Девять.

В кабинете собралось очень много народа, почти все с завода: бывший директор Фёдор Петрович, секретарь, зав. склада, Тукалин, ещё два начальника цеха Буракин и Дудко, пара мастеров и наш Степаныч, двое работяг с нашего цеха - Осипов и Малыкин, охрана, две смены, и ещё трое мужчин, которых я ни разу не видел, включая и того, которого мы встретили в приёмной. Всё это я заметил на автомате, потому что чувствовал себя гаже некуда. Никогда не любил скоплений людей, а тут ещё и ненавистные презрительные взгляды, от которых по телу мурашки бегают и хочется забиться в тёмный угол, чтобы на меня не смотрели, да ещё и внутри бушует вихрь от произошедшего в коридоре пару минут назад. Гавр, не поздоровавшись, вальяжно прошествовал к своему креслу и, бросив на лакированный стол черную кожаную папку с документами, уселся на место директора, закинув ногу на ногу; я же остался стоять, не зная, куда сесть и вообще куда себя деть. Одного небрежного кивка головы и взгляда Гавра было достаточно, чтобы принесли стул и меня усадили слева от него. - Ну что ж. Представляться не буду, потому как почти со всеми уже знаком, - с молчаливого согласия Гавра, сидевшего рядом, сухо сказал мужчина, которого мы встретили в приёмной, и волчьим взглядом обвёл присутствующих. – Все протоколы на руках, кроме одного. Все устремили взгляды на меня. - Горностаев Казимир Александрович, думаю, вы в курсе, что вас обвиняют в хищении драгметалла, который был обнаружен в вашей рабочей подсобке, о чём свидетельствуют господа Тукалин и ещё двое: Малыкин и Осипов? Я кивнул, опустив голову, заметив перед этим, как Тукалин расплылся в гаденькой и самодовольной улыбке. - Скажите, Казимир Александрович, как попал к вам подсобку драгметал? – задал вопрос мужчина и цепким взглядом стал следить за мной и моей реакцией. Гавр не уступал по взгляду этому мужчине с волчьим взглядом и даже превосходил. Серо-стальные глаза с прищуром следили, ожидая именно «правильного» ответа от меня. Горло словно тисками сдавило, а ладони вспотели. - Не знаю, - прохрипел я. Гавр удовлетворённо прикрыл глаза, а у меня внутри всё перевернулось, а в груди образовался тугой ком. Мама… Лекарства… Я сам виноват… Мужчина стал задавать мне вопросы: где я был семнадцатого числа этого месяца, что делал, во сколько ушёл, был ли на складе, что там получал, и ещё кучу всего. Я отвечал, ничего не утаивая. Как робот, на автомате: да, я был до восьми вечера на заводе. Почему? Потому что всегда до восьми тут убираю цех. Был ли я на складе? Да, был. Во сколько - не помню, получал запчасти для станка. И так далее. Когда вопросы закончились, мужчина кивнул Гавру. - Господин Тукалин, а расскажите нам пожалуйста, почему Горностаев один, без присмотра оставался после работы, чтобы убрать цех? – спросил небрежно Гавр, даже не смотря на Тукалина. - Он сам попросил подработку, - не моргнув глазом, соврал Тукалин. – Наша уборщица в отпуске, а заменить некем. Вот он и попросил. Гавр, ухмыльнувшись, посмотрел на меня. - Это правда, Казимир Александрович? Вы сами попросили подработку? Я не сразу уловил суть вопроса, но по пытливому взгляду Гавра и злобным маленьким бегающим глазам Тукалина понял, что я опять должен ответить. И ответить правду. - Нет, - прохрипел я почти неслышно и опустил голову. - А почему Горностаев сам получал запчасти на складе, если по инструкции этим вопросом должны заниматься вы, господин Тукалин, или мастер? – тут же спросил Гавр у Тукалина. Тукалин молчал. Бровь Гавра вопросительно приподнялась. - Мне вот ещё непонятно, почему рабочий, который ещё находится на испытательном сроке, делает работу, которую вообще делать не должен? А, господин Тукалин? – ласково и тихо проговорил Гавр и откинулся на спинку кресла. Его тон заставил меня съёжиться. – Или вы так прониклись состраданием к своему подчиненному, что решили пойти на грубейшие нарушения, грозящие вам увольнением по статье? По поводу оплаты его «подработки» мне тоже очень интересно узнать. Лицо Тукалина побагровело, а на лбу выступили капельки пота. Зав. складом также еще больше побледнел, хотя куда больше, и не знаю. Всегда весёлый, рассказывающий анекдоты и шутки полный мужчина осунулся, а под глазами залегли чёрные тени от усталости и какой-то дикой безысходности. Олег Зиновьевич, зная Тукалина всегда шёл на уступки и выдавал мне нужное, но всё это было задокументировано и бралось под роспись и отчёт, а теперь это ещё один весомый аргумент к его и так незавидному положению. Мне же вообще показалось, что это сейчас не со мной происходит. Как кино, и я наблюдаю всё это со стороны. Мобильный, зазвонивший у мужчины, который задавал мне вопросы, заставил всех вздрогнуть. Короткий разговор - и он, положив мобильный, обратился к Гавру, достав какие-то бумаги: - Со слов зав. складом Линаева О.З., со склада было похищено одно количество, но из подсобки изъяли совсем другое, намного меньше, и что примечательно, в общежитии, где проживает Горностаев, как раз нашлось всё недостающее. Сосед по комнате Троценко И.В. утверждает, что видел, как Горностаев семнадцатого числа принёс украденное и спрятал в комнате, в целях дальнейшего сбыта. Сердце сбилось с ритма. Как? Когда? Такого не было! Сука Тукалин и мразь! И сосед хорош. Интересно, сколько ему отстегнул Тукалин? Теперь меня точно посадят. - А склад? Проверили? – спросил Гавр, никак не отреагировав на сказанное до этого. - Да. Все замки открывались без взлома, дубликатами, которые нашлись в комнате, где и проживает Горностаев, - ответил сухо мужчина и посмотрел на Гавра. - Замечательно, - произнёс Гавр. Тукалин, посмотрев на меня, победно ухмыльнулся. – Это ещё не всё. В комнате, где проживает Горностаев, около его принтера обнаружилась очень занимательная информация. Вот ознакомься,- сухо произнёс мужчина и передал тоненькую папочку с какими-то документами Гавру. Интересно, что они ещё там нашли? Очередной гвоздь в крышку гроба? Гавру хватило минуты на ознакомление. - Как интересно, - протянул он. – Ваш отчёт, господин Тукалин. Не подскажете, что он делал у Горностаева? Тукалин занервничал, это было видно, но невозмутимо ответил: - Я попросил его распечатать отчёт, - пропыхтел он и посмотрел на меня. Тварь! Какая же он лживая тварь! - Скажите господин Тукалин, а где вы были семнадцатого вечером? – поинтересовался мужчина у Тукалина почти сразу. - Дома, - быстро ответил он. – Вы же уже спрашивали. - Во сколько? – упрямо повторил вопрос мужчина. - Где-то в половину седьмого я пришел домой, но зачем вам? – возмутился Тукалин.- Неужели вы думаете, что это я украл? - Для протокола, - пояснил мужчина и впервые улыбнулся. – Подпишите вот тут и тут, - произнёс он и подсунул Тукалину бумагу, которую до этого писал. - Зачем? – спросил он, но в это время в кабинет без стука зашёл молодой парень, который без слов подошёл к мужчине с волчьим взглядом и протянул ему бумаги и ещё что-то. - Тут вскрылись некоторые обстоятельства, - медленно произнёс мужчина, изучив бумаги и обратившись к Гавру. - Видеокамера… - все как один посмотрели на него, не понимая, о чём он, ведь на заводе отродясь не было камер. - Камера, установленная одними из арендодателей завода, и как раз немного задевает выход из цеха. Все заинтересованно уставились на Гавра, который не без интереса кивнул, давая добро. Тем временем флэшку, а именно её принёс парень, вставили в ноут и включили запись, развернув ноутбук, чтобы всем присутствующим было видно происходящее на экране. Чёрно-белая запись без звука, с отсчётом времени и даты в углу, на которой виден край выхода из нашего цеха. Девятнадцать сорок - выхожу я, ссутулившись и безразлично глядя себе под ноги. Запись проматывают, и вот теперь на экране виден Тукалин, сзади выходят Малыкин и Осипов со спортивной сумкой. - Ну и что теперь скажете, господин Тукалин? – откинувшись на спинку, спросил Гавр. - Даже если и я, то это ничего не меняет, – вдруг раздражённо произнёс Тукалин. – Я мог и забыть, что я делал семнадцатого. - А вы, надеюсь, не забыли, что делали семнадцатого в такое время в цеху, и что было в сумке? – обратился мужчина, что до этого меня допрашивал, к Осипову и Малыкину. - Они выполняли свой план, который не смогли сделать вовремя из-за сломанного станка, - ответил Тукалин за них, сверкнув на меня своими глазками-щёлочками. Осипов с Малыкиным закивали, подтверждая. - А сумка? - Роба грязная, - ответил Осипов, цыкнув зубами - юркий, невысокий мужик, постоянно с красной кожей от возлияний и тёмными припухшими веками. – Домой забирал, чтобы постирать. - Значит, вещи домой, - протянул с ленцой Гавр, смотря в окно и пребывая явно не тут. – И охрана, конечно же, всё проверила, удостоверившись, что в сумке были вещи, а зав. складом даже не сразу заметил пропажу… - Да, - подтвердил всё тот же мужчина с холодными безразличными глазами. - Всю охрану и зав. складом уволить по статье, - тихо, но так внятно проговорил Гавр и неохотно, как ленивый хищник, повернулся, глядя прямо в глаза Тукалину. - Всех? – удивился бывший директор, переспросив. - Но ведь… - попытался возразить Фёдор Петрович. - Юлия Анатольевна, - обратился Гавр к секретарше, не обращая внимания ни на кого. - Подготовьте списки под сокращение всех мастеров цеха Тукалина и остальных работников. Все, кто находился в кабинете, замолчали от шока, не зная, что сказать, да и сказать ничего против не смели. Столько людей? Но почему? Почему он всех увольняет? Они же не виноваты! - Они же не виноваты, - хрипло, еле продрав горло, повторил я, пытаясь положить на колени вдруг закоченевшие и дрожащие руки. Плевать, что сейчас я сам себя закопаю ещё глубже, но ведь так нельзя! - Не виноваты? А кто виноват? Вы? – криво ухмыльнувшись, вкрадчиво спросил Гавр и посмотрел на меня. Гавр ждал. Смотрел на меня в упор и ждал. Ждал, что я отвечу. Посмотрев из-под ресниц, на всех, кто сидел в кабинете, я тихо ответил: - Нет. - Конечно он, мелкая мразь! Почему из-за него должны страдать другие? – вдруг прошипел Тукалин, брызгая слюной, и подскочил с места. - И то верно! – злобно усмехнувшись, решил вмешаться Гавр и, мельком глянув на меня, небрежно бросил: – Второй цех тоже пойдёт весь под сокращение. Тишина в кабинете стала такая, что, казалось, можно услышать бешеное биение моего сердца. На мастеров, директора и остальных смотреть стало жутко. Вот так, пара слов с усмешкой - и их выкинули. Все прекрасно понимали, что рано или поздно наступит этот момент, но все даже не подозревали, что так быстро, да и надежда на то, что они могут остаться, у каждого тлела внутри. - Гавриил Венедиктович, - взволнованно пробормотал бывший директор. – Может, стоит… - Не стоит. Мне надоело, - с металлическими нотками в голосе сказал Гавр и обратил свой взор на притихших мастеров и рабочих. – Уволить по статье господина Тукалина и этих двух, как их там, Осипова и Малыкина. - Вы не имеете права! – пропыхтел Тукалин, покрывшись пятнами. - А вы, Осипов и Малыкин, - не обращая внимания на крики Тукалина, продолжил Гавр. - Не хотите ли поведать нам правду о том, что было в сумке, и что вы на самом деле делали в тот вечер на заводе? И не стоит мне рассказывать, что это Горностаев. В этот бред я не поверю. У вас же, Осипов, уже была судимость, не так ли? Осипов сидел молча, в то время, как Малыкин очень сильно нервничал. - За кражу, - прокомментировал мужчина с цепким взглядом, и очередной раз у него зазвонил мобильный. - Вопрос времени узнать всю правду, - оскалившись, произнёс Гавр. - Троценко И.В. изменил свои свидетельские показания, - слегка улыбнувшись и подозрительно посмотрев на Гавра, сказал мужчина, сбросив вызов. – В комнату Горностаева сумку с драгметаллом и ключи принесли Осипов и Малыкин и попросили сообщить за вознаграждение, что принёс их сам Горностаев. - А вот уже и результат, - довольно произнёс Гавр, хищно сверкнув глазами на Тукалина. Всё закончилось… Но для кого? Для кого, чёрт побери?! Меня уже за ненадобностью отпустили. Гавр, как всегда в своей манере, ехидно ухмыльнувшись, произнёс, растягивая слова: «Можете быть свободны, Горностаев Казимир Александрович». Как сомнамбула, я покинул кабинет и пошёл в раздевалку. Какая ирония. Свободен… Мне кажется, я уже никогда не буду свободным… В раздевалке, забрав из шкафчика свои вещи, я тут же переоделся, сложив одежду, что дал мне Гавр, и аккуратной стопочкой сунул в пакет. Надо постирать и вернуть – мелькнула вялая мысль, а ещё надо послать деньги и позвонить маме. Достав из своей куртки старый потрёпанный мобильный, я невидяще уставился на чёрный экран. Цена моей свободы оказалась слишком высока. Ладно, Тукалин и Осипов с Малыкиным, они заслужили, даже я буду готов оплачивать свою «свободу», но остальные? За что?! Рядом со мной на лавку кто-то присел. Я, испуганно дёрнувшись, поднял голову. Степаныч. Его бледное и осунувшееся лицо говорило о многом. Опустив голову, я снова уткнулся в телефон. Мне стыдно смотреть ему в глаза. Я виноват. Если бы я не был таким эгоистом и признался раньше, то может, повернулось бы совсем иначе, и не сократили бы два цеха и невинных людей, а теперь… - Извините, - прошептал я. – Это я виноват… - Вот дурак! – махнул рукой Степаныч и собирался сказать ещё что-то, но передумав, тихо и безэмоционально сказал. – Твоя совесть чиста, так что неча брать чужую вину, тебе ещё жить да жить, а Тукалин… Так каждый сам кузнец своего счастья. Хлопнув меня легонько по спине, он поднялся с места и, как-то неуверенно развернувшись, ушёл, оставляя меня одного наедине со своими мыслями. Тукалин прав и ещё как, его слова, брошенные мне в спину, когда я покидал кабинет Гавра: «Чтоб ты сдох, выблядок!» - до сих пор вертятся в голове. Лучше бы сдох… Выблядок… Правда… В груди защемило, а воздуха перестало хватать. На улице громыхнуло, и я, не думая, поднявшись, пошёл на улицу освежиться. Мне сейчас это просто необходимо, иначе свихнусь. Дождь сплошным серым потоком лился с тёмного, почти чёрного неба. Вдалеке мелькнула яркая белая кривая молния, деля небо напополам и освещая на миг темноту. Крыльцо с маленьким козырьком не защищало от холодных капель, и я, не задумываясь, шагнул вперёд, ухватившись за перила. Ледяная вода стекала по волосам, лицу, шее, забираясь под мокрую футболку, но облегчения это не приносило. Меня всего трясло крупной дрожью, в голове шумело, а желудок опять мерзко и противно начал ныть. Прямо надо мной громыхнуло, да так, что глухой, испугавший бы любого звук долгим раскатистым эхом прокатился по всему небу, заставляя поёжиться и втянуть неосознанно плечи. Яркая, ослепительно белая кривая загогулина не заставила себя ждать, ударив около стоянки машин в голубую ель. Молния попала аккурат в середину ствола почти у основания, ломая её с жутким треском и обугливая за доли секунд некогда красивые, благородные, серебристо-голубые, пушистые ветви. Я с ужасом, вцепившись в ржавые поручни, смотрел, как под проливным дождём полыхнула и тут же «умерла» некогда сильная красавица. Из пяти елей, посаженых вокруг стоянки она одна радовала глаз своей пышностью, статностью и благородной красотой. Моя небольшая, короткая жизнь промелькнула мимо. Детство, учёба, недолгое время, что я проработал здесь на заводе… Ещё вчера и сегодня с утра я думал, что всё хуже некуда, а оказалось, что есть куда. Когда-то я мечтал, что тоже стану сильным, найду хорошую работу, женюсь, помогу родителям, у меня будет счастливая семья, любящая и любимая жена, дети, которые не будут никогда знать голод, бедность, у них будут игрушки, хорошее будущее, но… Но. Жизнь распорядилась иначе. У меня вряд ли что-то будет. Нет смысла бороться дальше, ведь я всё «решил». Я благодаря собственной глупости и эгоизму поломал судьбы многих людей, и неважно, что не я сам, важно, что этого могло не быть, но из-за слепоты и своих глупых желаний не захотел ничего увидеть. За небольшое время на этом заводе я понял, что люди, работающие здесь и отдавшие почти всю жизнь, не смогут вырвать у себя из души кусок. Кусок их жизни. Завод. Да, пусть они, может, и пьют, и малообразованны, и вообще невоспитаны, но это их часть, их жизнь, а сегодня у них забрали это, выбросив на улицу. - Горностаев, тебе не кажется, что стоять в одной футболке под проливным дождём неразумно? – раздался сзади голос Гавра. Медленно обернувшись, я посмотрел на мужчину в костюме, на которого так же, как и на меня, с неба лился поток воды. - Не разумно, блядь?! – не выдержав, зарычал я. - А разумно сократить столько людей, потому что кто-то устал?! Это разумно?! Гавр молчал. Улыбался и молчал, глядя на меня, как на какого-то ребёнка, отчего у меня руки зачесались. Хотелось врезать ему, холёному богатому ублюдку, возомнившему себя решателем судеб. - Я уволил по статье только тех, кто был виноват, - произнёс Гавр и ещё шире заулыбался. - Но они же все не виноваты… - Горностаев, - спокойно прервал меня Гавр. - Я никого не сократил, а только уволил по статье виновных, и хватит на меня орать, лучше поехали домой, пока ты не заболел. Воздух вышел из лёгких, и я словно сдулся. Он не сократил их? Оставил? Тогда зачем? - Я и не собирался всех без разбору сокращать, - произнёс устало Гавр и, достав из мокрого пиджака ключи от машины, нажал на брелок. Машина, стоящая прямо у входа, коротко пипикнув, тут же приветливо мигнула жёлтыми фарами сквозь серый поток дождя, и мужчина приподняв и так уже мокрый ворот, быстро направился к ней. Я же словно прирос. Тело задеревенело и не слушалось. Вроде бы я и рад, что все остались, но на душе всё равно мерзко и какая-то неразбериха, только почему? - Чего встал?! Поехали! – крикнул Гавр уже почти у самой машины, вырывая меня из своих мыслей. А вот и ответ: я месяц буду подстилкой у него. Месяц меня будут трахать как последнюю шлюху, и у меня нет возможности отказаться. И некого винить. Только самого себя...