Триада в четырёх частях

      Поджарый парень с густой шевелюрой, убранной со лба красной банданой, стоял на проезжей части напротив автобусной остановки и, всматриваясь вдаль, громко считал:        — Раз, два, три, четыре…        — Блять, Рыжик, уйди с дороги! Это опасно! — крикнул его друг, сидящий на лавочке под автобусным расписанием.        — Я не боюсь машин. Особенно, когда их нет, — проворчал Рыжик, но всё-таки сошёл с дороги. — Я ничего не боюсь.        — Смотри, мышь!        — А?!        Виктор добродушно рассмеялся над засуетившимся другом. Рыжик казался слишком уверенным и сильным для человека, который боялся мышей и высоты. Но об этом практически никто не знал: только они вдвоём.        — Если автобус не приедет, нам придётся идти пешком, — обиженно проворчал Рыжик, сев рядом с Виктором.        — Ничего страшного, ты же спортсмен.        — Э, а где же забота о друге? Что-нибудь про отдых там и всё такое?        — Нашёл из-за чего нервничать, расслабься.        Но лицо Рыжика продолжало нести на себе печать раздражительности. Тогда Виктор улыбнулся и прибег к приёму, который, бывало, действовал и в куда более тяжёлых ситуациях.       — Смотри! — сказал он, убрал волосы в хвост резинкой с руки и пошевелил ушами.       Рыжик изо всех сил старался не рассмеяться, но для него это было непосильной задачей. Как-то так вышло, что это его всегда смешило и смешило одинаково сильно с каждым новым разом. Или даже сильнее. Они улыбнулись друг другу, и Виктор встал, чтобы посмотреть, туда, где дорога резко поворачивала, и откуда должен был выехать автобус. Автобуса не было, но вдоль обочины бежала собака, и Виктор её позвал:       — Кис-кис-кис, сюда, киса!        — Ты совсем уже ослеп? Это пёс, Виктор! Настрой своего внутреннего китайца.        Виктор приложил руки к глазам и потянул за их уголки, чтобы мир вокруг стал чуть-чуть чётче. Чтобы не казаться перед другом совсем уж глупым, он уверенно сказал:        — Я знал, что это собака, но ведь все пёсики просто котики, разве нет?        — Хорошая попытка, но нет. Котик тут только ты.        Они чисто и искренне рассмеялись, откинув головы назад, и Рыжик ударился затылком об прозрачную пластмассовую стенку остановки, а Виктор, заметив это, обратил внимание ещё и на то, что с другой стороны остановки прозрачного листа пластмассы не было.        — Показать фокус?! — тут же пришла идея в голову Виктора. — Я могу пройти сквозь стекло, смотри!        Он прошёл через металлическую раму, и Рыжик, подскочив с места, сразу же повторил за ним.        — Я тоже могу!       — А теперь пройди там, — улыбнулся Виктор, указывая на прозрачную пластмассовую стенку остановки.        — Ага, — Рыжик постучал по ней, перебирая красивыми и длинными пальцами, как нервная секретарша, стучащая ногтями по столу, — если бы мне было пять лет, я бы попробовал. Но потом ты бы клеил мне пластырь на лоб. Ты, а не кто-то другой.        — Интересно, кто выбил стенку? Как это вообще могло произойти, — задумчиво произнёс Виктор, разглядывая остановку.        — Наверное, твой потерянный родственник.        — Это ещё почему?        — Ты ведь у нас крушитель, разве нет? Особенно по стёклам. Сколько ты перебил предметных стекол у себя на занятиях в академии?        — Что? Ничего я не разбивал! Только самооценку, разве что. У меня ведь, правда, всё всегда не как надо.        — Да ладно, расслабься, какая вообще разница? Штраф ведь за ошибки в учёбе с вас не берут, правда?        — А представь, если бы брали? Столько-то базовых…        — Поцелуйчиков?        Виктор рассмеялся:        — В лобик, в носик, в ручку, в почку…        — Поцелуй меня в почку! Я буду использовать это, звучит неплохо!        Мимо остановки прошла парочка, держащая руки в задних карманах джинс друг друга, и, признав в парне одного из своих бесчисленных знакомых, Рыжик крикнул:        — Снимите комнату!        — Заебал ты, и твоя коронная фраза тоже заебала! — парень показал Рыжику средний палец, и Рыжик, сияя, ответил тем же.        — Эй, — Виктор подошёл ближе к другу, — а разве в прошлый раз ему не нужно было снимать комнату с другой девушкой?        — Ты отстал от жизни, амиго! Она четвёртая, начиная с той, о которой ты говоришь. И они все не знают! Но, думаю, четыре раза пойти налево — всё равно что и вовсе не ходить.        Виктор нахмурился и озадаченно четыре раза повернулся налево, вернувшись в итоге в первоначальное положение.        — Си, амиго, — ответил он, почёсывая затылок.        — Это ведь испанский?        — Си, си! И Италия тоже!        — Сиси и талия?        Они громко рассмеялись, а потом Рыжик, переведя дыхания, заметил, что они слишком уж веселятся для положения, в котором оказались.       — А что нам кроме этого остаётся? — Виктор легонько стукнул его в плечо и удивился: — Ты такой горячий! У меня из-за тебя белки денатурируют!        — Только не ботанские шутки, только не снова, пожалуйста, только не это.        — Мы связаны с тобой, как нити ДНК!        — Банально, амиго. Банально.        — Банально? Это потому что из двух цепей я отстающая.        — Уже лучше.        — О! Оцени, какой подкат я придумал! — сказал Виктор и продекламировал: — Мой взгляд задержался на тебе, как гистон на ДНК.        Рыжик закатил глаза и тут же подбежал к проходящей мимо пожилой паре.        — Добрый вечер, простите, а у вас пистолет не найдётся? Хочу застрелить этого парня.        — Я тоже тебя люблю! — крикнул Виктор, смеясь.        Пожилая пара, перешёптываясь, пошла своей дорогой, а Рыжик вернулся к Виктору.       — Эй, — всё не унимался Виктор.       — Ну что ещё?        — Спроси, как живётся какаду?        — Как живётся какаду? — тяжело вздохнув, спросил Рыжик.        — Как в аду!        Виктор засмеялся на всю улицу, и его смех заставил смеяться и Рыжика тоже. Звуки их хохота были громче шуршания колёс остановившегося автобуса, но это не могло помешать им его заметить. В приподнятом настроении парни вошли внутрь. Виктор купил два талона и подошёл к Рыжику, который уже устроился на одном из самых удобных мест.        — Мистер, это место для инвалидов, — с наигранной суровостью сказал Виктор, — какая у вас степень?        — Степень инвалидности? — Рыжик очаровательно улыбнулся другу. — Степень магистра. Магистр инвалидности.        И они продолжили смеяться в практически пустом автобусе так же громко и искренне, как до этого смеялись на улице. Кондуктор, уставший и нервный мужчина, не стал делать им замечание, отметив про себя, как вдруг спокойно и даже весело ему стало на душе от их беззаботных улыбок. Но всего через пару мгновений оба парня приняли серьёзный вид. Автобус остановился на остановке у кладбища и, перешагивая через ступеньку, вошла она. Рыжик и Виктор переглянулись, снова улыбнулись друг другу и, как по команде, повернули головы в сторону вошедшей девушки.        Она была странной. То есть не сама она, но всё, что имело к ней отношение. Лицо её было обычным уставшим человеческим лицом, которое, всё же несло на себе след отрешённости чуть большей, чем тот, что поставлен на лицах всех равнодушных людей. Заметив, что на неё смотрят, девушка опустила козырёк кепки чуть ниже, чем он был до этого, так, что глаз её стало совсем не видно. На плечи её был накинут чёрный плащ с капюшоном и буквой «А» вышитой на спине шёлковой нитью цвета вина или крови. В руке она держала старый советский чемодан, на стенке которого небрежной рукой белой краской была поставлена буква «М».        Виктор наклонился к сидящему на месте для пожилых и инвалидов Рыжику, чтобы прошептать другу на ухо мысли по поводу девушки, но автобус так резко завернул, что их лица едва не врезались друг в друга. Хорошо, что Рыжик успел вовремя выставить вперёд руки, чтобы не дать другу упасть и разбить губу о свои или его собственные зубы.       — Да у меня вся жизнь перед глазами пролетела! Ты перед моим лицом оказался, как дементор со своим поцелуем!        — Да ладно, я не высосал из тебя всё счастье, я тебя им наполнил, — сказал Виктор, завалившись к Рыжику почти на колени.        — Фу, звучит отвратительно. Но, — Рыжик воровато улыбнулся и прошептал другу на ухо, — она кажется такой странной, правда?        — Правда! И что ты собираешься делать с этим замечанием? Что-то ведь собираешься, я вижу.       — Что-то да собираюсь! У меня весь день аж зубы сводит, так хочется чем-нибудь интересным заняться. Давай… давай проследим за ней? Как мы это делали в старые добрые времена!        — Почему это звучит так, будто мы какие-то маньяки-насильники?        — Так что? Проследим? Так весело, так весело! Не отказывайся, не убивай этот вечер!        — Ладно, да и я вовсе не собирался тебе отказывать.        — Ура! Приключения!        — Заключения, — улыбнулся Виктор. — Когда-нибудь твоя тяга к приключениям приведёт нас к тюряге.        Девушка в плаще вышла на остановке около жилого комплекса, где жил Рыжик, но направилась в сторону противоположную от густой сети застроек.        — Наша остановка, Рыжик! — наигранно произнёс Виктор. — Наш родной район — жилой комплекс!        — Да, — так же наигранно ответил ему друг. — Я так люблю это место! Оно такое… такое жилое и такое комплексное!        — Самое комплексное в этом городе!        Парни шли на расстоянии двадцати шагов от девушки и беззаботно обменивались шутками, пока она не остановилась. Она опустила чемодан на землю, чтобы встряхнуть уставшей рукой и взять его в другую. Виктор и Рыжик тоже резко остановились, испугавшись, что она заметила за собой слежку. И тогда Рыжик резко обернулся спиной к девушке, наклонился к лицу Виктора так, что почти закрыл его собой. К тому моменту, как девушка двинулась с места, они уже стояли, согнувшись пополам и смеясь слишком уж громко для людей, которые старались не привлекать к себе внимания.        — Что? Она не должна видеть наших лиц, это ведь первое правило сыщиков! Объект на двенадцать часов, протеже, как слышно, приём? — продолжил дурачиться Рыжик.        — Почему это я протеже? И что за двенадцать часов?        — Вот поэтому ты и протеже, как можно не знать таких базовых вещей! Направление по стрелке часов, вот что это значит. Двенадцать часов — это прямо перед тобой. И, если что, то, конечно, я был бы главным детективом, будь у нас своё агентство. В детстве именно я ведь всегда утаскивал нас расследовать что-нибудь!        — С тех пор, знаешь, мало что изменилось.        — Кавабанга!        — Кавабанга! — отозвался Виктор кличем, который они использовали друг для друга, наверное, ещё со времён детского сада. — Всё равно мы бы никогда не открыли детективное агентство, дружище.        — Это ещё почему?        — Нужно ведь зарегистрировать предприятие (это вообще предприятие или что?), пройти аккредитацию, разные инстанции…        — О нет! Ты говоришь на незнакомом мне языке! Кажется, это занудский, а я его не учил, прости! Да и какая к чёрту разница, если у меня на одну эту мечту есть десять других!        — Твоё счастье. О, смотри! Она ждёт кого-то! Тайная встреча? Свидание?        — Нет, даже не близко! — уверенно бросил Рыжик, утаскивая Виктора в заросли сирени. — Она должна передать кому-то что-то незаконное. Теперь весь интерес не в девушке, а в содержимом её чемодана.        — Она всё равно жутко странная…        — Тогда только представь, каким странным будет человек, который придёт за чемоданом! Нам повезло сегодня!        Рыжик присел на корточки, не отрывая пяток, и слишком вежливо для такой позы сказал другу: «Присаживайся, пожалуйста, нельзя, чтобы нас заметили». Виктор, закатив глаза, присел, опёршись на друга, и стал всматриваться в сгущающуюся темноту. Девушка приняла цвет своего плаща, чемодан с по-прежнему видимой в темноте белой буквой «М» стоял на лавочке, перед которой девушка нервно расхаживала. На небе уже появились звёзды, а ничего не происходило.        — Ладно, это было весело, но, может, на сегодня достаточно? — встал Виктор и стал разминать затёкшие ноги. — Пойдём по домам?        — Ого, ты с этого ракурса кажешься непривычно высоким, — проигнорировал его слова Рыжик, которому вовсе не хотелось никуда уходить.        — Ты хотел сказать «неприлично высоким»?        — Да, именно это я и хотел сказать.        — Я перестал расти в тринадцать, а потом в шестнадцать. Хорошо звучит?        — Нет.        — Что? Как нет? Ты просто не понял! С тринадцати лет мой рост не меняется, а с шестнадцати мои взгляды на мир стали устойчивыми и непоколебимыми и…        — Очень интересно, Виктор, но сейчас мне гораздо интереснее, что будет с девушкой и чемоданом дальше.        — Судя по всему, ничего не будет. Ей станет холодно, со стороны озера потянется туман, и девушка пойдёт домой, чтобы не мёрзнуть зря на улице. И, послушай, разве это не гром? Если не здравый смысл, то дождь сдвинет её с места.        — А меня нет, — плохо скрывая обиду, ответил Рыжик, — уходи, если хочешь.        — Брось, — Виктор легонько ударил его ногой, — поднимайся, и пойдём ко мне, а? Всё равно родителей нет, а Паша у мамы. Дом полностью наш.        Предложение хоть и было заманчивым, но что-то мешало Рыжику поступить здраво и согласиться. Он просто и открыто улыбнулся и сказал:        — Я лучше останусь здесь и завтра утром доложу тебе обстановку. В этот раз я буду твоим протеже, чтобы ты больше не возмущался, что я всегда главный.        — Нам, правда, будто снова по двенадцать лет, — добродушно хмыкнул Виктор. — Но лучше не заигрывайся, протеже, скоро будет дождь. И, судя по грому, сильная гроза.        — Беги уже! Почеши за ушком Кису, когда придёшь!        — Ага.        Рыжик поднялся, потянул уставшие ноги, а потом протянул вперёд руку. Виктор ударил в неё кулаком, потом снова и снова под разными углами, пока руки не звались, как кружащиеся вокруг друг друга бабочки, прежде чем соединились в крепком пожатии. Виктор, ещё раз спросив, не хочет ли Рыжик остаться у него на ночь, вышел из укрытия и пошёл к дороге, чтобы вызвать такси и уехать к себе.        Погода изменилась почти мгновенно. Вспышка молнии, разрезавшая небо на краю горизонта, осветила девушку, севшую на спинку лавочки. Ветер поднялся такой, что Рыжик не сразу услышал всхлипы и плачь. А когда услышал, ему сложно было понять, действительно ли девушка зарыдала во весь голос или его пытается сбить со следа вой ветра. Всё предвещало не просто грозу, а настоящую бурю. И, когда девушка ушла, позволив ветру развивать подол её тяжёлого длинного плаща, парень разочарованно собрался пойти домой, пока не начался дождь.        Но! Рыжик всё же был достаточно внимательным, чтобы заметить одну весьма важную деталь: чемодан так и остался стоять на лавочке, разве что упал из-за ветра набок, но буква «М» всё ещё ярко виднелась в темноте сгустившегося вечера. Парень вышел из укрытия, и ветер сразу же ударился о тело Рыжика, облепив торс слишком лёгкой для испортившейся погоды майкой. Он собирался забрать чемодан и унести его с собой, пока не началась буря, чтобы просмотреть содержимое дома.        И его нога уже поднялась, чтобы сделать первый шаг в сторону лавочки, в сторону чего-то загадочного и захватывающего, в сторону чего-то, чего ему вечно так не хватало, но парень так и не сдвинулся с места. На тропинку между озером и лавочкой из темноты вышла мрачная фигура, фигура, темнее потемневшего мира раз в десять, если не больше. Из-за сгустившегося мрака сложно было различать детали и, стоящий в тени Рыжик, смог отметить для себя только то, что перед ним был парень, наверное, чуть выше его самого и, возможно, ещё более сухощавый.        Незнакомец шёл быстрым шагом и, видимо, не собирался останавливаться перед лавочкой. Он едва не прошёл мимо, но всё же резко затормозил, застыл на мгновение, потом обернулся несколько раз по сторонам и, никого не увидев, подошёл к чемодану. Рыжик услышал, как щёлкнули замки и крышка чемодана глухо, но достаточно громко, чтобы заглушить нарастающий вой ветра, ударилась о спинку деревянной скамейки. Подсвечивая фонариком на телефоне, мрачная фигура внимательно изучала содержимое чемодана.        И всё время, пока фигура стояла над чемоданом, Рыжик не решался хотя бы даже немного пошевелиться, потому что, что бы перед ним ни происходило, он чувствовал, что происходило что-то важное, и у него не было права вмешиваться. Даже сама стихия как будто отступила перед этим печальным угольно-чёрным силуэтом, стоящим на коленях перед распахнутым чемоданом. Ветер затих, тяжёлый воздух стал вязким, и время, как показалось Рыжику, остановилось, давая незнакомцу то, в чем тот так нуждался. Происходящее было более чем странным, но это почему-то не радовало и не воодушевляло Рыжика, а вгоняло его в отчаянье, пропитанное печалью и болью. Не его болью, но того, за кем парень внимательно следил.        Не было шума ветра, рвущего кроны деревьев, который мог бы скрыть звуки рыданий, донёсшиеся до Рыжика, наблюдавшего за тем, как вздрагивали и дрожали плечи незнакомца, по-прежнему стоявшего на коленях перед распахнутым чемоданом. Незнакомец откинул голову назад и завыл в небо так отчаянно, что волосы на голове у Рыжика встали дыбом. Потом незнакомец встал, и, казалось, что на плечах его лежит вес целого мира и даже больше, так тяжело ему далось это просто движение. И ещё тяжелее ему было перенести открытый чемодан к озеру и пустить его на воду.        Какое-то время незнакомец, всё ещё изредка всхлипывая, смотрел на то, как медленно, гонимый ветром, отплывает от берега чемодан. Потому он достал из кармана зажигалку, щёлкнул ею и бросил в чемодан. Тот загорелся ярко и быстро, будто внутри лежала солома или опилки. Или бумага. «Бумага», — подумал Рыжик, вглядываясь в оранжевые языки пламени, извивающиеся над содержимым уплывающего чемодана.        Какое-то время незнакомец наблюдал за огнём, спрятав руки глубоко в карманах. Потом он медленно побрёл вдаль и низко опустил голову, так низко, словно похоронил кого-то близкого и впервые оказался у свежей могилы. Стоило незнакомцу скрыться за ближайшим поворотом, как Рыжик вспомнил о том, что вообще-то у него есть способность двигаться. И он не медлил с тем, чтобы воспользоваться этой возможностью.        Парень бросился к лавочке, а там замер на месте. У него был выбор: бежать за незнакомцем или лезть в воду, чтобы попытаться спасти чемодан и то, что могло бы остаться от его содержимого. Ветер, словно почувствовав, что больше не мешает замыслам Вселенной и исполнению то ли диковинного обряда, то ли священного таинства, снова поднялся, да ещё с большей силой, чем прежде. По земле застучали крупные и частые капли ледяного дождя, а земля задрожала от грохота грома. Но, только подумав о том, что, возможно, придётся встретиться взглядом с человеком, даже силуэт которого темнее самого тёмного, что есть только в мире, Рыжик решил попробовать спасти чемодан. Что угодно, лишь бы не пришлось снова видеться с тем человеком.        Парень стянул с себя майку, достал из кармана телефон и закутал его, несколько раз обернув хлопковой тканью. Получившийся свёрток он сунул в рюкзак, который сбросил на берег, и, задержав от холода дыхание, вошёл в воду. Оказалось, что берег не был крутым, и Рыжику даже не пришлось плыть. Он смог подойти к отплывшему чемодану и притянуть его к себе. Огонь, недавно ещё ярко полыхавший над водой, уже погас под каплями дождя. Небо озарила вспышка молнии, и парень увидел, что почти ничего не спас: в чемодане был пепел.        Когда Рыжик выбрался на берег, вода из озера стекала с него ручьями, смешиваясь с водой от ливня. Парень закинул за спину рюкзак, прижал к груди чемодан и, наклоняясь против ледяного ветра, направился к своему дому. Квартира находилась не так уж и далеко, из неё даже можно было видеть это место, этот пруд и эту лавочку, поэтому Рыжик старался думать о том, что совсем скоро он окажется в тепле и покое.        И, оказавшись в тепле, он не стал первым делом искать полотенце и тёплую сухую одежду. Он положил чемодан на пол ванной, где практически моментально образовалась лужа, чтобы внимательнее рассмотреть, удалось ли ему хоть что-нибудь спасти, кроме, собственно, самого чемодана. Под слоем пепла и над слоем слипшейся и раскисшей от воды бумаги были обрывки чего-то вполне читаемого.        И всю ночь Рыжик вчитывался в записи, стараясь найти между ними связь. К утру во всё ещё влажной одежде он прилёг на кровать, чтобы обдумать всё произошедшее накануне и уснул. Проснулся он больным и решительным и, прежде чем вспомнить о существовании телефона и позвонить Виктору, он приготовил чай с лимоном, наивно полагая, что этого будет достаточно, чтобы выздороветь. Рыжик подошёл к окну.        Время уже перевалило за полдень, и, глядя в окно, сложно было поверить, что вчера ночью бушевала жуткая буря: солнце светило ярко, небо было чистым и успокаивающе голубым. Рыжик шмыгнул носом, поставил чай на стол и стал рассматривать спасённые им бумаги, оставленные на столе под раскалившейся лампой, которую он забыл выключить.       Он бегал взглядом по немногочисленным спасённым обрывкам, и в голове его звучали фразы: «До этого всегда я приходила к тебе, но не пришло ли время тебе прийти ко мне? Я страдаю. Мне плохо. И ты можешь бездействовать? После всего, что с нами произошло? Я потеряла всё, что у меня было. Я не знаю, как жить в настоящем мире, а мой воображаемый навеки мной покинут… И тогда я буду от этого мучатся и винить во всём тебя. А ты время от времени будешь становиться чужим и холодным. Как сам не свой. Тебе будет на всё наплевать, будешь сидеть безвылазно дома и пить холодный кофе. А ты ведь его ненавидишь. Всегда только горячий!.. Когда станет грустно, и будешь пить кофе горький, как мои речи после полуночи, я стану реальным, а ты выйди, пройдёшься, и мы встретимся ночью на улице… И я обещаю, что это то, что никогда не изменится. Твой друг навеки, А…»       Рыжик вышел из комнаты и вернулся с жестяной коробкой из-под печенья, в которой его мама хранила нитки и иголки. Он достал красный клубок и положил его на стол около обрывков с расплывшимися от воды буквами и почерневшими от огня краями. Парень дотронулся до лба, чувствуя, как горит его лицо, и тяжело опустился на компьютерный стул. Он развернулся на нём спиной к столу и окну и без каких-либо эмоций уставился на стену напротив.       На ней весел прямоугольный кусок ткани с надписью «The Dead Summer» — название любимой группы Рыжика. И парень смотрел перед собой, пока глаза его медленно не закрылись, и он не провалился в тревожный сон. Ему снился огонь, из которого он пытался спасти Виктора, но всё, что делал Рыжик, лишь ухудшало ситуацию. А потом появилась длинная чёрная фигура вчерашнего незнакомца, он вывел Виктора в безопасное место и оставил Рыжика задыхаться дымом на полу комнаты, по стенам которой к потолку лезли длинные языки пламени. Как и всегда у Рыжика не вышло стать героем, как и всегда героя для него самого не нашлось. Рыжик проснулся в холодном поту, встал и, шатаясь, перебрался на кровать. Он долго ворочался, то натягивая одеяло до подбородка из-за озноба, то скидывая его на пол из-за невыносимого жара. Его лихорадило.