***
Подсохшая листва хрустела под ногами Мерлина, когда он пробирался сквозь лесные заросли. В темноте это было довольно трудным испытанием, к тому же чародею приходилось идти довольно быстро, если он собирался вернуться в замок, чтобы застать Гаюса по возвращению. Ноги явно не желали так быстро возвращаться к активному образу жизни, а тяжёлая одышка не способствовала приятным ощущениям. Мерлин ощущал постоянную слабость, и хотя его раны теперь заживали довольно быстро, в целом лучше не становилось. Наконец, он добрался до подходящей поляны, где могла бы пастись парочка другая драконов покрупнее без риска повалить пол-леса. Мерлин набрал в лёгкие как можно больше воздуха и прокричал на драконьем наречии призыв для Килгарры. Слова легко сходили с его губ, будто никогда и не исчезали из его памяти. Дракон явился не сразу: Мерлин почти успел продрогнуть под холодным ночным ветром, когда наконец послышались характерные звуки взмахов перепончатых крыльев. Мерлин растёр заледеневшие ладони и подышал на них, унимая лёгкую дрожь. Килгарра приземлился и слегка склонил голову в приветствии: — Рад видеть тебя в относительном здравии, юный чародей. — Спасибо, вот только я совершенно не чувствую себя здоровым. — Ибо таковым ты и не являешься, — усмехнулся Килгарра. Мерлин вздохнул. — Что тогда со мной? И… Стой, погоди, почему ты говоришь так, будто видел меня в куда худшем состоянии? — Потому что так и было, — пророкотал дракон, игнорируя первый вопрос. — Мы уже виделись с тобой недавно, и тогда твоё состояние оставляло желать лучшего. Тогда я предложил тебе совет, и, судя по всему, ты принял его, иначе мы бы с тобой сейчас не беседовали. — Я не помню этого. А недавно я не помнил вообще ничего. Прошу, просто расскажи мне, что произошло. Почему я всё забыл? Что за помощь ты мне предложил? — Боюсь, я не могу дать ответы. — Ты не можешь не подчиниться мне, — воскликнул Мерлин, у него начинала болеть голова от этого разговора. — Я — последний повелитель драконов. — Именно поэтому я и не могу ничего рассказать, — Мерлину показалось, что Килгарре это нравилось не больше, чем ему самому. — Ты сам, юный чародей, запретил рассказывать. — А теперь я отменяю этот запрет! — в голосе Мерлина прозвучало едва сдерживаемое отчаяние. Дракон устало покачал головой, и Мерлин сдался. Он задал другой вопрос: — Расскажи о «Чуме земли»? — Нам, драконам, такая магия неподвластна, мы считаем её отвратительной. Сама суть заклятия, где ресурсы черпаются прямиком из сил природы и используются для непредсказуемого и губительного разрушения, неприемлема для существ Старой религии. — Ты плюёшься огнём! Не тебе читать мораль на эту тему! — перед глазами Мерлина вновь предстали горящие стены замка, отчаяние Артура и замершее в вечном покое лицо отца. Воспоминания — это больно, очень больно, подумал Мерлин. — Я сожалею, — мягко произнёс Килгарра, словно боль в голосе чародея как-то задела и его, — драконы, как и любые другие существа в этом мире склонны ощущать эмоции: ярость, злость, ненависть. Мы тоже бываем мстительны и готовы погибнуть за свои цели. Однако эта магия другая, она как гниль, отравляющая всё вокруг. Даже ощущая лишь остаточный пигмент проклятия, коснувшегося тебя, юный чародей, я чувствую непреодолимое желание улететь отсюда и омыться в ближайшем озере. — Остаточный?.. — Я не могу помочь, но это не значит, что я не хочу. — Иначе говоря, это была подсказка? — Мерлин взмахнул рукой. — Иначе говоря, я ничего не смыслю в этой гиблой магии, — пророкотал дракон. — И не желаю смыслить. — И всё же? — И всё же, — дракон вздохнул, — я дам тебе схожий с прошлым совет. Если ты тонешь в водовороте, то плыть нужно не против течения, а по нему. — Странно слышать это от дракона, — пробурчал Мерлин себе под нос. — А что если это не водоворот, а, скажем, водопад? — На этот случай у драконов, к счастью, есть крылья, — рассмеялся Килгарра, прежде чем улететь.***
Мерлин едва мог вспомнить как добрался до своей кровати. Разумеется, никакого разговора с Гаюсом не состоялось. Чародей отрубился сразу же, как его голова коснулась подушки, удивительно даже, как по пути в покои лекаря Мерлина не сцапала стража (чародей смутно припоминал звуки разбившегося от его неосторожного взмаха кувшина где-то в южном крыле замка). Возможно, ему просто повезло. Или кто-то помог ему, Мерлин не помнил точно. Не помнить — стало в некотором роде привычно, поэтому он не сильно беспокоился по этому поводу. Проснувшись (и не по своей воле), Мерлин застонал. Синяки болели, голова раскалывалась, а царапины чесались неимоверно. Вся его суть бунтовала против столь раннего пробуждения, но кто-то явно был настроен поднять его с кровати, раз уж стянул с него одеяло и плеснул в лицо водой, да и холодной, между прочим. — Уходиотстаньяспать, — пробурчал Мерлин, уткнувшись носом в подушку. — Что-что? — послышался громкий смешок откуда-то сверху. Это был Артур. Мерлин снова издал нечленораздельный звук, призванный выразить всё его недовольство. — Холодно, — уже более внятно проговорил Мерлин, безуспешно пытаясь утереть лицо рукавом. — Иначе тебя было не добудиться, соня. А сегодня, между прочим, очень важный день. У меня. А значит, и у тебя. Вставай. — Я раненый, мне спать нужно. — А я принц, мне нужно отправляться на тренировку, а мой слуга ведёт себя как ребёнок. К тому же Гаюс заверил меня, что твои раны не такие уж серьёзные. Тебе больше не нужно спать по двадцать часов на дню, восьми достаточно вполне. Мерлин согласился бы, но вот только спал он явно меньше. Однако знать об этом никто не должен был. Мерлин вздохнул и открыл, наконец, глаза. Артур стоял у изголовья кровати и держал в руке кувшин с водой — выглядел принц донельзя довольным собой. Мерлин со странной ноткой благодарности заметил, что солнце уже взошло и даже находилось довольно-таки высоко, а значит, принц и правда не стал будить его почём зря, только в самое необходимое время. Сегодня и правда был важный день у Артура: сначала тренировка новобранцев (в связи с экстренным положением начали проводить боевую подготовку не только среди рыцарей, но и для ремесленников - идея принадлежала Артуру, и Утер явно был настроен против, но принц всё же как-то отстоял свою идею и теперь не мог позволить себе облажаться), а потом был совет, на котором, как понял Мерлин, Артур собирался сделать что-то отчаянно глупое. Или смелое. Или и то, и то. Мерлина в детали не посвящали. — Ты в какой-то момент должен будешь мне подыграть, — вот всё, что сказал тогда Артур. Мерлин тогда лишь вздохнул. — У меня есть план, не переживай, — попытался убедить его Артур. И Мерлин начал всерьёз беспокоиться. Пахло дело жареным. Не то чтобы у Мерлина не было других проблем. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что Мерлин не собирался отказываться: к каким бы последствиям это всё ни привело, во-первых, он уже изрядно погряз в происходящем (без особого желания с его стороны), и во-вторых, в глазах Артура сияла живая решимость, которую Мерлин не видел уже давно (и лишь смутно примечал в тех обрывках воспоминаний, что возникали в его голове в последнее время). И было что-то ещё. Мерлин просто доверял Артуру. Сильнее чем доверял раньше и сильнее, чем должен был бы, исходя из сложившейся ситуации. Мерлин был магом, Артур — сыном Утера Пендрагона. И преданность принца была бы не на стороне чародея, если бы секрет всплыл наружу. Да и к тому же сейчас, когда Мерлин и сам не мог быть уверен на сто процентов, что не был причастен к бушующему в стенах города проклятию, а очевидное доказательство было налицо. Стоило сейчас кому-то заподозрить Мерлина в магии, у того даже не вышло бы оправдаться, а даже если бы Артур и принял его магию (что смехотворно маловероятно), он не принял бы убийства своих подданных. Так что Мерлин оказался в паршивой ситуации. Умом-то то он всё это понимал, но было что-то ещё, запустившее свои когти глубоко в его сердце, что с недавних пор шептало ему почти постоянно: Артуру можно верить. И шёпот этот был мягким и тёплым, и ему так хотелось довериться, что Мерлин позволял себе это. Поэтому Мерлин просто кивнул принцу и втянул себя в очередную авантюру, даже не представляя её последствия. Потому что Мерлин верил Артуру и должен был показать принцу, что и ему можно верить тоже. Потому что Артур почему-то больше не верил Мерлину (по крайней мере не настолько, насколько верил раньше). И чародей должен был это исправить. — Хорошо, — протянул Мерлин, заставляя себя подняться с кровати, — я встаю. — Отлично, — слегка улыбнулся принц и, поставив кувшин на подоконник, вышел из комнаты. — Жду тебя через десять минут в своих покоях, — крикнул он из-за прикрытой двери. Мерлин непроизвольно коснулся тонкого шрама над бровью. … Лошадь скакала галопом, но Мерлин всё равно боялся не успеть. Порез над бровью кровоточил, и иногда ему приходилось убирать правую руку с вожжей, чтобы стереть кровь (хотя в темноте было сложно что-то разглядеть, но всё же стоило быть начеку). Один раз он чуть не свалился с лошади. Левой рукой он зажимал глубокий порез на животе, болело не так сильно, но то, что кровь не останавливалась, было плохо: возможно кинжал был отравлен или зачарован. Сейчас Мерлин как никогда жалел, что не знал целебной магии — это сильно упростило бы задачу. Моргана заманила его в хитроумною ловушку, стоило признать, но и она, и Моргауза не знали, что он был волшебником, и в том было его преимущество. Он сумел выбраться, оставалось лишь успеть предупредить кого-нибудь. Он отсутствовал всего пару часов, никто ещё даже не заметил. Это не страшно, если до рассвета он достигнет границы, то всё будет в порядке. Никто не погибнет и то, что Моргауза сказала… Мерлин встряхнул головой, когда кровь снова попала в глаз, и сильнее наклонился вперёд, защищаясь от ветра… Ничего этого не случится. Всё будет хорошо. Нужно было лишь добраться до Камелота. Там был Артур, он бы придумал, что сделать. Да, он порой был болваном, и часто не замечал очевидного, но он любил Камелот всем сердцем. И принц был другом Мерлина. Артуру можно было верить. Осталось лишь успеть до рассвета, пока магия не обрела силу, пока ещё… Мерлин судорожно вздохнул и вцепился пальцами в простыню.***