***
Изуку, задыхаясь от ненависти, распахнул двери в покои принца и, даже не отдав должного внимания приятной обстановке и порядку, ворвался в комнату. Глаза его нервно забегали по шкафам, кровати, стенам — и наткнулись на аккуратно висящий на небольшом гвозде лук. Сдёрнув оружие со стены, Робин бросился к шкафу и, раскрыв дверцы, начал сбрасывать с полок всю одежду в поисках своей собственной. В таком облачении он ни за что не выйдет за пределы замка. Всё, что связано с ним, должно остаться здесь. Но где, чёрт возьми, его рубашка? Где жилет? Где штаны? Где капюшон? — У-убью! — всхлипывал он, стиснув зубы. — Всех… Мама… Кажется, он что-то порвал, но ему было абсолютно наплевать на свои действия. Рубашки Тодороки были каких угодно цветов — но родной зелёный цвет среди них не появлялся. «Соврал? — со злостью подумал Изуку, отшвыривая алый плащ в сторону. — Ну конечно, соврал! Моя последняя нить, связывающая меня с домом…» Опустошив все полки, паренёк сжал кулаки и со всей силы ударил в дверцу шкафа. Она отцепилась от верхней петли и стремительно ринулась вниз, но зависла, удерживаемая вторым креплением. Мидория хотел закричать — в его груди бился озлобленный бушующий ком эмоций, раздирающий его изнутри, — но он понимал, что может привлечь внимание, и тогда у него точно не получится уйти отсюда. Уйти. Уйти отсюда. И как можно скорее. Изуку раздражённо пнул вытащенную одежду и, рвано выдохнув, едва ли не рыкнув, отошёл от шкафа. Хранится в его покоях, ха? Не отдавая отчёт своим действиям, парень перерыл всю просторную и аккуратно заправленную постель Шото и даже заглянул под неё… — Да где?! — взревел он, трясясь от гнева. — Почему я не могу просто взять её и спокойно свалить из этого дерьмового места?! Почему здесь так много этих мерзких людей? Почему они все со мной связаны?! Мидория развернулся и смёл с пути стоящий рядом с тумбой светлый стул… Ярко-зелёный мелькнул перед его глазами, и паренёк упал на колени. Он откинул белую ткань, в которую была завёрнута одежда, и бережно взял в руки рубашку. Вспышка ярости резко стихла, когда он нежно провёл пальцами по своему жилету. «Вот оно», — прошептал он и буквально сорвал с себя плащ, белую рубашку и брюки; как было приятно снова очутиться в своей родной, любимой, удобной одежде! Изуку обхватил себя руками и согнулся пополам. К глазам подступили слёзы. Разбойник дрожащей рукой потянулся к красному капюшону… И пальцы его нащупали лишь воздух. Парень застыл. Мурашки полностью покрыли его тело. «Береги его», — сказала ему мама. В последний раз. — Где он? — неровным голосом проговорил Робин, шаря рукой по полу. — Где… Озеро. Капюшон остался на поляне у озера. Внезапно Изуку накрыло безжалостное одиночество, смешанное с тоской. Капюшон… Он обязан его найти и забрать. Хотя за столько дней его мог взять кто-то другой. Или Каччан. О Боги, пускай это будет Каччан! Мидория подхватил с пола лук, повесил за плечи колчан со стрелами, вытащенный из тумбы, в которую он только что ради интереса заглянул, и, вытерев глаза насухо, побежал к двери. На выход. Быстрее. Надо убираться отсюда. Лишь нога его заступила за порог, как его тело встретило на своём пути что-то твёрдое. Робин сделал шаг назад и глазами, полными боли, посмотрел на того, в кого он врезался. Тодороки-кун. Ну конечно. Именно тот самый человек, кого он так не хотел видеть в этот момент. — Мидория, ты… — ошарашенно начал принц, не успев ещё кинуть взгляд на свою разгромленную комнату, но Изуку не дал ему договорить. — Уйди с моей дороги! — воскликнул он, попытавшись оттолкнуть Шото и обойти его, но тот преградил ему дорогу и взял за плечи. — Мидория, что… — Я же сказал, уйди!!! Разбойник со всего размаха ударил Тодороки в грудь и, внезапно отчаявшись и почувствовав щемящую пустоту внутри, начал оседать на пол. Тот, кому он доверился, оказался сыном человека, который приказал убить его маму… Почему он всегда оказывается преданным? Всегда… Кому бы он не доверился, всё повторяется снова и снова. Гетерохром медленно опустился на пол вместе с Изуку, всё не отпуская его плечи. «Он переоделся… Взял лук и стрелы… Неужели он собрался бежать? Но почему?» — задавался вопросами Шото и отметил, что Мидория совсем притих. Он тихонечко дышал, и… Шмыгал носом? Тодороки замер в изумлении. Он же не собирается плакать, верно? Зелёная макушка ткнулась ему в шею, несильно пощекотав волосами светлую кожу. — Ненавижу, — сдавленно произнёс Робин, — ненавижу… Ненавижу всех вас! Он вцепился пальцами в синий плащ принца и крепко сжал ткань. Волна бешенства накатывала всё сильнее, но сейчас он ощущал, насколько слаб был он сам, чтобы эту волну выдержать. Если бы она смогла захватить его тело, он бы попросту взорвался. Поэтому Изуку не оставалось ничего иного, как найти опору, чтобы выместить на ней свою силу. Свои чувства. Свою боль. — Мидория… — предпринял попытку Тодороки, но и она была безуспешной. — Почему ты не сказал мне, что твой отец был тем, кто приказал убить мою мать?! — вскричал Мидория, ещё крепче хватаясь за плащ парня. — Я всё это время думал, что в этом был замешан только мой отец! Но оказывается, что он не сыграл… Не он стал главным злодеем этой истории! Твой отец! Он… Горячие слёзы оставили на щеках зеленоволосого влажные следы. Он усилил хватку и буквально вжался в чужое тело, стараясь хоть как-то минимизировать боль, пронзающую его. В сердце бушевала сильнейшая злоба, сильнейшая горесть, распространяющая мучительный яд, и Изуку не мог с этим бороться. Просто в один миг его словно разорвало на части изнутри. И даже сильные руки, осторожно обнявшие его, не смогли собрать все осколки воедино. — Мой… Отец? — прошептал Тодороки. — Я… Мидория, я не знал. — Не ври мне, — покачал головой разбойник, — ты многое знаешь… — Но я действительно не знал этого! — в отчаянии ответил Шото. — Ты не веришь мне… Но я… — Я слышал, как мой отец разговаривал с твоим отцом, — процедил Робин. — Ненавижу тебя… Два слова, словно острые клыки, впились Тодороки в сердце, и оно предательски сжалось и заколотилось ещё быстрее. Нет. — Нет, Мидория. Это не так, — шепнул он, прижимая дрожащего паренька ближе к себе. — Ты сам знаешь, что это не так. — Я сам прекрасно знаю, что так, а что нет! — Изуку попытался уйти от контакта, но принц не спешил отпускать его. — Ты зол. Ты сломан. Ты потерян! — начал перечислять Шото. — Мой отец… Кажется, я возненавижу его ещё больше, если из-за него ты начнёшь ненавидеть меня. Я прошу тебя, не переводи стрелки со Старателя на меня. Я — не мой отец… И никогда не буду похожим на него. Ты помог мне понять главное. Сейчас же — выслушай меня. Я понимаю, что ты чувствуешь. Даже если ты мне не веришь. Мой отец — тот ещё зверь, которого никто не любит. За исключением немногих. Но теперь он лишится ещё и лучшего друга. Судьба ещё недостаточно покарала его, и я верю, что скоро ему воздастся за все ужасные вещи, которые он сделал. Но… Если ты хочешь его убить, — он внимательно посмотрел на зелёную макушку, — я попрошу тебя не совершать самосуд. Иначе мне придётся тебя казнить как преступника… А я не хочу. Мидория засопел, и Тодороки не смог понять, что под этим жестом подразумевалось. Возмущение? Недоверие? Всё та же злоба? — Я хочу уйти… — сдавленно проговорил разбойник. — Тогда тебя поймают те, кто хочет твоей смерти. Вспомни, тебя уже попытались отравить. А из города тебя просто так не выпустит стража. Пока ты рядом со мной, ты в безопасности. Прошу тебя… Верь мне. Он почувствовал, как Изуку помотал головой, и вздохнул. Воин, но на самом деле такой ещё ребёнок… Точно такой же беззащитный и ослабевший, как малое дитя. Все люди, которые сталкиваются с бессердечной и жестокой правдой, ужасными потерями, сердечной болью… Все они маленькие дети с ранимой душой и живым сердцем, которого не коснулась ещё рука настоящей, непростой жизни. Они не понимают, почему так происходит, почему счастье вдруг сменяется тоской и тьмой, почему вдруг добро оказывается побеждённым. Их чистые сердца только-только начнут познавать реальность… И кто знает, кто из них выдержит это сложное испытание. Принц приподнял голову Мидории и заставил его посмотреть на себя. Губы парня были плотно сжаты, а глаза блестели от слёз, которые всё ещё медленно одинокими капельками стекали по щекам. Сердце вновь болезненно кольнуло, и Шото дрогнувшей рукой провёл по щекам зеленоволосого, стирая с них влагу. Он осторожно взял лицо паренька в свои ладони и заглянул ему в глаза. Нестерпимая тоска — вот что он в них увидел. Тоска — и ничего больше. — Ты можешь мне доверять, — тихо сказал Тодороки. — Я тебе обещаю. Я не раню тебя. — Нет… — Мидория. Изуку закрыл глаза, не в состоянии долго смотреть в обеспокоенные разноцветные глаза. Зачем. Зачем он всё это делает? Едва ли не первый человек, которому вообще не выгодно его существование… Зачем он всё это ему говорит? Словно попадая в самую точку… — Почему? — прошептал он одними губами. — Что? — Почему ты мне это говоришь? — Я отдаю приказы людям, а мне отдаёт приказы моё… Мой мозг? — растерянно улыбнулся Шото. — Очень неубедительно. Тодороки вздохнул и провёл ладонью по взлохмаченным волосам парня, убирая их со лба. Кудри тут же вернулись на своё место, стоило ему убрать руку, но на коже осталось всё то же покалывающее ощущение. Его волос просто хотелось касаться. Тоже приказ… Мозга? Конечно же нет. Изуку раскрыл глаза и устало посмотрел на принца. Из-за внутренней борьбы он полностью измотался, а тут ещё и просьба о доверии. О каком доверии вообще может идти речь? Но… Да, Тодороки-кун прав. Вот только разве просто принять это? — Я подумаю, — уклончиво ответил он, на что Шото покачал головой. — Ты точно так же говорил про наше сотрудничество. А теперь вздумал сбежать… — Доверие — не та вещь, которая приходит сразу! Я уже говорил, что его надо заслужить. А пока что… Пока что… — Я понял тебя. Я буду стараться. И, пожалуйста… Прости меня. За то, что у меня такой отец… Я действительно не хотел, чтобы что-то подобное произошло. Мидория удивлённо уставился на Тодороки. Он сейчас извинился? Он ни за что бы не подумал, что такой человек, как Тодороки, когда-нибудь может извиниться за что-либо. — Да, — сорвалось с губ разбойника, — конечно… Гетерохром облегчённо вздохнул и, медленно поднявшись на ноги, протянул руку Изуку, чтобы помочь ему встать. «Не возьмёт», — тут же подумал он, но парень ухватился за протянутую ему ладонь и поднялся с пола. Только теперь Шото сфокусировал своё внимание на том беспорядке, который воцарился в его комнате, и замер в оцепенении. Какой ураган тут пронёсся? Будто прочитав его мысли, Робин виновато опустил голову и отвёл взгляд. Вот попал-то, а. — По крайней мере, у тебя есть занятие на оставшееся время, — хмыкнул Тодороки. — Ты же не думаешь, что я буду всё это убирать вместо тебя? Мидория в ответ на это лишь фыркнул что-то вроде «Твоя комната — ты и убирай», но Шото не удержался и отвесил ему лёгкий подзатыльник. — Приступай. Я не разрешу тебе отсюда выйти, пока ты не приведёшь мою комнату в порядок. Это же додуматься надо было! — У тебя дурацкий вкус, принцесса, поэтому я решил внести немного новизны в интерьер, — слабо улыбнулся разбойник. — Ох и отрублю я тебе голову, вредный мальчишка! Правда, выходя из комнаты и заметив, с каким забавным бормотанием Изуку пытается осторожно сложить валяющиеся рубашки, Тодороки подумал, что его жизнь ещё никогда не была такой хорошей. Вот только отец… Шото нахмурился. Вот только отец портил её уже в который раз…***
Бакуго недовольно бурчал себе что-то под нос, ёрзая на неудобной и твердой поверхности повозки. Да ещё и положение, в котором он сидел, не доставляло ему никакого удовольствия: его руки были крепко-накрепко связаны за спиной, доставляя немалый дискомфорт, и ноги, согнутые в коленях, точно так же были опутаны верёвками и соединены с руками. Прошло всего несколько минут, а тело уже начало ныть. Неудивительно, что настроение блондина стало стремительно ухудшаться, хоть он и понимал, что это всё необходимо для спасения Изуку. — Хэй, чего такое кислое лицо, Кацуки? — ободряюще улыбнулся Киришима. Ему, кажется, было вообще плевать на верёвки. — Мы уже едем спасать Изуку… Всё будет хорошо. Так что давай, не куксись. Бакуго закатил глаза. Ну что за манера у Киришимы говорить в таком полуласковом тоне? Не то чтобы ему это не нравилось, нет… Просто это было немного странно. За всё время их дружбы Кацуки так к этому и не привык. Серо задумчиво отвёл взгляд. Как этот красноволосый всё ещё жив после таких слов? Ему казалось, что Бакуго так просто вывести из себя, но на этого парня, кажется, это правило не распространяется. Быть может, у него иммунитет? Или же просто какая-то особая связь. Ханта скосил глаза на улыбающегося Эйджиро. В самом деле, в процессе добычи нужных денег он постоянно подкалывал своего друга, трепал его по голове, подбадривал, улыбался, говорил какие-то глупости — будь на его месте кто-то другой, блондин бы сразу же взорвался. Но да. Кажется, Киришима по-своему действует на Бакуго. — Остаёмся в хорошем настроении, нам ехать ещё долго! — выкрикнул Каминари, погоняющий лошадь. — Не раскисаем раньше времени, всё идёт по плану! — Придурок, мы только начали его выполнять, — фыркнул на него Кацуки, всё пытаясь сменить позу на более удобную. Но это было невозможно. Поэтому его настроение портилось всё больше и больше. И если какие-то идиоты продолжат умничать, он как-нибудь возьмёт и прибьёт их. А «идиоты» и не думали прекращать разглагольствовать. — Но, по крайней мере, эта часть плана уже идёт хорошо, верно? — весело улыбался Денки, не подозревая, что за его спиной назревает буря. — А дальше всё точно будет прекрасно. Особенно когда мы доберемся до стен, я планирую сказать, что… — Ка-ацуки! — протянул Киришима, заметив появившийся оскал друга. — Спокойно… Держи себя в руках. — Мои руки связаны, балда! — рявкнул он. — Жаль, что мои руки тоже связаны, а то я бы смог подержать тебя в своих, — отшутился Эйджиро. Кацуки резко отвернулся от него и закусил губу. Вот же придурок. Кажется, он вообще не фильтрует то, что говорит. И даже получает от этого удовольствия. От этого он вдвойне придурок… Серо лёг на валявшееся на повозке сено и разметал рукой лежащие на нём припасы. Трофеи, как они сказали бы охране. План был выигрышным в любом случае. Каминари был прав. Они всё равно успешно въедут в город через главные ворота. — Ты обиделся, что ли? — спросил Киришима, предприняв попытку подвинуться к Бакуго поближе. — Ага, конечно… — огрызнулся блондин. Обиделся? Разве отворачиваются только от обиды? Разве нельзя так скрыть внезапно появившийся на щеках румянец? Да ну всё это… — Ну Ка-ацуки… — Киришима поджал губы. Серо ухмыльнулся. — Ты правда обиделся? — Нет. С чего ты взял? Придурок. Наверное, «придурок» должно было прозвучать обвинительно, но вместо этого получилось слишком мягким. Эйджиро сразу же распознал это и пожалел, что не может вновь запустить пальцы в блондинистую шевелюру. Пальцы предательски зачесались от невыносимого желания сделать это, но красноволосый ничего не мог с этим поделать. К превеликому своему сожалению. Кацуки тихонько вздохнул. Так, чтобы Киришима не слышал. А то ведь обязательно привяжется со своими вопросами. Нет, Бакуго это совсем не раздражало. И именно это ему казалось немного странным. Для него ведь это обычно — раздражаться, верно? Тогда почему с Киришимой это вообще никак не работает? Вот, он даже в своё привычное «придурок» не может вложить достаточное раздражение, чтобы от него отстали. Наверное… Может быть, потому, что ему не хочется, чтобы Эйджиро от него отставал? Но тогда почему он не хочет, чтобы он приставал к нему с расспросами о внутренних чувствах? Кажется, он немного запутался. Киришима всё же умудрился подсесть ближе к Бакуго и склонил свою голову к его плечу. Тот едва заметно вздрогнул и хотел уже было спросить, что это значит, но Киришима его опередил: — Я всегда клал свою руку тебе на плечо, чтобы показать, что я рядом. Сейчас я не могу этого сделать. Поэтому использую то, что у меня есть. Я знаю, что у тебя на душе неспокойно. Отбрось свои переживания. Мы уже в пути, Кацуки Бакуго, — он торжественно улыбнулся. — Мы уже в пути. — Т-ты… Придурок. Дурак. Тупица. Дубина. Жопа. Идиот. Вот что хотел сказать Кацуки. Но связки в его горле сжались и не позволили ему этого сделать. Поэтому на слова друга он лишь кивнул и благодарно улыбнулся. Красные волосы легонько пощекотали его шею — и, кажется, его щеки приобрели точно такой же оттенок. Глупый Киришима. Он не менял своё положение всю оставшуюся дорогу. Бакуго подумал было, что он заснул, но тот просто молча смотрел на убегающую назад дорогу и медленно моргал. Кацуки тоже не проронил ни слова, хотя Каминари продолжал болтать без умолку. Серо изредка откликался на его фразы и вопросы, но по большей части тихо смотрел на сидящих рядом парней и думал. «А ведь Киришима другой, — проносилось у него в голове, — абсолютно другой. И Бакуго совсем иной по отношению к нему. Интересно, он сам осознаёт это или воспринимает как нечто должное?» Наконец впереди завиднелись замковые башни, и пред путниками предстали серые стены. Массивные, каменные, прочные, они гордо возвышались над людьми и служили величественной преградой для врагов. У огромных ворот, опоясанных железными прутьями, стояли два бородатых стражника, крепко держащих в руках своё оружие. Только эти двое стояли у всех на виду. Остальные же сидели в засаде и были готовы напасть на противника в любой момент. Когда повозка оказалась у ворот, Каминари остановил лошадь и спрыгнул на землю. Подойдя к стражникам, он низко поклонился, показывая своё уважение. — Доброго здравия! — дружелюбно улыбнулся он. — Я — Каминари Денки, королевский шут. Ровно как и мой коллега, Серо Ханта. Его Величество отправил нас на задание, связанное с поиском информации об опасном преступнике. Теперь мы возвращаемся домой. С нами добытые трофеи и заложники. Его Величество может быть очень доволен, поскольку они могут знать много полезной информации о… — Я понял тебя, — прервал его первый бородач, боясь, как бы парень не начал рассказывать ему долгую историю. — Можете проезжать, — закончил за него второй. — Благодарю вас! Каминари вновь поклонился стражникам и, подойдя к повозке, запрыгнул на своё прежнее место и ударил лошадь кнутом. Ворота медленно раскрылись. «Пленники» едва смогли сдержать победную улыбку. Повозка въехала в город.