Девять.

Гавр ждал меня, а я не мог и шага с места сделать. Не мог, и всё! Дождь, словно чувствуя моё внутреннее состояние, усилился, а в чёрном, тяжёлом от туч небе снова громыхнуло. В душе поселилось стойкое предчувствие чего-то надвигающегося, будто должно что-то случиться, переломаться, и ход событий изменится. Ледяная вода ручьями стекала с меня, но я не обращал внимания. За серой водной пеленой я видел, как Гавр открыл машину и, сев в неё, завёл, ожидая меня. Я. Не. Шлюха. Но я должен - потому как виноват и сам согласился. Прикрыв глаза на долю секунды, я глубоко вдохнул влажный, с терпким ароматом листьев и озона влажный воздух, и всё же с огромным усилием сделал шаг. В ботинках захлюпало, а футболка прилипла к телу, доставляя дискомфорт. Дорога до машины Гавра показалась мне вечностью. Я шёл, глядя себе под ноги, вступая в огромные, глубокие, бурлящие грязные лужи, и даже не думая их обходить. Когда до машины осталось совсем немного, меня обогнал мужчина с волчьим взглядом, под чёрным зонтом. Быстрым широким шагом он направился к машине с тонированными стёклами, которая была припаркована рядом с машиной Гавра и милицейским УАЗиком. Следом за ним чуть ли не бегом шли Тукалин, Осипов и Малыкин в сопровождении ещё двух мужчин. - Горностаев! – раздался недовольный окрик Гавра из опущенного стекла со стороны пассажирского сиденья, и я обернулся. В этот момент мимо меня проходил Тукалин и, поравнявшись, остановился. Посмотрев на Гавра и на меня, он криво и как-то брезгливо, но в то же время злорадно улыбнувшись, зашипел: - Так и думал. Мелкая пидорская сучка легла под кого надо! Осипов с Малыкиным прошли мимо, испепелив меня взглядом, и проследовали к милицейскому Уазику. Гавр, так и не дождавшись от меня ответа, открыл дверь. - Мне долго тебя ждать?! – гаркнул он, отвлекая меня от Тукалина. - Прав был Денис, но ничего, ещё встретимся, Казя… - донеслось до меня сквозь шум дождя тихое и невнятное, с издёвкой обещание. Милицейский УАЗик и машина с тонированными стёклами уже покинули стоянку, а я всё никак не мог поверить: не показалось ли мне? - … мать твою! – услышал я только конец фразы, и меня тут же с силой схватили за плечо, которое сразу отозвалось тупой болью. Запихнув меня в машину, на пассажирское сиденье, Гавр склонился надо мной. Дождь хлестал по нему, превращая дорогой костюм в мокрую тряпку, годную теперь только для мойки нашего цеха, тонкий шрам на щеке стал намного заметнее, будто свежий, только зарубцевавшийся, желваки на скулах ходили ходуном, а его глаза стали непривычно чёрными, пока в небе не сверкнула молния, показывая, что чёрный цвет - всего лишь игра света. - Что он тебе сказал?! - перекрикивая шум дождя спросил Гавр. Криво улыбнувшись, я вопросительно приподнял бровь и посмотрел ему прямо в глаза. - Правду. Лицо Гавра перекосило, а я испытал такой кайф, что просто словами не передать. Странно, но он ничего не сказал, просто со всей дури хлопнул дверцей, быстро обошёл машину и сел за руль. В салоне работала печка, и было очень тепло, настолько, что теперь я почувствовал, насколько замёрз, а зубы начали самопроизвольно клацать. - Я уволен? – спросил нагло я у Гавра, стараясь не стучать зубами, как только он завёл машину. Мужчина внимательно посмотрел на меня. Рука его дёрнулась, и он, положив её на руль, сжал так, что побелели костяшки. - Нет, - почти спокойно ответил он и удивлённо посмотрел на меня. - Рабочий день не закончен… - начал я, но меня тут же перебили. - Ты в отгуле, - с нажимом произнёс Гавр. - Мне нужно забрать свои вещи, - упрямо проговорил я, стиснув челюсти. - Заедем в общагу, и там возьмёшь вещи, - всё так же глядя на меня, тоном, не терпящим возражений, произнёс Гавр, снял машину с ручника и, включив передачу, начал выезжать со стоянки, по-прежнему не сводя с меня взгляда и чуть заметно ехидно улыбаясь. - Я надеюсь, ты держишь свои обещания, как и я, - жестко, немного с ехидцей добавил он, когда машина вывернула на прямую дорогу, идущую к проходной, и нажав на газ, отвернулся. Хотелось смеяться! Заржать в голос. Неужели он что-то заподозрил? Его чутьё пугает. Он видит меня насквозь? Хотя если бы он догадался, то не промолчал бы, а это просто предостережение, но уже поздно. Да, согласен, что то, что я задумал, трусливо, но я это сделаю. Не сейчас. Чуть позже. Завтра. В голову эта идея пришла после слов Тукалина. После того, как я понял. Понял всё. Вот так легко и просто оказывается, нужно было всего лишь понять причину. Череда событий, приведшая меня к тому, что я должен был сделать сразу. Казя… Казимира… Мне не показалось, я расслышал правильно… «- Да, ты у нас не Казик, а Казимира! – на всю аудиторию громко, гнусаво произнёс невысокий, плотный, рыжий круглолицый парень с маленькими тёмными глазками, разглядывая фотографию, прикреплённую к зелёной, с белыми разводами доске. - Ты, наверное, и отливаешь, только сидя на очке! Как девка! Руки сами собой сжались в кулаки, а зубы чуть не хрустнули от злости, но я не успел ничего сделать, как рыжий продолжил, тыкнув в середину фотографии, задумчиво протянул: - С таким-то «клиторком» стоя не получится - все руки обоссышь. Да, Казя? Громкий смех сотряс аудиторию. - Ну, ты даёшь, Дэн! Казимира! - Казя! А ему подходит! С его-то смазливой мордашкой и такой пипеткой между ног, что и правда его можно с тёлкой перепутать! – подхватили рядом стоящие парни, загоготав.» Дэн. Денис Соловьёв. И Тукалин, который хотел устроить на моё место своего племянника – так говорили мужики. В голове в подтверждение тут же всплыли все сальные шуточки Тукалина, которые один в один походили на «те шутки из техникума». Всё просто… Всё оказывается очень просто. Гавр косился на меня периодически, а меня впервые за эти дни отпустило. Схлынуло. Мне стало пофиг. Может, надоело? Или чаша моего терпения переполнилась, а душа настолько истерзалась из-за того, что за два дня моя жизнь менялась настолько, что я кидался из стороны в сторону и каждый раз думал, что всё, дальше хуже не может быть, и каждый раз было хуже? Не знаю, но факт остаётся фактом - мне ПОХУЙ. Похуй, конечно, морально скорее, чем физически: меня знобит, слабость, желудок также напомнил о себе, но это такая мелочь, на которую можно не обращать внимания и забить, ведь главное - мне теперь спокойно, и я знаю, что делать. Всё пришло само - и выход, и что я должен делать. Как по плану. Странно, только когда меня обложили со всех сторон и казалось, что моя крыша поедет от всего происходящего, я увидел выход и цель, до которой хочу дойти. Правду говорят, что человеческий мозг непостижим. Мы иногда ходим кругами, как голодные, слепые, без обоняния котята, не видя и не ощущая под самым носом блюдце с молоком, но ведь рано или поздно мы сами натыкаемся на блюдце, или нас тыкают в него носом, или же случается чудо, и включается обоняние. В моём случае меня тыкнули носом, разбив его в кровь и чуть не сломав шейные позвонки, но благодаря этому и включилось это грёбаное обоняние. Всё встало на свои места, и я не буду держаться за призрачную соломинку, которая и так наполовину сломана. Я её отпущу, а обещание… Я могу его и не держать, ведь я и не мужик… Горько усмехнувшись мыслям, я посмотрел в окно. Дворники работали на всю мощность, иногда скрипя по стеклу, но видимость это не улучшало, зато вдалеке, на горизонте появилась нежно-голубая, тонкая, еле заметная чистая полосочка неба, которую то и дело затягивало тучами, но ветер их прогонял, освобождая и давая надежду на то, что дождь прекратится. В подтверждение где-то позади машины тихо, с каким-то надрывом громыхнуло, словно из последних сил, на прощанье. Включенная печка до сих пор работала на всю мощность, но согреться я так и не смог. Одежда стала тяжёлой, ледяной, неудобной, как броня, не давая теплу добраться до кожи. В голове шумело, и казалось: её набили ватой. Денёк у меня выдался на славу. Мы долго простояли в пробке перед въездом в город из-за аварии: легковушка не справилась с управлением и вылетела через разделительную полосу, протаранив ещё две машины. Обошлось без жертв. Гавр молчал. Я же, чтобы он и не начал разговоров вообще, сложил руки на груди, пытаясь хоть немного согреть пальцы, и прикрыл глаза, отвернувшись и наблюдая за всем из-под опущенных ресниц. Пробку проехали и вырулили на трассу. Я чувствовал, как Гавр иногда изучающе смотрит на меня, может, мне это только казалось, но мне было так пофиг, что даже когда он с какого-то перепугу резко вдавил педаль газа в пол - промолчал. Машина мчалась по городу, обгоняя, нагло подрезая другие, подымая тучи брызг в лужах, а иногда и проезжая на красный. Мы уже давно проехали нужные повороты, но я молчал. Плевать. Пусть делает, что хочет. Голова всё так же была тяжёлой, меня трясло от холода, а желудок сводило спазмами, но я терпел. - Что ты задумал? Вопрос прозвучал глухо, тихо, напряжённо. Он ждал ответа, а я молчал. Машина, заурчав, увеличила скорость, а я услышал, как заскрипела кожа на руле под пальцами Гавра. На мокром асфальте на такой скорости, наверное, страшно. Я чувствовал, как заносило иногда машину на поворотах, как со скрипом переключались передачи, когда Гавр не вовремя сбрасывал скорость или притормаживал, но мне было так спокойно, что хотелось вечно так ехать… С закрытыми глазами… С улыбкой… Не видя, но чувствуя и ощущая… - …наверное, это красиво… - Что? - Чувство невесомости… Визг тормозов. Машина неуправляема. Её крутит, заносит по мокрой дороге в разные стороны, как сучий хвост, и мы вот-вот перевернёмся, протаранив машины, в которых едут безвинные люди… Всё это пронеслось в голове за долю секунды в виде ярких картин, я даже не открывал глаз. Машина довольно плавно скинула скорость и остановилась. - Мать твою! - рычит Гавр, тяжело сопя и ударяя, видимо, кулаком по рулю. – Ты доволен?! Я не хочу говорить, но с языка слова сами срываются, а губы растягиваются в улыбку: - А ты? Не знаю, чувство обкуренности и вседозволенности поглощает меня, и мне плевать. Он смотрит на меня в упор и всё так же глубоко и шумно дышит, как бык, отмахавший корриду. – Да. Доволен. Мгновение и его серые глаза прищуриваются, а его рука тянется к моему лицу. Я не успел уклониться, как прохладная ладонь легла мне на лоб. - Тебе плохо? Я не слышу вопроса, зато слышу, что до сих пор идёт дождь. Не такой сильный, как был раньше. Спокойный. Мерный. Успокаивающий. В голове крутится какой-то язвительный ответ, но мне лень говорить и шевелить языком. Кости словно выкручивает, а тело до сих пор не согрелось… Оставшуюся дорогу я помню урывками. Вроде где-то останавливались, а может, и нет. Помню знакомый двор, подъезд, как я плетусь за Гавром, как мужчина почти живосилом стаскивает с меня вещи, горячий душ, такие же горячие твёрдые руки, пахнущие спиртом, большая кровать, горькие таблетки и темнота… Проснулся я оттого, что хотелось пить. Во рту было сухо, чувствовался какой-то горький привкус, и хотелось поскорее его запить. Выпутавшись из кучи одеял, я опустил ноги на пол. В голове звенело, и вообще я чувствовал себя очень слабым и разбитым. Вокруг было темно, но я почему-то уверен, что это комната Гавра. Привыкнув к темноте, я осмотрелся по сторонам. Да. Комната Гавра. Встав кое-как, я дошёл до стены и, схватившись за неё, направился на кухню. Яркий свет из кухни резанул по глазам, раздражая сетчатку и вызывая слёзы. - Как ты себя чувствуешь? – спросил Гавр, выходя мне навстречу с чашкой кофе в руках. - Сколько времени? – сипло спросил я, даже не удосужив его ответом. - Вижу, уже лучше, - протянул язвительно Гавр, отходя назад и рассматривая меня с ног до головы, но особо уделяя внимание моему паху. Только сейчас я понял, что одет только в одну футболку серого цвета, которая хоть и была мне велика, но не прикрывала моего уродца. Со злостью развернувшись, я пошёл в туалет. - Твои вещи я сам забрал из общаги, - донеслось мне вслед, а мне захотелось придушить его. В мои планы не входило оставаться здесь надолго. – А ещё звонила твоя мама и просила тебя перезвонить. Я остановился. Мама? Но телефон был разряжен. - Я подзарядил его, - словно прочитав мысли раздалось над ухом, и руки Гавра легли мне на талию. – И ещё. Твоё заявление на увольнение никто не подпишет. Я уже дал указание. Ты же ведь решил уволиться? Я прав, Казик?