***
Белые стены клиники давили на меня, словно камень. Желтый свет ламп рябил в глазах. Резкий запах медикаментов уже не так сильно разъедал легкие и стал вполне привычным и терпимым, но от него все еще сильно кружилась голова. Повсюду туда-сюда сновали женщины и мужчины в белых больничных халатах, а лежащие в клинике люди медленно ходили по коридору, волоча за собой ноги по полу. Они выглядели неживыми, зомбированными и измученными, а их глаза не отражали ничего, кроме полной апатии и отрешенности. Однако они с нескрываемым интересом наблюдали за одной женщиной, которая не находила себе места и металась от стены к стене. Обхватив голову руками, я без конца ходила из угла в угол. Сидеть на стуле и ожидать прихода врача в полной тишине было невыносимо. Стоило мне только на минуту умолкнуть и остановиться, как тишина мгновенно отдавалась звоном в ушах и дикой болью, словно прорезая невидимые преграды. Поэтому я уже полчаса хожу по коридору и тихо бормочу себе под нос невнятные слова, чтобы хоть немного успокоиться и перестать думать о плохом. Позади меня сидела Мэри. Подруга была напряжена и обеспокоена не меньше меня. Она не раз пыталась уговорить меня сесть рядом с ней, постараться успокоиться и прийти в себя, но все ее попытки оказались тщетны. Я не могла сидеть спокойно, зная, что в палате в конце коридора сейчас находится мой сын, из последних сил борющийся за жизнь. Мэри печальными глазами смотрела на меня, не понимая, что можно сделать в такой ситуации. Подруга нервно теребила платок в руках, явно ощущая все мои эмоции и переживания на самой себе. «Прошло уже немало времени… Наверно, врачи сумели спасти Генри, иначе плачевная весть уже была бы произнесена, словно смертный приговор», — думала Мэри и тяжело вздыхала, мысленно молясь и надеясь на лучшее. Я сбилась со счету времени. Сколько мы уже здесь? Почему я не могу быть рядом с сыном?.. Он не мог умереть. Не мог… Душераздирающие мысли пролезали в мою голову, не желая отступать ни на секунду. Я отчаянно хваталась руками за волосы, крепко стиснув зубы и зажмурившись, чтобы не закричать от боли и бессилия. Ожидание было невыносимо… Каждая минута тянулась настолько медленно, что сложно себе представить. Почему врачи ничего не говорят? Я видела, как они покидали палату и бежали куда-то с окровавленными руками. Это наводило на меня ужас и дикий страх. Меня колотила крупная дрожь, дыхание сбивалось и кровь стыла в жилах. За все это время я не произнесла ни слова. Только быстро шевелила губами, слыша свой голос у себя в голове. Я пыталась хоть как-то отвлечься, бормоча слова молитвы и уповая на надежду и чудо. Но, все это казалось мне пустым и никчемным. Суровая реальность неподвластна словам. Все будет так, как должно быть. Однако мое сердце не желало признавать этого и жаждало чуда. Сейчас мне не были нужны слова успокоения или помощи, я хотела только услышать одно: «Ваш сын жив. С ним все будет хорошо». Я не раз подходила к палате и пыталась узнать хоть какую-то информацию о состоянии Генри, но каждый раз меня не пускали к нему и просили набраться терпения, сил и просто ждать. Но ни сил, ни терпения у меня уже не было. Каждую минуту я бросала мимолетный взгляд на двери палаты, ожидая увидеть там врача, спешащего ко мне с новостями. И каждый раз я неимоверно боялась неизвестности, пусть и ждала ее прихода. — Мэри… Я больше не могу… Я должна его увидеть! Я всхлипнула, взглянув на подругу красными глазами, полными жгучих слез и боли. Тяжело вздохнув, Мэри поднялась на ноги и медленно подошла ко мне. — Я понимаю, Джесс… — прошептала подруга, аккуратно положив руки на мои немного дрожащие плечи, — Я понимаю. Скоро все разрешится. Все будет хорошо, я обещаю. Но сейчас врачи делают все возможное, чтобы спасти Генри. Нужно дать и им, и твоему сыну время… — Я боюсь, Мэри… Боже. Мне очень страшно… — Ш-ш-ш, тише… — подруга мягко обняла меня, поглаживая одной рукой по волосам, — Я рядом, Джессика. Я тебя не оставлю. И Генри будет рядом, он сильным, он поправится. Все будет хорошо… Верь в это. Я обхватила талию Мэри рукам и опустила голову, уткнувшись носом в ее плечо. Внутри я была безмерно благодарна ей за ее выдержку и помощь, но тревога и боль снаружи переполняли все границы. Я не могла сосредоточиться и думать о чем-либо, кроме моего сына. Слезы бурным потоком, не переставая, текли по моим щекам, а дыхание и голос превратился в болезненные и сиплые хрипы. Я плакала на плече подруги, коря себя за то, что сейчас переживает мой Генри. Это моя вина… Я не уследила за ним, не смогла оградить от беды. Из-за моей халатности маленькому мальчику теперь пришлось вытерпеть не только душераздирающую боль после катастрофы, но и еще все те манипулции, которые старательно выполняли врачи, чтобы спасти ему жизнь. Столько всего выпало на долю маленького ребенка… Мой сын. Мой бедный сын вынужден бороться со смертью, чтобы выиграть этот неравный бой. И он сможет сделать это… Я верю. Верю в его силы, что скрываются в теле Генри. Так прошло еще несколько минут, прежде чем двери палаты распахнулись и я увидела в конце коридора знакомый силуэт. Сквозь пелену горьких слез я не могла четко разглядеть приближающегося к нам врача, но сразу поняла, что это именно он. Мужчина лет сорока, в белом медицинском халате и с очками на носу, медленно шел в нашу сторону. Он словно не хотел приближаться к нам, доктор словно боялся чего-то. Я отстранилась от Мэри и взглянула на мужчину, который остановился прямо передо мной. — Прошу, скажите… — еле слышно произнесла я, не сводя взгляда с мужчины, — Что с Генри? Я собрала последние силы в кулак и крепко сцепила зубы, приготовившись услышать любые слова врача. Однако он не спешил что-либо сказать мне… Его лицо не отражало ровным счетом никаких эмоций, только слегка прищуренные глаза словно хотели донести до меня пустые слова сожаления. Я яро ощущала его напряжение. Наша неловкая пауза порядком затянулась. — Что с моим сыном?.. Я почувствовала, как новый прилив слез начинает жечь мои глаза, а прохладная рука Мэри настоятельно сжала мой локоть, словно удеживая на месте и поддерживая. Сердце в груди колотилось с бешеной силой. Судорожно вздохнув, я продолжала молить взглядом мужчину, который все еще молчал, нервно перебирая в руках какие-то листки. Наконец, он собрался с мыслями и, тяжело вздохнув, потер переносицу, прежде чем снова поднять глаза на меня. — Мисс Райт… — так же тихо начал доктор, — Ваш сын, он… Находился в критическом состоянии. Наши исследования показали, что у Генри были переломы в области голеней, таза, грудной клетки и плеч. Одно неверное движение могло привести к вывиху шейного сустава, что привело бы к немедленному перекрытию кислорода. — Я оплачу любое лечение. Деньги не играют роли. — … Мы сделали все возможное, чтобы оказать мальчику хоть какую-то помощь. Его травмы были слишком тяжелыми, так же открылось внутреннее кровотечение. Он чудом не захлебнулся. Но… Он был еще слишком мал, чтобы справиться с подобным, — доктор сделал паузу и, поджав губы, еле слышно заключил, — Ваш сын мертв, мисс Райт. Мне очень жаль… Его слов дальше я не слышала. Все было как в тумане. Еще несколько секунд я смотрела доктору в глаза, не понимая смысл сказанных им слов. Их значение все еще не доходило до меня. В одно мгновение мне словно перекрыли доступ к воздуху. Удушье не позволяло мне произнести ни слова. Глаза наполнились слезами, а из осипшего горла вырывались только обрывки воздуха и хрипы. Я перестала ощущать все то, что меня окружает. Земля ушла из-под ног, а сердце словно перестало биться. Сильное головокружение подкосило меня, а тело машинально потеряло равновесие и опустилось на колени, ударившись руками о холодный кафельный пол. В голове стоял гул. Сквозь него я еле могла разобрать слова Мэри и врача. Подруга что-то кричала мне, пыталась заглянуть мне в глаза и все еще крепко держала меня под руку. «Он мертв. Он мертв. Он мертв… Сильное кровотечение… Сломанные ребра давили на сердце и легкие… Он не выдержал… Слишком мал, чтобы пережить подобное… Сердце не выдержало… Генри мертв… Крепитесь, мисс Райт.» Я пустыми и полными слез глазами смотрела прямо перед собой, не моргая и не реагируя на внешнее давление. Мэри отчаянно пыталась докричаться до меня, но я словно не слышала ее. Судорожный выдох сорвался с моих губ, прежде чем я быстро подняла глаза и резко поднялась на ноги. Вырвавшись из рук подруги и игнорируя все слова, сильное головокружение и взгляды со стороны, как можно быстрее бросилась к той самой палате. Я буквально залетела внутрь, ища глазами своего ребенка. Мой взгляд замер на больничной кушетке на высоких ножках-подпорках. На ней я увидела его… Своего Генри, моего бедного сына. Он лежал совсем без движений, его кожа побелела, а глаза были плотно закрыты. Грудная клетка просела, образовывая большое углубление, а руки и ноги были перебинтованы. Белые ленты были пропитаны кровью, они неестественно обволакивали сломанные кости сына. Покачиваясь и опираясь одной рукой на белую стену, я приблизилась к сыну. Присутствующие здесь доктора хотели задержать меня, но они быстро отступили, завидя в дверях главного врача, который принес мне эту скорбную весть. Приблизившись к сыну, я медленно опустилась на край кушетки, не сводя с него взгляда. Дрожащей рукой я осторожно провела по его пыльным волосам, нежно коснулась щеки сына. Его кожа была такой бледной и холодной, как мрамор. Он походил на фарфоровую куклу… — Генри… Всхлипнув, я снова коснулась рукой его лица. Почему мой мальчик не отвечает мне?.. Почему он молчит? Я легко потрясла сына за плечо, умоляюще глядя на него сквозь пелену горячих слез. — Генри, сыночек… Посмотри на меня. Я болезненно застонала, перебирая пальцами волосы сына, касаясь ладонями его лица и плеч. Холод, исходящий от обездвиженного тела сына, обжигал мои руки. Заплаканные глаза бегали туда-сюда, а дыхание словно замерло. Дрожащими руками я с трудом приподняла голову Генри с белой подушки, прижимая сына к груди как можно крепче. В моих руках он был как тряпичная кукла, не имеющая внутри никакой опоры и основы. Я ощущала кончиками пальцев выпирающие части сломанных костей, которые были готовы вот-вот прорвать тонкую бледную кожу. Я отчаянно пыталась привести сына в чувства, но чем дольше я находилась подле него, тем яснее с каждой секундой понимала - он не дышит. Последняя надежда услышать тихое и еле уловимое биение детского сердца разбилась на тысячу осколков. Все вокруг потеряло суть, осознаваемость и звук. Я слышала только глухое биение собственного сердца в голове. Оно отдавало пульсациями в висках и словно разрывало все изнутри. Громкий крик боли сорвался с моих губ. Дикий, невыносимый крик боли, страдания и скорби. Я сжала разорванную рубашку сына в руках, склонившись над мертвенно-бледным телом Генри. Горячие слезы падали на маленькое личико, глазки которого совсем недавно еще сияли радостью, счастьем и беззаботностью, а теперь не откроются никогда… Я чувствовала сильную слабость и боль в груди, словно сама попала под колеса машины и перенесла все страдания, которые погубили моего ребенка. Крепкие руки врачей сомкнулись на моих плечах, с силой отрывая от бездыханного тела сына. Я не успела даже ничего сказать, как уже оказалась в нескольких метрах от Генри. Предпринимая тщетные попытки вырваться, я наблюдала сквозь пелену горячих слез за тем, как две медсестры перекладывают тело сына на носилки и накрывают его с головой белой простыней. Я кричала, я молила их отпустить меня к Генри. Я не могла оставить сына. Я должна держать его руку в своей, я должна видеть его. Суровое осознавание того, что Генри больше нет в живых, резко врезалось в мою голову. Я безуспешно пыталась вырваться из рук врачей и ринуться вслед за сыном. Его унесли из палаты за считанные секунды. Унесли в неизвестном направлении. Мои ноги сделались ватными и наотрез отказались теперь держать мое ослабевшее тело. Я упала на холодный пол, сжимая ладони в кулаки от боли и безысходности. Слезы градом капали из покрасневших глаз, сквозь жгучую пелену я даже не заметила Мэри, когда подруга бросилась ко мне и, опустившись рядом на колени, прижала меня к себе. Я дрожала и рыдала в ее руках, не в силах даже подняться на ноги. Хотелось броситься бежать вслед за Генри, но не было сил. Сердце бешено билось в груди, а голова раскалывалась от давления и боли. Все тело словно пронзили тысячи ножей. Это было невыносимо терпеть. Я быстро потеряла сознание от переизбытка чувств, резко подскочившего давления и дикой боли. Но заплаканные глаза до последнего смотрели, не отрываясь, туда, где несколько минут назад был мой сын. Я не могу поверить, что он мертв… Этого просто не может быть. Нет. Генри не мог оставить меня одну, совсем одну. Мой мальчик не мог умереть, не мог…***
Прийти в себя мне удалось только на следующий день. Я лежала в койке, с жуткой болью в голове и с иглой в руке, от которой, к капельнице, вела тонкая прозрачная трубочка, по которой сейчас медленно текло какое-то лекарство. Я с трудом разлепила глаза, устремляя взгляд на белый потолок над головой. Желтый свет старых больничных ламп раздражал глаза, а резкий запах медикаментов нагло проникал в легкие, словно уничтожая их изнутри. Рядом со мной на стуле сидела Мэри. Подруга дремала, склонив голову, но почувствовав, как я зашевелилась в постели, резко распахнула глаза и сразу взяла меня за руку. Сознание стало постепенно проясняться. Я спросила Мэри, что мы делаем здесь. Тяжело вздохнув, она поджала губы и тихим голосом рассказала мне все. Стоило только ей заговорить о Генри, как в мою голову сразу врезались болезненные воспоминания. Я почувствовала укол в сердце и тихо застонала от боли, но не смогла ни закричать, ни подняться на ноги. Сильная слабость удерживала меня на месте, не позволяя сделать ни одного резкого движения. Меня словно что-то сдавливало изнутри, сковывая стальными цепями. — Это действие лекарства, Джессика… — еле слышно произнесла Мэри, опуская глаза, — Оно поступает к тебе в кровь уже довольно давно. Как только врачи заметили, что ты потихоньку приходишь в себя, они тут же вкололи тебе эту «отраву». Проще говоря, это сильное успокоительное, которое полностью приглушает твое психическое состояние, эмоции, чувства, восприятие реальности и бодрость. Поэтому ты чувствуешь слабость и некую отрешенность от всего происходящего. Прости, что позволила им сделать это с тобой… Врач сказал, что это пойдет тебе на пользу. Ты могла навредить себе, пребывая в таком состоянии после новости о смерти Генри. Мне очень жаль, Джесс… Мне жаль… Мэри оказалась права. Я чувствовала отрешенность и некое безразличие ко всему, что меня окружает. Внутри меня полыхали боль и страдания об утраченном сыне, сердце бешено билось и было готово вырваться из груди, но снаружи я выглядела спокойно и невозмутимо. Было трудно даже раскрыть рот и сказать что-то. Поэтому стоны, наполненные болью и мучениями, срывались с моих губ звуками хрипа и свиста, а все тело била крупная дрожь, отчего я извивалась в слабых конвульсиях. Со стороны могло показаться, что у меня случился припадок… Из клиники меня отпустили только тогда, когда врачи удостоверились в моей полной вменяемости и самосознании. Несмотря на все мои попытки и мольбы увидеть сына, мне отвечали твердым отказом. Увидеть его я могла только на похоронах… Я все еще была под действием лекарств, поэтому у меня не было сил сопротивляться и долго стоять на своем. Мэри, приложив немало сил, отвезла меня домой. Стоило мне только переступить порог своего дома, как в миг родные стены показались мне чужими, холодными и мрачными. Все внутри казалось мне ужасным, само помещение словно отвергало меня и не желало принимать. Никогда бы не подумала, что родной дом станет для меня чуждым… Находиться здесь мне совсем не хотелось. Моей верной опорой и поддержкой стала моя единственная подруга - Мэри. Теперь она стала частым гостем в моем полупустом доме, подруга стала единственным лучом света в этой непроглядной тьме боли и мучений. Мэри старалась помогать мне во всем: она постоянно была рядом, так часто, насколько это возможно, подруга не позволяла мне упасть духом и полностью извести себя, хотя, на данный момент это было почти что неосуществимой и невообразимой задачей. После смерти сына я потеряла смысл жизни. Отныне я не видела для себя никакого будущего, ничего доброго и светлого, что уж говорить о нормальной и полноценной жизни… Теперь я, как никто другой, поняла, каково это - лишиться своего единственного ребенка, которого ты любила всем сердцем. Раньше это сердце наполняла материнская любовь к нему одному - к моему Генри, но теперь его нет рядом со мной. Я больше никогда не увижу его улыбки, никогда не увижу его сверкающих глаз, не услышу его звонкого смеха и не прижму его к своей груди, заключая в крепкие объятия. Никогда я больше не услышу его голос. Никогда мне уже не быть прежней… Вместе с сыном умерла и моя душа, погибло мое сердце. Я полностью опустошена. Из меня словно выкачали все жизненные силы, забрали всю мою радость и желание жить, дышать, просыпаться по утрам. Жить здесь, в этом суровом и злом мире, без Генри - бессмысленно. Каждый день, открывая заплаканные глаза, я сталкивалась с тишиной и одиночеством. Мои медленные шаги отзывались эхом по всему дому. Знакомое чувство снова посетило меня. Все было как в тот раз… Когда Генри пропал и не вернулся ко мне. Я была одна на протяжении нескольких дней, но даже это казалось мне вечностью и чем-то невыносимо тяжелым и мучительным. Всего несколько недель разделяло нас от долгожданной встречи. А сейчас этому не бывать… Надежды нет. Никто мне сына не вернет. Дни перерастут в недели, недели - в месяцы, месяцы - в годы… А я по-прежнему буду одна. Буду вечно одинока без моего сына, без моего Генри. Так зачем мне такая жизнь? Раньше я была обычной, но счастливой женщиной, рядом с которой был любимый мужчина и единственный сын. Но теперь моего ребенка забрала злая судьба, а о том мужчине я не вспоминала уже много месяцев. Даже имени его не помнила… Все хорошие воспоминания испарились, исчезли, стерлись из моей памяти. Смерть Генри унесла с собой в могилу все. Теперь я просто существовала. Существовала как никчемная и опустошенная оболочка, без души и сердца. Я не жила, а выживала. Изо дня в день, без моего любимого сына, которого забрала злая судьба на небеса.***
Кладбище... Почему злая судьба приводит нас сюда? Почему нам посланы такие муки? Ты видишь холодную могилу, а в ней покоится дорогой тебе человек… И что ты чувствуешь в этот момент? Боль, сжигающую тебя изнутри, скорбь, страдания и мучения… И это болезненное, невыносимое осознание того, что уже ничего нельзя сделать, что уже все за всех решил злой рок. Ты никогда больше не увидишь этого человека вживую, никогда больше не обнимешь его, не почувствуешь это родное тепло и не услышишь его голос. Нет ничего больнее, чем потерять своего любимого и родного человека, своего сына, дочь, мать или отца. Таких людей тяжело понять, ведь только испытав такое горе на себе, ты проникнешься этим убивающим чувством, но не дай бог такое испытать кому-то. Но правда режет глаза - мы все не вечны, ничто не вечно. Все рано или поздно канут во мрак… Но осознание этого никак не хочет приходить, как и то, что твой человек больше не дышит. Многие говорят, кто видел смерть своими глазами, тот видел все. Холодная земля, холодный серый могильный камень, а на нем маленькая фотография. Сколько здесь почивших? Десять тысяч, сто тысяч, может, больше миллиона? И эта тишина… Сказав одно слово, оно словно эхом отзовется здесь. Вечная тишина, вечный покой. Находиться здесь, среди множества могил, было крайне тяжело. Плотная черная ткань строгого траурного платья в пол неприятно сдавливала мое тело, словно тисками удерживая внутри меня крики боли, разрывающие мое сердце и душу. Я с трудом стояла на ногах, благо Мэри поддерживала меня под руку. Именно она всегда была рядом со мной. Мэри каждый день навещала меня, проводила со мной большую часть своего времени и всячески помогала облегчить мои страдания. В этот роковой день она тоже была рядом… Была со мной на похоронах. Закутавшись поплотнее в черный платок, который прикрывал мои волосы, я заплаканными глазами смотрела, как маленький гроб из темного дуба медленно и постепенно опускают в землю. Одинокая слеза скатилась по холодной щеке. Я тихо всхлипнула, поджимая губы и опуская глаза. Вот и пришел конец всему… Пришел конец моей жизни. Теперь я буду только навещать его могилку, приносить сыну живые цветы и горько оплакивать эту потерю каждый день. Я абсолютно не представляла, как дальше жить. Что мне делать, как быть… Без Генри я погибну, долго мне не протянуть. Чем мой мальчик заслужил такую судьбу?.. В чем его вина? Он ведь был еще совсем маленьким… Жизнь так жестоко обошлась с ним. Злой рок забрал не только жизнь моего сына. Он забрал и меня вместе с ним. Я отдала бы что угодно, лишь бы вернуть время вспять и спасти его. Вина за смерть Генри лежит на мне. Я не уберегла своего ребенка, не смогла спасти… Если бы я только знала… Если бы я только могла удержать Генри рядом и не отпустить на другую сторону дороги, если бы я раньше увидела эту злосчастную машину, то всего бы этого не случилось! Он мог выжить! Генри не умер бы… Не оставил бы на этом свете свою одинокую и убитую горем мать… Не прошло и нескольких минут, как маленький гробик уже почти наполовину был засыпан черной землей. Я судорожно выдохнула и хотела подойти ближе, но Мэри удержала меня подле себя. Сжав в руке край черного платка, я прижала его к губам, чтобы не закричать. Снова знакомое чувство боли начало раздирать меня изнутри. Мелкая дрожь во всем теле постепенно перерастала в крупную. Я дрожала и извивалась в руках подруги, борясь с очередным приступом… Мэри крепко прижала меня к себе, мысленно молясь, чтобы все поскорее закончилось. Каждый раз она боялась, что мои конвульсии навредят мне самой и все может плохо обернуться. Я не знала, как мне бороться с подобными перепадами, врачи лишь пожимали плечами и говорили, что эта крупная дрожь связанна с сильным психическим растройством на почве потери ребенка. Мне нужно было немало времени, чтобы перебороть это. Выписанные лекарства давали только кратковременный эффект. Прошла пара минут, прежде чем я смогла унять саму себя. Я словно боролась с диким зверем внутри себя. Он был готов вырваться наружу в любую минуту, ему хотелось выть от боли и безысходности, но я старательно удерживала все это в глубине своей души. Как только могила сына была полностью засыпана землей и двое мужчин установили около ее края небольшое мраморное надгробье, мы с Мэри остались одни. Я еще долго сидела на коленях возле своего почившего сына. Опустив голову, я прикрыла глаза и мысленно вспоминала все, что было с нами. Я вспоминала все те моменты, когда Генри был еще жив. Эти мысли болью отзывались в моем сердце, но я не могла прекратить вспоминать все это. Я просто не могла… Мэри стояла недалеко от меня, смахивая хрустальные слезинки с глаз одной рукой. Все небо постепенно затягивалось тучами, становилось все холоднее и холоднее. Буквально вчера весна в Дерри радовала его жителей теплой и ясной погодой, но сегодня будто сама природа оплакивала смерть маленького мальчика, погибшего под колесами автомобиля. Тяжело и судорожно вздохнув, подруга с трудом смогла оторвать меня от могилки и увести домой. Я могла сидеть там, рядом с Генри, сколько угодно. Но в этот раз Мэри не позволила мне этого. Дома она приготовила мне теплый чай, перемешивая вместе с ароматным напитком одну таблетку успокоительного. Это помогло мне немного расслабиться и уснуть. Я и не заметила, как мои глаза закрылись сами собой и я провалилась в темноту, полностью отдаваясь в объятия царства Морфея. А Мэри все еще сидела рядом со мной, аккуратно и почти невесомо поглаживая меня по голове. Она, как никто другой, желала помочь мне и сделать все возможное, чтобы хоть как-то облегчить мои страдания. — Ох, Джесс… Как же жестоко обошлась с тобой судьба… — еле слышно произнесла Мэри, опуская глаза и качая головой, — Бедняжка… Мне так жаль. За что на твою душу выпали все эти страдания?.. Судорожно вздохнув, Мэри быстро смахнула одной рукой навернувшиеся слезы на глазах. — Я всегда буду рядом. Я никогда тебя не оставлю одну, Джессика. Ты справишься с этим, ты сильная… А я буду всячески тебе помогать и поддерживать, дорогая. Ты не будешь одинока.***
Три недели спустя…
Теплые лучи весеннего солнца аккуратно просачиваются в комнату Генри сквозь тонкие занавески на окнах. С трудом разлепив заспанные глаза, я поднимаю голову, устремляя взгляд в сторону восходящего солнца. Оно только начало появляться на линии горизонта, окрашивая небо в оранжевые и красные оттенки. Тяжело вздохнув, я поднимаюсь с пола. Эту ночь я снова провела в комнате покойного сына. Уже не в первый раз я прихожу сюда, усаживаясь на темно-синий ковер подле его кровати. Одной рукой я провела по теплому одеялу, расправляя его. — Доброе утро, — тихо говорю я, обращаясь к плюшевому медведю, сидящему в изголовье кровати сына. Мягкий друг Генри молчит, уставившись на меня своими черными глазками-бусинками. Он сидит на своем привычном месте уже около четырех недель. И сегодня он тоже здесь. Был, есть и будет. Я слегка улыбаюсь, наклоняя голову чуть на бок. Тишина и покой. Ни единого звука… Тяжело вздохнув, я медленно покидаю комнату сына, спускаюсь на первый этаж. Там тоже тихо и довольно мрачно. Шторы на окнах я не открывала уже довольно долго, даже не помню, когда делала это в последний раз. Однако лучи солнца все же просачиваются сквозь тонкую ткань, разбавляя полумрак на первом этаже. Снова привычный холодный кофе в моем стакане и несколько минут за кухонным столом в полном одиночестве и тишине. Никакой еды на столе, только холодный кофе в немного дрожащей руке. Есть мне не хотелось уже второй день. Будь моя воля, то вообще не питалась бы. Только благодаря усилиям и наставлениям подруги Мэри мой организм получает хоть какую-то пищу и энергию, пусть усиленно сам ее и отвергает. Вместе с очередным коротким глотком кофе внутрь попадает очередная таблетка успокоительного. Выпивать несколько белых таблеток за день уже стало привычным делом для меня. Только они и помогают мне окончательно не свихнуться. Разговоры с Мэри и ее общество разбавляет мое одиночество и печаль, но вот убитое душевное состояние и прежнюю дикую боль в сердце и душе помогает заглушить только действие успокоительного. Благодаря ему я меньше терзаю себя. Каждый мой день проходит как на автомате - отрешенно и однотипно, но все равно мучительно. Приступы и конвульсии стали происходить со мной гораздо чаще. Стоило мне только подумать о Генри, как я сразу начинала плакать, задыхаться и кричать от боли, а это неминуемо приводило к новому приступу. Приходилось зажимать рот рукой, чтобы заставить сердце и саму себя умолкнуть. Частое дыхание и сердцебиение становилось прерывистым, а стоны, срывающиеся с моих губ - короткими и хриплыми. Каждый раз я боялась этого, но страшнее всего было видеть состояние Мэри, когда подруга в очередной раз мчалась ко мне через всю комнату и сгребала меня в охапку, крепко прижимая к себе, чтобы помочь мне успокоиться и не упасть на пол. Она знала, что самой успокоиться мне бывает очень непросто. Но ни слова, ни мольбы не помогали мне. Нужно было просто ждать, пока все само утихнет. Только успокоительное приглушало мои страдания и крупную дрожь во всем теле. По наставлению врачей, я должна была принимать по одной белой таблетке в день. Но подобный эффект казался мне слишком маленьким и недействительным. Поэтому в день я могла заглатывать по три, а то и по пять таблеток… Этот факт я тщательно скрывала ото всех, ведь я прекрасно понимала, какой будет их реакция. Но по-другому я просто не могла пережить новый день. Только доза успокоительного спасала меня. Поэтому я была словно живым зомби. Я могла не откликаться на свое имя, не узнавать родные лица или вовсе упасть в обморок посреди дороги. Все это стало побочными эффектами от слишком большого приема таблеток, но другого выхода у меня не было. Уж лучше отречься от всего мира и не воспринимать ничего, чем постоянно плакать навзрыд и сжиматься в комок от боли, которая даже спустя почти четыре недели со смерти сына разрывала мою душу и сердце как в первый день. Почти все время я была вместе с Мэри. Подруга приезжала ко мне каждый день, чтобы узнать о моем самочувствии и проявить заботу, поддержку и помощь, за что я была ей очень благодарна. Мэри пыталась хоть как-то взбодрить меня, развеять и внушить мне надежду, что все еще может быть хорошо. Я слушала речи подруги, но абсолютно не верила в ее добрые слова. Я не верила, что моя жизнь сможет наладиться. Да и как такое вообще возможно?.. Без моего сына я - пустая и опустошенная оболочка, лишенная всех жизненных сил и желания жить. Я была рада тому, что у меня есть такая подруга, которая не бросила меня в трудную минуту и всячески старается меня поддержать. Но даже этого было недостаточно… Счастливой мне уже не быть, а искренней и теплой улыбке на лице не воссиять вовек. Рано или поздно я камнем упаду во мрак, покину этот злой и беспощадный мир, чтобы быть рядом со своим сыном… *** — Я уже несу, Джесс! — оглянувшись, крикнула Мэри. Подруга дрожащими руками копошилась на полке в поисках одной из пачек моего успокоительного. Быстро выудив одну таблетку и плеснув в стеклянный стакан прохладной воды, Мэри бегом бросилась в зал. Это все началось так быстро и неожиданно… Я сидела на диване и просматривала свой семейный альбом. Наткнувшись на фотографии своего еще живого и счастливого сына, в моей голове непроизвольно всплыли самые глубокие воспоминания о нем. Я видела его на фото еще совсем маленьким, он лежал у меня на руках… Такой крохотный и беззащитный, он так нуждался в матери… Мой сынок… Я не заметила, как слезы бурным потоком потекли по моим щекам. Дыхание стало сбиваться и постепенно перешло на хрипы и свист. Снова крупная дрожь пробивала меня изнутри, заставляя дергаться и извиваться на месте. В этот момент у меня случился очередной приступ, который заметила Мэри и незамедлительно отреагировала. Подруга подлетела ко мне и быстро дала мне таблетку. С трудом я заставила себя умолкнуть и проглотить лекарство. Я все еще билась в конвульсиях и тихо стонала, пока Мэри обнимала меня и гладила по голове. На этот раз эта дрожь была сильнее и продолжительнее предыдущих приступов. Я все еще тяжело и хрипло дышала, лежа в руках подруги с широко распахнутыми глазами. Мэри слегка покачивала меня и гладила по спине и волосам. — В-в-се х-хорошо… — с трудом произнесла я, — Я в-в п-порядке… Мэри судорожно вздохнула и кивнула, аккуратно отпуская меня. Убедившись, что приступ и правда закончился, подруга поднялась с места и вернулась на кухню, чтобы убрать упавшие коробки обратно на полки. — Джесс… — обратилась ко мне Мэри, — Почему пачка успокоительного так опустела? Я же только вчера была у тебя и в этом блистере было много таблеток, а теперь их на шесть меньше, чем было… Ты что, выпила больше четырех за раз?! — Я плохо чувствовала себя, — еле слышно отозвалась я, — Боль была сильной. Мне пришлось принять больше одной за раз… — Это опасно, Джесс! — прервала меня Мэри, — Ты же знаешь, что сказал тебе врач: не больше одной в день. Или ты забыла, как потеряла сознание и мне пришлось вызывать скорую? Тебя положили в палату с отравлением! С отравлением от этих таблеток, из-за их переизбытка! Ты можешь довести себя до смерти такими темпами… — У меня нет другого выхода… Они помогают мне, но только в большем количестве. От одной таблетки успокоительного толку нет… — Их эффект накопительный. Ты бы поняла это, если бы в точности соблюдала предписания врачей. Тебе противопоказано их чрезмерное употребление. От такого тебе становится только хуже, Джесс! Взгляни на себя… Ты изменилась, стала ходячим мертвецом… Это лекарство сделало из тебя обессиленного, разбитого и слабого человека. Ты словно впадаешь в транс, полностью покидая реальность. — Этого и я хочу… Не быть здесь. В этом мире мне покоя не будет. Каждый день я испытываю боль и страдания. С каждым днем это становится все сложнее и сложнее терпеть. Я не вынесу этого давления, Мэри… И не хочу выносить. Я хочу быть рядом с сыном… — Но Генри мертв, Джесс… — тихо прошептала подруга, — Его больше нет… И как бы тяжело это не было, тебе придется смириться с этой мыслью. Я понимаю, каково тебе. Потерять родного ребенка - самое большое горе для матери. Но я уверена, что ты сможешь пройти через это. Надо быть сильной. Я уверена, что твой сын хотел бы, чтобы его мама жила. Жила за них двоих. — Но мне такая жизнь не нужна… В ней нет смысла без моего сына. Я не хочу жить без него. Не хочу… — Ох, Джесс… — произнесла Мэри, покачав головой и обнимая меня, — Нужно жить дальше. Я всегда буду рядом с тобой, ты не останешься одна, я тебе обещаю. Я помогу, сделаю все возможное. Только обещай мне, что больше не будешь выпивать больше одной таблетки успокоительного в день. Прошу, пообещай мне… *** Так проходили день за днем… После похорон сына прошло уже три недели. Мне пришлось смириться с мыслью, что его больше нет рядом. Без Генри жизнь была крайне тяжелой и ненужной. Свыкнуться с одиночеством было нелегко. Наш дом опустел и стал тихим и мрачным. Я много времени проводила в комнате покойного сына. Все его вещи, книжки и игрушки были на своих местах. Я ничего не убирала и не переставляла, только изредка протирала пыль. Даже постель Генри осталась нетронутой… Каждая вещь в его комнатке хранила память о своем хозяине и его родной запах. Любимые игрушки сына сидели на его кровате, в книжном шкафу и на ковре, машинки были разбросаны на полу, карандаши и листки с рисунками покоились на столе, а вещи Генри мирно лежали на полках. Все осталось нетронутым. Могло сложиться такое впечатление, что сын вовсе и не умирал, не покидал этот мир, а только на время вышел погулять с друзьями и скоро вернется домой, чтобы продолжить играть со своими любимыми игрушками. Все было на своих местах. Точно так же, как и оставил Генри накануне своей смерти… Я много времени проводила в этом месте. Сидела на краю его кровати, как и раньше, когда укладывала сына спать. Гладила одной рукой его игрушки и тихо о чем-то разговаривала с ними. Перебирала рисунки Генри, любовалась каждой линией и каждым элементом, а после складывала в ровную стопочку и возвращала на прежнее метсто. Иногда мне казалось, что дух сына все еще где-то здесь, рядом со мной. Я чувствовала его присутствие, хотя, возможно, это была всего лишь игра моего воображения. Иногда я слышала его голос… Тонкий и до боли знакомый, такой родной. Генри звал меня, а я покорно шла на зов, но никогда не видела его и не находила. Сын часто снился мне, отчего я просыпалась со слезами на глазах. Теперь его нет рядом со мной… Я не уберегла своего единственного ребенка… Остальное свободное время, которого у меня теперь было, хоть отбавляй, я проводила на кладбище, сидя на коленях возле могилки Генри. Я тихо разговаривала с сыном, рассказывала ему о жизни и о том, как безумно скучаю по нему. Он никогда не отвечал мне, только улыбался со своей черно-белой фотографии на холодном могильном камне. Видя его сияющие глаза и теплую улыбку, по моим щекам стекали горячие слезы, а сердце разрывалось на куски от боли. Мертвая тишина окутывала все кладбище. Только черные вороны летали под облаками, изредка нарушая могильный покой своими криками. Свежий и прохладный ветер колыхал мои волосы, словно желая высушить мои слезы, которые не переставая стекали по щекам бурным потоком. «Генри… Сыночек мой… Как я по тебе скучаю. Ты ушел слишком рано, мой маленький сынок. Мама умирает без тебя, мне не хочется жить. Ты был моим единственным и любимым ребенком, которого у меня отняла злая судьба. Словами не передать, как я жалею о том, что уделяла тебе мало времени, и что не смогла уберечь от смерти. Это моя вина. Я не уберегла тебя, Генри. Не смогла защитить… Прости меня, сынок… Прости. Каждый день я думаю о тебе, вспоминаю твой голос, твой звонкий смех и твои блестящие глаза на милом детском личике. Каждый день я снова и снова переношу дикую боль потери, разрывающую мое бедное сердце и душу. Почему же ты покинул меня, мой ангел?.. На кого ты оставил свою безутешную мать? Я помню каждый миг, каждый день, прожитый рядом с тобой, сынок. Мне никогда не забыть, каким ты был маленьким и беззащитным, когда только-только появился на свет. Я помню, как впервые увидела тебя. Я помню, как плакала, когда услышала твой первый крик и когда держала твою маленькую ручку в своей. То были слезы счастья, а теперь они лишь от боли и тоски стекают по моим щекам каждый день… Я помню, как ты сказал свое первое слово, как сделал свой первый шаг. Я помню наши игры, наши песни и смех. Я помню как ты пошел в первый класс, каким ты был озорным, быстрым и смышленым, помню, как ты боялся грозы и прибегал ко мне, помню все наши долгие беседы и посиделки. Я помню все, мой сынок. Мама никогда не забудет тебя, ты навсегда в моем сердце. Прости, что не уберегла тебя от злого рока… Прости, что не смогла оградить тебя от беды. Ты ушел слишком рано, Генри. Мне тебя не хватает, я страдаю и мучаюсь без тебя. Но знай - мама любит тебя. Любит, любила и всегда будет любить. Ты - мой единственный сын, мое сокровище, моя отрада… Я люблю тебя всем сердцем, ангел мой. Мама любит тебя, Генри, любит больше всего на свете… Прости меня…» Так проходили мои будни, наполненные вечной скорбью и безутешными страданиями. Я приходила в школу, чтобы отвести свои последние уроки у своих детей. Эти часы проходили на автомате. Я всячески старалась не показывать второклассникам все то, что происходит со мной. Держаться мне удавалось только благодаря нескольким таблеткам успокоительного… Но ученики все знали. Знали о случившемся несчастии… Они подходили ко мне, крепко обнимали и сочувствовали. Я же старалась получать их тепло и доброту в полной мере. Больнее всего было наблюдать, как родители забирают своих чад после уроков. Видеть, как маленькие ребятишки бегут со всех ног к своим матерям и отцам, было невыносимо для меня. Я потеряла своего ребенка. Больше мне никогда не обнять его и не увидеть… На улице я появлялась крайне редко. Я стала затворницей собственного горя и утраты. Иногда мне не хотелось видеть никого. Но одиночество и стены давили на меня, от этого становилось только хуже. Я перестала следить за собой. Мои спутанные волосы были постоянно убраны в косу, кожа побледнела и потускнела, скулы впали, а глаза потеряли былой блеск и красоту. Мне не хотелось смотреть на себя в зеркало. Я прекрасно понимала, что не увижу там, в отражении, ничего хорошего. Плюс ко всему, я очень сильно исхудала. Теперь, когда Мэри обнимала меня, она могла с легкостью ощущать руками немного выпирающие кости моих ребер, ключиц и плеч. Как только подруга заметила это, она стала всячески пытаться заставить меня начать есть. Но после смерти сына мне кусок не лез в горло. Я привыкла к истощению и голоду, а вскоре и вовсе не замечала этого. Былая красота Джессики Райт канула во мрак, как и она сама… Так прошло почти четыре недели… Четыре недели, полные боли, страданий, слез и приступов. Я чувствовала, что мои дни сочтены. Долго бы я все равно не протянула. Без моего Генри мне не мил белый свет. Я не хотела жить такой жизнью. Она была не нужна мне…***
Я медленно шла по какому-то помещению. Каждый мой шаг отзывался эхом. Белое платье на мне струилось мягкими волнами к земле, а волосы были небрежно разбросаны по плечам. Полностью белое помещение. Белые стены, белый пол, а потолка не виден край… Каждый вздох отдается эхом. Я чувствовала небывалую легкость, умиротворение и спокойствие. Не было никакой боли, ничего не давило на меня. Я была словно птицей, которая воспарила в небеса, к свободе. А здесь так хорошо… Я чувствую блаженство и счастье. Я попала в рай?.. Это место было поистине прекрасно… Я медленно шла вперед, озираясь по сторонам. Здесь было так тихо, но одновременно я могла слышать какие-то звуки… Волшебство. А главное - это спокойствие и умиротворение души. Я словно нашла свое пристанище, нашла то место, где наконец обрету вечный покой. Мне не хочется уходить отсюда… Вдалеке появляется силуэт в белом одеянии. Маленький, размытый и такой далекий. Я не вижу своего гостя, но сразу узнаю его. Маленький силуэт быстрым шагом приближается ко мне, постепенно переходя на бег. Постепенно он обретает очертания. Я вижу до боли знакомые и родные глаза, которые смотрят прямо на меня, а тонкие губы расплываются в теплой и широкой улыбке. — Генри… Мой голос отдается эхом. Я спешу ему на встречу. Я бегу к своему сыну. Не проходит и минуты, как тонкие руки мальчика обхватывают мою шею, крепко прижимая к себе. Я ощущаю его тепло, я чувствую его рядом. Это не сон, нет… Все как наяву. Я падаю на колени и крепко обнимаю сына, вдыхая его родной запах. Тонкие пальцы перебирают короткие темные волосы сына, а теплые губы целуют каждый миллиметр его личика. Отстранившись друг от друга, мы соприкасаемся лбами. Я широко улыбаюсь, не веря своему счастью. Он здесь, рядом. Мой Генри жив. И я сейчас с ним… — Сыночек мой… — шепчу я, не переставая смотреть на Генри счастливыми и мокрыми глазами от слез. — Я скучал, мама, — тихо произносит Генри, мягко улыбнувшись. — И я скучала по тебе, — отвечаю я, снова обнимая сына, — Ах… Безумно скучала… Генри тоже ответно обнимает меня, опуская голову на мое плечо. Я чувствую, как он дышит, я чувствую его всего. Он словно вернулся ко мне с того света. Я снова могу видеть его, я могу слышать его и быть рядом. — Что это за место? — Это… — произносит Генри, — Мой новый дом. Здесь я нашел свой внутренний покой, моему сердцу здесь спокойно, а душе - хорошо. Отсюда я могу наблюдать за тобой, мама. Я всегда рядом с тобой. Всегда. — Значит… Мы не дома?.. — Мы в раю, — с улыбкой ответил сын, — Это прекрасное место, куда попадают только чистые и непорочные души. И мне довелось попасть сюда. Здесь я проведу все оставшуюся вечность. Здесь мне хорошо. — Значит, все это - сон? И нам придется проститься?.. — Это сон наяву. Я пришел к тебе, потому что моя мать так хотела снова увидеться со мной. Но это возможно всего один раз, тебе придется вернуться в реальность. — Я не хочу покидать тебя, Генри… Прошу, позволь мне остаться. Я не могу снова потерять тебя… Это невыносимо тяжело находиться одной, без тебя. Мое сердце разрывается на части от боли и потери. Прошу… Возьми меня с собой. — Нельзя, — Генри качает головой, беря мои руки в свои, — Твое время еще не пришло. Твоя жизнь продолжается, и ее место там, на земле. А я уже стал ангелом, я обрел свое вечное пристанище. — Я не могу оставить тебя, сынок… Не могу! — Я не один, — спокойно отвечает сын, — Никто из нас не одинок здесь. Голос Генри звучит так мелодично и спокойно. Он поворачивается и смотрит куда-то в сторону. Я следую его примеру и не верю своим глазам. В нескольких метрах от нас стоит… Джон. Мой бывший муж мягко улыбался нам, а его глаза сверкают радостью и счастьем. Его лицо выглядит бодрым и здоровым, словно никогда не было в списке его плохих привычек алкоголя и курения. Джон выглядел так, как много лет тому назад, когда мы только познакомились и полюбили друг друга. — Джон?.. Мужчина молчит, глядя на меня. Он лишь мягко улыбается, слегка протянув руку в сторону Генри. Отец ждет своего сына, чтобы вместе покинуть меня. — Он искупил свои грехи, — тихо произносит Генри, снова переведя взгляд на меня, — Мы всегда будем вместе. Отец и сын неразлучны друг с другом. — Я не понимаю… — Тебе и не нужно ничего понимать, мама. Просто будь сильной и живи полноценной жизнью. Живи ради меня. Ради своего сына. Тогда моя душа будет спокойна. Я всегда рядом, помни об этом. Я хочу видеть тебя счастливой, сделай это ради меня. И знай - я в раю, а это значит, что со мной все в полном порядке. Я обрел свой душевный покой, — прошептал сын, обнимая меня и медленно отходя назад. — Я люблю тебя, Генри. Больше всего на свете… — И мы тоже любим тебя, мама, — ответил сын, мягко улыбнувшись и взяв Джона за руку, — Прощай. Их образ постепенно растворялся в воздухе. Они словно отдалялись от меня все дальше и дальше, возвращаясь туда, откуда и пришли. Меня окутала пелена дыма и забвения. Я почувствовала, что падаю в темноту… Я резко открыла глаза и села в постели. Тяжело дыша, я смотрела пустыми глазами в одну точку. Это был сон… Но он словно был наяву. Неужели, мой сын и правда посетил меня этой ночью? На глаза навернулись горькие слезы. Всего несколько минут назад я крепко обнимала Генри, яро ощущая его тело и родное тепло. Все было так реально… Знакомое чувство боли снова впилось в мое израненное сердце. Я сжалась в комок, обхватив руками колени и опустив голову. Мне никогда не увидеть Генри наяву. Мой сын мертв. И это осознавать больнее всего…На крыльях вечера уснул день, Идет по городу моя тень. Безо всякой цели, фонарям вслед, От одиночества, от всех бед. Плывет по небу облаков дым. Ах, если б вдаль мне улететь с ним, Оставив грусти на земле груз, Освободив себя ото всех уз. Прости меня, Господи, что дар твой До срока будет возвращен мной. Незримую я разорву нить, Нет сил, я больше не могу жить. Букет печали - роковой знак, Пускай его к себе возьмет мрак. И как безвыходной тоски дочь, Я за букетом упаду в ночь.
***
4 июня, 1997 г.
Черный Aston Martin плавно скользил по дороге, пересекая границу города Дерри. Лакированный автомобиль быстро проезжал по улицам, минуя множество поворотов и улиц. За тонированными окнами с бешеной скоростью сменяли друг друга многочисленные дома и деревья. Не прошло и пятнадцати минут, как автомобиль поравнялся со зданием местной школы Дерри и остановился у обочины дороги. Двери салона широко распахнулись, когда снаружи показался силуэт молодого мужчины в черном строгом костюме. Нельзя было терять ни минуты. Кинув беглый взгляд изумрудных глаз на наручные часы, он быстрым шагом направился в сторону школьных ворот. Большие дубовые двери школы распахнулись с громким хлопком, известив всех присутствующих на первом этаже, что директор наконец вернулся в город. Поправив немного растрепавшиеся темно-коричневые волосы на голове одной рукой, Роберт Грей одернул черный пиджак и двинулся в сторону лестницы. Стрелки часов показывали всего час дня. Она еще должна быть на рабочем месте… — Мистер Грей! Молодая секретарша была несказанно рада встрече со своим начальником. Прошло столько времени с момента его отъезда! Накопилась просто гора неотложных дел, которые нужно было немедленно донести до сведения самому директору школы. Поэтому женщина незамедлительно поспешила навстречу Грею, однако мужчина даже не удостоил ее взглядом. — Добрый день! Как хорошо, что вы наконец вернулись… Накопилось просто невероятное количество работы, я приготовила отчеты и необходимые бумаги, которые вам просто необходимо немедленно просмотреть. Я… — Потом, все потом… — отрешенно ответил Роберт, проходя мимо взбудораженной секретарши, — Положи на мой стол, я все разберу. — Но мистер Грей… Этих слов директор уже не слышал. Сейчас ему предстояло дело куда поважнее, чем выполнение жалкой и никчемной бумажной работы. Сперва нужно найти ее, а потом уже заняться всем остальным. Черт его знает, что понесло мужчину первым делом прямиком на второй этаж к кабинету №18. Дикое желание немедленно увидеться с Джессикой Райт разрывало Грея изнутри. Нужно было немедленно унять это приторное чувство… Словно потеряв рассудок, мужчина залетел на второй этаж школы и быстрым шагом вошел в кабинет начальных классов. Как ни странно, внутри никого не было, хотя дверь класса и была открыта. Тихо чертыхнувшись, Роберт поджал губы и уже хотел было покинуть помещение, сославшись на то, что Джессика просто отошла и скоро вернется, как вдруг его кто-то скромно и нерешительно окликнул. — Мистер Грей?.. Директор быстро развернулся и встретился взглядом с Мэри. Она неуверенно мялась на пороге, сжимая в руках небольшую папку с бумагами. Женщина удивленно и пораженно смотрела на Роберта, не зная, что сказать. Мэри никак не ожидала увидеть сегодня в школе ее директора собственной персоной, однако громкие шаги и звуки на этаже привлекли внимание учительницы. — С возвращением, — неуверенно протянула Мэри, поджимая губы. — Спасибо, мисс Винтер, — спокойно произнес Грей, медленно приближаясь к смущенной учительнице, — А где Джессика? — Ее нет здесь… — Это я вижу. Я спросил, где она сейчас? — Ее нет в школе, мистер Грей. Она не приходила. — Что значит «нет в школе»? Если я не ошибаюсь, сегодня вполне нормальный рабочий день и он еще не окончен, — небрежно бросил мужчина, взглянув на наручные часы. — Сегодня я вызывала ей скорую, — ответила Мэри, — По наставлению врачей она должна оставаться дома в течении нескольких дней. — С ней что-то случилось? Мэри молчала. Она лишь опечаленными глазами смотрела на директора, подбирая слова. Видимо, мистер Грей прибывает не в самом лучшем расположении духа… — Ну? — настойчиво повторил Роберт, не сводя пронзительного взгляда с женщины. — Вы же не знаете… — еле слышно произнесла Мэри, словно подтверждая свои собственные мысли. — Не знаю чего? — раздраженно прошипел директор, — Мисс Винтер, вам прекрасно известно, что бывает, когда я чего-то не знаю. Поэтому довольно тянуть, говорите прямо. — Джессика уже около месяца… В трауре… — Что? — Ее сын… Генри… — Мэри тяжело и судорожно вздохнула, — Он мертв. На мгновение Грею показалось, что он ослышался. Мужчина нахмурился и отступил на шаг, непонимающе смотря на опечаленную подчиненную. — М-мертв?.. — еле слышно переспросил Роберт. — К большому несчастью, это так… — Что произошло? Я должен знать, мисс Винтер. — Мальчик погиб под колесами автомобиля. Почти месяц назад, когда мы возвращались с Джессикой и ее сыном домой после работы, Генри убежал вперед вместе с друзьями. Как вы сами прекрасно знаете, за углом школы есть большая проезжая часть, где постоянно течет оживленное движение машин. Генри перебежал на другую сторону улицы, а когда возвращался к матери, то помедлил и не заметил автомобиля, который мчался в его сторону на полной скорости… Водитель не успел затормозить… Генри отбросило на несколько метров в сторону сильным лобовым ударом. У мальчика были переломаны все кости… Он мог просто захлебнуться кровью. Джессика бросилась к нему, когда сын уже лежал на дороге почти без движений. Скорая приехала довольно быстро, но спасти ребенка не удалось… Он скончался в местной клинике, врачи не смогли спасти его жизнь. Он был слишком маленький, Генри просто не перенес таких травм… — Мэри прервалась, тихо всхлипнув и отведя взгляд, — Новость о смерти сына стала роковым ударом для Джессики. Она была безутешна. Прошел уже почти месяц с момента трагедии, а она все не перестает оплакивать потерю сына ни на минуту. Смерть Генри подкосила ее. Боль разрывала ее сердце, от постоянного стресса и переизбытка чувств она часто теряла сознание. На нервной почве развилось психическое расстройство… Теперь она испытывает не меньше проблем и страданий. Ее мучения происходят постоянно, изо дня в день. И нет ей покоя… Я помогаю, чем могу, но все тщетно… То время, которое я провожу рядом с Джессикой, дает лишь кратковременный эффект. А на душе у нее все также тяжко и нелегко. Бедняжка совсем извелась, из нее словно всю жизнь выкачали. Она стала домашней затворницей, и выходит на улицу лишь тогда, когда хочет посетить могилу сына. Там Джессика проводит большую часть своего времени. Сидит у холодного могильного камня и плачет… Я уже не раз находила ее там. Роберт слушал рассказ Мэри в полном молчании и тишине. А ведь и правда… Он ничего не знал и даже не мог предположить. Жизнь в другом городе изменила не только его самого, но и многое внутри Грея. А теперь он был вынужден вернуться в Дерри, переехав из красивого и оживленного города обратно в гнилой и богом забытый городишко… И, как назло, с самых первых минут он узнает печальные новости. — Я… Я не знал… — Вы и не могли, мистер Грей. Джессика ни с кем не поддерживает связи, кроме меня. Даже ее родители не знают о смерти внука. Она не решилась им донести прискорбную весть… — И где же сейчас Джессика? — Наверняка у себя дома… Я заходила к ней утром, она спала. — Я должен ее увидеть, — в слух произнес Грей, — Я обязан… — Но захочет ли она видеть вас? Роберт на секунду задумался, но отступать был не намерен. — Даже если не захочет… Я сам должен убедиться, что с ней все в порядке. Чего бы мне это не стоило… — Тогда будьте с ней помягче. Джессика сейчас переживает не лучшие времена. Ей нужен покой и отдых. Излишние беспокойства могут плохо обернуться для нее. — Разумеется, — поджав губы, ответил директор и вышел из кабинета. — И еще кое-что, мистер Грей! Мэри окликнула мужчину, прежде чем тот скрылся на лестничной площадке. Роберт развернулся и вопросительно взглянул на учительницу. — Запасной ключ под большим камнем у самого подножья лестницы, — произнесла Мэри, — На тот случай, если она сама не откроет вам двери. Коротко кивнув в знак благодарности, Роберт быстро скрылся из виду, спустившись на первый этаж. — Ох, Джесси… — вздохнула Мэри, возвращаясь к себе в кабинет, — Прости меня… Но, может возвращение твоего горе-возлюбленного придаст тебе хоть немного сил. Судорожно вздохнув, женщина скрылась за дверьми своего класса. А сам Роберт Грей быстро спустился по лестнице, в надежде как можно скорее покинуть стены школы и поехать к той, от которой когда-то желал как можно скорее сбежать и от которой так хотел избавиться. В дверях его кабинета директор снова столкнулся со своей секретаршей. Теперь уже не только она одна хотела многое обсудить с Греем, но и добрая половина учителей школы, которая была несказанно рада возвращению директора на место работы. Поняв, что отвязаться и смыться от толпы людей, жаждущих личного разговора, не получится, Роберт решил как можно скорее разрешить все дела, чтобы со спокойной душой отправиться к дому Джессики. В конце концов, возможно, это будет хорошим решением. Нельзя все решать и ехать куда-то сгоряча. В конце концов, его жертва теперь уже никуда от него не денется…