Противостояние Марса

По весне оттаяли окурки, Но еще не выросли цветы. Облака играют в небе в жмурки, Люди консервируют мечты На непропечатанных страницах, Где была когда-то чистота. Дым из раны в небесах клубится, Тушью кровоточит темнота. Осознав, что больше свет не нужен, Солнце гаснет, но не в этом суть. К многим людям, как к окуркам в лужах, Больше огоньку не поднесут...

Полдень неотвратимо наступал на городские крыши и кирпичные стены. Он давил раскаленными босыми ногами чьи-то растерянные мысли, а после раскаивался в своей неуклюжести. Делал это слегка напоказ и потому, очевидно, неискренне. Его всё равно никто не слушал. В бездонном наплечном мешке духоты, рябившей над асфальтом, гремели обломки детских игр, порванные разговоры, стертые с заборов надписи: всё не нужное хоть кому-либо. День собирал, что мог, что успевал, прежде чем направиться к вечеру, немного сутулясь от своей громоздкой ноши. Его свежие следы, оба правых, пылали солнечными зайчиками, прожариваясь на вертелах городских архитектурных излишеств, оставались горькими и жесткими, не такими уж и свежими, но других всё равно не было. Равнодушие налипало на сонные, неторопливые подошвы редких прохожих, которые уносили его куда-то далеко отсюда. Попадало в трещины между камнями, как сброшенная змеиная кожа, и обращало воспоминания в соленый песок, утекающий сквозь пальцы. Почти никому не нужное старое кафе, мечтавшее о ремонте, устало примеряло потухшую вывеску к плотно закрытой двери. Оно смотрелось в блестящие стекла соседнего дома, было немного сонным, недовольным самим собой и слишком жарким часом, а оттого неприветливым. Оказалось пустым и выпотрошенным, как рыба, которую здесь даже никогда не подавали. Только за одним из пластиковых столиков перед входом сидел, уткнувшись в несвежую газету, невысокий человек. Его обвислое лицо с грязноватым загаром высовывалось из ворота бежевого рабочего комбинезона. Уже немолодой, успевший обрасти жирком, он неумело прятал за строками вчерашних новостей намечавшуюся лысину. Настороженные карие глаза то и дело косились в сторону другого раннего посетителя. Так обезьяна затравленно наблюдает за сонным леопардом. Боишься меня? Зря. Вернее, уже поздно. Тот, казалось бы, ничего не замечал вокруг себя. Глубоко погрузившись в собственные мысли, он сидел довольно далеко от читателя утренних газет и потягивал негазированную минеральную воду из стакана. Наполовину полного. Ожидание хрустело, крошилось на зубах, усиленно пытаясь найти в себе хоть какой-то смысл, пока в граненом стекле отражалось солнце. Лениво перекатываясь с боку на бок, оно пробиралось в самый центр неприбранного неба, полного редких облаков. Время было сейчас намного больше, чем деньгами. Оставалось только поднести стакан к сухим губам, сделав последние глотки затянувшихся минут. Прикрыть глаза, отрешено подставив лицо теплым лучам, и слышать, как дыхание падает вверх. На свет. Я всегда любил солнце. Как кошка, у которой даже во тьме его частицы все равно остаются в горящих глазах... Пустой стакан с тихим звоном опустился на столешницу, ставя точку в выводе о том, что любое терпение не бесконечно. Всё, что останется, по-кошачьи слизнут, как прохладу с уголка рта. Странный посетитель летнего кафе плавно, с какой-то текучей природной грацией встал из-за стола и одновременно подхватил лежащую перед ним трость. "Запуск нового завода "Навар Индастриз" состоялся" - такой заголовок разевал в безмолвном крике крупные буквы на первой полосе газеты, за которой тут же скрылись пугливые, как тараканы, въедливые глаза наблюдателя. Там, в этой статье, конечно же, не было никакой фотографии мистера Жуля Навара, единственного наследника многомиллионной корпорации своего покойного отца. Никогда не любил давать интервью, а уж тем более фотографироваться. Он и не был фотогеничен. Был, прямо сказать, некрасив, да и то не настолько, чтобы взгляды задерживались на чем-то из ряда вон выходящем, не считая необычного сочетания зеленого и розового в его одежде. Возможно, эта расцветка и маскировала от окружающих худое лицо с острыми, резко очерченными скулами и длинноватый нос, впрочем, обладавший отличным чутьем на еще не потерянные шансы. Ранние усталые морщины под глазами и в носогубных складках неприятно пощипывали от природы бледную кожу. Но его глаза - это были глаза хищника. Опасные. Ищущие. Темно-синими зеркалами они отражали спокойную силу, поднимавшуюся изнутри. Незачем прятаться за газетами с моим именем на первой полосе По-кошачьи мягкая поступь была уверенной, не таившейся. Острые когти зрачков проскребли зарубки на белом испуганном пластике, на пальцах, теснившихся в узких перчатках, на строках убористого текста новостей, в которых было меньше смысла, чем между них. Хорошие новости ведь такая редкость. Этот человек, Хиттри Шлам, был всего лишь посредником, и внушал мистеру Навару не больше доверия, чем, собственно, все остальные. Даже меньше. Он напоминал глиняную копилку с пятью медными грошами внутри, звенел намного громче своей истинной ценности. Не меняясь в лице, мистер Шлам постоянно щелкал гнилыми костяшками счетов, продетых через зрачки. Торговался. Безответно любил деньги, которые очень хорошо липнут к рукам на кровь. Уж точно не на сопли. У мистера Шлама на руках не было крови. Он боялся ее вида и много чего еще. На мгновение трость невесомо рассталась с ладонью мистера Навара, чтобы быть удобно перехваченной за середину. Костяное навершие сверкнуло хрустальными глазами дракона. Кто-то должен был расставить пропущенные сквозные точки. Перекрасить строки. Вычеркнуть лишнее. Пауза на раздумья слишком затянулась. Не о чем думать! Был только удар. Один. Неуловимо резкий, колющий, он пронзил газету посередине. Пришпилил к спинке стула мысли, выбитые с икотой из головы мистера Шлама, который отшатнулся от блеска стального лезвия, замершего, выжидая, на уровне его переносицы. Оно заставило его нелепо, по-заячьи, скосить глаза, и мистер Шлам так и не понял, откуда взялся этот клинок? Куда исчез? ... трость? Не подошедшие друг другу громкие полосы новостей и неразгаданные кроссворды с последней страницы разошлись с тихим шорохом, как края раны. От первого надреза на бумаге - вверх. Они оставили на столе хирургически препарированный воздух. И воздух, в отличие от мистера Шлама, ничего не почувствовал, кроме того, что по-прежнему был всем нужным. Даже когда они на несколько десятков секунд забывали, как это - дышать. Шлам утверждал, что некий его контакт знал точные координаты места, которое мистер Навар искал уже много месяцев. И того шанса, на который он надеялся с юных лет. Всё еще надеялся... ... оказаться в нужном месте, в нужное время. Знать бы нужное место, нужное время наступит. Вся эта длинная логическая цепочка, проволочная, запутанная, тонкая. Она порвется. Непременно порвется. И мечта, которая была привязана на нее к ветке, упадет синицей в ладонь. Уже забывшая, что когда-то умела летать, но живая! Дышащая этим полднем, по-королевски поднимавшимся на эшафот. Здесь столько раз казнили чудеса на гильотинах, вместо того чтобы их совершать. Вместо того, чтобы в них верить. Неважно, что я сейчас по-прежнему дальше от ответов, чем те, кто их скрывает. Я намного ближе, чем был вчера. Это всё, что имеет значение. Всегда двигаться только вперед. Вытянутые по вертикали зрачки вспороли изумленно распахнувшиеся перед ними глаза мистера Шлама, сухие, грязно-карие. Уязвимые. Горячий липкий страх вывалился из них, как могли бы легко вывалиться внутренности из живота. Почти неразличимый кадык дернулся на шее под вторым подбородком. Мистер Шлам сглотнул что-то горькое, как вся жизнь, промелькнувшая перед ним в это мгновение. Гусеница на булавке. - Мистер Шлам, я полагаю? Невозмутимый, вежливый голос можно было сравнить по мягкости разве что с тонким и острым лезвием, которое попробовало реакцию добычи на вкус. Что-то соленое и, кажется, подгоревшее... Было так жарко, что чувствовалось, как, плавясь, сворачиваются нервы. - Ч-что? Как? - заплетая звуки в бессвязные, ненадежные узлы, выдохнул мистер Шлам. Выпучив глаза, он стал отчаянно похож на жабу. Его лицо было плоским и пустым, как старые стены, у которых уже не осталось ушей. - Вы так долго наблюдали за мной, стараясь незаметно выяснить, есть ли у меня оружие, что я решил дать Вам прямой ответ, - мистер Навар любезно улыбнулся посреднику, приоткрыв небольшие, как у кошки, желтоватые клыки. - Оно есть. Отточенным экономным движением его правая рука с массивным перстнем-печаткой на большом пальце и тонким серебряным кольцом на мизинце крутанула трость. Кончик острого ногтя провел по вновь вынырнувшему из нее черненному металлу. - Кстати, мой телохранитель сейчас держит Вас на прицеле. Усмешка была резкой, как пуля. Взгляд мистера Шлама дернулся, ударился о зияющие чердачные окна соседних зданий, похожие на пустые глазницы. Одинаковые. Бесцветные. Его обманчиво свежий страх уже начал подгнивать с головы в попытке угадать, за которой из этих дыр красным огоньком папиросы мог гореть лазерный целеуказатель. И был ли он там вообще? Не ищите рыжую кошку в темной комнате. Когда она у вас перед глазами. - Но не волнуйтесь, мистер Шлам, это всего лишь меры предосторожности, - словно невзначай, даже ободряюще, обронил мистер Навар, продолжая машинально поглаживать пальцами трость. Смертоносный металл доверчиво льнул к нему, отражая бледные руки, такие же твердые и холодные на вид. И, наверняка, на ощупь, если бы они сомкнулись на горле. - Видите ли, у меня очень много врагов... При этих невозмутимых словах мистера Шлама чуть было не стошнило нервным смехом, сдобренным нездоровым сарказмом: - Интересно, и почему же это?! Мясистые губы скривились, безжалостно сдавив недавнюю панику. Казавшийся таким глупым сейчас, этот предательский ужас хоронил себя под прижатыми к столу ладонями, вспотевшими внутри перчаток. Да, в самом деле, разве кто-то убил бы его здесь, средь бела дня?! Особенно глава многомиллионной корпорации. Каким бы странным он ни был. В конце концов, мистеру Навару была нужна эта информация о каком-то древнем могильнике. Как будто своих денег мало... Мистер Шлам сам не понимал, почему леденящий холод, вопреки логике, всё еще сжимал его хребет, словно протискивая железные штыри между позвоночными дисками. Вдевая в них нитки нервов. Прислушиваясь к чему-то игольным ушком. - Вы и сами понимаете. Мистер Навар хмыкнул, и Шлам, должно быть, моргнув, опять не успел уловить, как и когда острое лезвие исчезло внутри обманчиво элегантной трости. Кошка втянула когти. - Давайте перейдем к делу, - свободной рукой мистер Навар пододвинул стул и вольготно сел за столик напротив мистера Шлама. Тот раздраженно выдохнул. - Конечно. Мистер Шлам хотел как можно меньше находиться на виду, между молотом и наковальней. Когтистой лапой, направлявшей движение спотыкавшегося жука по столешнице, и раскаленной крышей. Тот, кто желал передать сообщение этому миллиардеру с повадками тигра, был давно известен мистеру Шламу и в то же время едва ли ему знаком. Но, когда он появлялся, всегда сильно пахло наживой и совсем немного разрытой землей. Еще сыром с плесенью. Сотканный из теней и пыли, изглоданный складками ткани, обмотанной вокруг приплюснутой головы, почти полностью закрывая лицо, он всегда прятал что-то. Возможно, камень за пазухой наглухо застегнутого длинного пальто. Этот контакт давал хорошие наводки, еще лучше платил. Неизвестно, почему он не мог или не хотел связаться с мистером Наваром напрямую, но мистер Шлам предпочитал не вникать в подобные вопросы и ставить под сомнение мотивы клиентов. Он сам знал не так уж много, по правде говоря, и всё равно неотвратимо старился. Но деньги грели карманы мистера Шлама. Не жгли. Не тянули. Были много раз пересчитаны и тешили с детства хорошую память на цифры. Круглые. Легкие. Мистер Шлам до сих пор был наивно уверен, что они и на этот раз были легкими, когда выудил несколько небольших фотографий из сумки на поясе, положив их на стол перед мистером Наваром. - То место, которое вы ищете... я знаю, кто может показать, где оно находится, - деловито произнес мистер Шлам, кивая на глянцевые изображения, словно пытаясь подчеркнуть свою важность в заключении сделки. Перечеркивал ее вместо этого. Его голос уже почти не дрожал, отвалился и эхом катился по брусчатке в поисках вмятин. Фотобумага, переходя из рук в руки, шуршала, как мысли. Еще совсем свежая, она примеряла теплый рисунок из пяти золотых колец с крупными полудрагоценными камнями. Явно сфотографированные специально для этой встречи, старинные украшения были аккуратно разложены на холщовой ткани. Сильно истертые временем, они все же смогли сохранить свои гравировки: сферу земли, лепесток огня, водный поток, дыхание ветра и червонное стилизованное сердце. - Вот, эти фотографии - доказательство, - зачем-то пояснил очевидное мистер Шлам. На слово - я и не поверил бы... Молчание звучало более красноречиво. На вес золота, оно даже не казалось тяжелым в пустотах, выбоинах и трещинах, просочившихся со следующих фотографий из небольшой стопки. Твердые пальцы перелистывали их спокойно, сдержанно, без видимых эмоций. Без ударов иллюзий об лед. Вот только сердце не решало, как быстро ему биться и когда останавливаться. Пока в мире существует что-то загадочное и необъяснимое, всегда будут те, кто стремится докопаться до истины. И всегда будут те, кто хотел бы закопать ее как можно глубже, чтобы похоронить уже навсегда. Мистер Навар невольно огляделся вокруг, не поворачивая головы, одними глазами. Они процарапали скачущие кардиограммы, невидимые на обшарпанных стенах зданий, грязных окнах, не задернутых гардинах, и вновь вонзились в глянцевую фотобумагу. Площадь по-прежнему оставалась пустой, ее куски пробовало солнце на пиру. А на фотографиях лежала убитая темнота. Изображения каменных стен были отравлены непривычным им светом, похожим на ртутные лампы шахтерских выработок. Тени от колонн вгрызались в дробный рельеф иероглифов, стекали на каменный пол вместе со строками узоров, шифровавших отсутствие смысла в своей выверенной геометрической красоте. Лестницы, шершавые и выщербленные, как будто были выточены из цельной скалы, которая когда-то давно не желала отдавать вкрапления самоцветов. Их вырезали, солгали, что это были язвы, забрали себе и оставили лишь сколы в камне, где теперь скапливалась пыль. К огромной зале стекались лучи переносных прожекторов, не способные охватить ее полностью и распластавшиеся на полу от бессилия. Их словно тащили по камням, и от разбитых черепов медленно откалывалось крошево, похожее на брошенный ребенком мел, имеющий обыкновение мазать ладони. Дети тоже часто рисовали солнце от руки, вдруг засветится... Но на полу этой древней залы было нарисовано не солнце. Марс. Красная звезда, видимая невооруженным глазом раз в несколько десятков лет, в ночь Противостояния. Круг замкнулся. Перетасованная колода фотографий вновь оставила пять колец на холстине перед застывшими зрачками, наточенными ярким светом. Это могла быть до безумия качественная подделка или... ... то самое место, куда слетаются рассказанные до обеда сны. Потаенные желания. Чудеса, в которые перестали верить. Там, внутри, наверняка было похоронено много скелетов из шкафов, разобранных по костям, и еще целых тоже. Завернутые в пятнистые манускрипты, они посмертно сжимали в пальцах и челюстях реликвии, способные исполнить любую мечту. Фотографии совместились в памяти с тлением старых страниц и пересохшими чернилами.Мистер Навар хотел поверить в чудо. Как и все? Все, изнывающие в стеклянной засухе миражей и безысходности, успевшие забыть прикосновение дождя к векам, закрывшимся от солнца, ищущие совершенство в оазисах и убивающие его в себе... ...все нуждались в надежде, чтобы не собирать потом осколки зеркал. Мистер Шлам еще не понял, что его пояснения, казалось бы, слушали, но уже не слышали. Не воспринимали. По инерции продолжал расставлять точки над разбегающимися врассыпную буквами. Над камеями пяти стихий. - Его клан сотни лет хранил реликвии оттуда. Они подлинные. Подлинные. Я вижу это! По крайней мере, они выглядят именно так, но не в моем обыкновении праздновать победу, находясь еще по эту сторону забора. - А он, значит, готов продать сокровища своих предков? - В голосе мистера Навара почувствовалось насмешливое одобрение. Сдержанно улыбнулись его тонкие губы, но не глаза. Синий, тёмный фосфор. - Где ты нашел этого человека? Ожидая, что этот вопрос тоже прозвучит, мистер Шлам все равно слегка замялся, машинально теребя край перчатки за неимением платка с завязанными узелками на память. - Как бы вам сказать, мистер Навар... ... что он - не человек? - Скажи правдиво, - эта пауза, виноватая во всем, чего не говорила, даже не успела повиснуть в петле, над столиком, тенью фонарного столба. - И, желательно, до полудня. Когда все тени начнут постепенно исчезать, и никто не станет скучать по ним. Ты ведь знаешь, каково это? - Он сам нашел меня. И заплатил, чтобы я связался с вами, - признался мистер Шлам, наконец, оставив перчатку в покое, и потер свой сухой, наморщенный лоб. Все морщины остались на месте. - Он сказал, что ему не нужны деньги за эту информацию. Он проведет вас и ваших коллег к гробнице, но при одном условии, которое озвучит только при личной встрече. Вот как, значит... Всё вокруг, отбросив покровы случайности, словно поменяло цвета, стало намного гуще, насыщеннее. Четким, как барельефы на фотографиях. Ядовитым и сладковатым. Наверное, и правда, оказалось отравлено. Подозрениями, оправдавшими себя и обвинившими кого-то ещё. Вот только кого именно? Жалкого мнительного посредника за его суеверные страхи, которые решили сбыться? Таинственного проводника за то, что он пришел первым в то место, где хоронили чудеса? Или бизнесмена с кошачьими повадками за то, что он пришел вторым к, так странно, но еще не порванной финишной ленте? Наверное, отчасти, всех. Похоже, этот контакт мистера Шлама не так-то прост. И он все-таки знает истинную цену артефакта, похороненного в этом склепе. Ведь, чтобы понять, как бессмысленна сакраментальная победа любой ценой, надо ее заплатить. Лишь раз. - ... что ж, я встречусь с ним. В липких, как синяя топь, глазах мистера Навара, в движении его пальцев, царапнувших трость, читалось ледяное согласие и предупреждение. Не угроза. Пока. - Как его имя? - Паразит Крысс, - пробормотал мистер Шлам.