Триада в четырёх частях

       Ко дню, когда родители Рыжика вернулись домой, он успел полностью выздороветь, спрятать далеко под кровать изуродованный огнём чемодан и развесить за флагом «The Dead Summer» обрывки уцелевших записей и распечатанные на принтере фотографии. Фотографии он сделал сам, когда, сидя за столом перед окном решил взглянуть на ту самую лавочку и заметил на ней знакомую фигуру. Конечно, он видел лишь то, что на лавочке сидел какой-то человек, но чутьё подсказывало, что этот человек — тот самый парень, который поджёг содержимое чемодана.        И тогда Рыжик подскочил с места и кинулся за фотоаппаратом, что напоминал ему о днях, когда главной его мечтой была мечта стать фотографом. Мечты его менялись так же быстро, как и цвет носков на ногах, и последние, что он надел, были цвета запутанной, но непременно разгаданной загадки.        Рыжик распахнул окно, сел на стол и направил объектив фотоаппарата в сторону лавочки у озера. Теперь он мог рассмотреть того, кто сидел на ней. И хотя фотографии получались всё же нечёткими, но их было достаточно для того, чтобы заметить у парня на лавочке фингал под глазом неразборчивого цвета. Рыжик тут же распечатала фото, взглянул на часы и, потягивая простывшим носом, стал следить за незнакомцем.        Сфотографировал он его на следующий день после бури, а ещё через день незнакомец снова появился на том же месте. Рыжик снова отметил время, взял камеру, чтобы приблизить лавочку с незнакомцем, и сел у распахнутого окна. Теперь на стене появилось ещё и время, когда незнакомец приходил на лавочку у озера. В восемь он приходил туда, сидел, глядя на воду два часа, а потом в десять вставал и исчезал в опускающейся на город тьме.        Последним, что Рыжик повесил на стену, был его собственный рисунок. Он увидел его во сне и, пока не забыл, нарисовал ночью на тетрадном листе маркером. Это походило на пентаграмму: в центре круга находилась буква «А», но перекладинка выходила за границы, и поэтому «А» больше напоминала зачёркнутую «Л». Над пиком буквы в круге была нарисована «М», у левой ножки и на левом конце перекладинки он нарисовал по букве «Л», а справа, тоже у ножки и перекладинки, — «Р». И лишь одну букву парень продлил в целое слово. Нижнее «Р» было первой буквой аккуратно и каллиграфически (писать так тоже когда-то было его мечтой) написанного «Рыжик». Что до остальных букв, то во сне он точно знал значение каждой, но, стоило открыть глаза, как это знание исчезло из его головы, как будто бы навсегда. Две «Р», две «Л» и «М» Рыжик соединил закруглённой линией, замкнув «А» в круг.        И теперь он ждал Виктора, который куда-то пропал на время его болезни и полчаса назад, когда Рыжик уже дремал, позвонил, чтобы сказать, что у него есть для друга важные новости. У Рыжика тоже были новости, и он не находил себе места, бродя по квартире в ожидании Виктора, а мрак за окном тем временем постепенно сгущался.        — Посмотри, что со стиральной машиной, сына, она не работает!        — Мам, она новая, она не может не работать, — Рыжик пришёл на зов в ванную, присел перед машинкой на корточки и нажал на кнопку, но ничего не произошло. — Ладно, ты права, она сломана.        — Привет, что это у вас тут? — вдруг выглянул из-за двери Виктор, вошедший в квартиру как всегда без стука.        — Витенька! — обрадовалась женщина и крепко его обняла. — Как давно ты к нам не заходил! Такой перспектабильный в этой рубашке, сын, посмотри на него!        — Перспективный, ты хотела сказать? — спросил Рыжик, всё ещё сидя на корточках перед стиральной машиной.        — Или респектабельный? — предположил Виктор.        — И то и другое сразу! Я испекла пирожков, давай принесу тебе, ты такой тощий! Вы двое будто героиновые наркоманы, надо это исправить, пока вы дома!       — Мам! Я полный! — крикнул Рыжик ушедшей на кухню женщине, а потом сказал Виктору: — Я полон глупых желаний. И грандиозных тоже. Я очень полный, не находишь?        — Нахожу странным, что ты пялишься на стиральную машину, как кот.        — Она не работает.        — А ударить пробовал?        — Ты что? Она же новая!        Рыжик снова стал нажимать кнопки, но ничего не происходило. Тогда, раздражённый и нервный, он всё же ударил по машине. И, как ни странно, она начала работать.        — Какого?!        — Идиот, — рассмеялся Виктор, — ты не закрыл до конца дверцу, а ударом захлопнул. Умная машина.        — Мальчики, берите по пирожку. А, может, пойдёте на кухню? Поставить вам… ой, что это тут у вас? Починили машину? Это всё Виктор да? Хороший мальчик!        — Мам, мам, мы уже уходим. Твой горячо любимый Виктор даёт мне аудиенцию сегодня вечером.        — Аудиенция, кто вообще использует это слово? Ты говоришь, как Марк Антоний, — хмыкнул Виктор.        — Конечно, ведь Цезарь всегда ты. Ладно, мам, мы идём, пока, буду завтра. И кинь мне деньги на телефон, у меня закончились.        — Это ты кончился, — ответила ему мама ворчливо, — тебе уже двадцать с чем-то там лет, сам положи.        — С чем-то там? Вот так ты меня любишь?        — Мы разэкономичиваемся, так что решай пока проблемы сам. Но с проблемищами, конечно, иди к нам с папой.        — Разэкономичиваемся? — переспросил Виктор.        — В словаре моей мамы это значит, что… мам, что это значить? Банкротство? Кризис? А, не важно. Виктор, я должен тебе кое-что показать, я провёл кое-какие исследования, и…        — Потом, — Виктор вдруг стал серьёзным, — сейчас быстро обувайся, и пойдём решать мои проблемы.        — Но ты так и не сказал, что случилось.        — Потому что это не телефонный разговор.        Рыжик поспешно обулся и выскочил на лестничную площадку, поцеловав на прощание маму в щёку. Но стоило им с Виктором спуститься на пару лестничных пролётов, как Рыжик застыл, и Виктор чуть не столкнул его с лестницы, врезавшись другу в спину.        — Ты чего?        — Привет! — звонкий девичий голос гулким эхом отразился от потрескавшихся стен многоэтажки. — О, это что у тебя на шее? Засосы?        — Не твоё дело, — сразу померк Рыжик, а потом постарался быть вежливым: — Это синяки от перчаток, мы на прошлой неделе отрабатывали захват на тренировке.        — Прости, мы спешим, — сухо сказал Виктор, взял Рыжика за локоть и провёл его мимо девушки.        Когда они оказались на улице, и дверь подъезда глухо захлопнулась за спинами парней, Виктор спросил:        — Она всё ещё не даёт тебе прохода?        — Фанатки, что поделаешь, — отшутился Рыжик. — Судя по всему, она не такая большая проблема, как твоя.        — Да, мы едем ко мне на дачу. Садись в такси.        — А? Ладно.        Рыжик открыл переднюю дверь, но Виктор поставил перед ним руку:        — Неа. Кто платит, тот и спереди.        — У тебя от пирожка шоколад на губе.        — Потом доем.        Виктор, облизнув губу, сел спереди и назвал водителю адрес, а Рыжик сзади наклонил голову к нагревшемуся за день стеклу. Он задумчиво смотрел на проплывающий мимо знакомый с детства город, такой же знакомый, как и Виктор. И Рыжику было неспокойно из-за того, что друг до сих пор не сказал, что у него стряслось. Теперь мысли о чемодане и парне на лавочке не занимали Рыжика, он думал только о том, что не обратил сразу должного внимания на то, что глаза Виктора горят злостью, и плечи его низко опущены.        Машина выехала за город, фонари исчезли, а дорогу с двух сторон обступили высокие деревья с чёрными кронами. Виктор подёргивал ногой под музыку в салоне, и Рыжик про себя заметил, что друг его не попадает в ритм. Чтобы Виктор и не попадал в ритм! Нужно, чтобы они как можно скорее остались наедине и поговорили обо всём, что требует обсуждения.        Рыжик задремал, положив ладонь между виском и стеклом, когда машина резко затормозила, и его по инерции отбросило на сидение Виктора. Машина остановилась, и, хотя музыка играла по-прежнему, казалось, что всё погрузилась в тишину.        — Что такое? — Рыжик спросил у Виктора, положив руку ему на плечо.        — Мы кого-то сбили.        — Животное? Чёрт, ты на права сдавал или купил их? — нервно бросил Рыжик водителю.       — Подарили! — огрызнулся мужчина и вышел на дорогу.        Виктор и Рыжик переглянулись, а потом уставились на мужчину, стоящего в красном свете габаритных фонарей. Это напоминало сцену из какого-то ужастика, и Рыжик нервно сглотнул, предчувствуя что-то плохое. Виктор опустил окно и крикнул:       — Что там?        — Тьфу! — сплюнул мужчина. — Здесь ничего нет, мы наехали на камень.        — Как никого нет? — Виктор побледнел и замолчал.        — Я не знаю как. И мне плевать, хорошо, что никто не пострадал.        — Я ударился головой, — хмыкнул Рыжик, — нам сделают скидку?        — Не разэкономичивай человека, пожалуйста, и сиди спокойно, — улыбнулся ему в зеркало заднего вида всё ещё бледный Виктор.        — Да, мамочка, конечно.        Водитель одарил их странным взглядом и положил руку на руль. На даче они оказались, когда совсем стемнело, и облака стёрли звёзды с тёмно-синего небосвода. Высокая стена леса, входящая на дачный участок с одной стороны, давала ещё больше мрака, и Рыжик облегчённо вздохнул, когда они вошли в просторную комнату со стенами из дерева и рогами, висящими на стене над камином.        — Перекусим?        — А как же твоё срочное дело?        — Хочется перед ним отдохнуть. И мне нужно расслабиться после дороги, я на взводе.        — Да! Я тоже! Нас же чуть не угробили! У меня точно будет шишка, я тебе говорю, у меня будет шишка, потрогай!       — Водитель не виноват, — сказал Виктор, ставя на плиту полный чайник. — Мне тоже показалось, что на дороге был человек. Кто-то в белом. Но мы проехали сквозь него, и я не знаю, что дальше. Как ты мог этого не видеть?       — Что?! Я пропустил такое? Или ты снова валяешь дурака? Если да, то прекрати.        — Я серьёзен.        — Да ладно?        — Да. Я всё ещё не могу поверить. Кажется, в том месте раньше была авария, помнишь, там ещё прибит крест на дереве? И цветы всегда лежат искусственные. Ты должен был видеть всё это, когда мы раньше там проезжали.        — Да, видел. Чёрт, поверить не могу, что я это пропустил! Так нечестно!        — Это было жутко, реально жутко.        Пока Виктор протирал стол и готовил чай, Рыжик отошёл куда-то и вернулся в другой майке.        — Моя майка? — удивился Виктор.        — Она уже моя, я ношу её чаще, чем ты.        — Боишься опять заляпать одежду?       — Всегда, когда я сюда приезжаю, я уезжаю весь грязный.        — Это потому что ты суёшь нос во все местные дыры и забираешься на все деревья в радиусе километра. А тут кругом лес.        — Это потому что тут грязно, — отмахнулся Рыжик и стал хлопать дверцами шкафчиков. — Что мы будем есть? О, в холодильнике что-то завалялось, удивительно!       — Да, утром здесь был отчим.        — Зачем? Сейчас ведь даже не выходные, — Рыжик доставал продукты из холодильника, но не сводил взгляда с друга. — Так что у тебя случилось?        — Они разводятся, это решено уже окончательно и бесповоротно. У отчима какие-то проблемы с законом, я сам ещё не понимаю, что происходит. Мой рояль увезли, представляешь? Дом практически пустой, приходили описывать имущество, такое чувство, что ничего не осталось. Но, всё будет в порядке, у мамы есть кто-то на стороне, так что ей есть куда податься. Если этого ублюдка посадят, никто плакать не станет. Но Пашу жалко, и я не знаю, останется ли он с мамой.        Рыжик был голоден, но он не смел приступить к еде. Он даже глаза на Виктора не поднимал, просто смотрел на своё отражение в чае и думал про себя, что Виктор снова это делает. Он всегда такой.        — А что про тебя? Мне жалко Пашу и интересно, что будет делать теперь твоя мама, но, Виктор, что с тобой?        — Я? — переспросил тот так, будто удивился, что кого-то волнует его судьба. — Поэтому мы и здесь, из-за меня. Поможешь мне откопать деньги, отвлечёшь от плохих мыслей, и завтра утром что-нибудь решим, хорошо? Наверное, я хочу жить отдельно, я не знаю. Просто будь рядом.        — Я был рядом, когда на Новый год включили ту кассету, так что это всего лишь очередная неприятность.        Виктор улыбнулся и прыснул со смеху:        — Ты это помнишь?!        — Как раз недавно вспоминал. Ну, это было жутко неловко, что я могу сказать. Не знаю, что там было у нас в мозгах, когда мы записывали разговор на кассету, но явно что-то не то. Ха-ха, я всё ещё помню выражение наших родителей, когда они перепутали кассеты и вместо песни, были твои слова…        — «Презерватив надевают на писюн и на пальчик», — закончил за Рыжика Виктор, закрыв лицо руками. — Я был таким странным, почему я вообще это тогда сказал?        — Потому что был странным. И ты всё ещё!        — Я не странный, а аутентичный.        — Я бы сказал, аутичный.       — Выключи себя, — шутливо закатил глаза Виктор. — Хотя нет, лучше включи, ты ведь всю жизнь в выключенном состоянии находишься.       — Один один, — довольно кивнул Рыжик. — О, смотри, в коробке от чая ленточка…        — Членточка, — не думая, бросил Виктор.        — Да ты на ошибках совсем не учишься! А вдруг нас прослушивают и записывают? Жучок? Что если наши родители снова услышат?        — Всё, я смущён, хватит! Но, согласись, после того вечера твоя мама странно на нас смотрит.        — Странно она на нас смотрит с тех пор, как ты уснул у меня на коленях.        — Но ты же потом убрал мою голову.        — Рукой. Был бы в плохом настроении, убрал бы ногой.        — Ой, конечно-конечно. Я же знаю, какой ты суровый на самом деле. И твоя мама, конечно, тоже. Кстати, что с…        — Она не преследует меня, — Рыжик сразу понял, о чём хотел спросить Виктор. — Из-за того, что между нами было, она чего-то теперь от меня ждёт. Да ничего ведь и не было! Тем более, ей нравится мой брат, а не я. Я просто запасной вариант. Видеть её не хочу, она только напоминает мне о Централе и лишний раз расстраивает.       Владимир, брат Рыжика, носил прозвище Централ и пошёл по кривой дорожке лет в тринадцать, в девятнадцать уже имел судимость и в настоящий момент занимался своими делами где-то на далёких землях Америки. Иногда он присылал домой большие (но не настолько, чтобы заинтересовать налоговую и другие структуры) суммы, но письма и весточки о себе — никогда.       Он практически пропал из жизни Рыжика. И из жизни Виктора тоже, потому что, как и Рыжик, Централ был Виктору, как родной брат. Именно его Виктор случайно застал за мастурбацией, с ним впервые попробовал алкоголь и в нём, будучи наивным ребёнком, видел пример для подражания. Хотя примером для подражания Централ был весьма сомнительным. Он часто играл на деньги в баре, когда с каждым выпитым шотом на стол клали очередную купюру и пили до того, пока один не свалится под стол, а другой не заберёт деньги. Централа ничто не могло свалить под стол. Какое-то время он устраивал подпольные крысиные бега, на которых сколотил себе маленькое, но приличное состояние. Централ был авантюристом и мошенником от рождения, его руки были такими ловкими, что ему не составило бы труда достать мыло из трёхлитровой банки с горячей водой и остаться без ожога. У него были пускай и специфические, но всё же выдающиеся таланты. И таланты эти нашли себе применение.       Несмотря на всю свою проблемность, как и Рыжик, Централ был заботливым и чутким, поэтому, когда на свет появился Паша, Виктор уже знал, каким должен быть идеальный старший брат. И Виктор старался быть хорошим братом для Паши, хоть молча и ненавидел его отца, мужа матери и своего отчима. Но их отношений с братом это никогда не касалось. Виктор относился к Паше так же, как к Рыжику или Централу.        В конце концов, Виктор и Рыжик чувствовали себя больше семьёй, чем друзьями. Их жизни тесно переплелись с самого детства, и теперь оба парня просто не представляли жизни друг без друга. А всё началось одним холодным и очень ненастным декабрьским днём, когда машина семьи Рыжика сломалась по пути в больницу. И вышло так, что именно родители Виктора оказались в машине, которую поймал, стоя в центре дороги, папа Рыжика.        Рыжика доставили в больницу, и его родителям сказали, что, если бы они привезли его чуть позже, то мальчика могло бы уже не быть. И, естественно, родители Виктора стали желанными и почётными гостями в доме Рыжика. А вместе с ними и Виктор. И хотя, будучи детьми, парни терпеть друг друга не могли и постоянно соперничали за внимание родителей (одновременно и своих и родителей друга), с годами их связали узы настоящей, красивой и крепкой, как алмаз, дружбы. И вот сейчас, сидя за столом и разделяя пищу друг с другом, они чувствовали, что давно уже стали братьями, пускай не по крови, но зато по духу. А это ведь гораздо более ценно.        — Виктор, смотри, — встревоженно сказал Рыжик, глядя за спину друга, — там кто-то есть.        — Что? — Виктор настороженно улыбнулся.        — За дверью! Что-то белое!        — Рыжик! Ты совсем уже? Блин, я подумал, что отчим приехал или ещё что. Это всего лишь отражение моей белой рубашки, если призраки и есть, то не у меня на дачи. Не бойся, я не дам тебя в обиду.        — Конечно, силач, в обиду ты даёшь только себя, да?        — С каких пор выводить меня из себя стало одним из твоих бесконечных желаний?        — Я не стараюсь выводить тебя из себя. Я стараюсь быть остроумным. Мне это недавно пришло в голову.        — Знаешь, вот смотрю на тебя и думаю, что в моей жизни слишком мало всего. Может, мне тоже нужно заняться чем-нибудь особенным? У тебя столько амбиций, мечты так и хлещут, желаний ещё больше. И рядом сидит весть такой унылый и стабильный я.        — Не знаю, — Рыжик пожал плечами, — порисуй?        — Не умею.        — Учись.        — Умею!        — О нет, не включай ботана! Забудь, что я сказал!       — Я включаю ботана, только потому что хочу быть мастером своего дела. У меня, может, всего одна мечта, но я планирую воплотить её в жизнь, и…        Виктор уронил ложку и наклонился, а Рыжик побледнел, и сердце у него в пятки ушло. За стеклянной дверью по-прежнему оставалось что-то белое и расплывчатое. Он подскочил, разлив остаток чая, и белое пятно на двери тоже подскочило. Из головы Рыжика уже давно вылетело то, что не только на Викторе была белая одежда, но и на нём самом тоже. Он ведь переодел майку.        — Да ладно! — подняв ложку, сказал Виктор и устало посмотрел на пятно от чая на майке друга. — Ты неисправим.        — Прости.        — Да ладно. Мы отдохнули, собрались с мыслями, теперь давай приступим к делу.        — Может, лучше завтра?        — Нет, сейчас. Деньгам ведь ещё нужно будет дать время высохнуть. Этот идиот их закопал, так что купюры могут быть влажными. Надеюсь, они дееспособны, я ведь не знаю, сгнили они там или нет. И, кстати, никто не должен знать о том, что я собираюсь сделать.       — Никто и не знает. Только ты, потому что я — это тоже ты. Всё в порядке. Пойдём, где лопата?       Виктор нашёл им по лопате, взял фонарик с полки у крыльца, и они направились туда, где участок плавно переходил в заросли леса. Виктор остановился над булыжником и, не прося у друга помощи, отодвинул его.        — Копаем здесь.        И молча они принялись копать, нарушая тишину лишь своим сбившимся от работы дыханием и глухими ударами лопаты о землю. Рыжик время от времени уводил свет фонаря в сторону, потому что ему казалось, что кто-то за ними наблюдает. Он старался не показывать этого, но на него большое впечатление оказал случай на дороге. Пускай сам он ничего и не видел, но зато Виктор всё видел, а глаза Виктора были его собственными глазами.        — Пс, — позвал друга Рыжик, в очередной раз переведя свет от ямы куда-то в сторону.        Закатав рукава рубашки и расстегнув сразу несколько пуговиц, Виктор усердно копал и не сводил глаз с еле видимого в темноте края лопаты.       — Псы! — сказал Рыжик, и только тогда Виктор поднял голову.        — Псы? Где?        — Я просто тебя позвал. Мне кажется, тут кто-то есть.        — Хватит. Если не помогаешь, то не мешай хотя бы.        — Кусты шевелились.        — Ты же не трус, чего дурака валяешь? Я же тебя дразнил всё время, разве не понятно?        — Но…        Из-за кустов вышли две сцепившиеся собаки. И сцепились они не в драке.        — Что скажет наш заумный ветеринар с грандиозной мечтой о приюте? — насмешливо спросил Рыжик.       — Они совсем, как мы, — слишком серьёзно и многозначительно ответил ему Виктор.        — Что? В каком, извиняюсь, месте они, как мы? Под хвостом? Так это только одна из собак, как мы.        — Нет. Я не про это. Собаки в случке, совсем как лучшие друзья. Попробуй разнять — не получится. И не мешай им, лучше посвети мне, если мы роем, где надо, то должны бы уже откопать.        Так и оказалось. Ударив ещё раз лопатой, Виктор услышал звонкий стук и радостно посмотрел на друга. Достав из банки надёжно обёрнутые плёнкой стопки банкнот, парни почти бегом вернулись в дом. При искусственном свете лампы в виде древесных корней Виктор изучал и раскладывал на полу купюры, чтобы те могли высохнуть за ночь.       — Старый идиот! Они пропахли сыростью, но хорошо, что кажутся всё ещё вполне пригодными.        — Слушай, ты всё ругаешь отчима, но это же его деньги. Не противно?        — Я ругаю его, как человека. Но бизнесмен из него хороший. Да и эти деньги всегда были моими, но он из тех, кто может неожиданно передумать, особенно, когда пришли плохие времена. А у меня на будущее большие планы. И я остался без рояля, Рыжик, без рояля! Это, как если бы у тебя забрать твоё… твои…        — У меня слишком много всего, чтобы я переживал, что потерял что-нибудь. Это всего лишь мечты и увлечения, это ведь не люди.        — И не животные.        — Да. И не животные.       — Всё, я разложил все купюры, весь пол в деньгах! Сделаем фото? Наверное, ещё нескоро мы будем иметь возможность лежать на такой кругленькой сумме!       Виктор лёг на спину, и Рыжик тоже, так что только их головы оказались рядом. Они сделали несколько фоток, посмеялись немного, а потом молча лежали, глядя на деревянный потолок и думая о прошедшем вечере и ближайшем будущем.        — Так хорошо просто лежать.        — Да, хорошо, — согласился Виктор, лениво растягивая слова. — Нужно постелить и ложиться спать.        — Ты гостеприимный хозяин, вот и займись этим.        — На полу спать будешь, если не поможешь.        — Понял.        Разложив диван и постелив бельё, они медленно и устало стали раздеваться. Когда Рыжик скинул спортивные штаны на пол, он вдруг повернулся к Виктору спиной и сказал:        — Смотри, на каком месте у меня синяки. Мне сидеть больно, вот бы набрать лишнего веса, может, тогда бы проблема была решена. Почему большая попа — это красиво только у девушек, а? Двойные стандарты!        — Если бы нас в таком положение кто-то увидел, то двойные стандарты ударили бы нас с ещё большей силой.        — А помнишь, — начал Рыжик, забираясь под одеяло и ложась у стены, — как мы ехали в электричке, и я сидел, забросив ноги тебе на колени, а на нас смотрели так, будто мы чуть ли не трахались там?        — Именно так всё и было! То есть не то, что мы трахались, а то, что на нас так смотрели!        — Иногда тебе лучше помолчать, ты знал?        — Заткнись, — весело сказал Виктор, потягиваясь в кровати. — Но это на самом деле нечестно. Девушки могут хоть лежать друг у друга на коленях лицом вниз, и никто на них осуждающе не посмотрит, а тут…        Он замолчал, и друг ему ничего не ответил. Какое-то время они лежали, стараясь уснуть, и, когда у Виктора вышло, Рыжик его разбудил своими словами:        — Ты спишь?        — Э? А? Не, нет. Что?        — Поставишь будильник? Мне нужно завтра как можно раньше позвонить кое-кому из армии. Я ведь задержусь ещё на неделю.        — Да ладно! Телефон в другом конце комнаты, а я уже устроился. И ты оставил свой дома, да?        — Да.        — Почему ты не подумал об этом раньше? Ты такой глупый. Блондинчик.        — Прекрати, — резко изменившимся тоном обрезал его Рыжик.        — Плеклати, — передразнил его Виктор.        — Всё, мне ничего не надо.        — Да встану я, ладно. Во сколько будить?        — Не надо.        — Рыжик…        — Ну, можно, в шесть. Хотя, наверное, слишком рано, лучше в семь.        — Спасибо.        — Отработаешь.        И Виктор встал с кровати и стал ходить по комнате в поисках телефона. Потом он поставил будильник и, шлёпая босыми ногами по влажным купюрам на холодном полу, вернулся в тёплые объятия кровати. Рыжик уже мирно сопел. Виктор тоже закрыл глаза, но на этот раз ему не спалось. Он то засыпал ненадолго, то просыпался и лежал с открытыми глазами, наблюдая, как меняется за окном цвет неба.        Рыжик повернулся во сне, и его рука упала на лицо Виктору. Тот аккуратно взял её в свои ладони, чтобы убрать, и поймал на себе удивлённый взгляд светлых сонных и растерянных глаз.        — Твоя рука на меня упала, и я её убираю, — абсолютно спокойным и ровным голосом объяснил Виктор.        — А, хорошо, — пробормотал Рыжик и положил руку себе на грудь.        Виктор вздохнул, повернулся на бок, закрыл глаза и уснул удивительно быстро. Во сне он улыбался, а когда проснулся, долго лежал в кровати и наслаждался спокойствием в душе и теплом в теле. С трудом сев в кровати, он протёр глаза и посмотрел на Рыжика, что-то жующего и читающего одну из немногих хранящихся на даче книг.        — Сколько уже? На улице так светло.        — Три, я уже дважды успел поесть, и прочёл сто тридцать две страницы.        — Умница. А позвонил, куда тебе нужно было?        — Да. Хотя я вчера совсем не подумал о том, что не помню номер, и он есть у меня только на телефоне. Так что пришлось сразу разбудить маму. Кстати, тебя вот я не разбудил. Ты даже будильника не услышал, спал, как убитый.        — Да, мне очень хорошо спалось. И снилось что-то очень хорошее.        — Хоть кому-то снится что-то хорошее, — тихо произнёс Рыжик, а потом спросил с интересом: — А помнишь, что снилось?        — Рай, но не ты.        — Каламбур засчитан, — рассмеялся Рыжик над отсылкой к своей фамилии. — Но всё же, что снилось?        — Моя мечта, но так, словно она стала обыденностью моей жизнью. Мне снилось, что я живу в большом доме на краю города, и весь первый этаж отведён под кафе, по которому гуляли кошки. И посетители могли забрать этих котов к себе домой, и они действительно забирали. Это коты раньше были бездомными. Я был владельцем этого кафе, но работал там не в одиночестве. Там ещё была девушка, я не помню лица, помню только то, что она была такой маленькой, и я чувствовал, что должен заботиться о ней так же сильно, как заботился о своём кафе. А она следила за котами и разносила заказы в милом клетчатом фартучке. И во сне всё было так слажено, просто послушай. Дом находился на большом участке, это была почти ферма, и там были курицы и корова, и вся выпечка в кафе была полностью натуральной, поэтому желающих его посетить всегда было много. А ещё там были овцы, и мы продавали поделки из их шерсти. Люди приносили нам бездомных животных, и те находили на ферме себе семью, даже если и не оставались с нами надолго, ведь посетители приходили к нам одинокими, а уходили с хвостатыми друзьями. Я не знаю, Рыжик, я просто чувствовал, что нахожусь на своём месте и делаю то, что должен делать. Лучшее чувство на свете, одно из лучших. И та девушка, наверное, у нас с ней что-то было, хотя ничего такого мне не снилось, но мы просто знали, что между нами что-то есть. Мы, потому что я уверен, что она тоже думала, что нас связывает не только кафе. Наши улыбки, которыми мы с ней обменивались, были такими многозначительными.       И вот я проснулся, и я тут, и надо решать, что я собираюсь делать с самим собой дальше. Как жаль, что всё не так просто, и я не могу взять и вложить деньги в создание такого кафе. Как вообще люди открывают свои заведения? Чёрт, лучше бы я не рождался, лучше бы я засох на трусах отца. Хочу заснуть и снова увидеть этот сон.       — Ты проспал, наверное, часов пятнадцать.        — И что? — Виктор упал лицом в подушку и лениво застучал ногами по кровати. — Хочу быть фермером.        — Ты как бутылка хорошего вина.        — Чего-чего?        — Хочется тебя открывать.        — А тебя хочется вскрывать. Что ты несёшь?        — Нет, просто ты давно ничего не рассказывал, ничего про то, что у тебя на душе. И сейчас было интересно послушать про сон.        — Давно ничего не рассказывал? Я тебе вчера полвечера плакался про пиздец последних дней. Да мы ведь каждый день открываем по бутылке вина, если хочешь так выражаться. Кстати, тебе то хорошо спалось?        — Как говорится, у соседа кровать длиннее, так что да, очень хорошо.        — Нет, говорят «у соседа трава зеленее».       — Не суть важно, спалось мне отлично. Правда, не знаю, мне это приснилось или я, правда, проснулся, а ты держал меня за руку?        — Правда держал. Потому что ты разбрасываешься руками во сне.        — Ладно, понял, ничего такого. Просто хотел узнать, приснилось мне это или было на самом деле.        — Я уже не засну, блин. Надо в клозет.        — Close it? Это ты про мой рот? Хочешь, чтобы заткнулся?        — Watch out! Я же могу тебя заставить молчать, если захочу.        — Мочаут?        — Мочаут будет в клозете, — рассмеялся Виктор, вставая с кровати и потягиваясь.        В ванной он убрал волосы в хвост перед тем, как чистить зубы, а потом замер с зубной щёткой за щекой. Парень смотрел на своё отражение и, вглядываясь себе в глаза, задавался вопросом, что он собирается делать дальше. Неопределённость терзала, но даже в тумане настоящего он мог различить яркий свет. Свет из будущего, потому что сегодняшняя ночь напомнила ему, к чему он стремится и чего хочет.        — Вкусно? — спросил Виктор, вернувшись к Рыжику и садясь за стол рядом с ним.        Рыжик, дочитывая главу и не отрывая взгляда от бука, вместо ответа протянул Виктору ложку приготовленной им каши. Виктору понравилось и он забрал из-под носа Рыжика тарелку. Сонно жуя, Виктор смотрел на деньги, лежащие на полу, и пытался сообразить, что собирается с ними делать. В голову ничего не шло.        — Дочитал! — Рыжик отложил книгу и, как верный пёс, посмотрел на Виктора.        Тот поставил тарелку в центр стола и взял ещё одну ложку, так что они стали есть из одной тарелки. Рыжик знал, что в кастрюле ещё есть еда, и её хватит им двоим, но не стал ничего говорить. Он любил готовить, он любил свою стряпню, но ещё больше ему нравилось разделять её с кем-то.        — Чем хочешь заняться сегодня? — спросил Виктор, приняв то, что своё собственное будущее он не в состоянии спланировать. Не сегодня.        — О, нет! Я совсем забыл про наше расследование!        — Какое расследование?       — А у нас их много?        — Чертовски много! — Виктор принялся загибать пальцы. — Расследование тайного ингредиента в салате твоей мамы…        — Это оказались мелко нарезанные блины!        — Расследование кактусов, которые кто-то оставлял под офисом, где ты подрабатывал…       — Дело закрыто… нет, заморожено! Всё-таки оно не закрыто, ведь кактусы до сих пор у меня дома. Я за тот год подобрал, наверное, штук восемь! И они теперь такие большие! Но я не о старых делах! Девушка с чемоданом! Ты не читал мои сообщения?        — А, — протянул Виктор, — прости. Мне было не до этого.       — Понимаю. Мне тоже должно быть не до этого, я что-то совсем заигрался. Просто это так захватывающе, — извиняющееся улыбнулся Рыжик. — Я даже сделал себе стену с фотографиями и уликами, соединёнными красной нитью. Какая чушь! Приеду домой, и всё уберу.        — Если сдерёшь всё со стенки, то я тебя самого отодру! Это не чушь, если ты этим загорелся. Мне уже надоело тебе это повторять. И, знаешь, наше расследование… сейчас это абсолютно точно то, чем я хочу заняться. Мне нужно отвлечься. А добавки нету? Так вкусно! Я скучал по твоей стряпне!       — Целая кастрюля! У меня теперь привычка готовить на целую роту.       — Так чего мы ели из одной тарелки?        Рыжик пожал плечами и, пока Виктор суетился у плиты, наполняя тарелку до краёв, Рыжик во всех подробностях рассказывал о незнакомце, сожжённых письмах, странных снах и его мыслях на этот счёт. Виктор же просто был счастлив, что есть что-то, что способно его отвлечь, и с радостью слушал друга. Они так увлеклись обсуждением, что не заметили, как прошёл ещё час. И хотя обсуждение было увлечённым и бурным, но парни так и не пришли ни к чему конкретному.        Ещё через час они собрались с мыслями и пересчитали деньги, высохшие за ночь. Виктор, любящий чистоту, настоял на том, чтобы они прибрались дома перед отъездом. Во время уборки он случайно нашёл ключи от машины отчима.        — Знаешь, от чего они? — плутовски улыбнулся Рыжику Виктор.        — От машины?        — Да! Готов поспорить, она в гараже! Он решил спрятать её, чтобы её не описали вместе с имуществом.        — И ключ от гаража…        — Здесь! — достал Виктор из ящика длинный блестящий ключ. — Помнишь, ты просил, чтобы я научил тебя водить?        — Сейчас?        — А когда, если не сейчас?!        — Мы ведь её потом поставим на место? — осторожно спросил Рыжик.        — Нет, поедем на ней домой. Я за рулём.        — Я серьёзно.        — Я тоже.        — Не нравится мне, что ты творишь.        — А мне не нравится, что творят с моей жизнью, — хмыкнул Виктор. — Идём? Мне нужно многому тебя научить! Или ты передумал?        — Ещё чего! Кавабанга!        — Кавабанга!        Виктор настоял на том, чтобы они вымыли машину, и они плескались во дворе, скорее играя, чем занимаясь мойкой. Впрочем, мыл машину только Виктор, Рыжик просто обливал её водой.        — Мы не выедем, пока она не будет блестеть, — Виктор заботливо проводил рукой по чёрной поверхности металла.        — Обязательно рукой?        — Мы же не нашли тряпку. А я за грязную не сяду.        — Руки бы поберёг.        — Я люблю эту крошку больше рук, — рассмеялся Виктор.       Когда машина засеяла ярче солнца, они выехали на пустынную дорогу, и Виктор уступил Рыжику водительское сидение.       — Я не могу, — рассмеялся Рыжик, слегка нервничая. — Так непривычно! Кто вообще придумал кожаный салон? Я соскальзываю!       — Кожаный салон и спортивки — такая себе совместимость. Но не думай, что из-за того, что ты соскальзываешь, я буду делать тебе поблажки!       — Строгий учитель и плохой ученик? Звучит весело, — рассмеялся Рыжик, а потом принял серьёзный вид и спросил: — Начнём?       — Начнём, — кивнул Виктор.       И пока у Рыжика не начало по-настоящему получаться, Виктор внимательно за ним следил и давал советы, которые ему самому, к сожалению, некому было давать. Когда потребность в советах исчезла, небо уже принимало розовый, как щёки после прогулки в морозный день, оттенок, а Рыжик ехал так уверенно, будто катался всю жизнь.        — А теперь остановись у обочины, и дальше поведу я. Город уже близко, так что машин станет больше, да и нас ведь могут остановить, а у тебя нет прав.        Рыжик молча остановил машину, и, не выходя из неё, парни поменялись местами. Виктор ехал, давя на газ, а Рыжик, высунувшись в окно и щурясь от ветра, чувствовал себя таким счастливым, как никогда. «The Dead Summer» звучали в салоне всё громче, скорость становилась всё выше, и настроение Рыжика росло, как и лучезарность улыбки Виктора, время от времени переводящего взгляд с дороги на друга.       Машину оставили под окнами Рыжика, решив, что там её вряд ли станут искать. Да и Виктор оставил отчиму записку, приклеив её на дверь гаража. Конечно, он собирался её вернуть, но пока что ему казалось, что машина ему ещё пригодится.        — Что теперь? — спросил Рыжик, опершись о капот.        — Ты, кажется, говорил, что тот странный парень приходит на лавочку всегда в одно и то же время?        — Да.        — Может, стоит спросить обо всём у него самого? Не верю, что он такой пугающий, как ты рассказывал.        — Я уже и сам не верю, — признался Рыжик. — Значит, идём в парк?        — Значит, идём, — кивнул Виктор.        Они оба тайно надеялись, что лавочка будет пустой, но незнакомец не стал изменять своему распорядку и уже сидел на своём месте, глядя задумчиво на гладь озера.        — Наш план? — поинтересовался Виктор, замедляя ход.        — Присядем к нему и заговорим. Всё просто.        Вблизи и при свете не севшего ещё солнца незнакомый парень вовсе не казался жутким и пугающим, и Рыжик даже подумал, что, возможно, это совершенно не тот человек, которого он застал за сжиганием содержимого чемодана. Тот человек был воплощением тьмы и ужаса, как дьявол во плоти, а сейчас перед ним был болезненного и слабого вида молодой человек с чёрными волосами и глазами неопределённого, словно смывшегося, цвета. То, что он раньше принимал за фингал было родимым пятном под глазом, которое, впрочем, даже вблизи создавало впечатление, будто парня на днях кто-то здорово поколотил. Друзья сели слева от парня и смущённо молчали.        — Скажешь что-нибудь или нет? — спросил Виктор у Рыжика, даже не понизив голос, потому что на незнакомце были наушники.       Виктор не знал, что наушники эти уже год как сломаны, и уже год как парень носит их лишь только для того, чтобы с ним не заговаривали случайные (и не очень) люди.        — Что-то моя решительность куда-то исчезла. И что я у него спрошу? Извини, это случайно не ты дня три назад жёг здесь чемодан странной девицы в плаще и рыдал так, что кровь стыла в жилах?        После этих слов, незнакомец медленно-медленно повернул голову в их сторону, долго и безо всякого видимого стеснения смотрел Рыжику прямо в лицо, а потом сказал голосом хриплым и в то же время бархатно-мягким:        — Это я.        Рыжик нервно сглотнул и растерянно почесал шею. Обычно ему не составляло труда заговорить с незнакомцем первому, но не в этот раз. Поэтому незнакомец взял инициативу на себя.        — Я Макс, — сказал он без улыбки и протянул Рыжику бледную и холодную руку, — а ты кто такой?