. — Да ладно, ладно! — произнес Замай после того, как Мирон слишком долго смотрел на него в упор. — Если понадоблюсь, я тут, за шкафом. Он ушел. А Мирон ввел нужную комбинацию цифр и открыл сейф. Там было несколько пачек денег, пистолет и коробка патронов. Мирон растолкал пачки денег по карманам и закрыл сейф. Теперь нужно было найти Сонины документы. Мирон порылся в ящиках с бельем, в сваленной одежде, проверил сумочку и карманы пальто, но ничего не нашел. Тогда он поднял матрац и обнаружил там заветную корочку. Но кроме паспорта там была еще одна вещь, привлекшая внимание Мирона. Это была небольшая полоска бумаги с двумя красными полосками поперек. Мирон прекрасно знал, что это такое… — Что ты там ищешь? — услышал он голос Андрея. Он тут же сунул тест на беременность в карман и обернулся к Андрею. Он, быстро сориентировавшись, спросил: — Послушай, а у Сони нет медицинского полиса? Замай усмехнулся: — Нет, конечно. И паспорта у нее тоже не должно быть. Насколько я знаю, она отдала его сутенеру, от которого потом сбежала, а корочку так и не забрала. — Ладно. Тогда я пойду. — Иди. Передавай там Соне от меня пожелания скорейшего выздоровления. Мирон кивнул. Незаметно в кармане он сжимал в руке бумажную полоску, а его сердце колотилось, как при быстром беге.4.
Перед тем, как зайти в больницу, Мирон выкурил несколько сигарет, раз за разом доставая из кармана тест на беременность. Внутренний голос шептал ему, что это может быть и не ее тест, или ее, но сделанный давно. Да и вообще, такие тесты слишком часто дают неверный результат. Но… Это ее тест. Сам подумай: тошнота, ухудшение самочувствия. Она беременна. Сколько вы спите вместе, а?.. Он выкурил столько сигарет, что рисковал умереть от передоза никотином. Но, к счастью, они у него закончились. Смяв пустую пачку, он пошел в больницу. Там его наконец пустили в палату к Соне. Она лежала на койке, сбросив с себя одеяло. Кроме нее в палате никого не было. На фоне грязно-голубых стен она казалась еще бледнее и тоньше. Только сейчас Мирон заметил ее феноменальную худобу и нездоровый цвет кожи. Увидев Мирона, она улыбнулась: — А вот и мой спаситель! Принес деньги? — Принес. — Представляешь, чтобы свалить отсюда, нужно отвалить бабла медсестричкам. Раньше из таких мест можно было слиться, просто послав всех нахер и выйдя в окно. А теперь везде решетки да камеры. — Ты хочешь уйти отсюда? — А что ты мне предлагаешь? Мотаться по кабинетам, чтобы мне лили воду в уши. Я и так знаю, что со мной, и знаю, как это решить. Мирон посмотрел на нее и на выдохе выпалил: — Ты беременна? На мгновение Соня замерла, словно в испуге, но потом вернулась к обычной своей усмешке. — Да, — коротко ответила она. Мирон уже открыл рот, чтобы задать самый главный вопрос, но Соня его перебила: — Только не спрашивай, от кого, и прочую херню. Это моя проблема, и я сама с ней разберусь. — Ты… сделаешь аборт? Соня ничего не ответила. Молча встала с постели и подошла к тумбочке у чужой койки. Без лишних стеснений, открыла ее и достала пачку сигарет. На немой вопрос Мирона, она пояснила: — Лежит тут одна дама, которая в тихую балуется сигами и не делится. Не думаю, что она обидится на мое вторжение в ее тайничок. Мирон встал на ноги. Его трясло, удары сердца отдавались в его ушах гулом. Что-то в его голове начало с треском рваться. Он выбежал из палаты и ринулся к туалету, по пути едва не сбив с ног какую-то женщину. Оказавшись в туалете, он наконец дал волю разрывавшим его эмоциям. Он, что есть силы, ударил кулаком в стену. Руку тут же пронзила тупая боль. Мирон взревел и осел на пол. По его щекам полились слезы.5.
Мирон вернулся в больницу на следующий день, но Сони там уже не было. Ночь Мирон провел в компании бутылки водки, грубо бухая. Сестры, увидев его помятую физиономию, не стали отвечать на его вопросы и пригрозили вызвать охрану, если он сейчас же не покинет больницу. Мирон не стал сопротивляться и ушел. Он знал, что задавать вопросы кому-либо бессмысленно. Он не стал искать Соню. Он пошел домой. По дороге забрел в магазин и на все оставшиеся у него, ныне безработного, деньги, купил спиртного и пачку сигарет. После вчерашней вспышки боли, внутри у него образовалась пустота. Снова. И снова из-за Сони. Эта пустота начала сжирать его изнутри. И только напившись, он не ощущал сосущего холода. Несколько суток кряду он не думал о Соне. А потом нашел в кармане джинс ту самую полоску бумаги и снова его начала разрывать боль. Из глаз хлынули слезы. О, он плакал не как сопливый подросток — он рыдал как взрослый мужчина. Как взрослый бессильный мужчина. Он не знал, что эта боль была лишь легким предчувствием той ужасающей боли, что ждала его в ближайшем будущем.