***
Бакуго сломя голову нёсся на затихший буквально минуту назад звук рога, не обращая внимания на ветки деревьев, нещадно хлещущие его по лицу и рукам и цепляющие его своими деревянными пальцами. Он едва сдерживал звериный рёв, кусая губы, и хрипел имя Деку, сжимая пальцы в кулаки. Весь лес будто противостоял ему: ноги путались в мелких кустарничках, возникавших из ниоткуда, утопали в траве, листьях и хвое, проваливались в мелкие ямы и запинались о выступающие корни. Он крепко сжимал рукоять ножа, и разжать его хватку было невозможно даже самыми прочными тисками. Сердце билось в ускоренном темпе и будто бы твердило с каждым ударом, словно мантру: «Успеть-успеть-успеть! Бежать-бежать-бежать!» Совсем недалеко, меж стволов деревьев, промелькнула бирюзовая днём, а сейчас фиолетовая от тёмного неба полоса озера. Продравшись сквозь заросли, Бакуго выскочил на просторную поляну и, тяжело дыша, заозирался по сторонам. Кровь бешено пульсировала в висках, ногах, горле — казалось, весь он заходился от ускоренного биения сердца… Поляна была пуста. На ватных ногах, в миг обессилевший Кацуки подошёл к небольшой красной точке, отмеченной на траве. И по мере приближения, нервно облизав пересохшие губы, парень опознал этот предмет. На примятой траве рядом со сломанной надвое стрелой валялся красный капюшон Робина. И ярость, и тоска, и страх, и невыносимая слабость ядовитыми клинками впились в тело Бакуго. Истощённо всхлипнув, разбойник рухнул на колени и не почувствовал боли. По коже пробежала пробирающая до самых костей дрожь, словно его окатили ледяной водой из огромной бочки. Трясущимися руками Бакуго пихнул остатки стрелы в карман, взял капюшон в руки и пару секунд невидящим взглядом смотрел на него. Порвать. Смять. Выбросить в воду. Прижать. Погладить. Сохранить. Парень вскинул голову вверх и горящими красными глазами посмотрел в вечернее небо. Оно было прекрасно. Настолько неприлично прекрасно для этого момента — это разозлило Кацуки ещё больше, и он взревел нечеловеческим голосом, вкладывая в него всю свою злобу, всю ненависть, всё отчаяние и боль, кипящие в горячем сердце. Стайка птиц вспорхнула с вершин деревьев и разлетелась в разные стороны. — ДЕКУ!!! — прогремело следом и разнеслось по всей округе. Полностью опустошённый, Бакуго поник. Щёк неосознанно коснулось что-то жгучее, мокрое, и разбойник зарычал, размазывая непрошеную влагу по лицу. Ему — и разводить слёзы? Как бы не так! Он поднялся на дрожащие ноги и едва не упал. Метнув рассеянный взгляд на лесную чащу и сжав капюшон Изуку в руках, он сплюнул и, проведя последний раз ладонью по лицу, скорым шагом, переходящим в бег, направился дальше, по следам и мятой траве. Времени было потрачено слишком много… Вылетев на дорогу, Бакуго чудом не попал под несущуюся на него повозку и резко замер, вглядываясь вперёд. Дорога, уходящая вдаль, была абсолютно пустой. Парень пошатнулся, но вовремя опёрся на стоящее неподалёку дерево. Злость захлестнула его с новой силой, но он не поддался. — Найду — убью, — тихо произнёс блондин, прижал к себе капюшон и на негнущихся ногах поплёлся в деревню. Сейчас ему нужен был алкоголь. Много алкоголя. И Киришима. Красноволосый, увидев разъярённо-грустные глаза Кацуки, без всяких вопросов вышел на улицу и запер лавочку. Бакуго словно очнулся. Он вцепился в рукав Киришимы, словно тот был спасательным кругом в открытом море, и поначалу молча смотрел на него, а потом потянул парня в сторону бара. — И-Изуку… — заикнулся разбойник, как только плюхнулся за стол, и бросил другу красный капюшон, потом пошарился в кармане и выложил на деревянную поверхность обломки стрелы. Эйджиро раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут Кацуки прорвало. — Я-я его предупреждал! — завопил он. — Он пообещал мне, что всё будет хорошо! Знал, что будет опасно, но всё равно попёрся, придурок! И-идиот!.. А ведь я с ним ещё с самого начала говорил об этом! Т-тупой задрот! С этой его тупой улыбочкой! Увижу я эту идиотскую лыбу на его лице хоть ещё раз?! Как же он меня бесит! Ненавижу! Блондин обвёл помещение угрюмым взглядом, и Киришима сразу понял, что сейчас может произойти. Быстрым движением он смёл кружку со стола, когда рука парня потянулась к ней, крикнул хозяину, что возместит ущерб, схватил Бакуго за кисть и потащил его к выходу. — Поче… — запротестовал тот, но Эйджиро его прервал: — Тебе нельзя сейчас пить. Ещё разнесёшь тут всё. — И разнесу! — взорвался Кацуки, попытавшись вырваться, но Киришима держал крепко. — Я… Ты не представляешь!.. — Представляю, как раз-таки представляю. Киришима вытащил разбойника на улицу и крепко взял за обе руки, чтобы тот ненароком не разрушил полдеревни. Лицо Бакуго покраснело от гнева, и он едва не шипел на парня, но красноволосый прекрасно понимал состояние своего друга. Особенно если учесть то, что он по природе своей очень вспыльчивый и легко раздражающийся человек. Кацуки дёрнулся в сторону, но Эйджиро нельзя было недооценивать: он был равен по силам с другом и поэтому с лёгкостью его удержал. — Пусти меня, дерьмоволосый! — рыкнул блондин. — Я сам могу держать себя в руках! Ты думаешь, я не в состоянии сделать это?! Да я офигеть как спокоен! — Не можешь. Ты в ярости, — пытался спокойно донести до него Киришима, но обычным путём угомонить его, видимо, было нельзя, поэтому он резко подтянул Бакуго к себе и, максимально приблизившись, заглянул в его красные глаза. Тот прекратил орать и, затаив дыхание, перестал вырываться. — Ты что за хрень вытворяешь? — Успокаиваю тебя, — сдержанно произнёс парень, всё так же не разрывая зрительный контакт и не выпуская друга из своей хватки. Кацуки легонько оттолкнул его от себя и сквозь зубы выдохнул. Неистовство отступило, но осталось где-то в глубине души покалывающим осколком. На его место пришло уныние. И почему-то захотелось вернуться в исходное положение, но он не мог позволить себе сделать это. — Надо его срочно спасти, — поникшим голосом проговорил он. — Тогда давай придумаем, как нам его найти и спасти, — предложил Эйджиро. — Только не здесь. Мало ли кто ещё прочёсывает окрестности, и нас могут запросто схватить. Бакуго растерянно кивнул. Киришима печально взглянул на него и протянул ему руку. Тут же насупившись, разбойник исподлобья посмотрел на друга и крепко вцепился в его ладонь; красноволосый потянул его к своему дому. Наблюдающий за этой картиной Каминари опустил голову. Вина накрывала его с головой, словно густой туман. Он сразу узнал в Бакуго того парня, у которого спросил о Робин Гуде в первую очередь. Теперь и этот парень страдает — и Денки чувствовал, как ложится нелёгкий груз на его плечи, прижимая своим весом к земле. Нельзя, нельзя было так поступать. Быть может, можно было всё объяснить Его Величеству — и тогда всё было бы в порядке. Но… Разве он осмелился бы? Конечно же, нет. Ну почему, почему чернила закончились? Почему банда Томуры попалась ему на пути? Почему Робин проходил в тех местах? Если бы всего этого не было, сейчас его не мучила бы совесть…***
Лучи заходящего солнца с трудом проникали в мрачную холодную темницу и совсем не освещали её. Стены отдавали сыростью, и воздух был затхлым, бьющим в нос гнилью. В одном углу стояла узкая, вся в глубоких трещинах, скамья с накинутой поверх рваной тканью — по-видимому, она служила пленникам кроватью. В другом же углу, несуразно раскинув ноги, сидел развалившийся скелет. От него исходил неприятный сопрелый запах — но его не спешили убирать. Вполне возможно, что про него вообще забыли, а может, никому просто не было до него никакого дела. Засохшие пятна крови расходились по полу от остатков мертвеца и тянулись до стен. На каменных плитах беспорядочно валялись обрывки ткани, земля и выковырянные из стен кирпичи… В темницу свет попадал лишь от факелов, закреплённых на стенах коридора. Решётчатая железная дверь беспощадно отрывала заключённого от всего остального мира. В таких темницах проводили остатки своих дней опасные преступники и предатели. Правда, в этой отдельной темнице не было орудий и приспособлений для пыток, как в остальных. Здесь и лежал без сознания Изуку в том положении, в котором его сюда бросили. Мидория тихо застонал и медленно приоткрыл глаза, тут же зажмурив их: свет от огня факелов ослепил его после слишком длительного пребывания в темноте. По телу пробежала мелкая судорога, а затем заныли плечи, рассылая болезненные импульсы по всей нервной системе. Парень лежал на каменном полу лицом к двери. Его руки были заведены за спину и закованы в наручники — сейчас они болели из-за столь неудобного положения, и разбойнику пришлось стиснуть зубы, чтобы не заскулить, пока он предпринимал не особенно удачные попытки сесть. Спину резануло; голова закружилась от сырого воздуха и резкого перехода из одного состояния в другое — и зеленоглазый чуть снова не потерял сознание. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы окончательно прийти в себя. «Я в темнице», — невесело усмехнулся он, всё ещё равнодушно оглядывая устрашающий интерьер, и только теперь его накрыла волна паники. Ледяная дрожь пробежала с головы до ног, а сердце зашлось бешеным стуком. Нет. Нет-нет-нет. Сначала ему захотелось вскочить на ноги, закричать и затрясти железную решётку, вывести из строя всю охрану и тех, кто встретится ему на пути, вырваться на свободу — и бежать, нестись, лететь… Он не мог сделать ничего из этого. Руки были обездвижены, сил не было совсем, а стражи не было видно. Даже кое-как подобравшись к двери, Мидория никого не увидел в освещённом коридоре. Только факелы размеренно висели на стенах, да гулкие стенания слышались откуда-то издалека. «Пытают», — промелькнуло в голове Изуку, и он отшатнулся назад, натолкнулся на скелет, случайно наступил на его большеберцовую кость, чуть не упал, отпрыгнул от него и тут уже свалился на пол. Волосы на его голове встали дыбом. То же самое ожидает и его — либо пытки до смерти, либо смертная казнь. Прекрасная перспектива. Изуку отполз к скамье-кровати и, оперевшись на неё, приподнялся и сел. Все чувства словно испарились, оставив после себя лишь всепоглощающую пустоту, медленно захватывающую всё новые и новые пространства, заполоняющую собой всю темницу, заглатывая всё и оставляя только парня с упавшим сердцем, которое неритмично билось: то сжималось от подкатывающего страха, то разжималось, трепеща от пугающей, не до конца определённой судьбы. — Забавно, — сорвавшимся голосом прохрипел Робин и поёжился. Забавного, на самом деле, не было ничего. Только боль, страдания, одиночество, тоска, сожаления… И смерть. Она уже будто дышала на ухо Изуку и шептала что-то своим пепельно-тусклым голосом… — А ведь Каччан… — шептал заключённый, не в силах слушать тишину. — А ведь Каччан не хотел меня отпускать… Предупреждал меня. С самого начала предупреждал… А каково сейчас Бакуго? Услышав звук рога, он наверняка бросился на помощь. Не успел… Как он сейчас терзается, злится, корит и себя, и Мидорию, думает, как сможет спасти друга… Знает ли он, что Изуку живым за стены замка уже не выйдет? Безусловно знает. От этого ему ещё хуже. Он подвёл его. Подвёл Каччана. Не придавал значения его словам… Не слушал. Надеялся на собственную силу, самоуверенность, удачу. Не верил в опасность. А зря… Зря. Изуку представил, в каком бешенстве Бакуго сносит всё вокруг, и грустно улыбнулся. Сердце кольнуло смертоносным жалом, и парень скривился. Что теперь? Сколько ему осталось? До завтра? Послезавтра? Или его убьют во сне сегодня ночью? Или он проснётся с утра на столе для пыток или ещё где… Отогнать лезущие в голову мысли о скором конце паренёк так и не смог. Прислонившись к каменной холодной стене и поморщившись от боли в одеревеневших руках, Мидория закрыл глаза и рвано выдохнул. Ему нужно держаться… Бороться. Но есть ли в этом смысл? Конец всё равно один. Он уснул. Могильная тишина окутала его со всех сторон. И только протяжные тихие стоны по-прежнему доносились из дальней темницы… — ВСТАВАЙ! — раздался грубый голос и звон железа, а потом резкий удар чего-то большого о землю. Сначала Робин не хотел открывать глаза, так как ему показалось, что это Бакуго опять в своём репертуаре поднимает его на охоту. Сейчас он грохнет тяжелым кулаком по столу либо по затылку парню — и придется вставать… Вот только холодные цепи и жгучая боль тут же отогнали эту приятную мысль, оставив после себя горькое чувство. Он вспомнил, что произошло и где он находится. А уж лучше бы его поколотил Кацуки… Разбойник с трудом разлепил глаза и подтянул к себе ноги, внимательно наблюдая за происходящим. Перед ним, а точнее, в коридоре за решеткой, стоял старый солдат в серой форме с довольно приличным пузом и маленькими усиками. Такой вид не мог не вызвать улыбку у Изуку, который максимально сдерживал себя, хоть и чувствовал себя ослабевшим. Мидория уже придумал ему забавное прозвище, но тут же остановился. За спиной пузатого мужчины показался молодой человек, который медленно подошёл к решетке; по двуцветным волосам Робин узнал в нём принца. Тодороки холодно посмотрел на заключенного и вздохнул, потребовав ключ у охранника. — Оставьте нас, — недружелюбно произнес Шото, отпирая железную дверь. Он кончиками пальцев толкнул железные ставни, тем самым показывая свое отвращение ко всем присутствующим там. И к Изуку. И к сухому скелету. — Ваше Величество! Он опасен и может… Охранник замолк, почувствовав пронзительный взгляд в его сторону. Ему точно не хотелось попасть под горячую руку принца, поэтому он поклонился и тут же удалился, оставив один факел. «А потом ещё сделает мне выговор, если пострадает, — бормотал он про себя. — Не понимаю этих принцев…» — Чем обязан, принцесса? — саркастично поинтересовался Изуку, вопросительно приподняв бровь. Ему следовало бы оказать уважение королевской персоне (быть может, он смог бы выхлопотать помилование, что, конечно, маловероятно), но он не собирался быть вежливым с таким мерзким человеком. Рано или поздно к нему всё равно придёт смерть от его же руки. Так зачем же последние минуты своей жизни подхалимничать, если можно как следует наиграться с принцем и хотя бы немного разнообразить последние деньки? — Как ты меня назвал? — Тодороки замер, услышав такое заявление, и внимательно посмотрел на разбойника. Он ожидал чего угодно, но не думал о том, что простолюдин сразу же наградит его глупым прозвищем. Это, конечно, не обидело, но зато задело королевское достоинство. — Твой плащ и волосы… Не хватает зверюшки! — Мидория искренне засмеялся и хотел было прижать руки к лицу по привычке, но цепи не позволили это сделать. Хоть ситуация и была чертовски ужасная, настроение тут же поднялось. — Совсем страх потерял? Почему ты не боишься меня? — прямо спросил Шото, пытаясь отметить хоть какой-то перепад эмоций у пленника, но Изуку лишь пожал плечами. И правда, почему он его не боится? Мидория принял задумчивый вид и наклонил голову вбок, даже не глядя на своего собеседника. Выждав пару минут, Тодороки уже хотел уйти, но как только повернул голову, то услышал: — Я не боюсь трусливых людей, — твёрдо произнёс Робин. — Вся ваша семейка… Вы заслуживаете таких же пыток, которые применяете к невинным людям! Как будто все те, кто сидит тут, в темнице, действительно совершили тяжкие преступления! Вас не заботят судьбы вашего народа… Из-за вас люди погибают сотнями, а вы сидите в своих замках, попивая дорогие напитки. Отбираете у сирот и стариков последние деньги и имущество. Разве таких людей я должен бояться? Ты такой же, как и твой отец! Мидория выдохнул и поднял взгляд на принца, лицо которого побагровело от гнева. Изуку догадывался, что высказал слишком много, но это была чистая правда — и они оба знали об этом. Тодороки больно прикусил губу и сжал руки в кулаки, нахмурив брови. Наверное, это был первый раз, когда лицо Шото выражало такие яркие эмоции. — Я — не мой отец! Не смей нас сравнивать! — Гетерохром со всей силы ударил Робина по лицу, и парень отлетел к стене и сильно ударился головой. Изуку застонал от боли и прикрыл глаза, пытаясь остаться в сознании. В голове сильно зашумело и зазвенело, как звон колокола на церковную службу, и поэтому мыслить здраво не получалось. Где-то на затылке почувствовалось что-то мокрое, и нетрудно было догадаться, что это кровь. Надо было остановиться и просто молчать! На счастье зеленоглазого, принц соизволил покинуть камеру, закрывая замок на ключ. Изуку внимательно проследил за его рукой и хорошо запомнил то место, куда был положен ключ. Возможно это наблюдение ему не поможет, но надо рассматривать все варианты. — Почему он прошептал «ненавижу»? — пробормотал Мидория, неловко усаживаясь на полу. — «Ненавижу»… Было ли это адресовано мне или его отцу? Надо подумать… Но подумать не получилось. От сильного удара в сознании всё затянулось пеленой, и глаза из-за усталости и боли в затылке начали слипаться. Сейчас не было удачное время для сна, хоть и на небо постепенно восходила серебряная луна, но Изуку решил, что может позволить себе чуточку вздремнуть. А завтра — будь что будет.