***
Прошло чуть больше недели с моего третьего побега, и, кажется, последнего: я обречен провести в тюрьме всю жизнь. Семь дней я вновь провел на центральной площади, снова испытывая очередные истязания. Бишопы неплохо постарались, на этот раз моей любимой пыткой явилось промывание хлоркой. Конечно, хлор был разбавлен, чтобы я не откинулся прямо на улице, но последствия все равно тяжелы. Это был последний день, именно тот, когда моя мать приходила посмотреть на меня, она всегда приходила именно на последнюю пытку. Я смотрел на нее с полным ртом хлорки, стекающей по подбородку вместе со слюной, и красными опухшими глазами видел, что на ее лице не было ни одной эмоции, словно она не моя мать вовсе, а затем, когда я просто лежал и задыхался, держась за горло, она просто развернулась и ушла. Но в этот момент я чувствовал себя легко, словно я каждый день сижу в камере, потягивая чистый хлор, будто он — источник моей энергии. После представления меня бросили обратно в камеру, где стояли бутыли с чистой водой и несколько ведер, чтобы я смог промыть глаза, рот и очистить желудок. Я заработал отравление, мое тело было пропитано химией и я не мог держаться на ногах. Кеонс не пришел ко мне в тот день, а я, лежа в собственной рвоте, мог только еле слышно звать его. Три дня я не ел, а лишь пил и возвращал воду обратно. Сегодня же бишоп решил заявиться в мои, теперь уже, апартаменты, пропитанные противным запахом рвоты. Он встал перед моим скорченным телом и просто молча смотрел. Мне стыдно за свой вид, но он рядом, и теперь мне спокойнее, спазм стал слабее, руки перестали трястись. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше, — я прокашлялся и попытался встать. — Прости за это… — Не извиняйся, ты не виноват. У меня есть предложение, — он присел и положил ладонь на мой лоб, — я могу забрать тебя к себе на ночь. — Что? Но если кто-нибудь увидит, что меня нет, то… — Я позабочусь об этом. Моя квартира во второй башне, сможешь идти? — Смогу, — подумав, ответил я, точнее соврал. Мы сидели в камере еще минут тридцать, а затем бишоп сказал, что мы можем идти. Я встал и, сгорбившись от боли, трясущимися ногами поплелся к выходу, но, когда мы спустились на первый этаж, Кеонсу пришлось взять меня на руки. К моему удивлению, в башнях не было ни одного охранника. Старший объяснил это тем, что сейчас проходит собрание, от которого он удачно слинял. Мы вошли и, почти выдохшийся, Кеонс собрал последние силы, чтобы поднять меня на третий этаж. Помещение было вполне светлым и просторным, с двумя комнатами и даже отдельной кухней, когда обычные граждане жили в небольших комнатах-студиях. Я не смог рассмотреть все, потому что, как только бишоп принес меня в дом — я тут же пополз к унитазу, но в организме уже ничего не осталось. — Если сможешь сам, то ванна в твоем распоряжении. Я заварю тебе чай, — произнеся, закрыл дверь в комнату. Я встал с пола и еле волоча ноги направился к большой акриловой ванне. Сев на край и сняв вещи, я заткнул слив и включил теплую воду. Пока она набиралась я быстро осмотрел комнату: кремовый кафель, белая сантехника и мебель, немногочисленная утварь - все выглядело таким новым и уютным. Я сел в воду и сразу окунулся с головой, чтобы прийти в себя. Тело расслабилось, я вновь обрел контроль над своими конечностями, спазм прекратился из-за тепла, а я вновь почувствовал себя человеком. Буквально за десять минут я смыл с себя накопленную грязь, хорошенько вымыл волосы, даже побрился, правда, без разрешения хозяина. Я вылез и, намотав на бедра красное полотенце, пошел искать Кеонса. — Прости, — мне было неловко, все-таки я не у себя дома; я открыл дверь спальни и увидел бишопа, натягивающего толстовку, стоя ко мне спиной, — можно мне взять у тебя одежду, пока я не постираю свою? — тот повернулся и, быстро спуская кофту, окинул меня испуганным взглядом. — Да-да, конечно, — он выглядел стесненным, словно никогда не видел меня таким, его щеки порозовели, и он то задерживал на мне взгляд, то резко опускал в поисках одежды в комоде. — Вот, можешь взять это. Если нужно, я могу принести твою одежду из дома. — Было бы неплохо, спасибо, — я взял вещи, кивнул и вновь направился в ванную комнату. Переодевшись, я вошел в небольшую кухню, где Кеонс разливал чай, аромат которого разнесся по всей квартире, и сел за стол. Он поставил две кружки, достал несколько теплых кусков запеканки и приборы. Я был удивлен: жизнь епископов представлялась мне немного иначе. — Тебе нужно поесть, я тут приготовил на досуге, так что… — он улыбнулся и сел передо мной. — Приятного аппетита. — Спасибо, — я ответил ему улыбкой. Мы сидели за чаем огромное количество времени, как мне казалось, но на деле прошло всего сорок минут, а на улице уже стемнело. Кеонс все время смущался, что было не похоже на него, пытался накормить меня так, как меня никогда не кормила родная бабушка, и все время улыбался. Я никогда не чувствовал столько тепла от одного человека, я был готов часами говорить с ним. Но глаза уже закрывались, потому Кеонс предложил лечь спать. — Тайлер, эм… ты можешь лечь со мной, если… — он замялся. — Оу, д-да, конечно. Парень засиял и поцеловал меня, обняв за плечи. Он ушел в душ, сказав, чтобы я располагался на кровати, а я тем временем рассматривал его спальню. Когда он вернулся и улегся в постель, я прижался к нему и уткнулся носом ему в грудь. Мы лежали молча, ведь это первая ночь, когда мы спим в одной кровати, в этот раз все без страсти, стонов и криков, мы просто отдыхали от тяжелой недели. — Спасибо, что разрешил остаться, — начал я. — Не за что, я не мог оставить тебя там. Как ты себя чувствуешь? — он запустил пальцы в мои волосы. — Лучше, но живот все еще сводит. — Хорошо. Завтра мы вместе пойдем к тебе, за вещами, как раз этим и объяснимся, если будут задавать вопросы. — Спасибо. Доброй ночи, Кеонс. — Спокойной ночи, Тай. Уснул я слишком быстро и спал спокойно. Я чувствовал себя защищенным, чувствовал его тепло, как стучит его сердце, его ровное дыхание. Мне было хорошо.***
Уснуть я не смог, потому лишь сидел у стены напротив окна, отсчитывая минуты. Солнце уже встало, было примерно шесть утра. Я ненавидел себя за свой поступок, я снова все провалил. Закрыв глаза, я задремал, но спустя минут тридцать я услышал какой-то шум за окном. Я подорвался и подошел к решетке, через которую увидел стервятника с перевязанной ногой. Он сидел на голой ветке дерева, которое росло неподалеку. Я свистнул, чтобы тот заметил меня, и птица подлетела без единого звука. Я протянул руку к желтому платку на его ноге и, убедившись, что тот не испугался, снял его вместе с конвертом. Руки затряслись, на глаза навернулись слезы, которые я был не в силах держать, а на конверте было написано мое имя. Я закрыл рот рукой и тихо всхлипывал, пока соленые капли бились то о конверт, то о ткань. Я не верил.