***
Остаток вечера прошел так же, как и в прошлый раз: Том был полностью поглощен Джин и совсем не обращал внимания на Гермиону. — Сходи отнеси свой подарок наверх, — попросила ее Джин, когда они все вместе направились на кухню. Гермиона развернулась и стремглав взлетела по лестнице, не сказав в ответ ни слова. Она жаждала остаться наедине с собой. И с книгой. Та жгла ей руки. Гермиона гадала, через сколько рук прошла эта обложка. Она положила ее на край стола, побоявшись класть рядом с другими. Словно та могла их испортить. Она ненадолго задержалась пальцами на потрескавшейся обложке, прежде чем выйти из комнаты. Оказавшись на лестничной площадке, Гермиона решила подождать там, пока ее не позовут на ужин. Снизу раздался приглушенный шепот. Она притаилась и медленно спустилась вниз. Том и ее мама стояли у кухонной плиты, их тела были так близко друг к другу, что между ними совсем не было воздуха. Со своей стороны Гермиона могла видеть лишь мамин затылок. Выражение лица Тома же было нечитаемым. Как заманчивый шифр, который невозможно взломать. Он наклонил голову, и его рот обрушился на ее мать с поразительной страстью. Джин в ответ тихо замычала. Гермиона смотрела, не в силах отвести взгляда. Было что-то гипнотизирующее и одновременно тошнотворное в том, как он впивался в ее мать. У нее не было сил даже моргнуть. Вдруг нестерпимо захотелось развернуться и убежать в свою комнату, но она поняла, что шум, который могли произвести эти действия, выдал бы ее с головой. Она никогда в жизни никого не целовала, но думала, что люди должны закрывать глаза, когда поцелуй в самом разгаре. Но не Том. Гермиона замерла на вдохе. Его глаза были открыты. И он смотрел на нее. Он видел ее со своей стороны комнаты. Он целовал ее мать, и наблюдал за ней. Когда Джин отстранилась с коротким смущенным смешком, Том растянулся в улыбке, но все еще продолжал смотреть на Гермиону. Ее мать обошла его, чтобы достать из кухонного шкафа дуршлаг для пасты, и в этот момент Том поднес указательный палец к своим губам. Он как бы намекал, что непослушной девочке не стоит издавать шума. Гермиона поняла. Сделав глубокий вдох, она задержала дыхание и, стараясь не шуметь, поднялась обратно по лестнице. Она чувствовала, как от нехватки воздуха ее дыхание билось о глотку — словно птица, отчаянно желающая вырваться. — Гермиона! — крикнула Джин, заставив ту подпрыгнуть, — надеюсь, ты не читаешь там! Спускайся, ужин готов!***
Гермиона сидела в оцепенении большую часть ужина. Но не от шока. Она просто не могла понять, что видела. Вернее, не была уверена в том, что видела. Она наткнулась на донельзя интимный момент. И Том предостерёг ее, чтобы она держалась подальше. Но он также… — Гермиона? Ты слышала, что сказал Том? — А? — Это невежливо, дорогая. Он задал тебе вопрос, — ласково упрекнула ее Джин. Гермиона взглянула на настенную полку над его головой. Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. — Извините. Я задумалась. — Ничего страшного. Я как раз рассказывал твоей матери о книжном магазине. Мне было интересно, не хотела бы ты заглянуть туда вместе с ней? Зайти ко мне в гости, так сказать. — Разве это не потрясающе, Гермиона? Она всегда часами торчит между полками. И каждый раз мне приходится силком вытаскивать ее из книжных магазинов. — Я бы с радостью, — ответила она, чувствуя, что ее подташнивает, — но мне нельзя пропускать школьные занятия. Джин усмехнулась, сжав руку дочери. — Я уверена, мы что-нибудь придумаем. И не говори мне, что ты не в восторге от идеи провести полдня с книгами. Это и правда было сложно отрицать. С тех пор, как Гермиона услышала, что новый мамин кавалер был владельцем книжного магазина, она сама собиралась туда наведаться. Теперь у нее слегка поубавилось желания. С ним явно было что-то не так. Или это была лишь ее защитная реакция на ситуацию в целом. Может, она подсознательно хотела, чтобы с ним было что-то не так. Все-таки это были первые серьезные отношения ее матери после отца. Школьный психолог рассказывала, что развод странно влияет на детей. Они могут говорить или делать то, что обычно не делают. Им может казаться, что каждый из родителей хочет отобрать их у другого. Что им некому доверять. С Томом она не чувствовала ничего такого. Конечно, он не особо ей нравился… Но вроде хотел стать с ней друзьями — вполне нормальное желание для будущего мужа ее матери. Гермиона размышляла над этой странной книгой, ждущей ее в комнате на столе. У нее была смутная догадка, что та когда-то принадлежала ему лично. Она не знала, почему. Ей даже было страшновато открывать ее снова. Это было нелепо, правда. Гермиона любила опираться на сухие факты и логику, находить разумную основу для большинства своих наблюдений. Ее опасения были явно лишены смысла.***
Когда пришло время прощаться, она пошла вместе с матерью в прихожую. — Ты не видела мой шарф? — Том осматривался по сторонам, коснувшись своей голой шеи. — Ах да, пойду принесу, кажется, я видела его в гостиной, — с улыбкой захлопотала Джин. — Нельзя выходить на улицу без шарфа в такую погоду. Можешь мгновенно заработать пневмонию! Голос матери, все еще бормотавший о воспалении легких, стих за поворотом. Гермиона и Том остались наедине у двери. Первая обреченно смотрела вслед матери, а второй смотрел на нее. Спустя мгновение она все-таки повернула голову и встретилась с ним взглядом. Голубые глаза были с едва различимой, мутной поволокой. — Расскажешь мне потом, понравилась ли книга? — спросил он, и слова, казалось, застряли в воздухе, когда между ними снова повисла гнетущая тишина. Она кивнула, не осмеливаясь проронить хоть что-то адекватное или вежливое в ответ. — Биология и химия — твои любимые предметы, не так ли? Гермиона закусила губу. — Откуда вы знаете? — Твоя мать сказала, конечно, — спокойно ответил он, но, как и прежде, она чувствовала, что Том обладал тайным источником знаний, не имевшим ничего общего с ее матерью. Она попыталась подавить это глупое ощущение. Это было полной чушью. Джин вернулась с шарфом в руках. Она обмотала его вокруг его шеи, словно любящая мать. Гермиона отступила на пару шагов, скрестив руки на груди. — Надеюсь, мы скоро увидимся, — сказал Том, но слова предназначались им обеим. Он поцеловал ее мать в щеку и вышел, оставив их в мертвой тишине.***
Той же ночью перед сном Гермиона в нерешительности приостановилась у двери в спальню матери. Раньше комната принадлежала и ее отцу. Она была слишком просторной для одного человека. Было сложно не заметить, как ее матери в ней одиноко. — Смотрю, ты думаешь о чем-то, и явно хочешь рассказать мне, о чем, — с задорной улыбкой заметила Джин. Она сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. — Я думаю… ну, мне просто интересно… — губы Гермионы дрожали, подбирая слова. — Что? — Том останется с нами? В смысле, жить? Джин отложила свою щетку. — Ты бы хотела, чтобы он переехал к нам? Гермиона уставилась на неё. Она не ожидала, что ее мать воспримет ее вопрос так серьезно и так заинтересованно. — Дело же не в том, чего я хочу. — Конечно, в этом. Одно лишь твое слово, дорогая, и я брошу его. Ты — вся моя жизнь. Для меня моя дочь всегда будет на первом месте, несмотря ни на что. Если Том тебе не нравится, просто скажи, и он больше никогда не придет к нам. Гермиона поковыряла носком ковер. Она разглядывала свои белые школьные чулки, осевшие от стирки. Она хотела, чтобы ее мать не стояла на месте. Она хотела, чтобы они обе двигались дальше. Папа больше не вернется, а с ней самой в принципе все было нормально. Тем более у неё была школа и внеклассные занятия. Но что было у ее матери, кроме работы? Было ли честно по отношению к ней сказать, что Том — ей не пара? Гермиону раздирали противоречия, ведь ее неприязнь была настолько своеобразной и двусмысленной, что она даже не могла с уверенностью сказать, что хотела от него избавиться. Она медленно замотала головой. — Он кажется… замечательным. — Ты правда так думаешь? — Он подарил мне книгу, — ответила Гермиона. — Разве я могу хотеть чего-то большего?***
На следующий день она заметила на маминой шее колье, подаренное Томом.***
Гермиона сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и читала «Странности и Чудеса Природного Мира». Она рассматривала иллюстрацию, подписанную таинственными символами S. S. На ней молодая девушка, не намного старше ее, лежала на каменном ложе. Мужчина, одетый в белоснежную мантию, склонился прямо над ней. Выражение его лица было абсолютно непроницаемым. Он раскрыл ей рот и удерживал фляжку между губ. Из той лилась какая-то зеленая жижа. Прямо в цвет обложки. Шею девушки стягивало изумрудное колье. А в выражении застыл ужас и экстаз. Что бы это ни было за вещество, это стало воплощением ее мечты. Гермиона смогла разглядеть белки ее глаз, закатившиеся назад, как белоснежные занавески. И хотя иллюстрация была статичной, Гермиона почти чувствовала конвульсии ее тела. Будто в любой момент девушка могла вырваться на свободу. Это был судорожный припадок. Гермиона резко захлопнула книгу.***
Спустя пару дней она вспомнила шарф Тома. Она вспомнила, что он не мог найти его, и ее мать принесла его из гостиной. А ещё она вспомнила женщину из вечерних новостей, которую нашли с шарфом во рту.