Причина вероятности

Утро выдалось на редкость теплым, в снегу уже начали появляться проталины, что свидетельствовало о приходе долгожданной весны. Но узникам Долины было не до этого. Кит утром обнаружил, что его друга Евгения нет в доме. Это подняло на ноги всех людей, которых приютило здание. Они осматривали каждый уголок, стараясь найти хоть крошечную зацепку, которая могла бы навести их на след. Ганс пытался применить логику. Дверь была закрыта на ключ, доступ к которому имеет только Кирил Кирилыч. Да и теплая одежда не пропала. А без нее уйти было бы очень сложно. Но в самом доме подростка не было. А это значило только одно: где-то в здании есть подвал или чердак. Или и то, и то. Своей мыслью летчик поделился с остальными. Как и всегда, мало кто внял доводам немца. Хотя Анатоль признал слова Ганса не лишенными смысла и похвалил за смекалку, летчик не чувствовал себя как человек, открывший что-то новое. Он вдруг вспомнил, что все здания в долине имеют очень странное свойство — быть больше, чем кажутся на первый взгляд. Так, кроме жилой комнаты, совмещенной с библиотекой, в домике в лесу еще умещалась целая лаборатория. А в казалось бы узкой и тесной крестьянской хате, окруженной ульями, было очень и очень просторно. Предавшись размышлениям, лётчик не заметил, как ударился о шкаф, стоящий у стены. Стены? Ганс не припоминал, чтобы здесь была стена. За три недели он уже успел обойти весь дом, но этой стены и шкафа летчик не замечал. Старый деревянный гардероб выглядел чуждо этому дому, словно он стоял не на своём месте. Место. Ганс пристально посмотрел на тот закуток. Чего-то здесь не хватало. Лётчик немного отодвинул шкаф в сторону, стала видна стена. Кусок бумажных обоев был отодран, а на голой штукатурке был начертан тот же символ, что и на обложке книги. Коловрат. Ганс вспомнил жест, которым Микола коснулся знака ночью. Летчик мягко провел рукой по часовой стрелке. Символ засиял холодным светом, и в стене открылся ход. Ганс хотел было позвать остальных, но что-то ему помешало. Он решил исследовать помещение в одиночку. Чем дальше заходил летчик, тем запутаннее становились ходы. Как будто во всем этом был какой-то подвох. И точно. Оглянувшись, Ганс увидел, что стены за ним сомкнулись. Пути назад не было. Как и пути вперёд. Это ловушка. Сердце бешено колотилось. Пространства и воздуха становилось все меньше и меньше. Страх охватил летчика подобно лесному пожару. Ганс метался из угла в угол, пытаясь сообразить, что же делать. Вдруг Шмидт увидел то, что до этого упорно не замечал. Стены словно были покрыты тонкой бензиновой плёнкой, переливаясь всеми цветами радуги даже в полутьме. В последний раз так сиял пузырь энергии, что окружал Евгения, только сейчас сила была ярче и куда могущественнее. Ганс сел на пол, глубоко вдохнул и с шумом выдохнул. Потом лётчик постарался вспомнить все до одного поворота, какие он прошёл по пути в ловушку. Странное все-таки это место просто для ловушки. Скорее оно больше похоже на чертоги разума. Чем дальше заходишь, тем больше путаешься, а в конце теряешь всякую надежду на спасение. Шмидт понял, что успокоился, когда услышал тихий шум ветра. Коридор вел наружу. Там было так тепло и солнечно, порхали бабочки. Солнце, бабочки? Ганс с явным нежеланием отбросил наваждение. Это все неправда. Он резко ударил стену кулаком, и та исчезла. Перед летчиком появился новый коридор. У другой такой ниши сидела маленькая фигура подростка. Ганс тихо сделал несколько шагов, стараясь не привлечь к себе нежелательного внимания. Но это было излишней предосторожностью — подросток в любом случае бы его не увидел. Он был так увлечен красочным видением его счастливого прошлого, что реальность стала лишь бледной тенью того, что происходило там. Лётчик не мог позволить себе бросить Евгения здесь, однако он не знал, как оторвать мальчика от смертоносных видений. Вспомнив про нож за голенищем сапога, Ганс не мешкая вытащил его и вонзил в сияющий экран. Летчика окатило тёплой волной. Подросток упал почти безжизненной кучей. Но главным сейчас было то, что видение не успело высосать из него всю жизнь. Несколько минут Ганс смотрел на то, как раскалённый докрасна нож окончательно тает и разваливается. Шмидт старался не думать о том, что бы стало с его рукой, если бы он не додумался использовать предмет. Тем временем мальчик постепенно приходил в себя. Несколько секунд он удивленно косился на Ганса, словно не помня его, но потом память вернулась. Подросток молчал, и лётчик его прекрасно понимал. Разбив ещё одну стену, они попали в третий коридор. Там лежала мумия мужчины. При жизни он, вероятно, был довольно грузным человеком, но смерть и сухой воздух катакомб сделали своё дело. Самым неприятным было то, что прямо на уровне глаз мумии располагался тот самый экран. Ганс подошёл к мертвецу и заметил те же самые иероглифы, что были над скелетом в хате с ульями. Летчик не стал их читать, а просто отошёл от покойника и отправился прямо по коридору, ведя за руку подростка, который пребывал в состоянии, граничащим с шоком. Дорога, словно по иронии, привела их прямо к выходу. Ганс, недолго думая, провёл рукой по коловрату в обратном движению направлении, чтобы закрыть дверь. Прикладом пистолета, лётчик хладнокровно отбил кусок штукатурки, чтобы нарушить целостность символа, и чтобы больше никто не стал жертвой собственных воспоминаний. Анатоль выглядел обеспокоенно. Ганс куда-то пропал. Нельзя было оставлять его одного. Вот как одно необдуманное действие повлекло за собой... Внезапное появление летчика оборвало цепочку мыслей. Лицо учёного озарила улыбка, которая тут же пропала, как только он увидел истощенного подростка, который едва мог идти. — Что произошло? — голос Анатоля дрожал, но учёный изо всех сил старался скрыть беспокойство. — То же, что мы видеть и в тот хата. Мёртвый человек, запутанный знаки, die Hakenkreuz, — голос немца был сухим и безжизненным. Анатоль помог лётчику проводить Евгения на кухню, где им сразу же занялась Александра Евгеньевна. Однако и сам немец нуждался в помощи. Учёный навел сладкий чай, взял тонкое одеяло. Он усадил Ганса на диван, заботливо укрыл его, не обращая внимания на протестующее ворчание. Передав одну чашку немцу, а другую оставив себе, Анатоль уселся рядом и начал листать оборванную рукопись, при этом не забывая попивать чай из своей кружки с отколотым бортиком. Ганс грел руки и задумчиво смотрел куда-то в пустоту. Учёный внезапно решил отложить книгу. Он взглянул поверх очков на летчика, который фактически спал, всячески пытаясь выбраться из зыбкой дрёмы и не расплескать при этом чай. Анатоль забрал чашку из рук Ганса, чтобы тот случайно не облился кипятком. Лётчик тихо пробормотал слова благодарности и отключился. Якобсон поправил сползшее одеяло, поставил кружки на место и продолжил изучать старый блокнот. *** Сон должен был дать покой усталому телу, однако судьба распорядилась иначе. Сети кошмара опутали Ганса, не давая летчику даже вздохнуть. Он сидел за рулем своего самолета, до отказа выкручивая надсадно скрипящую систему управления в попытке набрать необходимую высоту. И раз за разом ему не удавалось этого сделать. Раз за разом летчик разбивался о землю лишь для того, чтобы секунду спустя снова оказаться на опасной высоте. Вдруг круг бесконечного чередования жизни и смерти был прерван. Точнее так казалось Гансу. Вокруг летчика один за другим зажглись огни. Из тени, что окружала свет, вышли смутно знакомые расплывчатые фигуры. Одна из них держала в руке факел, горящий синеватым призрачным пламенем. Черты лица плавно проявились, и лётчику стало понятно, кто стоял перед ним. Сердце предательски дрогнуло в груди. Рука, сотканная из клочьев дыма, внезапно обрела вес и плотность, попытавшись коснуться лица Ганса. Тот дернулся и вдруг ощутил, что мир сна тает, колеблется и исчезает в ярком свете реальности. Первым, что увидел лётчик проснувшись, были бледные лица его друзей, каждое из которых выражало испуг и волнение. — Ты кричал во сне, — Анатоль поправил очки. В голосе слышались ноты беспокойства. Александра Евгеньевна принесла из кухни старый стетоскоп, чтобы прослушать сердце и лёгкие летчика. Она объяснила это тем, что кошмары могут быть не только следствием стрессов и перегрузок, но и предвестниками заболеваний сердца. — Плохой сон — верный признак болезни, — женщина говорила твердо и с явной верой в свои мысли. Анатоль вроде бы как-то раз сказал, что раньше она была врачом-педиатром. Прослушав Ганса, Александра Евгеньевна только покачала головой. В ее словах не было ничего утешительного. — Вот что, товарищ летчик, видимо ты долетался. Хо-хо, — женщина сбегала на кухню, накапала себе в чашку немного настойки пустырника, разбавив это водой. Затем она вернулась и залпом выпила весь раствор, — сердце у тебя шумит. Неравномерно стучит. Тебе нужно перестать принимать все так близко к сердцу. Нужно перестать... Александра Евгеньевна, казалось, что-то вспомнила. Она ушла на кухню и долго рылась в коробках с целебными травами. Вытащив оттуда несколько помятых и облезлых пучков, она вернулась обратно и начала размахивать ими прямо перед лицом Ганса. — Это зверобой, он нужен для общего оздоровления, — сухое растение со скукожившимися желтыми цветочками оказалось в руке летчика, — А это цветы боярышника. Да, они дурно пахнут, зато полезны для сердца. Вот это — душица и чабрец, тоже для общего оздоровления. Завариваешь крепкий настой и пьешь по половине чашки три раза в день. Ганс рассеянным взглядом смотрел на сушеные пучки, не понимая как они помогут избавиться от кошмаров. Лётчик вздохнул и отправился на кухню, по пути пытаясь собраться с мыслями. Среди горшков, тарелок и чашек, разложенных и расставленных по полкам, можно было заметить и тонкие, словно сотканные из воздуха, бутылочки и колбы, и громоздкие приземленные вазы из красной обожженной глины. Ганс поставил чайник на плиту. Лётчик разглядывал содержимое полок и пытался вспомнить, замечал ли он их раньше. На кухне всегда было много людей. Они, собранные с неясной целью, тянулись друг к другу, чтобы хоть как-то скрасить унылые холодные вечера. Да и не только вечера. И Ганс был одним из них. Он стоял, окатывая унылым взглядом комнату, он не желал вспоминать прошлое, но оно в очередной раз возвращалось, накрывая летчика серой непрозрачной пеленой. Вдруг он ощутил чужой взгляд. Обернувшись, Ганс увидел Анатоля, стоящего с пучком веточек рябины, украшенных яркими оранжевыми ягодами. — Я тут подумал, что рябина тоже будет полезна, — ученый поправил очки. Он всегда так делал, когда задумывался или смущался, — Она тонизирует, а еще отвар будет более насыщенного цвета. Чайник вскипел, и Ганс заварил те травы, что дала ему Александра Евгеньевна, не забыв и про рябину. Отвар действительно вышел насыщенного красноватого цвета, правда мерзкий запах цветков боярышника она отбить так и не смогла. Летчик пил дымящийся напиток мелкими глотками, кипяток обжигал рот. Анатоль снова изучал рукопись. Правда Ганс давно уже понял, что это уловка. — Ты же уже изучить этот книга от начала и до конца, так почему листать ее снова и снова? — он тихо задал вопрос, и ученый вздрогнул. — Видите ли, мой друг, мне кажется, что я упустил что-то чрезвычайно важное. Оно здесь, у меня под носом, но я его не вижу, — Анатоль опять поправил очки. Лётчик не стал настаивать. Он смотрел на хоровод кусочков веточек, листиков и лепестков, кружившихся в чашке, и думал о чем-то своем.Ученый тем временем рассматривал пучок веток боярышника, вращая его в пальцах. — Забавно, — пробормотал он, и Ганс поднял свой взгляд на ученого, — Мы должны пить отвар, пахнущий смертью чтобы поддерживать в себе жизнь. Символом смерти являются асфодели, но почему бы не сделать им боярышник? — Боярышник больше подходить в качестве символ жизни. Из цветков, что источать аромат смерти, появляться яркий ягода. Хотя, если подумать, то тут жизнь пахнуть как смерть, а смерть как жизнь, — Ганса осенило, — Это же и есть тот открытие, тот разгадка, что ты искать! Тот человек потерять жизнь и обрести смерть, что казалась ему жизнью! Он смотреть в прошлое и не видеть настоящее. Как этот, как боярышник! Анатоль буквально подскочил. В его глазах пылал азарт. Учёный приобнял летчика за плечи и чмокнул его в щеку. Ганс явно такого поворота событий не ожидал, поэтому просто опешил. Лётчик почувствовал, что краснеет. Анатоль тихо хихикнул в кулак и пошёл по направлению к коридору, что вел к стене с коловратом. Ганс отправился за ним. Не хватало, чтобы учёный попал в те запутанные ходы. Однако Якобсон направился к пыльной лестнице, ведущей на чердак. Перескочив несколько ступенек, Анатоль за пару секунд оказался в просторном помещении, заполненном различным хламом. Через минуту из люка в полу показалась сначала удивленная физиономия летчика, а потом и он сам. Лицо Ганса до сих пор было цвета спелых помидоров, да и от подъёма по лестнице немец сильно запыхался. — Что ты здесь искать? — тон летчика был озадаченным и малость смущенным. — Здесь очень много интересных вещей, мой друг, главное уметь их находить. Вы сказали про боярышник, и я подумал, что среди этого хлама есть что-то наводящее. О, Вы, кажется запачкались, — Анатоль вытер сажу с щеки Ганса, — Интересно, откуда здесь копоть и сажа? Труба же ведёт на улицу. Ученый принялся копаться в куче вещей, а лётчик решил осмотреться. В углу он заметил сваленный в груду металлолом, из которого явно торчала радиоантенна. Ганс подошел к аппаратуре и вытащил из кучи почти новенький приёмник. Ещё рядом лежала картина. Краска на ней потрескалась, однако изображение оставалось различимо. Ветви боярышника обрамляли голову непонятного человека посмертным венком, а шипы проткнули кожу, и из многочисленных уколов сочилась кровь. Внизу было написано древними рунами непонятное лётчику слово. Взяв картину, он подошёл к Анатолю, все так же рассматривающему остальной хлам. Учёный без слов понял Ганса и прочитал руны. — Это же игра слов! Феноменально, просто невероятно! Это можно перевести и как живой, и как мертвый! Сзади что-то есть, — Анатоль перевернул картину. Рунические письмена складывались в знакомое предложение, — Бойтесь гнева народа. Учёный почесал затылок. Тут было над чем задуматься. Летчик тем временем подошёл к другой куче хлама. В отличие от предыдущей, эта была более аккуратной, что ли. Словно кто-то специально её уложил, чтобы скрыть что-то. Только вот что? Ганс откинул кусок картона к стене, и под ним оказалось нечто странное. — Анатоль, я считать, что тебе следовать взглянуть на это, — тон летчика был несколько взволнованным. Ученый быстро оказался рядом, всматриваясь в находку. Вот откуда взялась сажа. Горелые ветви образовывали замкнутый круг, в центре которого лежал обугленный трупик животного. — Феноменально. Очень напоминает жертву кому-то, ну знаете, какие были ещё при язычестве, — Анатоль присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть, — Здесь тоже начертаны руны. Странный метод письма, словно это делал человек, не знающий навыков. Еще углы вычерчены неровно, словно руки у того человека тряслись, и ясно прослеживается, что он очень спешил. По форме напоминает защитный круг, но слова перепутаны. "Защити меня, от бед огради, яркая звезда утра", — эти слова Анатоль прочитал на незнакомом языке, который прозвучал глухо и невнятно. В ту же секунду круг озарился сияющим светом, а трупик животного взлетел в воздух. Лётчик начал креститься и читать молитвы, попятился назад. Анатоль же спокойно наблюдал за происходящим. — "Яви мне правду, что твоя душа таит, выпусти истину, что в тебе горит", — учёный говорил на том странном наречии, прибавляя тон. Иероглифы начали меняться, складывались в новое предложение. — Место где встретились свет и тьма, где ужасами земля полна. Свет там яркий и ночь темна. Дым там извергает почва сама, — Анатоль сразу перевёл эти слова, — Я, кажется, знаю, где это место находится. Это на юго-восточном краю Долины.