"Две параллельно пересекающиеся"

Прошло чуть больше двух недель с того момента, как Юнги начал работать. В самый первый день они с Тэхеном даже не получили нагоняй за разруху в доме. Чимин был странным. Он не злился в открытую, он медленно пожирал косточку за косточкой, сдирал мысленно кожу и вгрызался в мясо. Его молчаливая ярость убивала сильнее, чем побои разной степени тяжести. Омега тогда просто молча оставил пакеты на том же месте, где они выпали у него из рук, взял ведро и тряпку и начал оттирать изрисованную стену. Краска отмываться не хотела категорически. Он все яростнее и яростнее драил, пока не психанул, пнул ведро, расплескал воду, взмахнул руками и пошел наверх, яростно топая ногами. Юнги же пришлось готовить ужин на остатках кухни, чтобы накормить ребенка. Он думает. Над всем на самом деле думает. Над тем, что разогреть Тэхену из приготовленного в холодильнике. Думает над тем, когда отвести его в ванну: до ужина или после. Думает, что Чимин стал слишком поздно возвращаться домой с работы из-за близящегося дедлайна. Думает над тем, каким хмурым ходит омега в последнее время (даже в мыслях он не может назвать его своим). Думает, что Тэхен слишком много замечает для своего возраста. И зачем он все свои наблюдения вываливает на ни в чем неповинного при любом удобном случае? *** — Вчера Чимин-и два круга большой стрелки смотрел в окно. Знаешь, хён, — мальчик сдувал перед собой пену на воде в одну большую кучу и хмурился, — он так смешно лобик сдвигал, как ты, когда я мячиком лампу на кухне сбил. *** — Хён! Хён, ну, хён! — Тэхен теребил подол черно-серой клетчатой рубашки, пока Юнги убирал игрушки в коробку. — Чего тебе, мелкий? — Мин ждал очередной ерунды по типу лунных кроликов и того, где они живут и что жрут. Но получил то, чего, возможно предпочел бы не знать: — Чимин-и уже второй день есть ничего не хочет! Юнги с тихим стуком задумчиво опустил игрушки в коробку, поворачиваясь к Тэхену. — А такое уже случалось? — настороженно спросил он. Ребенок на минуту отступил, пытаясь что-то припомнить. Он пискнул. Видимо, подумал тогда Юнги, это значилось, как согласие. — Ага, — он выставил два пальчика вперед. — Пару раз точно было. Когда такое — меня сразу отдавали на неделю к Джин-хёну и Джун-и. А потом все было как обычно. Юнги прыснул от смеха. Суровый на работе Ким Намджун, который для Тэ просто Джун-и. Это его, видать Джин научил (или покусал.). Или он сам научился. Не суть. *** Мин останавливается на середине коридора, замирая от собственной догадки. Пару раз… на неделю… Твою мать. Все тело немеет от одного лишь предположения. Живот скручивает от фантомных мыслей и призрачных видений в голове. У Чимина скоро течка. То самое время, когда может произойти все, что угодно. Юнги тяжело сглатывает. Ему от одной только мысли делается физически плохорошо, неопределенно. Будто огромным раскаленным гвоздем по животу полоснули. Они друг другу, по сути-то, никто. Так почему его это так волнует? Они друг другу, по сути-то, все. Сама судьба, злой рок, вселенная — они для всех в этом мире предназначенные, чтобы быть вместе, заботиться, оберегать. Их тянет взаимно, тяжело, будто на дно пропасти, заполненной зыбучим песком. Игнорировать такое просто не представляется возможным. Как пойти против природы, против всего, против себя. Дорогой, когда ты стал таким покладистым? Не ты ли всю свою жизнь настаивал на том, что никто и никогда не заставит тебя пойти против себя и своих желаний? Да, ты хочешь его, но это всего лишь инстинкт продолжения рода в критической ситуации. Разве такой участи ты для себя всегда хотел? Жениться в восемнадцать на истинном и связать себя обязательствами совместной жизни с омегой и его приемным ребенком? Нет, родной, не об этом ты грезил долгими вечерами, настраивая аппаратуру для звукозаписи, не об этом ты мечтал после полуночи, когда строчил тексты песен в свою забитую до отказа тетрадь… — Черт! — ругается Юнги, опускаясь на колени перед кабинетом Чимина. Тот как раз только пришел с работы и укладывал спать Тэхена в соседней комнате. А парень должен был задержаться, чтобы убрать беспорядок после долгих и утомительных игр со своим подопечным. — Юнги? Ты чего на полу? Тебе плохо? Иногда Чимин через чур заботливый. В последнее время он, конечно, по понятным причинам, избегал альфу, но сейчас, видимо, просто не мог оставить подростка на произвол судьбы на собственном полу. Юнги рядом с господином Паком, по понятным причинам, старался часто не дышать. Запах этот подбирал ключик к замкам всех дремлющих до этого рецепторов по всей поверхности его порой жутко бунтующего тела. — Нет, нет, что вы, все отлично, я просто хоте… — Мин гаснет на полуслове. Твою мать. Твою мать! ТВОЮ МАТЬ! Зачем так близко?! Чимин держит его за локоть, а лицо просто на непозволительном расстоянии. Юнги задерживает дыхание, наблюдая за тем, как светло-каряя радужка тонет в глубокой и темной черноте нефти его зрачка. Вязкая, вязкая пропасть. Глаза Чимина медленно стекленеют, и от этого Мин глубоко вздыхает, ловит на вдохе ртом кислород и облизывается. Он чувствует эту сладость персика даже на языке, по нёбу медленно растекается горький шоколад. Рот непроизвольно наполняется слюной. Еще секунда и в следующий миг Чимин резко возвышается сверху, а пол и потолок меняются местами в голове отчего-то, обрушивая безвольное тело. Он нависает сверху, а на дне глаз лишь животный голод. Он будто теряет себя, пока смотрит в мутнеющие от сдерживаемого возбуждения глаза Юнги. Они обещают все и даже больше. Натуральная выделанная кожа и корица. Хотя все-таки больше корица сейчас. Концентрированная. Чимин думал об этом запахе на протяжении двух с половиной недель. Думал, вдыхал и не мог остановиться. Была в том вина приближающейся течки или же просто так крыша двинулась с мертвой точки — он не знал. Знал в этот момент только то, что умрет, если не слижет этот аромат прямо с голой кожи парня, если не вдохнет его у самых корней высветленных волос. Омега быстро наклоняется вперед, прихватывая проколотое ухо зубами. Если он сейчас не кончит от одного только касания — тогда это просто чудо какое-то. — Чимин-шши?.. — немного даже напугано вопрошает Юнги. Омега не обращает внимание, носом только ведет по линии подбородка. Юнги прошивает крупная дрожь до самых кончиков пальцев на ногах, до самого последнего волоска на теле. Омега опускается немного, чтобы взглянуть в непонимающие, с примесью возбуждения глаза и скользнуть взглядом по губам. Дикая улыбка красуется на лице, а потом он просто высовывает язык и облизывает широким движением шею от самого основания до щеки. Действительно, по вкусу, как корица. Юнги начинает трясти намного ощутимее. Он вцепляется в чужие плечи до побеления костяшек на руках, чтобы поменять их местами. Он чувствует это, забытое на почти два долгих года чувство. У него, кажется, наступает гон. Еще в относительно небольшом возрасте он интересовался этой темой, как и многие его одноклассники, но особого значения не придавал. В шестнадцать ему сорвало крышу от течной омеги прямо на уроке английского, из-за чего пришлось пропустить из жизни почти четыре дня в полном беспамятстве. Он тогда был готов на стену лезть, ничего не помогало, а член он себе чуть до дыр не растер. Отец объяснил, что это нормальная физиологическая реакция на пике полового созревания, что в этом нет ничего страшного, но осадок от того времени остался на всю жизнь. Он готов был изнасиловать человека из-за того, что просто не умел достаточно контролировать себя и свои желания. А сейчас у него дрожат руки просто дико на самом деле. Он вообще не хозяин собственному телу на данный момент. Он этого так боится, что паника подползает к самому горлу. Альфа жадно и со вкусом втягивает запах в ноздри, будто стараясь пропитаться им до самого основания своей души. Бог ты мой, эти персики в горьком шоколаде просто с ума сводят. Такая сладкая горечь по языку расходится, что терпеть нет уже никаких сил. Альфа в нем просто разрывается на клочки и не может решить, с чего начать разделывать такую податливую в его крупных ладонях тушку. Между ними целый пожар разгорается, а руки просят и умоляют огладить ластящееся к ним тело, прогибающееся под малейшим движением и следующее за каждым мимолетным касанием. Он наклоняется к красным припухшим от покусываний губам, которые, как по команде, приоткрываются в томном ожидании сладостного наслаждения. — Мм… Юнги-я, — Омега сходит под ним с ума. Он так давно не чувствовал ласки от сильных и надежных рук альфы на своем обнаженном теле. Он был так уверен сейчас, что ему все это восполнят с лихвой, обновят запасы нежности и похоти в сердце, душе и глазах. А Юнги будто отрезвляет. Что они собираются сделать? Неправильно это. Боже, так неправильно. Альфа, дико рыча и беснуясь, все же временно отступает, готовясь выйти из тени вновь в нужный момент. Парень быстро поднимается сам и следом поднимает ничего непонимающего Чимина, чтобы ненадолго запереть в кабинете. Он еле отлепляет от себя предтечную омегу. Юнги закрывает дверь на ключ, который резко подпихивает в щель над полом и очень быстро выбегает из дома, чтобы его не успели схватить и сожрать. В самом прямом смысле этого слова. Потому что такого по-настоящему животного голода он не видел ни в чьих глазах еще никогда. Чимин не напоминал львицу или другую дикую кошку. Чимин напоминал самку богомола, которая готова была оторвать голову партнеру после соития. И это, знаете ли, мало похоже на простое предположение.