***
— О, милая, может, выключишь? Мне хватает трупов на работе, чтобы видеть их еще и дома. Давай просто поужинаем. Гермиона в последний раз бросила взгляд на экран. В вечерних новостях снова говорили о мертвой женщине, которую нашли окоченевшей в собственной постели с шарфом во рту. По делу не было подозреваемых. Она вздохнула и выключила телевизор, присоединившись к матери на кухне. Какое-то время они ели молча. Джин сидела как на иголках, внимательно наблюдая за дочерью и явно подгадывая подходящий момент, чтобы что-то спросить. — Золотце… что скажешь, если мы поужинаем с Томом, например, на этой неделе? Гермиона пожала плечами. — Разве ты ещё ни разу не ужинала с ним? — Я имела в виду здесь, у нас дома. — О. Ну… я не против, давай. У меня нет никаких предрассудков по этому поводу. Главное, чтобы ты была счастлива, — это прозвучало слегка наигранно, словно каждое слово было хорошо отрепетировано, ну, собственно, так оно и было. Гермиона давно опасалась этого разговора, поэтому основательно подготовилась к нему заранее, заучивая некоторые подходящие для ее мамы ответы. Нужно было выбросить свои собственные переживания из головы. Зачем ей вставать на пути счастья своей матери? — Я тоже хочу, чтобы ты была счастлива, солнышко, — ответила Джин, протягивая ей руку. Гермиона нервно улыбнулась. — Да. В любом случае, в доме слишком тихо. Нам не помешают свежие лица. Джин ласково улыбнулась ей в ответ. Она была горда за не по годам хорошие манеры своей дочери. У Гермионы всегда был припасен обдуманный ответ на любой вопрос. Да и смелости ей было не занимать. — Договорились. В следующий вторник я его приглашу.***
Гермиона вернулась из школы слегка запыхавшейся. Она опоздала на автобус, и ей пришлось идти домой пешком. И все из-за того, что она осталась после уроков в химической лаборатории, чтобы закончить свой внеклассный проект. Ах, да… И написать по этой теме полноценный реферат. Учителя всячески поощряли ее желание получить школьный грант для начинающих ученых. Он бы прекрасно смотрелся в ее резюме, а также поспособствовал бы ее последующей учебной деятельности. Она грезила о том, как получит по почте благодарственное письмо, и упустила из виду тот факт, что сегодня был вторник, что было уже семь часов, и то, что ее мать сидела с кем-то в гостиной. Она рассеянно прошмыгнула мимо них, уронив свою сумку в коридоре и начав подниматься по лестнице, когда услышала мамин голос: — Гермиона, дорогая! Том здесь! Она замерла на ступеньках. Мамин голос сквозил явным раздражением. И неудивительно! У неё совсем вылетело из головы это их «семейное свидание». Она тяжело вздохнула себе под нос и нехотя спустилась по лестнице в прихожую. Она выглядела как кикимора. И школьная блузка, и пальцы были перепачканы чернилами, чулки порвались на коленке, юбка была помятой, а копна волос в беспорядке свисала по сторонам. — Прости, я потеряла счет времени после уроков, — сказала она, огибая угол стены и заходя в гостиную. Она встала в проходе и встретилась взглядом с новоявленным маминым ухажером. Он был… ну, он был неожиданным. Высокий мужчина с царственным профилем, полными губами и резкой линией подбородка. Красивый, без сомнения, но совершенно не в мамином вкусе. Обычно ее мать выбирала добротных и крепких мужчин, которые хотели найти себе жену. Том же выглядел… не от мира сего. Его красота была отстраненной и холодной, будто бы ему не было дела до мирской суеты. Она не могла себе представить, что этот человек хотел остепениться и завести семью. К тому же у неё совершенно не укладывалось в голове, что он мог работать в книжном магазинчике. — Гермиона, это Том Риддл. Том, это моя дочь, Гермиона. Она учится в десятом классе. Она отличница. Гермионе было немного неловко слушать мамино сжатое описание. Но она догадывалась, что вряд ли сама бы справилась лучше. Том взглянул на нее с чем-то, напоминающим скуку, но это была не невоспитанная скука, свойственная подросткам ее возраста, а скорее незаинтересованность взрослого, которому плевать на детей. Хотя что-то промелькнуло в его взгляде. Что-то взвешенное и проницательное. Она не знала, что и думать. Он гадал, какой ужасной обузой она станет для их будущей ячейки общества? — Привет, — промямлила Гермиона, чувствуя себя донельзя глупо. Повисла неловкая пауза, потом он кивнул и протянул к ней руку. — Здравствуй, Гермиона. Она нахмурилась. Ей надо было переться через всю гостиную и пожать ему руку? Пристальный взгляд ее матери сказал «Да». Но почему он сам не встал и не подошел к ней? В конце концов, это было бы вежливо с его стороны. Гермиона вздохнула и направилась в его сторону. Она скинула обувь у двери и чувствовала себя совершенно глупо, шагая к столу в порванных чулках. Но не могла поступить иначе. Она злилась на свою мать за тупость их знакомства, хотя сама была виновата, что опоздала на ужин. Том крепко сжал ее руку, словно пробуя ее ладонь на прочность. Гермиона не дёрнулась, хотя ей пришлось стиснуть зубы. Почему мужчины всегда ведут себя как звери? Но несмотря на всю дикость рукопожатия, его рука была тёплой, и когда она отпустила ее, то все еще ощущала легкий отпечаток его пальцев на своём запястье. Наверное, ей показалось. Она не горела желанием оставаться с ним дольше, чем должна была. Он был похож на того, кто хотел как можно скорее убрать ее с дороги. И она бы с удовольствием угодила ему, свалив от них куда подальше. — Гермиона, дорогая, что с твоими коленками? — спросила мать с легкой озабоченностью в голосе. — Я… эм… порвала чулки, когда выходила из лаборатории. Бывает. Я пойду переодену новые. Она попыталась скрыть своё смятение от того, что Том тоже не спускал глаз именно с того конкретного места на ее коленке. Теперь она очень жалела, что не пришла к ним вовремя. Гермионе показалось, что легкий изгиб брови намекал на его неодобрение, но если у него были какие-то претензии к ее одежде, то ему следовало запихнуть их куда подальше — он не был ее отцом. — Ну, тогда тебе следует переодеться, чтобы мы могли спокойно сесть и поесть, как ты думаешь? — На самом деле это был не вопрос. Гермиона послушно кивнула. — Я скоро спущусь. Было приятно познакомиться… Том. — Мы больше не увидимся? — спросил он, приподняв уголки губ лишь в некое подобие улыбки. — Я буду здесь, когда ты спустишься. — Ну… да. Ошиблась, — исправилась она, стараясь не краснеть ещё больше. Рядом с ним Гермиона чувствовала себя глупо. А она ненавидела, когда из нее делали дуру. Она просто пыталась быть милой. Когда Гермиона снова начала подниматься по лестнице, до неё донесся его голос, небрежно сказавший: — Очаровательная дочь. Он уже ей не нравился.***
Ужин был невыносимо скучным. Обычно, когда они ужинали вдвоем с мамой, то не замолкали ни на секунду — им всегда было о чем поговорить. Но с присутствием Тома за столом разговор велся исключительно между взрослыми. Гермиона в основном сидела молча, пытаясь не дуться, потому что это было бы невежливо с ее стороны. Она вяло ковыряла горошек в своей тарелке, пока мама рассказывала глупые больничные истории, случившиеся с ней на прошлой неделе. Джин Грейнджер работала медсестрой и была профессионалом своего дела — одной из лучших медсестер в больнице Святого Варфоломея. Как правило, ее рассказы заставляли Гермиону подаваться вперёд, лишь слегка касаясь краешка стула — в больнице всегда происходило что-то захватывающее. Но с Томом Джин превратилась в хихикающую школьницу и делилась только наитупейшими из сплетен о своих коллегах и пациентах. Однако он, казалось, купился на ее болтовню, поскольку был полностью поглощен ее рассказом. Он не отводил взгляда от ее лица и продолжал одобрительно кивать каждый раз, когда того требовала ее глупая история. Гермиона должна была признать — они выглядели идеально. Он, казалось, ловил каждое ее слово, а она была явно влюблена в него по уши. Но это было так странно. Это не было похоже на ее здравомыслящую и рассудительную мать, которая всегда охраняла Гермиону от своих «пассий», пока не убеждалась, что они ей подходили. «В конце концов, не хотелось бы того, что в итоге произошло с твоим отцом», — часто повторяла она. Значит, мама думала, что Том — подходящий выбор. Но это же хорошо, разве нет? Тогда почему Гермиона чувствовала, как у нее бегут мурашки по коже? Словно вот-вот случится что-то ужасное? Вероятно, ей следовало попросить у мамы лекарство от паранойи. Джин просто светилась от счастья. Когда в последний раз ее мать светилась? Она заслужила это. Чувствуя угрызения совести за свои скверные мысли, Гермиона собрала со стола тарелки и предложила сделать кофе. Джин благодарно улыбнулась. — Правда мне повезло? Иметь такую замечательную помощницу? — О да, она прекрасно себя ведет, — охотно согласился Том. Гермиона свалила тарелки в раковину и метнула взгляд через плечо. Прекрасно себя ведет? Кем он себя возомнил? Мэри Поппинс? Их взгляды случайно встретились, когда он шептал маме на ухо всякие нежности. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Полсекунды он смотрел на нее так, как, вероятно, смотрел только на ее мать. Но нет, это лишь разгулялось ее воображение — оно снова играло с ней злые шутки. Том был полностью сосредоточен на Джин. Зачем ему вообще пялиться на пятнадцатилетнюю недотепу? Не то чтобы она этого хотела. Гермиона отвела взгляд, сосредоточившись на том, чтобы достать кофейный сервиз. Он скоро свалит, и она сможет подняться в свою комнату, зарыться в свои книги, укрывшись в них, словно в тайном убежище, где все было «нормально». Она снова оглянулась, но Том смотрел только на ее маму.***
— Надо как-нибудь повторить, — застенчиво предложила Джин, мимолетно чмокнув его у порога. Том улыбнулся своей самой идеальной улыбкой, от которой у ее мамы вспыхнули щеки и наверняка затряслись коленки. Он знал, как вызвать у неё нужную реакцию. — С удовольствием, Джин. Только когда он вышел на прохладный ночной воздух, то посмотрел на свой синий палец. Тот был испачкан чернилами — краска явно отпечаталась, когда он пожимал девчонке руку. Гермиона. Она была словно странное мимолётное видение. Вполне обыкновенная, но очаровательная. И неуклюжая. Невинная, но в ней ощущалось нечто… большее. Он сунул палец в рот и попробовал чернила со вкусом ее стыда. Именно тогда, когда он потерял надежду вырваться за пределы своих унылых ограничений… он нашел кого-то особенного.