1.
Дни и ночи, заваленные снегом, пролетали незаметно. Город со всеми его жителями, внезапно оживившимися перед новогодними праздниками, оставался где-то там, за завесой снега, и стал таким незначительным. Для Мирона он превратился в некий фон. А сама жизнь Мирона приняла вид погони за Соней. По едва видимым следам он тщетно пытался словить ее образ. Он впивался воспаленными глазами и цеплялся дрожащими руками, но ее призрак оставался неуловим. Мирону пришлось продать машину. С ее продажи он выручил совсем немного денег, но его это не волновало. Ему нужно было на что-то существовать, на что-то покупать алкоголь. Именно алкоголь помогал ему сохранять остатки разума. Если бы он не заправлялся каждый день рюмкой другой, то едва бы протянул столько дней, не надев петлю на шею. А в промежутках между пьянками он слонялся по городу. Он ежедневно стучался в дверь Сониной квартиры, но за открытой дверью обнаруживал только недовольное лицо Замая. Он каждый день заходил в закусочную Забэ и, усаживаясь за стойку, смотрел на Антона стеклянными глазами. Как-то раз Антон не выдержал его взгляда и сказал: — Старик, брось ты это. Бесполезно. Если Соня не хочет, чтобы ты ее нашел, ты ее не найдешь. Забей и живи дальше. Мирон ему не отвечал. Он не мог бросить все это, отказаться раз и навсегда, вырвать ее из памяти. Если бы не Антон, Мирон умер бы от истощения. Едва ли не насильно, он заставлял его есть. Антон видел много страдающих мужиков, слышал и не такие истории. Но когда он смотрел на осунувшееся лицо Мирона, ему хотелось помочь этому бедолаге хоть чем-то. Только вот, он прекрасно знал Соню, и знал, что если эта сучка хочет исчезнуть, у нее это отлично получается. Она, может, давно свалила из страны и загорает теперь где-нибудь в солнечной Италии, обнимая потные плечи какого-нибудь наркобарона. А еще лучше Забэ знал то, что ей совершенно плевать на тех, кто может из-за нее страдать. Мирон страдал. Тоска беспощадно съедала его. У него не было сил, чтобы противостоять ей. Он и сам уже понимал, что Соня не вернётя, но все еще продолжал ждать чего-то. Его жизнь замкнулась в круг. В центре этого круга была Соня. А сам круг представлял собой сплошные острые шипы, царапающие, рвущие, впивающиеся в кожу. Мирон страдал. Но имени Сони больше не произносил вслух.2.
В тот день Мирон никуда не пошел. С утра он выпил бутылку виски и завалился в постель. В его голове гудела тишина. Он закрыл глаза и провалился в сон, полный боли и холода. Его тут же окружили вспышки молний, закрутился дикий вихрь, в котором мелькали то парта из аудитории, то синий от блеклого света подоконник чужой квартиры. И в этом хаосе были ее черты. В этих вспышках был блеск ее глаз. В шуме слышался ее смех. Она не оставляла его даже во снах… Из сна Мирона выдернул дверной звонок. Раскаленными иглами звуки вонзились в мозг. Голову тут же заполнила дикая боль. Кое-как Мирон заставил себя встать с постели и, волоча ноги, дошел до двери. Звонок не прекращал трещать. Не теряя времени на то, чтобы смотреть в глазок, Мирон сразу открыл дверь. После темной квартиры его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к яркому свету лампы в подъезде. Мирону нужно было несколько секунд на то, чтобы сфокусировать взгляд на стоящей перед ним девушке. Когда ему это, наконец, удалось, он разглядел удивленное лицо Маркуленко. — Алиса? — он и сам удивился не меньше ее. Алиса открыла и закрыла рот. Ее щеки начали наливаться краской. Она торопливо заговорила: — Мирон Янович, Вы так внезапно пропали из института. Я думала, Вы взяли больничный или что-то в этом роде. Но Вас так долго не было. Я пыталась поговорить с деканом, с другими преподавателями, но никто ничего не знал или делал вид, что не знал. Тогда я стащила у секретарши папку с Вашим личным делом и узнала, где Вы живете… Мирон грубо перебил ее волнительное объяснение: — Зачем ты пришла сюда? — Хотела узнать, все ли у Вас в порядке. — У меня все херово. Узнала? Можешь идти. Он уже собрался захлопнуть дверь перед ее носом, а потом словил взгляд ее глаз — полный досады и грусти. Точно такой же он видел в зеркале по утрам. Потому вместо того, чтобы закрыть дверь он сказал: — Ладно, проходи. Выпьем чаю и поговорим. Алиса сняла пальто в прихожей и, спросив у Мирона разрешения, прошла в гостиную, где села на край дивана. Чайник закипел быстро. Мирон налил чай в одну чашку, коньяк в другую и принес их в гостиную. — Извини, Алис, у меня беспорядок… Хотя, плевать, — он сел в кресло и вытянул ноги. — Что случилось? — тихо спросила Алиса, грея в руках чашку чая. — Почему Вы ушли с работы? — Проблемы. Повисло молчание. Мирон сделал несколько глотков коньяка. Алиса огляделась по сторонам. — У меня отец был алкоголиком, — вдруг сказала она. — Когда он ударялся в запои, в нашей квартире был такой же беспорядок и всюду валялись пустые бутылки… И взгляд у него был такой же. — Ты хочешь сказать, я алкоголик? — Вы закрылись дома и каждый день выпиваете, пока Ваша жизнь катится в пропасть. Так поступают алкоголики. Мирон хмыкнул: — Это невежливо, говорить в лицо человеку о его проблемах. — Вы улыбаетесь, — заметила она. — Думаете, все это забавно? — Думаю, это глупо. Ты пришла сюда и обвиняешь меня в алкоголизме. Чего ты хочешь этим добиться? Алиса поднялась на ноги и проговорила в волнении: — Я хочу Вам помочь справиться с этим. Вы хороший человек и так себя губите. — Смешно! Девчонка пришла сюда учить меня жизни, — Мирон не хотел этого говорить, но за него это сказал тот Мирон, что так отчаянно гнался за ней. — Начиталась книжек и думаешь, что все понимаешь в жизни. Называешь меня алкоголиком. А знаешь ли ты, что без ежедневной дозы спиртного, я бы уже давно болтался в петле? Он увидел, как губы Алисы задрожали и замолк. Алиса опустила голову и отвернулась к окну. Мирон смотрел на ее плечи и тяжело дышал. Что ты творишь, старый дурак? Мирон встал с кресла, подошел к Алисе и аккуратно коснулся ее плеча. — Прости, — сказал он. — Я и правда превращаюсь в алкаша, и ты ничем не сможешь мне помочь. Алиса обернулась. Она была так близко (так же, как она). Мирон чувствовал запах ее парфюма — нежный и легкий. — Разрешите мне попытаться, — проговорила она, едва шевеля губами. Мирон хотел бы рассмеяться ей в лицо, прогнать ее и снова вернуться к столу с бутылкой конька, но под взглядом этих ясных глаз смог лишь кивнуть.3.
Проснувшись утром следующего дня, Мирон тут же понял, что утро будет тяжелым — его в тисках сжало похмелье. Свалившись с кровати, он принял вертикальное положение и побрел в сторону ванной. Там он наклонился к раковине, сделал несколько глотков холодной воды, окатил ей лицо, а потом и вовсе сунул голову прямо под кран. Когда он наконец-то выпрямился, из зеркала на него уставилось опухшее лицо с пролежнем на правой щеке. Он стянул с себя футболку и бросив ее на пол, вышел из ванной. Только сейчас он начал замечать, что его квартира изменилась: разбросанная всюду одежда исчезла; пустые бутылки, упаковки и остатки еды тоже канули в неизвестность; пол был вымыт; пыль с полок и книг вытерта. Мирон почти сразу понял, чьих это рук дело. Вчера Алиса попросила у него ключи от квартиры, и этим утром, вероятно, хозяйничала тут, пока он спал. На кухне Мирона ждал накрытый на столе завтрак. До этого он совсем не хотел есть. Ему даже казалось, что стоит ему что-то проглотить, желудок тут же это отвергнет, если это, конечно, не виски. Но едва он увидел мясной омлет, и тем более, едва он услышал его запах — ему показалось, что он ничего не ел уже, как минимум, неделю. Машинально он попытался вспомнить, и правда — он не питался нормально уже больше недели. В нем заскреблась было гордость. Но что значит гордость при урчащем желудке? Мирон сел за стол и за считанные минуты съел омлет и прочие угощения, приготовленные Алисой. Ему тут же стало как-то легче. Симптомы алкогольного похмелья ослабли, а разум пока не пропускал ее образ и боль, сопровождающую его. Мирон не дал себе думать о ней.4.
Так Алиса стала приходить в дом Мирона каждый день. По будням она успевала прийти до занятий, а в выходные оставалась на ночь. Она убиралась и готовила еду. Мирон не просил ее об этом. Сначала он даже чувствовал некий стыд от того, что она работает у него домохозяйкой, ничего не получая взамен. Но с каждым ее появлением, он все больше привыкал к ее присутствию. Теперь, просыпаясь по утрам, он уже ждал едва слышимых шагов, доносящихся из кухни. Ему стало необходимо видеть ее улыбающееся лицо, чтобы чувствовать себя лучше. Но он почти не разговаривал с ней — не о чем было говорить. Иногда она сухо рассказывала о том, что происходит в институте, а Мирон мычал в ответ что-то вроде: — Ну, здорово. А сам не мог вспомнить, о чем она только что рассказывала. Он попросту не мог услышать ее голоса. Она открывала рот, что-то говорила, но все это пролетало мимо Мирона. Как-то раз Алиса принесла книгу. Это было что-то из русской классики. Раньше Мирон наслаждался классикой, особенно — русской. Он находил прекрасным само звучание слов, и упивался глубиной содержания. Но теперь все изменилось. — Зачем ты это принесла? — спросил он у Алисы, указывая на книгу. — Хотела прочесть Вам вслух, — Алиса запнулась и покраснела. — Если Вы хотите. — Не хочу. Больше она книг не приносила. С появлением Алисы, квартира оживилась. В стенах снова появилось какое-то дыхание. Но не совсем такое дыхание, как при Соне. Не было и намека на хаос, это было спокойное размеренное дыхание. Под него Мирон засыпал и с ним просыпался. В глубине души эта монотонность была ему ненавистна. Но именно эта монотонность позволила ему выползти из круга алкоголизма. Алиса помогла ему выстроить стену, отрезавшую его от воспоминаний о Сонечке.5.
Мирон сидел на кухне и курил сигарету, глядя в окно. Город как-то изменился. Стал чуть суетливее, чем обычно. Мирон пытался понять, в чем причина этого изменения. В прихожей хлопнула дверь и спустя минуту на кухне появилась раскрасневшаяся от мороза и быстрой ходьбы Алиса. В ее руках были огромные пакеты. — Здравствуйте, Мирон Янович! — она все еще обращалась к нему на «Вы». Мирон кивнул ей и потушил сигарету. Алиса стала разбирать пакеты, а он наблюдал за ней. Кроме обыденных продуктов, Алиса достала из пакета бутылку шампанского, мандарины и кучу блестящей мишуры. Только тогда до Мирона дошло, что и весь город, и Алиса собирались этой ночью встречать Новый год. — Решила устроить праздник? — Мирон поднял со стола мишуру и обмотал вокруг своей шеи. Алиса взглянула на него с испугом, вспомнив, что случилось, когда она точно так же принесла книгу. Но Мирон смотрел на нее с теплом, и она улыбнулась: — А разве Вы не собираетесь? — Я бы хотел, чтобы хотя бы один год я начал по-другому. Видишь ли, последние несколько лет в новогоднюю ночь я просто спал или пил пиво перед телеком. Для меня эта ночь не была праздничной… Может, жизнь моя потому и не задавалась. Алиса прервала его: — Хватит о грустном. Хотите мне помочь? Она вручила ему мишуру и гирлянды, отправив украшать гостиную. Сама Алиса осталась на кухне и стала строгать овощи в салаты, слушая эстрадную музыку по радио. Спустя час все немногочисленные угощения были готовы, а гостиная сияла от огней гирлянд и зажженных свеч. До наступления Нового года оставалось совсем немного. Алиса сидела на диване подобрав ноги под себя и потягивала из бокала шампанское. Мирон сидел прямо на полу и курил. Оба молчали, не зная, о чем говорить. Алиса мысленно проклинала себя. Она все еще не знала, зачем пришла сюда. Она могла провести эту ночь с родителями или в шумной компании друзей, а пошла к бывшему преподавателю, которому на эту праздничную суету откровенно наплевать. — Алис, — вдруг обратился он к ней, — За этот год ты сделала что-то такое, о чем жалеешь? — Не знаю, — она задумалась. Пальцы потянулись к коротким блондинистым прядям. — Наверное, я не стала бы так категорично относиться к людям. В моей жизни была пара человек, которых я смогла разгадать слишком поздно. Мне не стоило их судить всего по нескольким поступкам. Это неправильно. — Люди многогранны. Ты можешь увидеть только одну грань и по ней вынести вердикт, а в следующее мгновение человек повернется другой гранью — и все, ты пропала. — Вы правы. — Я тоже увидел только одну грань, острую, как нож, и глубоко поранился об нее… Прости, что я так пафосно говорю. — Мне нравится, как Вы говорите. Мирон взглянул на Алису, не веря, что услышал это, но румянец на щеках девушки подтверждал, что он не ослышался. — Пожалуйста, обращайся ко мне на «ты». — Мирон Янов… — И никаких отчеств. Она улыбнулась и снова коснулась пальцами прядей: — Мне так непривычно говорить Вам «ты». Мирон налил в бокалы шампанского и один протянул Алисе. — Не люблю произносить тосты, — он невольно усмехнулся. — Но уж если я не могу говорить без пафоса, то буду использовать его по назначению. Предлагаю выпить за то, чтобы тебе стало привычным говорить мне «ты». Алиса засмеялась, а Мирон осушил свой бокал. — Вы… Ты так оживился, — заметила она. — Потому что устал страдать. За окном начали взрываться петарды. Одновременно небо окрасили сотни вспышек самых разных цветов и оттенков. Алиса подошла к окну и, как ребенок, замерла, глядя на вспышки. Мирон тоже подошел (слишком близко) к окну (к Алисе). Он буквально почувствовал, как она затаила дыхание. Он наклонился к ее уху и прошептал: — С Новым годом. Вздрогнув от неожиданности, Алиса обернулась. Мирон был слишком близко. Она подняла голову, заглядывая прямо в его лицо. Он увидел собственное отражение в ее блестящих глазах. Кажется, в воздухе затрещало электричество. Огни гирлянды моргнули и погасли. А Алиса вдруг подалась вперед и, обхватив голову Мирона руками, поцеловала его. Как-то торопливо и рвано. Мирон ответил на поцелуй, делая его более нежным. За окном продолжали взрываться фейерверки, рассыпаясь тысячами брызг.