Провал века

Я не лягу под ноги к тебе, никогда! Вот так, раненый в сердце тобой, буду страдать. Я не знаю, что у тебя на уме. Да и не хочу! За дикую радость, что даришь мне, не представляю, чем расплачусь.

      У Лорен от прошлой жизни не остаётся ничего, разве что парочка старых, семейных фотографий на разбитом айфоне и наиглупейшая любовь к брату. Энди чертовски быстро (не)забывает их ночные посиделки на крыше дома под сопливые песенки из сестринского плейлиста и клишированное «всегда и навечно», которое они нагло позаимствовали у чокнутого семейства Майклсонов из «Первородных». Лорен больше не плачет — всё, что было, уже выплакала; выстрадала, а теперь лишь проклинает да убивает себя отрицанием того, что всё ещё любит. Отцовское «всё хорошо», которое раньше успокаивало и давало надежду на счастливую жизнь, больше не помогает, да и к тому же давно отдаёт горечью лжи.       — Лорен, — она после этих снов-не снов запасается алкоголем из запасов Эклипса и не спит до рассвета, — меня не нужно спасать, сестрёнка. Тебя — да.       — Иди к чёрту, Энди, — отвечает Лорен на душещипательную братскую речь, которая и не настоящая даже. — Ты не особо думал об этом, когда сваливал. Когда, чёрт побери, бросил меня.       Ребекка, конечно, не Лорен, но она рядом и держится за Энди, словно боится упасть ниже дна, а Стракер и не против вовсе — тяни меня в Ад вместе с собой, девочка, так проще. Он цепляет в коридорах осуждающий взгляд Полярис, которая так и хочет спросить, мол: «А как же Л о р е н?». Энди не желает порочить титулованную ясность сестры. Лорен продолжает строить из себя марвеловскую героиню, да только его этим не обмануть, но раз ей так хочется, то пусть продолжает тешить разум обманками. Ребекка сжимает его ладонь в своей, словно говорит, мол: «Не отпущу» и Энди не сопротивляется, будто бы даёт согласие на что-то большее, чем дружба. («Всё равно никто не заменит сестру», — отражается где-то на периферии сознания, а Энди и не отрицает).        — Тут безопасно, Лори, и никто не будет против того, что между нами было есть. Родители всё равно не поймут, — шепчет брат, вдыхая запах её волос на крыше родного дома, но понимает, что она не пойдёт ни за что. — Сколько мы так спокойно уже не сидели, м? — и плевать обоим, что это лишь проекция, сон. Главное — вместе.       — А как же Ребекка, та психованная девка, м? — с надрывом спрашивает Стракер-старшая, переплетая ладонь с ладонью брата и практически ментально ощущает чужое дыхание на его шее. — Она явно не будет рада. Может, вообще вывернет нас обоих наизнанку, если узнает.        Они больной любовью и Фенрисом вязанные-перевязанные, что не отодрать уже друг от друга, и дня не проживут с кем-то другим — Ребекка и какой-то новый почти парень Лорен отметаются в сторону. Энди больше не мучает сестру снами-уговорами по ночам, лишь изредка взывает к сестринскому разуму, но безрезультатно. Они уже и не знают, кто друг другу? не враги, не друзья, даже не семья больше; что-то значительнее. Любовь их не походит на ту, что у отца с матерью или на ту, что у Маркоса с Лорной — легко запутаться, где начинаются отношения брата с сестрой, а где разрушающие чувства на манер Капулетти\Монтекки.       — Ты точно не хочешь присоединиться ко мне, Лор? — Энди обещает себе, что это последний вопрос на заезженную тему, так что если Лорен скажет «нет», то так тому и быть. — Просто без тебя мне новый мир и на хер не сдался.        — Ты поймёшь позже, Энди, почему я не хочу вступать во «Внутренний Круг», — мимолётно бросает сестра через плечо. — Мне пора, светает. Будь осторожен.

Взвесить все «против» и «за» — не можешь, я понял сам. Ведь разные части делят на два, внутри тебя, там. Мне надо бы стать умней и чаще молчать. Я просто привязал бы тебя к себе, чтоб всю жизнь целовать.